Глава 20 О ЗАВОЕВАНИЯХ ОКТЯБРЯ

Глава 20

О ЗАВОЕВАНИЯХ ОКТЯБРЯ

Ближе к войне рабочий день удлинили до 10 часов, а с весны 1941 года и до 12.

Г.Озеров. «Туполевская шарага» с.44.

Коммунисты пришли к власти под красивыми лозунгами. Еще в октябре 1905 года в газете «Новая жизнь» они опубликовали программу своей партии. Среди многих других пунктов: короткий рабочий день при полном запрещении сверхурочных работ, воспрещение ночного труда, воспрещение детского труда (до 16 лет), воспрещение женского труда в тех отраслях, где он вреден для женского организма, введение двух выходных дней в неделю. Понятно, два раздельных выходных дня в неделю полноценным отдыхом не признавались: надо, чтобы два дня вместе.

И много там еще было написано, но суть программы (и всех остальных коммунистических программ) можно выразить одним лозунгом: работать будем все меньше и меньше, а получать вое больше и больше. Лозунг привлекательный. Миллионам дураков лозунг понравился, в октябре 1917 года коммунисты взяли власть, что сопровождалось радостными воплями тех, кому хотелось работать меньше.

Коммунистическая власть от обещаний не отказывалась, но хорошую коммунистическую власть нужно удержать, нужно защитить от врагов внешних и внутренних, а для этого надо много оружия. Следовательно, народ должен вкалывать больше, чем раньше, а то вернутся капиталисты и снова будут эксплуатировать трудящиеся массы.

Чтобы хорошую власть защитить, коммунисты ввели драконовские порядки на заводах: каждый рабочий — солдат трудовой армии, умри, но выполни невыполнимую норму, а то капиталисты вернутся…

«Верно ли, — вопрошал Лев Троцкий на III Всероссийском съезде профсоюзов в апреле 1920 года, — что принудительный труд всегда продуктивен? Мой ответ: это наиболее жалкий и наиболее вульгарный предрассудок либерализма». И начал Троцкий формировать рабочие армии по самым зверским рекомендациям, которые Маркс изложил в «Манифесте Коммунистической партии». Маркс верил в рабский труд (прочитаем еще раз «Манифест»), и Троцкий верил.

Рабский труд давал результаты, пока страна была в войне. Но Гражданская война кончилась, и в мирных условиях рабский труд оказался непроизводительным. Страну поразил небывалой силы кризис, и закрылись заводы, и не стало работы. Коммунисты боролись с безработицей, сокращением рабочего дня и рабочей недели, превратив всех в полубезработных с соответствующей получкой. Вместо семидневной недели ввели пятидневную — четыре дня работаем, пятый отдыхаем. И получилось в году не 52 недели, а 73 с соответствующим количеством выходных.

А еще ввели праздников целую охапку, наподобие Дня Парижской коммуны. При желании праздников можно много придумать. И рабочий день стал коротким на удивление всему миру. Это объявлялось завоеваниями рабочего класса, завоеваниями Октября.

А потом рабочий день начал понемногу растягиваться. Закрутилась страна, завертелась. Загремели, заскрежетали пятилетки. В небо стройки взметнулись: Днепрогэс, Магнитка, Комсомольск. Правда, получка, точнее ее покупательная способность, так и замерли на уровне пособия полубезработного. Народ работал все больше, но жизненный уровень никак не рос, хотя товарищ Сталин и объявил, что жить стало лучше и жить стало веселее. Все, народом созданное, уходило в бездонную бочку военно-промышленного комплекса и поглощалось Красной Армией.

Возвели, к примеру, Днепрогэс, рядом — алюминиевый комбинат. Американский исследователь Антони Сюттон, собравший материал о передаче западных технологий Сталину, приводит сведения о том, что Запорожский алюминиевый комбинат был самым мощным и самым современным в мире (А.С. Sutton. National Suicide: Military aid to the Soviet Union. Arlington house. N.Y. p. 174). Электричество Днепрогэса — на производство крылатого металла — алюминия, алюминий — на авиационные заводы, а авиационные заводы, известно, какую продукцию выпускают.

