Два короля Олафа, или рождение Святой Руси

Два короля Олафа, или рождение Святой Руси

Варяги сыграли выдающуюся роль в крещении наших предков.

Король Олаф Трюггвасон в последней битве. Тело великого конунга, дружившего с князем Владимиром, так и не было найдено. Погибший пополнил ряды «вечно живых героев»

Князь Святослав погиб у Порогов в марте 972 года. От него осталось предание о чаше, сделанной из его головы печенежским ханом Курей, и три сына от разных матерей — Ярополк, Олег и Владимир. Один из мало цитируемых древнерусских хронистов, близких к так называемому Тверскому летописцу, как бы между прочим упомянул: «Есть чаша сия и доныне хранима в казнах князей печенежских, пьют же из нее князья со княгинею в чертоге, егда поимаются, говоря так: «Каков был сий человек, его же лоб есть, таков будет и родившийся от нас».

Пока князья печенежские «поималися» со своими княгинями, ожидая похожего на Святослава породистого приплода, его собственные сыновья устроили междоусобицу, решив сократить на Руси носителей Рюрикова семени до оптимума, а заодно выяснить, кто из них генетически сильнее.

Как известно, победил князь Владимир, в очередной раз подтвердив ставшую уже привычной истину: за кем Новгород, тому достанется и Киев. А остальное и так никуда не убежит.

Я не собираюсь пересказывать о Владимире то, что большинству известно из школьной программы — любой мало-мальски интересующийся историей человек и так знает, что это он крестил Русь и стал прототипом былинного князя Владимира Красное Солнышко. Все же пикантные подробности его правления вы можете почерпнуть, заглянув в мою «Тайную историю Украины-Руси», восьмое издание которой на днях вышло в свет. Меня интересует другое — связи Владимира Святого и его сына Ярослава Мудрого с соотечественниками их предков по мужской линии — скандинавами и участие норманнов в крещении Руси.

Последним святым западного происхождения, почитаемым Русской Православной церковью стал король Норвегии Олаф II — «креститель и просветитель норвежцев». Как и наш князь Владимир, Олаф носит прозвище Святой.

Олаф Святой был современником сына Владимира — Ярослава. «Прядь об Эймунде» называет его любовником шведской жены Ярослава — княгини Ингигерды. Во время пребывания Олафа в Новгороде на службе у Ярослава Олаф (тогда еще не Святой) имел с ней тайную любовную связь. Но прославился в истории этот персонаж не только этим. Он крестил Норвегию и погиб в битве при Стикластадире в 1030 году с восставшей норвежской знатью, которая решила поддержать датского короля Кнуда Великого. Любовные шашни Олафа Святого с Ингигердой оказались весьма кстати для его посмертного почитания — храмы в честь этого короля были освящены в Новгороде и Ладоге. Как видим, иногда полезно не только Богу послужить, но и завести «правильную» любовницу. Княгиня Ингигерда никогда не любила своего официального мужа Ярослава Мудрого (или Ярицлейва, как называют его скандинавские саги). Ее сердце принадлежало Олафу Святому. Именно за него обещал выдать юную Ингигерду ее отец, но политические соображения заставили шведского короля остановиться на кандидатуре новгородского князя. Новгород был куда богаче бедной Норвегии. К тому же, Ярослав имел хорошие шансы победить в очередной «войне братьев» на Руси и установить власть над Киевом. Расчет этот оказался верным. Потомство Ярослава Мудрого от Ингигерды еще долго правило Русью. А неудачливому политику Олафу достался утешительный приз — пресловутая «святость».

Крещение ни одной страны не является одномоментным актом. Подобно тому, как у нашего Владимира Святого были предшественники в виде княгини Ольги и князя Аскольда, чья дружина приняла христианство, Олаф II не был первым королем Норвегии, попытавшимся привить этой стране веру в далекого Бога родом из Палестины. Любопытно, кстати, подмечать, как религия распространяется по торговым артериям вместе с обычными материальными товарами. Думал ли Иисус Христос, когда поднимался на крест, что через тысячу лет он победно дойдет до далекой Скандинавии через Русь прямо по пути «из Варяг в Греки»? Наверняка даже не догадывался. А ведь получилось именно так.

