«ПО ДОРОГАМ ЗНАКОМЫМ...»

«ПО ДОРОГАМ ЗНАКОМЫМ...»

Слабейшим звеном в составе КМГ Болдина был, разумеется, 6-й кавалерийский корпус (6-я и 36-я кавалерийские дивизии). Тем не менее именно он доставил немцам беспокойство настолько заметное, что оно нашло свое отражение даже в дневнике начальника Генерального штаба сухопутных войск Германии.

Слово «элитный» было в те времена не в ходу, но именно оно как нельзя лучше подходит для описания 6-го кавкорпуса. Старейшее (созданное еще в годы Гражданской войны) соединение Красной Армии стало подлинной «кузницей кадров» для ее высшего командного состава. Осенью 1919 г. командиром 6-й кавдивизии стал С.К. Тимошенко — будущий маршал, нарком обороны СССР, дважды Герой Советского Союза. В следующем, 1920 г. помощником начальника штаба 6-й кд становится К.А. Мерецков — будущий маршал, Герой Советского Союза, начальник Генерального штаба и заместитель наркома обороны. В середине 30-х годов 6-м кавкорпусом командует Г.К. Жуков — будущий маршал, начальник Генерального штаба (после Мерецкова), первый заместитель Верховного главнокомандующего (т.е. самого товарища Сталина) в годы войны, единственный в истории четырежды Герой Советского Союза. Осенью 1939 г. 6-й кавкор-нус ведет в бой против «белополяков» еще один будущий маршал — А.И. Еременко. Начальником штаба артиллерийского полка в той же 6-й кавдивизии служил и будущий маршал К.С. Москаленко.

В сентябре 1939 г. 6-я кавдивизия входила в состав конно-механизированной группы, которая под командованием комкора Болдина 22 сентября «освободила» Белосток (т.е. приняла из рук немцев захваченный ими польский город). Участвовала в советско-польской войне 1939 г. и вторая дивизия корпуса (36-я кавалерийская), причем в rex же самых местах: 19 сентября 36-я кавдивизия вместе с другими частями 3-й и 11-й армий штурмом взяла г. Вильно (Вильнюс). Остается только добавить, что к началу войны с Германией это совершенно незаурядное кавалерийское соединение находилось в старинном польском городе Ломжа — в 20 км от границы. Для какой надобности кавалерийский корпус оказался рядом с пограничным столбами — об этом еще можно спорить, но не вызывает сомнений тот факт, что район реальных боевых действий 6-го КК (Ломжа, Белосток, Гродно) был давно известен бойцам и командирам корпуса. Так что все начиналось, как в знаменитой песне 30-х годов: «Но дорогам знакомым за любимым наркомом мы коней боевых поведем...»

Кстати, о конях. Об использовании кавалерии, да еще и среди белорусских болот, наши партийные «историки» рассуждали всегда с горестным покачиванием головы, приводя это как пример вопиющей отсталости Красной Армии и ее полнейшей неготовности к ведению современной войны. Да вот ведь «беда»: в составе самой мощной, 2-й танковой группы вермахта, руководимой знаменитым Гудерианом (фактическим создателем танковых войск Германии), тоже была кавалерийская дивизия! Причем поставил ее Гудериан почему-то на свой правый (южный) фланг, в самую трясину болот Полесья.

Уж как только ни «боролись» с этой дивизией советские историки и мемуаристы! Болдин в своих воспоминаниях дошел до того, что «поменял седла на парашюты», и сообщил доверчивым читателям о наличии в составе немецкой Группы армий «Центр» не кавалерийской, а... «десантной» дивизии!

А ведь загадка эта разгадывается очень просто.

Ни Гудериан, ни Павлов не собирались атаковать конной лавой по болоту. Лошадь в кавдивизиях Второй мировой войны выполняла роль транспортного средства, повышающего подвижность соединения (в сравнении с обычной пехотой) во много раз. Летом 1941 г. ни у нас, ни у немцев еще не было достаточного количества автомашин повышенной проходимости, способных перемещать стрелковые подразделения по извилистым лесным дорогам, и поэтому наличие крупных сил кавалерии было одним из значимых преимуществ Красной Армии. Двигаясь с темпом 50—60 км в день (что для конницы вполне доступно), кавалерийские дивизии могли не отставать от танковых частей даже в условиях самого успешного, стремительного наступления. А непосредственно в бой и немецкие, и советские кавалеристы шли, как правило, в пешем строю.

На практике эта простая и очевидная теория выглядела так:

«...Моторизованным соединениям предстояло в этот день продвигаться по холмистой песчаной местности, покрытой густым девственным лесом. Движение по ней (особенно автомашин французского производства) было почти невозможно... Машины все время застревали и останавливали всю следующую за ними колонну, так как возможность объезда на лесных дорогах полностью исключалась... Пехотинцы и артиллеристы вынуждены были все время вытаскивать застрявшие машины... Для командования было настоящим мучением видеть, как задыхаются его «подвижные» войска...»