И с Магниткой та же картина: возводим домны, мартены, варим сталь, производим больше всех в мире танков, но жизненный уровень от этого никак повыситься не может.

Или Комсомольск. Заполярные комсомольцы в тайге героическими усилиями возводят чудесный город. Зачем? Да затем, что тут бесплатным трудом при поставке всего необходимого из Америки возводится самый мощный авиационный завод мира.

А маховик набирает обороты. И работать надо было все больше и больше. Вот уже пятидневную рабочую неделю превратили в шестидневную, и рабочий день вывели на уровень мировых стандартов, и чуть выше. И количество праздников урезали: надо, конечно, праздновать день смерти Ленина, но в свободное от работы время.

А потом наступил 1939 год, за ним — 1940-й. И как-то неприлично стало вспоминать о «завоеваниях Октября», об обещаниях коммунистической партии, о ее лозунгах.

В 1939 году в колхозах ввели обязательные нормы выработки: колхоз — дело добровольное, но норму не выполнишь — посадим.

27 мая 1940 года грянуло постановление СНК «О повышении роли мастера на заводах тяжелого машиностроения». Мягко говоря, суровое постановление. Мастер на заводе наделялся правами никакие меньшими, чем ротный старшина. Читаешь постановление, и вместо мастера дяди Васи в железных очках, в промасленном халате, с чекушкой в левом кармане представляешь надсмотрщика с кнутом на строительстве египетской пирамиды или с бамбуковой палкой — на строительстве Великой стены.

26 июня 1940 года прогремел над страной указ «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений». Нравится тебе мастер с бамбуковой палкой, не нравится, а уйти с завода не моги. На какой работе застал указ, на той и оставайся. Рассчитаться с заводом и уйти нельзя. Рабочие приписаны к заводу, как гребцы на галерах прикованы цепями к веслам, как советские крестьяне к колхозу, как летчики-недоучки к самолетам. Стоило ли Государя Николая Александровича с Наследником к стенке ставить, чтобы оказаться приписанным к заводу вместе со станками и поточными линиями? Можно долго рассказывать об ужасах самодержавия, но такого при Николае не бывало.

Указ от 2 июня 1940 года уже в своем названии противоречил не только общепринятым в мире правилам, но и самой сталинской Конституции 1936 года, причем, сразу по многим пунктам. Сталинская Конституция, например, гарантировала семичасовой рабочий день.

И в тот же день — постановление СНК «О повышении ном выработки и снижении расценок».

10 июля 1940 года еще указ: «Об ответственности за выпуск недоброкачественной продукции и за несоблюдение обязательных стандартов промышленными предприятиями». Если мастер с бамбуковой палкой не справляется, товарищи из НКВД помогут. Кстати, указ и против мастера: если он не следит за качеством выпускаемой продукции надлежащим образом, то в первую очередь он сам загремит в места охраняемые.

А указы идут чередой. 10 августа 1940 года: «Об уголовной ответственности за мелкие кражи на производстве» — лагерные сроки за отвертку, за унесенную в кармане гайку.

19 октября 1940 года еще указ: «О порядке обязательного перевода инженеров, техников, мастеров, служащих и квалифицированных рабочих с одних предприятий и учреждений в другие». Самому с одной работы на другую переходить нельзя, но растут снарядные, пушечные, танковые, авиационные заводы, их комплектуют рабочей силой в плановом централизованном порядке: ты, ты, ты и вот эти десять, собирайте чемоданы, завтра поедете, куда прикажут… Это уже троцкизм. Троцкий мечтал о том, чтобы каждый был «солдатом труда, который не может собой свободно располагать, если дан наряд перебросить его, он должен его выполнить; если он не выполнит — он будет дезертиром, которого карают». (Речь на IX съезде партии).

Каждый указ 1940 года щедро сыпал сроки, особенно доставалось прогульщикам. По указу от 26 июня за прогул сажали, а прогулом считалось опоздание на работу свыше 20 минут. Сломался трамвай, опоздание на работу, опоздавших — в лагеря: там опаздывать не дадут.

