Симптомы грядущих перемен

Симптомы грядущих перемен

Как явствует из дневника A. C. Черняева, летом 1982 г. в окружении отдыхающего Л. И. Брежнева два его помощника А. И. Блатов и Н. В. Шишлин «организовывали и оформляли многочисленные записки Генсека в Политбюро – по экономике, сельскому хозяйству, Китаю, международным делам, принципам управления (с упором на местную инициативу) и т. д.». По словам A. C. Черняева, в основе этих записок лежали новые идеи, отражающие взгляды Ю. В. Андропова[755].

В каком именно направлении работала тогда его мысль, мы пока можем только предполагать. Однако обращают на себя внимание следующие факты.

С. С. Шаталин вспоминал, как в 1982 г. вскоре после смерти М. А. Суслова, но еще до переезда с Лубянки на Старую площадь Ю. В. Андропов обратился к нему с просьбой дать характеристику состояния советской экономики, причем «без всякой цензуры», т. е. совершенно откровенно. С. С. Шталин направил ему три записки на эту тему. Зная взгляды С. С. Шаталина, нетрудно представить, как в них характеризовалось состояние советской экономики. Говоря о реакции Юрия Владимировича на эти записки, С. С. Шаталин писал: «Он звонил мне, благодарил, и я чувствовал, что он создает плацдарм для совместной работы»[756].

Тогда же, видимо, с подачи Ю. В. Андропова в ЦК КПСС была направлена «записка Арбатова и Богомолова», которая тоже содержала критическую характеристику состояния советской экономики и была воспринята в ЦК как «очернительство»[757].

Это дает основание думать, что Ю. В. Андропов вернулся в аппарат ЦК с надеждами на перемены.

К лету 1982 г. необходимость перемен во всех сферах жизни осознавалась довольно широким кругом людей на самых разных этажах власти. Причем этот круг со временем становился все шире и шире.

В связи с этим заслуживает внимания свидетельство A. C. Черняева о том, что когда 18 января 1977 г. на заседание Секретариата были вынесены вопросы «планирования и стимулирования», он увидел в этом возвращение «к идеям экономической реформы»[758].

Это свидетельство перекликается с утверждением Я. М. Уринсона о том, что «сначала Новиков и Кириллин, а потом вместе с ними Байбаков, Гвишиани и другие попытались под лозунгом научно-технического прогресса вернуться к косыгинским реформам». Когда именно это произошло, Я. М. Уринсон не указывает, но из его слов вытекает, что «это вылилось» в «так называемый широкомасштабный эксперимент и реформу 1979 г.»[759].

По свидетельству Н. И. Рыжкова, в 1979 г., «при Косыгине», была предпринята «вторая попытка реформировать тяжело, если не сказать смертельно больную экономику». Причем этой «реформой занимался его заместитель Владимир Новиков»[760].

«Я, – вспоминает Л. И. Абалкин, – участвовал в разработке тех проектов по экономической реформе, осуществление которых предполагалось еще во второй половине 70-х годов… Приходилось сидеть и в Кремле в составе рабочих групп… Работа продолжалась целыми месяцами»[761].

Результатом этой работы стали «постановление ЦК КПСС «О дальнейшем совершенствовании хозяйственного механизма и задачах партийных и государственных органов», а также постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «Об улучшении планирования и усилении воздействия хозяйственного механизма на повышение эффективности производства и качества работы», принятое 12 июля 1979 г.[762].

«Помню, – писал Павел Волин, – сколько надежд возлагалось на знаменитое 695-е постановление 1979 года, которое было задумано как переломное в предоставлении предприятиям хозяйственной самостоятельности. Некоторые ученые говорили мне тогда с надеждой, что вложили в него годами выношенные мысли. Помню, три научные группы готовили его, а на заключительном этапе чиновники так обкарнали, что остались рожки да ножки». Л. Абалкин: «Я, кстати, тоже участвовал в его разработке и был единственным, кто не завизировал его окончательный текст»[763].

Особое место в этом постановлении занимали три положения: во-первых, предполагалось составление годового плана начинать снизу – «с производственных объединений (предприятий) и организаций»; во-вторых, допускалось иметь в планах следующие показатели: а) «производство основных видов продукции в натуральном выражении», б) «рост производительности труда», в) «лимит численности рабочих и служащих»; в-третьих, планировалось «для развития хозяйственной инициативы трудовых коллективов» перейти «в 11-й пятилетке к образованию фондов материального стимулирования»[764].

В. Сироткин характеризовал это постановление как «капитуляцию» Кремля «перед региональными баронами» и утверждал, что на основании этого постановления «с 12 июля 1979 г.» до 40 % прибыли оставалось в распоряжении предприятий, «причем 16–17 процентов этой «халявы» шло в так называемые «фонды экономического стимулирования предприятий», т. е. в карман директората»[765].