Христианство прошло из Византии на Русь и Скандинавию на ладьях викингов по пути «из варяг в греки»

Еще до Олафа Святого Норвегию попытался окрестить современник князя Владимира — король Олаф Трюггвасон — то есть, Олаф Трюггвасонович. «Сон» — это сын на древнескандинавском. Обратите внимание, что в именах северных конунгов очень часто, как и у русских князей, присутствуют отчества. У нас Владимир Святославович. У них — Олаф Трюггвасонович. Это общая династическая традиция, характерная для норманнских правящих династий — как ославянившихся, так и сохранившихся в первозданном состоянии. Недаром эти харизматические кланы так переплелись в родственных связях.

В «Повести временных лет» упоминается некий варяг, вернувшийся в Киев из Греческой земли при князе Владимире и с презрением отозвавшийся о языческих идолах, которым еще тогда поклонялся этот правитель и большинство его подданных. В словах варяга явно сквозит неприкрытое превосходство, характерное для новообращенных: «Боги ваши есть дерево. Сегодня есть, а завтра сгниют! Они не едят, не пьют и не говорят и сделаны руками из дерева. А Бог есть един, ему же служат Греки и кланяются». Высказывание летописного варяга почти дословно совпадает с одной из речей Олафа Трюггвасона из так называемой «Большой саги».

Летописная версия крещения Руси князем Владимиром — рассказ о выборе веры из трех возможных вариантов (иудаизма, мусульманства и христианства) является позднейшим историческим анекдотом. По схеме он точь-в-точь повторяет такой же сюжет о хазарском кагане Булане, тоже призвавшем муллу, раввина и попа, чтобы выбрать наиболее подходящую религию для своего государства. Только Владимир остановился на христианстве, а Булан — на иудаизме. Вот и вся разница. Именно в этих неудачных для последователей Христа «хазарских прениях» о вере принимали участие изобретатели славянской азбуки Кирилл и Мефодий. Наш летописный рассказ — это отчет о реванше христианства на Руси в отместку за проигранный «матч» в Хазарии.

Но в реальности все не могло быть так просто. Чтобы решиться на отказ от язычества, Владимиру было нужно хотя бы элементарно познакомиться с основами конкурирующих мировых религий. Экономические связи государства при этом играли решающую роль. Язычество было местной религией — верой домоседов, поклонявшихся своим болотам и рощам. Стоило выбраться из глухомани, как вы попадали на торговые тропы купцов, исповедовавших совсем другие веры и хорошо знавших, что такое деньги.

Все мировые религии непременно высказывают свое отношение к тому, что мы называем твердой валютой, и интересному процессу приумножения ее. Давать в рост или нет? Копить или пускать в оборот? Бедность — порок или блаженство? Богатство — счастье или наказание? Язычеству все эти проблемы были неведомы. Оно — продукт предшествующей «натуральной» эпохи — дал идолу жертву, заколол ему соплеменника или пленника-иноземца по выбору, и гуляй! Никакой денежной замены кровавой жертве в виде церковной десятины язычество не предусматривало. Хочу, мол, человеческой крови и все!

По свидетельствам некоторых арабских авторов, князь Владимир в бытность правителем Новгорода проявлял живой интерес к исламу и даже разрешил построить в своей северной столице мечеть. Это объяснимо. Через Новгород проходил торговый путь на Волгу и Каспий — в Арабский халифат. Оттуда новгородцам поступала твердая серебряная монета в обмен на меха и рабов — дирхем. Разрешение построить мечеть в Новгороде означало жест доброй воли Владимира по отношению к его тогдашним основным торговым партнерам.