Я много раз слышал дискуссии коммунистических профессоров: а не был ли Сталин параноиком? Вот, мол, и доказательства его душевной болезни налицо: коммунистов в тюрьмы сажал и палачей (например, Тухачевского с Якиром) расстреливал…

Нет, товарищи коммунисты, не был Сталин параноиком. Великие посадки были нужны для того, чтобы вслед за ними ввести указы 1940 года, и чтоб никто не пикнул. Указы этого года — это окончательный перевод экономики страны на режим военного времени. Это мобилизация.

Трудовое законодательство 1940 года было столь совершенным, что в ходе войны не пришлось его ни корректировать, ни дополнять.

А рабочий день полнел и ширился: девятичасовой незаметно превратился в десятичасовой, потом — в одиннадцатичасовой. И разрешили сверхурочные работы: хочешь подработать — оставайся вечером. Правительство печатает деньги, раздает их любителям сверхурочных работ, а потом эти деньга оборонными займами обратно выкачивает из населения. И денег народу снова не хватает. Тогда правительство идет народу навстречу: можно работать без выходных. Для любителей. Потом, правда, это и для всех ввели — работать без выходных.

Леонид Брежнев был в те времена секретарем Днепропетровского обкома по оборонной промышленности: «Заводы, изготовлявшие сугубо мирную продукцию, переходили на военные рельсы… Выходных мы не знали». (Малая земля. С. 16). Если Брежнев не знал выходных, то давались ли выходные тем, кем он командовал?

И так было не в одном Днепропетровске. В.И. Кузнецов после войны стал академиком, одним из ведущих советских ракетных конструкторов, заместителем С.П. Королева. Перед войной он тоже был конструктором, только рангом пониже. И поставили задачу: разработать новый прибор управления артиллерийским огнем. Работы на много лет. Приказали: за три месяца. «Работали допоздна, без выходных, без отпусков. Уходя с территории, сдавали пропуск, а взамен получали паспорт. Однажды на проходной его завернули:

— Вот тебе, Кузнецов, талоны на еду, вот ключ от комнаты, там есть столы и койка. Пока не сделаешь, жить будешь на заводе…

Три месяца «заключения» пролетели одним долгим днем. Приборы вывозили с завода ночью». («Красная звезда», 7 января 1989 года).

В статье про Кузнецова слово «заключение» взято в кавычки. Понятно: ни суда, ни следствия, ни обвинений — просто приказали три месяца днем и ночью работать, он и работал. А вот будущий шеф Кузнецова и создатель первого спутника С.П. Королев в те славные времена сидел. И многие с ним.

И тут вновь начинаешь понимать смысл Великой сталинской чистки. Сталину нужны лучшие самолеты, лучшие танки, лучшие пушки в стахановские сроки, но так, чтобы средств на разработку много не расходовать. И вот конструкторы сидят по тюрьмам, по шарагам; дадите лучший в мире пикирующий бомбардировщик, лучший танк, лучшую пушку — выпустим. Конструкторы вкалывают не за Сталинские премии, не за дачи на крымских берегах, не за икру и шампанское, а за свои собственные головы: не будет самолета, задвинут на Колыму.

Конструкторские бюро Туполева, Петлякова и многих других сидели в полном составе и творили за тюремными решетками: надежно, дешево, быстро, и секреты не уплывут. Вспоминает заместитель Туполева Г. Озеров: «Вольняг» перевели на обязательный десятичасовой рабочий день, большинство воскресений они тоже работают… В народе зреет уверенность в неизбежной войне, люди понимают это нутром…» (Туполевская шарага. С. 99).

А потом рабочий день довели и до 12 часов. На шараге при нормальной кормежке, в тепле можно работать и больше. А на лесоповале? Журнал «Новое время» сообщает: «С 1 января 1941 года нормы питания заключенных были снижены. Почему? Может быть, в этом сказалась та подготовка к будущим сражениям?…» (1991, N 32. с. 31). Именно так — подготовка к будущим сражениям.

Адмирал Флота Советского Союза Н. Г. Кузнецов с гордостью сообщает: «На нужды обороны выделялись по существу неограниченные средства». (Накануне. С. 270). Слово «оборона» тут следовало взять в кавычки, но в остальном правильно. И оттого, что на нужды войны выделялись средства без ограничений, где-то ограничения надо было вводить, на чемто экономить. Экономили на зэках, на рабочем классе, на трудовой интеллигенции, на колхозном крестьянстве.