Есть основания предполагать, что постановление № 695 рассматривалось лишь как один из шагов на пути дальнейшего реформирования экономики. Не исключено, что именно к тому времени относится предложение H. A. Косыгина «о ликвидации отраслевых отделов ЦК» и перенесении центра тяжести управления из ЦК КПСС в Совет Министров, о чем пишет бывший зять М. А. Суслова – Л. Н. Сумароков[766].

Этот факт нашел отражение и в мемуарах М. С. Горбачева. «В свое время, – пишет он, – Косыгин попросил передать в правительство отделы, созданные в ЦК КПСС для курирования практически всех отраслей народного хозяйства»[767]. По существу, А. Н. Косыгин повторял то, что еще в 1964 г. предлагал Ю. В. Андропов. Однако «Брежнев и его окружение восприняли это как попытку лишить партийное руководство рычагов управления, оставить его с одной идеологией»[768].

В октябре 1979 г. у Алексея Николаевича случился обширный инфаркт», и он оказался в больнице[769]. Одна из причин этого несомненно заключалось в том сопротивлении, которое встретили его усилия по реформированию советской экономики[770].

Если верить Л. Я. Брежневой, Леонид Ильич осознавал неустойчивость положения и заявлял: «Да вы что, какие реформы. Я чихнуть даже боюсь громко. Не дай бог, камушек покатится, а за ним лавина… Экономические свободы повлекут хаос. Такое начнется. Перережут друг друга»[771].

Но сторонники перемен не складывали оружия. В 1979 г., пишет Н. И. Рыжков, первый заместитель председателя Госплана Виктор Лебедев «написал подробную и честную записку, в которой проанализировал состояние экономики, написал и отослал в ЦК. Что же потом было? На заседании Политбюро эту записку чихвостили и обвиняли автора в грязной клевете»[772]. В. Лебедев был освобожден от занимаемой им должности, его наследником стал бывший директор Уралмаша Николай Иванович Рыжков[773].

«15 октября, – вспоминал А. Е. Бовин, имея в виду 1979 г., – к нам приехал Николай Павлович Лебединский, заместитель председателя Госплана… Несколько тезисов из его выступления. Уже снижаются не только темпы, падают абсолютные приросты, абсолютные уровни. Поскольку темпы снижаются неравномерно, усиливается разбалансированность, растут диспропорции. Резко ухудшилось положение на транспорте. Поехала вниз группа «Б». Растут денежные сбережения и неудовлетворенный спрос, что снижает заинтересованность в результатах труда. Появляется «теневая» экономика: «серая» (чтобы работать, надо нарушать порядок) и «черная» (чтобы работать, надо уйти в подполье). Снижается дисциплина, растут безответственность и коррупция… Госплан лишен возможности выступать в роли Генерального штаба управления экономикой»[774].

По свидетельству С. Шаталина, в 1979 г. Политбюро ЦК КПСС «поручило комиссии под руководством председателя ГКНТ СССР заместителя председателя СМ СССР академика В. А. Кириллина» подготовить «доклад» с предложениями «по резкому повышению экономической эффективности народного хозяйства»[775].

В эту «работу», писал С. С. Шаталин «были втянуты сотни людей». Руководили ими Б. З. Мильнер, В. Л. Покровский и он. 20 ноября 1979 г. A. C. Черняев записал: «Вчера вот прочел выступление Брежнева на ПБ (перед предстоящим пленумом ЦК о экономическом положении и планировании на 1980 г.). Поразился откровенности. Но и встревожился еще больше: ситуация-то аховая… В тексте речи уже для пленума (которую я сегодня прочел) – подано все это в ослабленном виде… но названы «поименно» виновники – министры»[776].

После этого в следующем 1980 г. Политбюро ЦК КПСС поручило Комиссии В. А. Кириллина подготовить второй доклад на эту же тему, разработкой которого руководил С. С. Шаталин. «Первый доклад, – вспоминал он, – был атомной бомбой, второй – водородной, даже госплановские снобы говорили – да»[777].

«Второй доклад был всего в трех совершенно секретных экземплярах – один у председателя Госплана СССР Н. К. Байбакова, второй – у президента АН СССР А. П. Александрова и третий – у В. А. Кудряцева». После подготовки второго доклада В. А. Кириллин уехал в Болгарию, а когда вернулся неожиданно для многих «написал просьбу об отставке с поста вице-премьера», чего до этого никогда не было[778]. По всей видимости, это было связано с тем, что предложения возглавляемой им комиссии были отвергнуты.