Так командующий 3-й танковой группой вермахта Г. Гот описывает в своих мемуарах события 23 июня 1941 г. За весь этот день, практически не вступая в бой, его моторизованные дивизии прошли не более 50—60 км.

А вот отрывок из воспоминаний В.А. Гречаниченко (начальника штаба 94-го кавполка 6-й кавдивизии):

«...В 23 часа 30 минут 22 июня части дивизии двумя колоннами форсированным маршем направились к Белостоку. Расстояние в 75 километров мы прошли без привалов. В порядок маршевые колонны приводили себя на ходу. Было не до отдыха. Уже к 17 часам 23 июня дивизия сконцентрировалась в лесном массиве в 2 км севернее Белостока... День кпонился уже к вечеру, когда мы получили приказ двигаться далее в направлении Сокулки. Марш-бросок на 35 километров совершили быстро...» [83].

Как видим, в лесной глухомани Западной Белоруссии советская кавалерия по своей подвижности как минимум не уступала немецкой мотопехоте. Конечно, никакая лошадь не может соревноваться с мотором в выносливости, в способности к непрерывному, многочасовому и многодневному движению. Поэтому, после того как друг Рузвельт подарил товарищу Сталину 435 тыс. автомобилей (в том числе более ста тысяч грузовиков «Студебеккер» с их фантастической надежностью и проходимостью), эра кавалерии в Красной Армии закончилась. Хотя не вдруг и не сразу. Конница провоевала всю войну, и даже в освобождении Праги в мае 1945 г. приняли участие девять (!) кавалерийских дивизий...

Необходимо принять во внимание и то, что к лету 1941 г. сабли и пики давно уже перестали быть главным вооружением кавалерийских частей. В структуре кавалерийской дивизии Красной Армии было четыре кавалерийских полка, танковый полк, артиллерийский и зенитный дивизионы. В армиях других стран такое соединение обычно называлось «бронекавалерийской бригадой». Штатная численность кавдивизии включала в себя 8968 человек, 7625 лошадей, 64 танка и 18 бронемашин, 62 автомобиля разного назначения (включая 10 автоцистерн), 24 пушки калибра 76 мм, 8 гаубиц калибра 122 мм, 16 противотанковых 45-мм пушек. Учитывая высокую в принципе уязвимость кавалерии от ударов с воздуха, в состав кавалерийской дивизии были включены многочисленные зенитные средства: 8 зенитных пушек калибра 76 мм, 12 зениток калибра 37 мм, 18 зенитных пулеметов. В состав кавалерийского корпуса входило две кавдивизии и ряд отдельных подразделений, включая отдельный дивизион связи и звено самолетов (!!!) связи (в этом качестве использовались легкие самолеты У-2, способные взлететь и сесть на любую лесную поляну).

В целом кавалерийский корпус примерно соответствовал одной моторизованной дивизии, значительно превосходя ее в численности личного состава и количестве артиллерийских стволов. Единственным «недостатком» (правильнее сказать — особенностью) кавалерийских соединений было отсутствие на их вооружении гаубиц крупного (152-мм) калибра. Впрочем, кавкорпус и не создавался для прорыва укрепленных оборонительных позиций противника, для разрушения которых потребовалась бы тяжелая артиллерия. Во встречном же бою с немецкой пехотной дивизией (а именно так и предстояло действовать 6-му кавкорпусу) отсутствие тяжелых гаубиц с лихвой компенсировалось наличием танкового «тарана» (уже в ноябре 1940 г. на вооружении 6-й кавдивизии числилось 48 танков БТ и 9 бронемашин, на вооружении 36-й кавдивизии — 52 танка БТ и 17 бронемашин).

Пройдя за двое суток более 120 км по лесным дорогам Белостокского выступа, 6-я кавдивизии вышла к реке Бебжа в районе местечка Сидра (см. Карта № 2). К этому времени там могли находиться части второго эшелона 256-й пехотной дивизии вермахта (передовые части этой дивизии были уже в районе Кузницы, где вели бой с танками 6-го мехкорпуса). Заслуживает внимания и сам порядковый номер немецкой дивизии. Германия вступила во Вторую мировую войну, имея в составе вермахта 86 пехотных дивизий, из которых только 3% так называемых «дивизий первой волны» являлись кадровыми дивизиями армии мирного времени. 256-я пехотная — это дивизия «четвертой волны» формирования, укомплектованная резервистами 2-го разряда и военнообязанными ландвера (т.е. территориального ополчения). В Польской кампании эта дивизия не участвовала вовсе. После разгрома Франции 256-я пд была переброшена на Восток, где она и простояла в бездействии до 22 июня 1941 г.