Но вскоре ситуация изменилась. Владимиру удалось захватить Полоцк, а вслед за ним и Киев, который он отобрал у своего старшего брата Ярополка. Весь путь «из Варяг в Греки» со всеми его ответвлениями оказался в руках будущего крестителя Руси. Главным торговым партнером вместо Халифата стала Византия. Тут-то и пришло время подумать о выборе веры. Ведь в отличие от Святослава, его сын предпочитал вести с Константинополем партнерские взаимовыгодные отношения, основанные не на открытом грабеже, а на экономическом расчете.

Согласно «Большой саге», одним из рекламных агентов христианства в Киеве, где утвердился после междоусобной войны Владимир, и стал будущий король Норвегии Олаф I Трюггвасон.

Он прожил необычную жизнь, полную злоключений и радостей. Родился в начале 960-х годов и приходился правнуком первому королю Норвегии. Его отец — Трюггви погиб в борьбе за власть еще до рождения сына. Беременная Олафом мать — Астрид — была вынуждена бежать из страны в Швецию, а потом в Новгород, где в варяжской дружине, нанятой князем Владимиром для борьбы с Ярополком, служил ее брат Сигурд Эйриксон. Но по пути в Новгород корабль, на котором плыли Астрид с маленьким сыном, захватили пираты из прибалтийского племени эстов — предки нынешних эстонцев. Олаф провел в рабстве у эстов шесть лет, пока его не выкупил Сигурд, случайно увидевший племянника на одном из базаров, где продавали живой товар.

После этого Олаф, которому исполнилось двенадцать, по протекции дяди, попал в дружину князя Владимира. Норвежского «сына полка», отличавшегося храбростью и веселым нравом, любили. Ценил его и сам «конунг Вальдамар», как называли новгородского князя в скандинавских сагах, что, впрочем, не помешало Олафу завести роман с одной из многочисленных жен своего покровителя — Аллогией.

Захватив Киев, Владимир сплавил варягов в Византию. Об этом эпизоде единогласно повествуют и «Повесть временных лет», и саги, уточняющие, что завистникам удалось убедить нового правителя Киева в опасности пребывания подросшего Олафа Трюггвасона в его ближайшем окружении. В общем, шел обычный дележ захваченного. Победы (даже над Киевом!) на всех не хватило. Юному Олафу пришлось оставить Русь и отправиться в землю вендов — балтийских славян, где он, забыв Аллогию, женился на дочери некоего князя Бурицлава.

Молодой викинг очень любил свою славянскую супругу. Но прожил с ней всего три года. Неожиданно заболев, жена Олафа умерла. И он с горя снова отправился в далекое путешествие — на Русь. Там якобы ему приснился сон о Рае и Аде. А какие еще должны были сниться сны молодому человеку, никогда не видевшему отца, познавшему рабство, войну, любовь и только что потерявшему молодую жену? Во сне ему явилась мысль пойти в Константинополь и принять христианство — ту религию, которая, как никакая другая, утешает познавших горечь страдания.

На обратной дороге из Византии в Норвегию Олаф в Киеве снова встретился с князем Владимиром и обратил его внимание на преимущества религии Христа. Не думаю, что Олаф Трюггвасон был единственным защитником христианства в окружении князя, хотя сага именно ему приписывает крещение Владимира. Вокруг киевского правителя было много проповедников. Но кому мог довериться правитель Руси больше — неизвестному монаху или своему брату-викингу — вояке из королевского рода, уже ступившему на тот путь, который Владимира одновременно пугал отказом от традиций и манил перспективами, открывавшимися за вратами храма? Конечно же, Олафу — товарищу буйной молодости, ставшему христианином!

Пример Владимира, не только лично принявшего христианство, но и крестившего всю Русь вплоть до Новгорода, особенно рьяно стоявшего за старых богов, вдохновил и Олафа. Неожиданно у него появился стимул — вернуть корону отца и поднять крест над Норвегией! В Нортумберленде на земле Англии, где он в очередной раз воевал как наемник, сын Трюггви встретил предсказателя, словно посланного Небесным Отцом. «Ты будешь знаменитым конунгом, — предрек тот, — и совершишь славные дела. Ты обратишь многих людей в христианскую веру и тем поможешь и себе, и многим другим».