Но и на верхах головы летели. Отзвуки великой битвы мы найдем в прессе того времени. Журнал «Проблемы экономики» за октябрь 1940 года: «Представитель диктатуры рабочего класса, советский директор предприятия, обладает всей полнотой власти. Его слово — закон, его власть на производстве должна быть диктаторской… Советский хозяйственник не имеет права уклоняться от использования острейшего оружия — власти, которую партия и государство ему доверили. Командир производства, уклоняющийся от применения самых жестоких мер воздействия к нарушителям государственной дисциплины, дискредитирует себя в глазах рабочего класса как человек, не оправдывающий доверия».

И выходило: мастер — диктатор над рабочими. А вышестоящий — диктатор над мастером, и так все выше и выше до директора, который диктатор на заводе. А над ним тоже диктаторов орава. И как созвучно все, что говорится о директоре-диктаторе с дисциплинарным уставом 1940 года: чтобы заставить повиноваться подчиненных, командир имеет право и обязан применить все средства, вплоть до оружия. Если он применяет оружие против подчиненных, то ответственности за последствия не несет, а если не применяет, так его самого — в трибунал. И директоров в те же условия поставили: или всех грызи, или ляжь в грязи, а на твое место нового директора поставят.

А «Правда» подстегивает — 18 августа 1940 года: «На заводах Ленинграда обнаружено 148 прогулов, а передано в суд только 78 дел». Какие-то директора проявляют мягкотелость. Будем уверены, что после этой публикации сели не только те, кого пролетарская газета помянула, не только директора, проявившие мягкотелость, но и те, кто директоров не посадил до публикации «Правды».

Хрущев однажды объявил, что Сталин руководил войной по глобусу, то есть в детали не вникал, а ставил глобальные задачи.

Кроме Хрущева никто такой глупости не говорил. Сотни людей, которые знали Сталина близко, говорят другое.

Сталин знал тысячи (возможно — десятки тысяч) имен. Сталин знал все высшее командование НКВД, знал всех своих генералов. Сталин знал лично конструкторов вооружения, директоров крупнейших заводов, начальников концлагерей, секретарей обкомов, следователей НКВД и НКГБ, сотни: тысячи чекистов, дипломатов, лидеров комсомола, профсоюзов и пр. и пр. Сталин ни разу за 30 лет не ошибся, называя фамилию должностного лица. Сталин знал характеристики многих образцов вооружения, особенно экспериментальных. Сталин знал количество выпускаемого в стране вооружения. Сталинская записная книжечка стала знаменитой, как конь Александра Македонского. В этой книжке было все о производстве оружия в стране.

С ноября 1940 года директора авиационных заводов каждый день должны были персонально сообщать в ЦК о количестве произведенных самолетов. С декабря это правило распространилось на директоров танковых, артиллерийских и снарядных заводов.

А Сталин давил персонально. Был у него и такой прием: своей рукой писал от имени директоров и наркомов письменное обязательство и давал им подписать… Не подпишешь — снимут с должности с соответствующими последствиями. Если подпишешь и не выполнишь…

Генерал-полковник А. Шахурин в те времена был Наркомом авиационной промышленности. Предшественник Шахурина — М. Каганович — был снят и застрелился, не дожидаясь последствий снятия. Шахурин занял пост Кагановича. И вот он обедает у Сталина. Январь 1941 года. Сталинский обед — это очень поздний ужин. Слуги накрыли стол, поставили все блюда и больше в комнату не входят. Разговор деловой. О выпуске самолетов. Графики выпуска самолетов утверждены. Шахурин знает, что авиационная промышленность выпустит запланированное количество новейших самолетов. Потому спокоен. Но Сталину мало того, что запланировано к выпуску и что им самим утверждено. Нужно больше. И тогда:

«Сталин, взяв лист бумаги, начал писать: «Обязательство (заголовок подчеркнул). Мы, Шахурин, Дементьев, Воронин, Баландин, Кузнецов, Хруничев (мои заместители), настоящим обязуемся довести ежедневный выпуск новых боевых самолетов в июне 1941 года до 50 самолетов в сутки». «Можете, — говорит, — подписать такой документ?» «Вы написали не одну мою фамилию, — отвечаю, — и это правильно, у нас работает большой коллектив. Разрешите обсудить и завтра дать ответ». «Хорошо», — сказал Сталин. Обязательство было взято нами и выполнено. Сталин ежедневно занимался нашей работой, и ни один срыв в графике не проходил мимо него». («Вопросы истории», 1974, N 2. с. 95).