Никакого «двухлетнего опыта ведения современной войны» у бывших «резервистов 2-го разряда» не было и в помине. Тем не менее встречный бой 256-й пехотной дивизии вермахта и лучшей кавалерийской дивизии Красной Армии в описании Гречаниченко выглядит как избиение — если и не «младенцев», то совершенно необученных и беспомощных новобранцев:

«...Нашему полку, усиленному одной батареей артиллерийского дивизиона, приказывалось в 16 часов 24 июня выступить передовым отрядом дивизии по маршруту Верхоле-сье, Жуки, Сидра и последовательным захватом указанных рубежей обеспечить продвижение дивизии в направлении Гродно. Главные ее силы должны были следовать нашим маршрутом... Примерно в 21 час 24 июня головной эскадрон вошел в соприкосновение с противником в долине реки Бебжа южнее Сидры. Командир полка для поддержки головного отряда ввел в бой артиллерию. Противник не выдержал натиска и отошел за реку. Одновременно открыла огонь его артиллерия. Наступила ночь. Полк спешился и принял боевой порядок...

Начиная с рассвета 25 июня немецкая артиллерия открыла массированный огонь на всю глубину боевого порядка полка. В воздухе на небольшой высоте непрерывно барражировала вражеская авиация... Уже в первые часы все наше тяжелое вооружение было выведено из строя, радиостанция разбита, связь полностью парализована. Полк нес тяжелые потери, был плотно прижат к земле, лишен возможности вести какие-либо активные действия. Погиб подполковник Н.Г. Петросянц. Я принял на себя командование полком, а точнее — его остатками.

Связи со штабом дивизии не было, и где-то в конце дня я на свой страх и риск решил отвести остатки подразделений за линию железной дороги Сокулка — Белосток. При отходе я получил осколочное ранение. Отход ненамного улучшил наше положение. Обстановка продолжала ухудшаться, связь с высшим штабом по-прежнему отсутствовала... В полночь собралось около 300 человек — нашего и 48-го кавалерийского полков (т.е. 9/10 личного состава двух полков уже отсутствовало. — М.С.). Группу бойцов и командиров 48-го полка возглавлял старший лейтенант (оцените воинское звание командира, принявшего на себя командование полком! — М.С.) Я. Говронский, которого я знал лично. Были среди собравшихся и другие командиры. Посоветовавшись, приняли коллективное решение отходить к местечку Крынки...»

Стоит отметить, что есть и другие, более краткие и жесткие описания этих событий:

«...6-я кавалерийская дивизия с утра 25 июня в исходном районе для наступления подверглась сильной бомбардировке с воздуха, продолжавшаяся до 12 часов дня. Кавалеристы были рассеяны и в беспорядке начали отходить в леса...»

Начавшийся отход незамедлительно превратился в беспорядочное паническое бегство:

«...Мимо сплошным потоком двигались автомашины, трактора, повозки, переполненные народом. Мы пытались останавливать военных, ехавших и шедших вместе с беженцами. Но никто ничего не желал слушать. Иногда в ответ на наши требования раздавались выстрелы (т.е. и боеприпасы еще оставались — для стрельбы по своим. — СМ). Все уже утверждали, что занят Слоним, что впереди высадились немецкие десанты, заслоны прорвавшихся танков, что обороняться здесь не имеет никакого смысла.

28 июня, как только взошло солнце, вражеская авиация начала повальную обработку берегов Росси и района Волко-выска. По существу, в этот день окончательно перестали существовать как воинские формирования соединения и части 10-й армии. Все перемешалось и валом катилось на «осток... Когда наша небольшая группа во второй половине дин 30 июня вышла к старой границе (т.е. к советско-польской границе 1939 г. — М.С), здесь царил такой же хаос, как и на берегах Росси. Все перелески были забиты машинами, повозками, госпиталями, беженцами, разрозненными подразделениями и группами наших войск...» [83].

Из рассказа Гречаниченко совершенно непонятно — появились ли на поле боя «главные силы дивизии», которые «должны были следовать нашим маршрутом»? Где была главная ударная сила дивизии — ее танковый полк?

Некоторые ответы на эти вопросы можно найти в воспоминаниях рядового B.C. Финогенова, башенного стрелка бронемашины БА-10 из состава 35-го танкового полка 6-й кавдивизии:

«...Вечером 22 июня поступил приказ двигаться к Белостоку и совместно с 6-м мехкорпусом принять участие в контрударе в направлении Гродно. 23 июня полк сосредоточился в лесу северо-восточнее Белостока. Здесь находились и другие танковые части. Лес систематически бомбила вражеская авиация, нанося большой урон нашим частям.

