Евгеника городов, власть отцов

Евгеника городов, власть отцов

Отец всемогущ. Проявление его воли столь же действенно как с положительной, так и с отрицательной стороны. Таков, например, образ Гефеста, бога-кузнеца, создавшего при помощи земли и воды Пандору: ему было позволено из ничего сделать себе дитя, дитя общественное. Представим мужчину, не имеющего мужского потомства или обреченного на воздержание без надежды на потомство: он может при помощи процедуры, тождественной усыновлению, сделать себе сына, то есть взять ребенка другого мужчины (даже при его жизни). Этого сына признают со всеми вытекающими отсюда последствиями: преемственностью политического статуса и наследованием состояния. Привязанность дедушек к сыновьям дочерей зачастую вызвана усыновлением их подобным образом. Тем не менее гораздо реже мужчины прибегают к подобной процедуре, чтобы сделать себе дочерей...

Всемогущий мужчина может «сделать» своим сыном мальчика, имеющего родного отца, а может и отделаться от уже рожденного ребенка, обычно от дочери (внучки). Причем под словом «отделаться» греки подразумевали разные способы устранения ребенка, вплоть до физического уничтожения. Чаще всего отец делал это через подставное лицо, женщин, рабов. Жертвы можно разделить на три категории. Во-первых, «дети любви», плод адюльтера супруги или соблазненной parthenos из его «дома»; их участь предопределена заранее, та, что носила дитя, знает, что ей надлежит сделать. Во-вторых, дети, о которых повитухи или присутствующие при родах родственницы говорят, что они слабы, с физическими недостатками, что они отмечены знаками злой судьбы; эти женщины советуют избавиться от такого ребенка, но решение принимает отец. В некоторых городах решение принимал магистрат. Приведенные выше примеры относятся к обоим полам в равной степени. Их демографическая важность не заслуживает внимания.

Но совсем иначе обстоит дело в третьем случае, когда постфактум апеллируют к контролю за рождаемостью. Речь идет о лишнем рте, о девочке, подобно женщине объедающей «дом» (древние предрассудки...), ничего не производящей, требующей приданого, занимающей место мальчика, которого ждут с таким нетерпением... В особой опасности находились перворожденные: не случайно же в большинстве случаев в генеалогических древах, которые мы можем восстановить, первым всегда рождался мальчик. Во время свадьбы новобрачные афиняне молили бога: «Пусть мой первый ребенок будет мальчиком, а не девочкой!» Один странный документ, правда, более поздний, рассказывает, что некий Полихроний оставляет место в саркофаге для своей жены Мелкиты при условии, что на момент своей смерти она все еще будет его женой. Но почему бы ей таковой не быть? «Мелките не достаточно не разводиться, чтобы остаться женой Полихрония, — пишет комментатор этой записи. — Она должна дать ему ребенка, и не дочь, а естественно сына, мальчика; если же она окажется бесплодна или способна произвести на свет множество дочерей, ей придется убраться восвояси, отказаться считаться женой Полихрония и от места в могиле»[78]. Сами матери вносят свой вклад в эту валоризацию рождения мальчика:

Каллироя принесла эти венцы Афродите, кудри — Палладе,

Артемиде — сей пояс; ибо, найдя себе мужа по сердцу,

Матерью стала она, на свет сыновей породивши.

А теперь обратимся к цифрам. Когда какой-нибудь город, например Милет, в эллинистическую эпоху принимал к себе новых граждан, он регистрировал их в записях, выгравированных на камне. Эти регистры содержат сотни имен из тысяч, которые должны были бы там находиться. Они выстроены по семьям; здесь все, включая детей, мальчиков и девочек, для каждого пола различают также половозрелых и незрелых. Однако при подсчете половозрелых оказалось, что для нормального соотношения полов следовало бы удвоить число девочек. Куда же они делись? По мнению одних историков, их нет в записях, потому что не было смысла их регистрировать. Тогда почему были зарегистрированы остальные? Другие историки полагают, что их нет в записях, потому что они покинули свой «дом», чтобы выйти замуж, и, следовательно, зарегистрированы у своего мужа. Однако соразмерно подсчету не достигших половой зрелости детей (обоих полов), отношение одного пола к другому не меняется сколько-нибудь значительно в связи с отсутствием девочек по причине замужества. Ответ прост: их отсутствие в семье означает их отсутствие в мире (по крайней мере в мире семьи)[79]. В этих списках не хватает, как минимум, каждой второй девочки. Предположим, что это связано с плохим качеством документа. Но, во-первых, не все нимфы вступали в брак, а во-вторых, даже если избавление от девочек не регулярно достигало подобного уровня, оно тем не менее остается демографическим фактом. Достаточно серьезным, чтобы привести в движение корректирующие ответные действия со стороны общества. Это также вопрос частоты повторных браков и вдовства.

Когда выходят замуж нимфы, соотношение полов среди детей этого возраста изменяется таким образом, что свободных мальчиков оказывается на 50% больше, чем девочек. Между тем для общества это очень вредно. Мужской целибат должен расти как можно меньше: ценятся военная мощь в коммунальном плане и связь между «домами» в плане частном. Один из факторов фиксируется заранее через число выживших; общество может играть именно на числе мужчин (неосознанно, разумеется). Результат достигается замужеством готовых к браку девочек, но их мужьями становятся не мальчики их возраста, а зрелые мужчины: девочка пятнадцати лет отдается мужчине тридцати — тридцати пяти лет. Так решается проблема слишком высокого процента мужского целибата. Столь поздний для мужчин брачный возраст позволяет добиться численности, приблизительно равной численности женщин. Что касается девочек, то этот же феномен проявляется под другим углом: чем позже они выходят замуж, тем труднее разрешить проблему численного спаривания полов. Следовательно, наблюдается тенденция понижения их брачного возраста.

Наблюдая подобные вещи, Аристотель дает им другое объяснение. Он считал, что следует избегать того, чтобы в паре один из супругов регистрировался, а другой нет. От социологии его объяснение устремляется к физиологии: поскольку мужчина способен к оплодотворению до семидесяти лет (Аристотель считал это возможным и вероятным), а женщина — до пятидесяти, «необходимо, чтобы союз полов начинался в возрасте таком, который достигает для этих супругов своего предела». То есть девочка должна выходить замуж за мужчину на двадцать лет старше ее.

«Дети перезрелых родителей, так же как и слишком молодых, рождаются и в физическом и в умственном отношении несовершенными, а дети престарелых родителей — слабыми. Поэтому предел следует определить, сообразуясь с порой расцвета умственных сил. Этой поры большинство людей достигает в возрасте около пятидесяти лет.

Соответственно для пары, находящейся в конце назначенного возраста:

...Кто переступит этот возраст на четыре-пять лет, тот должен отказаться от явного деторождения и может продолжать в остальное время жизни вступать в половую связь лишь ради здоровья или по какой-либо подобной причине»

(«Политика», 1335b 25—35).

Когда будет сделано «достаточно» детей для общества, когда будет исполнена «служба», которую ожидают от каждого, тогда время брака можно будет считать миновавшим. Еще один признак временной концепции брака.