Сталин сделал петлю, а руководители авиационной промышленности должны были сталинскую петлю сами одеть на свои шеи.

Подписано обязательство наркомом и заместителями, теперь можем представить, как они воспользуются своими диктаторскими полномочиями против директоров авиационных заводов. А директора — своими диктаторскими полномочиями против начальников цехов и производств. А они… И так до самого мастера в промасленном халате. Кстати, минимум один из сталинского списка — Василий Петрович Баландин, заместитель наркома по двигателям — в начале июня 1941 года сел. Красив русский язык — зэк Баландин. Его подельников расстреляли. Баландину повезло: в июле его выпустили. Авиаконструктор Яковлев описывает возвращение: «Василий Петрович Баландин, осунувшийся, остриженный наголо, уже занял свой кабинет в Наркомате и продолжал работу, как будто с ним ничего не случилось…» (Цель жизни. С. 227).

Нам остается выяснить, когда мобилизационная гонка в промышленности началась и чем могла закончиться.

Понятно, решения принимались в недрах сталинских дач. Но принятые тайно решения объявлялись, пусть и не полностью, пусть иносказательно. Принятые решения осуществлялись всей страной, на глазах всего мира. Это как в армии: солдат не знает, что и когда решило начальство, но траншею рыть ему. И совсем не важно, кто решение принял, до солдата его доведут и исполнение проверят. И если мы не знаем, какие и когда принимал Сталин решения, мы можем видеть их выполнение. Решения всегда исходили якобы не от Сталина, а от делегатов съезда партии, от Верховного Совета, от представителей трудящихся. (Указ от 26 июня 1940 года принимался и «по инициативе профсоюзов»). И наркомы писали обязательства от собственного имени: «Мы, Шахурин, Дементьев, Воронин, Баландин…» Правда, писали сталинским почерком, а подписывались собственноручно.

Предвестником мобилизации промышленности на нужды» войны был XVIII съезд партии. И не подумайте, что выступил; на съезде Сталин и сказал, что вкалывать надо по 10–12 часов. Совсем нет. Сталин таких слов не любил. Сталинский стиль публичных выступлений: «Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее». («Правда», 22 ноября 1935 года).

А выступил на XVIII съезде никому тогда неизвестный Вячеслав Малышев. Его речь 19 марта 1939 года надо читать. Это шедевр. По традиции того времени «Правда» не указывала должностей выступающих на съезде и даже их инициалов; «Речь т. Малышева», и ни слова более. Не каждому в зале было известно, что это за гусь. А это выдвиженец на взлете. Свирепый сталинский тигр. Ему 36. Год назад стал директором завода, месяц назад — Наркомом тяжелого машиностроения. Через год станет заместителем Молотова, в мае 1941 — заместителем Сталина.

Стать заместителем Сталина не просто. Малышев им стал в возрасте 38. Мало того — удержался на посту до смерти Сталина и затем оставался заместителем главы советского правительства практически до самой своей смерти. Кроме поста сталинского заместителя, Малышев всю войну будет Наркомом танковой промышленности, получит воинское звание генерал-полковника и неофициальные титулы «Главнокомандующего танковой промышленностью», «Князя Танкоградского» и т. д. Малышев — это Жуков советской промышленности. Советские танки завершили войну в Берлине. Заслуга Малышева в этом никак не меньше заслуги Жукова.

Зная сегодня, как складывалась карьера Малышева в ходе войны и после нее, мы должны еще раз прочитать «Речь т. Малышева» 19 марта 1939 года, и именно в этой речи нам следует искать ключи к вопросу о начале предмобилизационного периода в советской промышленности. Малышев говорил именно то, что требовалось говорить в начале 1939 года. Он не только говорил, но и делал именно то, что требовалось Сталину. Иначе не стал бы т Малышев сталинским заместителем.