«В конце 1981 г., – пишет В. И. Болдин, который именно в этом году из редакции «Правды» перешел на должность помощника секретаря ЦК КПСС М. С. Горбачева, – у меня состоялся… разговор с Михаилом Сергеевичем… Горбачев откровенно высказался сам и предложил мне подумать, кого можно было бы привлечь для выработки новых концепций развития экономики. Тогда был составлен список экономистов и хозяйственников». Михаил Сергеевич предложил действовать осторожно. «Но встречи с учеными и специалистами начались и продолжались довольно долго. Горбачев напрямую или через меня приглашал экономистов Госплана, Министерства финансов, Комитета по труду и заработной плате, многих других специалистов. В общем скоро подобные встречи вошли в практику и собрания экономистов у Михаила Сергевича стали своеобразным ритуалом»[779].

По всей видимости, события в Польше стимулировали разработку Советом Министров СССР постановления № 125-37 о создании Межведомственного совета по анализу опыта стран – членов СЭВ в области планирования и управления народным хозяйством, принятого 29 января 1981 г.[780].

Примерно тогда же, пишет О. Р. Лацис, Л. И. Брежнев направил в Политбюро записку, в которой «предлагалось создание общего рынка стран СЭВ со свободным движением товаров, капитала и рабочей силы»[781].

Руководство разработкой проекта подобной перестройки было возложено на Н. В. Талызина[782], который с октября 1980 г. был заместителем председателя Совета Министров СССР и постоянным представителем СССР в Совете Экономической Взаимопомощи[783].

Работа велась в рамках СЭВ на протяжении трех лет, т. е. до 1983–1984 гг., и была завершена при К. У. Черненко. Проект был представлен В. И. Долгих, но реализации не получил[784], так как при его составлении Комиссия Н. В. Талызина столкнулась с проблемой: как создать «общий рынок» «со свободным движением товаров, капитала и рабочей силы» при сохранении монополии государства на средства производства и плановой системе хозяйства.

По свидетельству В. М. Фалина, тогда же, в конце 70-х – начале 80-х годов, он участвовал в неофициальных переговорах с Эгоном Баром, в ходе которых рассматривалась возможность создания единого технологического, экономического и правового пространства на территории двух Германий[785].

Некоторое представление о том, в каком направлении уже тогда работала реформаторская мысль, дают воспоминания бывшего замминистра внешней торговли В. Н. Сушкова о его беседе с Н. В. Талызиным[786].

«Однажды я был в гостях у Николая Владимировича… Он разоткровенничался… Речь шла об экономических реформах: о свободе предпринимательства, о частной собственности , законе о земле, правовом государстве, правах человека, справедливости»[787].

Может быть, подобные разговоры имели тогда только доверительный характер? Нет, по свидетельству Н. В. Сушкова, «о необходимости политических и экономических реформ» Н. В. Талызин говорил и с А. Н. Косыгиным. «И премьер прекрасно его понимал»[788]. Это, по всей видимости, не было случайностью. Имеются сведения, что Алексей Николаевич с тоской вспоминал о временах нэпа[789].

Подобные идеи давно уже витали среди интеллигенции. Известный советский экономист И. Бирман утверждал, что высказывался за допущение частной собственности в СССР еще в конце 60-х годов[790].

Рассадником этих идей был созданный в 1963 г. ЦЭМИ. «ЦЭМИ – вспоминал С. С. Шаталин, – стал питомником рыночников, антимарксистов… оптимальщиков всех мастей и оттенков, экономометристов и макроэкономистов. И, конечно же, он прочно занял первое место в СССР по экспорту сотрудников в страны со свободно конвертируемой валютой»[791].

Тогда же в самиздате получила распространение брошюра А. Д. Сахарова «О стране и мире», которая была написана им еще в 1975 г. и затем опубликована за границей. В ней он прямо высказался за «частичную денационализацию всех видов деятельности, может быть, исключая тяжелую промышленность, главные виды транспорта и связи», а также поставил вопрос о «частичной деколлективизации» и «ограничении монополии внешней торговли»[792].

Чем представляла интерес эта брошюра? Во-первых, тем, что идея приватизации исходила от представителя советской элиты – академика, Героя Социалистического Труда, известного ученого. А во-вторых, она была высказана не в тиши кабинета, а на весь мир.

Бывший с 1971 по 1981 г. сотрудником Научно-исследовательского института экономики при Госплане СССР[793] Виталий Аркадьевич Найшуль[794] утверждает, что в конце 70-х – начале 80-х его коллеги начали осознавать «приближение фатального кризиса» советской экономики[795]. В связи с этим, вспоминает В. А. Найшуль, «мы стали думать, как обществу из всего этого выходить», в результате чего он сам и еще двое его коллег приходят к выводу о том, что единственный путь – это переход к рынку и реставрация прежней частной собственности[796].