В 995 году на всеобщем тинге (народном собрании) Олаф Трюггвасон был избран королем Норвегии. Памятник ему как крестителю страны до сих пор стоит в основанном Олафом городе Тронхейме, чье название в переводе означает «Дом сильных». Тронхейм стал столицей Норвегии в то время. В его церковь, построенную Олафом Первым, ровно через одно поколение положат мощи Олафа Второго Святого, к которым устремятся толпы христианских паломников.

Именно от Олафа Трюггвасона принял крещение Лейф Эриксон, открывший Америку, Исландия, Гренландия и Оркнейские острова. Но сам король погиб в сражении холодной осенью 1000 года в морской битве у Свольдера, наткнувшись на огромный шведско-датский флот с эскадрой всего в 11 кораблей. Олаф Трюггвасон утонул в пучине, выпрыгнув за борт дракара. Тело его так и не нашли. Он происходил из той же древней династии Скьелдунгов — «потомков Одина», как и наши Рюриковичи. Языческий и христианский круги истории словно сплелись в его судьбе.

От Америки до Константинополя. Король Олаф пожимал руку и Владимиру, и первооткрывателю Нового Света Лейфу Счастливому, первым открывшему путь в Винланд — Землю Вина — будущую Америку

Видите, как все связано в нашем прошлом, благодаря одному викингу? Даже шире, чем можно представить — и Русь, и Визания, и земли вендов — нынешнего польского Поморья, и Норвегия, и Англия, и даже Северная Америка, о которой тогда в Киеве, да и во всей Европе, никто не имел ни малейшего представления! Всего одна человеческая судьба, а сколько звеньев между странами и идеями замкнулось на ней!

Чтобы подтвердить эту мысль о наших скрытых, таинственных славяно-скандинавских связях, напомню вам одно известнейшее стихотворение — пушкинское вступление к «Руслану и Людмиле» — одной из самих ранних его юношеских поэм, написанной, когда ему было всего двадцать:

У лукоморья дуб зеленый;

Златая цепь на дубе том:

И днем и ночью кот ученый.

Все ходит по цепи кругом…

Где находился этот сказочный дуб? И кто повесил на него золотую цепь?

Описывая великолепие главного языческого храма, посвященного богам Одину, Тору и Фрикко, в шведском городе Упсала германский хронист XII века Адам Бременский упоминает огромное священное дерево (символ Мирового древа в скандинавской мифологии), «широко простирающее свои ветви» и… «золотую цепь, окружающую храм, висящую на крыше здания, так что, идущие к храму издали видят ее блеск».

Рассказы об этом гигантском древе и золотой цепи по соседству с ним так поразили воображение древних славян и финнов, внимавших рассказам викингов, что навсегда остались в их народных сказках. Няня Пушкина происходила из родственного эстам племени ижора, в плен к которым попал будущий король Олаф. Ну, думал ли он, что вполне реальная золотая цепь из Упсалы через какую-то крепостную Арину Родионовну перекочует в стихи великого русского поэта, который появится на свет через восемьсот лет(!) после гибели короля-крестителя от рук язычников? Да ни в жизнь! Пушкину останется только убрать лишние детали и перевесить цепь с храма прямо на дуб, пустив по нему ученого кота — персонажа финской мифологии, переносящего души умерших в мир теней. А может, и уже до Пушкина цепь повисла прямо на Мировом Древе, как представляли мироздание и скандинавы, и славяне, и финны — наша летописная Чудь.

Чудеса, да и только! А дальше вас ждет «чудо» о Ярославе, из братоубийцы превратившегося в самого «мудрого» русского князя и строителя Софии Киевской, к которой он, если честно, не имеет НИКАКОГО отношения.

Проходя мимо Софии, еще раз взгляните на ее вызолоченные купола. Золотая цепь на крыше языческого скандинавского капища стала прообразом православного русского обычая покрывать золотом крыши церквей. Цепь из Упсалы словно расплавилась на маковках наших храмов под славянским солнцем.

Но сначала вернемся к отцу Ярослава Мудрого — князю Владимиру.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.