Вечером того же дня эскадрону было дано задание произвести разведку в районе Сокулки, куда предстояло выдвигаться полку и где, по полученным сведениям, уже появились немецкие танки. Однако противника мы там не обнаружили. После нашего возвращения из разведывательного рейда полк начал движение в направлении Сокулки. Уже ощущалась нехватка горючего (от Ломжи до Сокулки не более 100 км; запас хода бронеавтомобиля БА-10 составлял 260—300 км в зависимости от качества дорог. — М.С.) и боеприпасов (если противник не был обнаружен и полк еще не вступал в бой, то куда же исчезли боеприпасы? — М.С.) Тыловое обеспечение было дезорганизовано... Нам так и не удалось найти какой-нибудь уцелевший склад боеприпасов.

После двух дней боев в районе Сокулки (с кем? — М.С.) остатки полка (почему уже «остатки»? — М.С.) начали отходить на Волковыск. Из-за отсутствия горючего часть боевых машин пришлось уничтожить... Утром на лесной дороге, не доходя Волковыска, попали под сильнейшую бомбардировку. В итоге на ходу в полку остались только три танка БТ-5 и две бронемашины БА-10, в том числе наша...»

Постоянно встречающиеся в документах и мемуарах сетования на отсутствие боеприпасов (причем «отсутствие» это проявилось уже на 2—3-й день войны) не может не вызвать крайнего удивления. В западные военные округа было завезено астрономическое количество боеприпасов. Не отвлекаясь ни на секунду на дискуссию о том, зачем, для решения каких задач военное руководство «неизменно миролюбивой страны» накапливало у западных границ колоссальные горы снарядов, определимся с самым простым — с арифметикой.

Более сорока лет назад «Военно-исторический журнал» (№ 8/1966 г.) имел неосторожность сообщить читателям, что накануне войны «на окружных складах Западного Особого военного округа было накоплено 6700 вагонов боеприпасов различных видов». Много ли это? Все познается в сравнении. В разгар войны, с марта 1943 г. по март 1944 г., Западный фронт израсходовал 16 661 вагон боеприпасов. 1-й Украинский фронт за сопоставимый период времени израсходовал 10 945 вагонов боеприпасов [165, стр. 333]. Другими словами, в среднем за один месяц боевых действий фронт расходовал 1000—1400 вагонов боеприпасов. Как же 6700 вагонов могло не хватить на одну неделю?

По самым скромным оценкам, половина запасов была оставлена на занятой противником территории, т.е. именно там, где и вела (точнее говоря — должна была вести) боевые действия конно-механизированная группа Болди-на. По далеко не полным и не точным данным, за первые две недели войны в полосе Западного фронта было «уничтожено, оставлено противнику и взорвано противником» [68, стр. 86—87]:

— 14,3 млн винтовочных патронов;

— 510 тыс. снарядов к 45-мм пушке;

— 251 тыс. снарядов к 76-мм пушке;

— 155 тыс. снарядов к 122-мм гаубице;

— 130 тыс. снарядов к 152-мм гаубице.

Боекомплект танка БТ-7 составляет 132 снаряда калибра 45 мм, боекомплект танка Т-34 — 77 снарядов калибра 76 мм. Нетрудно убедиться в том, что даже половины указанного выше количества боеприпасов хватило бы на то, чтобы обеспечить все танки и бронемашины КМГ Болдина двумя-тремя боекомплектами снарядов. С другой стороны, еще до начала боевых действий непосредственно в частях, в боевых машинах и зарядных ящиках артиллерии уже находилось от одного до полутора боекомплекта (см. выше доклад Борзилова). Операции первых дней войны могли быть обеспечены наличным запасом боеприпасов, безо всякого обращения к окружным складам. Совокупный боекомплект танков, 6-го мехкорпуса составлял порядка 105 тысяч снарядов калибра 45 мм и 76 мм. И это только в танках. А еще в корпусе было 135 пушечных бронеавтомобилей и 335 «стволов» пушек, гаубиц и минометов различных калибров [8, 78]. Если бы весь этот смертоносный металл на самом деле обрушился на 256-ю пехотную дивизию вермахта, то от нее бы «остался только номер...».

У читателя с поэтическим складом ума вся эта траги-фарсовая история с отсутствием боеприпасов в частях, которые, не сделав ни одного выстрела по противнику, метались на местности, переполненной складами с боеприпасами, вызовет в памяти знаменитое стихотворение Франсуа Вийона «От жажды умираю над ручьем». Но у военного трибунала (или парламентской комиссии по расследованию причин и обстоятельств разгрома Западного фронта, каковая комиссия по сей день так и не была создана) должны были возникнуть совсем другие мысли и вопросы: «Где же было в это время командование конно-механизированной группы? Что оно сделало для наведения порядка во вверенных ему войсках?»

Не имея ни практической возможности, ни законного права задать эти вопросы генералу Болдину, ограничимся внимательным чтением его мемуаров.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.