После катастрофы. Кавказский синдром

После катастрофы.

Кавказский синдром

Очень странное отношение к Крымской войне сохранилось в британской историографии — какое-то стеснительное. Смысл в том, что Британия опасалась, что у ее европейских союзников возникнет представление о Крымской войне как о части Большой Игры.

По сути, обе стороны ограничивали не только силу взаимных ударов, но и распространение их на более широкие и опасные — непредсказуемые театры военных действий. Тут наглядно видно, как различаются настоящие ставки игроков. Если для русских это Константинополь и проливы, то для англичан это Индия. У русских даже был план дю Амеля, российского посланника в Персии, — детально разработанный план вторжения в Индию. Соответственно, ахиллесовой пятой России был Кавказ, который уже превратился в одно из полей Большой Игры. Симметрично плану дю Амеля существовала идея прямой британской интервенции на Кавказе в помощь Шамилю.

«Эта крепость (Кавказ) представляет для Англии более важную точку опоры, чем Турция. Там мы могли бы в любое время и за пустячную цену, благодаря воинственному расположению населения, его нехитрым привычкам и воздержанному образу жизни, сформировать и вооружить двести тысяч храбрейших в мире воинов, способных, в случае крайней необходимости, дойти с огнем и мечом до самых ворот Москвы»[86]

Эдвард Спенсер

«Британский корпус, действующий в Грузии, при помощи Персии и Турции и при поддержке Шамиля с его выносливыми горцами, разумеется, отбросит русских с Кавказа»[87].

Из секретного донесения

«Надеюсь, что через 3–4 года ни одного русского солдата не останется в Грузии. Я уже говорил, что, если начнется война, это будет война между Грузией и Россией»[88]

Михаил Саакашвили, 5 августа 2004 года

«Европа и Соединенные Штаты должны помочь кавказским государствам, жаждущим свободы, избавиться от российского господства. Запад должен потребовать закрытия российских военных баз на территории Армении и Грузии, предложить своеобразный „план Маршалла" для всего Южного Кавказа, а также повести эти страны по дороге в единую Европу».

«Вашингтон пост», 14 марта 2006 года

Шамиль даже обратился с посланием к королеве Виктории, но ответа не дождался. Как Россия не решилась задействовать план дю Амеля, так и Британия не решилась распространить войну на Кавказ, а тем более в Центральную Азию.

«Я думаю, что Крымская война была сосредоточена на европейских вопросах и практически не касалась проблем Средней Азии и Большой Игры на северо-западной границе Индии. Однако Британия пыталась держать русских на расстоянии как от Индии, так и от Восточного Средиземноморья. В этом смысле Большая Игра — это единая целенаправленная политика, направленная на то, чтобы лишить Россию влияния на всем этом пространстве»[89].

Эндрю Портер

Крымская катастрофа стала крахом николаевской России, всей политики — как внутренней, так и внешней, как и, собственно, самого государя императора Николая Павловича, чью скоропостижную смерть так или иначе с этой катастрофой связывают. 1 февраля 1856 года, после сдачи Севастополя и ввиду откровенного предательства Австрии, собиравшейся прямо присоединиться к коалиции, Александр II соглашается на перемирие. На Парижском конгрессе России навязывают так называемую нейтрализацию Черного моря — то есть Россия теряет крепости на Черном море и флот, а режим проливов ставится под «международный», по сути англо-французский, контроль. Ситуация практически аналогичная сегодняшней. На пятнадцать лет российская активность в направлении проливов и на Балканах оказалась заблокированной, что, собственно, и подвигло Россию на резкую активизацию на Кавказе и в Средней Азии. То есть на активизацию Большой Игры. Этот, как представлялось из Лондона, неполноценный итог войны вызвал крайне болезненную реакцию у британских игроков. Известный нам Уркварт, как и положено, обвинил власти в предательстве:

«Задержка в отправлении экспедиции в Крым, неэффективность балтийской экспедиции, торговля с врагом во время войны — все это служит доказательством того, что британское правительство подыгрывало своему русскому патрону. Война была мистификацией, а Парижский мир превращает Британию в русскую провинцию»[90].

Дэвид Уркварт

Однако даже и сам, теперь уже премьер, Пальмерстон в письме королеве Виктории сокрушался по поводу преждевременного окончания войны, продолжение которой сулило «блестящие успехи» на море и на суше: отделение от России Финляндии, Польши, Грузии. Сетуя на недостаток терпения у союзников, он сожалел, что не смог в должной мере помочь своим «старым друзьям» черкесам. Характерно, что «друг» Пальмерстон — по старости дружбы — слабо различает «старых друзей» черкесов и «новых друзей» — чеченцев и аварцев.

Наиболее характерный взгляд с британской позиции: дело в том, что в процессе проигранной Крымской войны русская армия успела выбить турок из Карса и даже взять в плен британского полковника Вильямса, руководившего турецкой обороной.

«Русская звезда на Востоке затмила английскую. Потеря Севастополя для русских не так страшна, как потеря Карса для англичан. Это событие навсегда останется темным пятном в их истории. Пленение Вильямса, естественно, будет истолковано народами Азии однозначно — как победа России над Англией».

Булвер-Литтон, член палаты общин от Консервативной партии, 28 апреля 1856 года

Данный текст является ознакомительным фрагментом.