А потом — как буревестник грядущих указов — 24 августа 1939 года появилась в «Известиях» статья все того же Малышева «О текучести кадров и резервах рабочей силы». В статье Малышева уже содержалось все то, что через год отольют в чеканные строки сталинских указов о закрепощении рабочей силы, о «трудовых резервах» и о фактическом превращении промышленности в единый механизм, работающий на войну.

Удивительно совпадение: 23 августа 1939 года подписали пакт с Гитлером, а на следующий день появляется статьяпредвестница. Кажется: сначала 23 августа подписали пакт с Гитлером, а на следующий день появилась статья, призывающая точить топоры. Но события развивались в обратном порядке: сначала решили точить топоры, а потом подписали пакт с Гитлером. Статья появилась 24 августа, но набирали ее 23-го. А писал ее т Малышев раньше, то есть до подписания пакта.

Когда в Кремле жали руку Риббентропу и пили за здоровье Гитлера, драконовские указы 1940 года уже были предрешены. Не исключаю, что именно Малышев был их инициатором, за то и был поднят на должность заместителя главы правительства по промышленности, обойдя всех своих коллег и соперников. Идея остановить текучесть рабочей силы путем введения крепостного права на заводах и организовать «трудовые резервы» уже в августе 1939 года доложена Сталину и явно встретила поддержку. В противном случае Малышев не стал бы такую статью публиковать.

Уже тогда Малышев знал, к чему приведет тотальная мобилизация промышленности. И не он один: «Экономика получает однобокое военное развитие, которое не может продолжаться до бесконечности. Оно или приводит к войне, или вследствие непроизводительных затрат на содержание вооруженных сил и другие военные цели к экономическому банкротству» Это говорит Маршал Советского Союза В.Д. Соколовский после войны (Военная стратегия. С. 284).

Эту простую мысль понимали и до войны: «Переход почти всего хозяйства страны на производство военной продукции означает неизбежное сокращение снабжения мирной потребности населения и полную депрессию промышленности: должны будут очень быстро прекратить работу отрасли промышленности, которые не имеют значения для обороны, и сильно развиться те, которые работают на оборону». Это писал в 1929 году выдающийся советский военный теоретик В.К. Триандафиллов. (Характер операций современных армий. С. 50).

А вот мнение генерал-полковника Бориса Ванникова. Ванников — это тот же тип сталинского наркома, что и Малышев. Сам Сталин присвоил себе Золотую звезду Героя Социалистического Труда с номером 1. Борис Ванников получил такую звезду в первой десятке кавалеров. Сталин на том остановился. А Ванникову после войны Сталин дал вторую Золотую звезду. И Ванников стал первым дважды Героем соцтруда. За создание ядерного заряда. Вскоре Ванников стал первым в стране трижды Героем соцтруда. За создание термоядерного заряда. Перед войной Борис Ванников был Наркомом вооружения, а в ходе войны — Наркомом боеприпасов. Его мнение: «Ни одно государство, какой бы сильной экономикой оно не обладало, не выдержит, если оборонная промышленность еще в мирный период перейдет на режим военного времени». («Вопросы истории», 1969. N 1, с. 130).

Так что вожди ведали, что творили. Начав перевод промышленности на режим военного времени, они знали, что это приведет к войне.

Кстати, самого Ванникова взяли в начале июня 1941 года. Его пытали, его готовили к расстрелу. Из пятнадцати подельников двоих выпустили, тринадцать расстреляли. Мотивы ареста во мраке. И не важно, в чем их обвиняли. Разве обязательно обвинять человека именно в том, в чем он виноват? Важно другое: массовые аресты в промышленности от рабочего, опоздавшего на двадцать одну минуту, и кончая наркомами, которые никуда не опоздали, имели целью уже в мирное время создать в тылу фронтовую обстановку.

Когда осунувшиеся, стриженые наголо заместители наркомов и сами наркомы из пыточных камер вдруг снова попадали в свои министерские кресла, всем сразу становилось понятно, что работать надо лучше: товарищу Сталину нужно много оружия.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.