Вспоминая о своей работе в ВНИИСИ начала 80-х годов, Е. Т. Гайдар пишет, что именно тогда он пришел к выводу, что советская экономика исчерпала возможности своего развития, что «без глубоких рыночных реформ кризис ее будет углубляться». Поэтому необходимо было создать «предпосылки для постепенного эволюционного поворота экономики на западный путь», чтобы «с наименьшим ущербом выйти из социалистического эксперимента».

Характеризуя настроения, существовавшие на Старой площади, A. C. Черняев утверждает: «В аппарате уже была довольно большая группа людей, которые понимали, что Советский Союз катится куда-то не туда. Все эти люди были готовы к реформам»[797]. «Если брать круг людей, с которыми я непосредственно работал, то все воспринималось острее. Понимали, что у нас нет свободы и что она нужна нам как воздух. Понимали, что у нас нет рынка и что он тоже нужен как воздух». Однако о возврате к частному капитализму никто не говорил, речь шла о социализме с «человеческим лицом»[798].

По утверждению Я. М. Уринсона, в 1982 г. «в ЦЭМИ АН СССР с участием Шаталина, Петракова, Федоренко, Майминаса, Коцеленбогена, Ясина и еще нескольких людей была сформулирована концепция, которую в сегодняшних терминах можно было бы назвать осторожно рыночной». Кроме того, институт разрабатывал «СОФЭ» – систему оптимального функционирования экономики, «за которую консервативно настроенные советские экономисты и ученые очень ругали ЦЭМИ, а в ЦК КПСС эту концепцию оценили как прямо антисоветскую»[799].

«Косыгинские реформы, – писал B. C. Павлов, – именно потому и были потихоньку сведены на нет, что встал вопрос о реформировании общественного строя, грубо говоря, о том, что частная собственность должна получить во всем нашем общественно-политическом устройстве такое же право на жизнь, как и государственная. На Старой площади сидели не дураки, и они прекрасно понимали, что этой реформой создается определенный слой людей – не будем пока называть его классом – который будет кровно заинтересован в изменении общественного строя в стране»[800].

Показательно, что именно в это время заведующим сектором тяжелой промышленности НИИ труда Г. А. Явлинским[801] была подготовлена книга, в которой делался такой вывод: сложившаяся в экономике ситуация требует или возвращения назад к той системе управления народным хозяйством, которое существовало при Сталине, или же предоставление предприятиям полной хозяйственной самостоятельности, т. е. перехода к рынку.

В данном случае Г. А. Явлинский выражал не только свои взгляды, так как в 1982 г. его книга была издана, правда, только для служебного пользования. Как утверждает Григорий Алексеевич, книгой сразу же заинтересовался КГБ и она была изъята из обращения[802].

Если верить В. А. Найшулю, то в начале 80-х годов среди экономистов обсуждался не только вопрос о том, можно или нельзя переломить негативные явления в экономике без перехода к рынку, но и том, как осуществить этот переход. Решить эту проблему можно было двояко: или путем предоставления возможности создания рядом с государственным частного сектора, или же путем ликвидации государственного сектора и создания частного сектора на его основе.

По свидетельству В. А. Найшуля, он «с двумя коллегами» склонялись к предпочтительности второго сценария. И уже тогда, в начале 80-х годов, «родилась идея ваучеризации», т. е. раздела государственной собственности[803].

Более того, В. Найшуль утверждает, что в начале 80-х годов им и его коллегами была разработана «схема приватизации». Начать они предлагали с деревни и с этой идеей тогда же обращались в Отдел сельского хозяйства Госплана СССР и в Сельскохозяйственный отдел ЦК КПСС, т. е. к М. С. Горбачеву. Но поддержки не получили. После этого В. А. Найшулем была написана книга о приватизации «Другая жизнь». А поскольку напечатать ее было невозможно, она ушла в самиздат[804]. С текстом книги можно познакомиться в интернете[805].

Почему В. А. Найшуль и его коллеги начали пробивать свою идею с Сельскохозяйственного отдела ЦК КПСС, еще требует выяснения. Возможно, это было связано с тем, что тогда именно там шла разработка Продовольственной программы. Однако, как писал А. Е. Бовин, ее разработчики мыслили «категориями колхозов и совхозов», поэтому не обратили внимания даже на его более скромное предложение «плотнее связать Продовольственную программу с индивидуальной трудовой деятельностью»[806].

Продовольственная программа была принята 24 мая. А 30 июня – 1 июля 1982 г. в ЦК КПСС было проведено специальное совещание, посвященное вопросам совершенствования управления народным хозяйством[807].

В целом прозвучавшие на совещании предложения не затрагивали основ существующей системы.

Наиболее радикальным было предложение Н. П. Федоренко: «Разработать комплексную программу совершенствования системы управления народным хозяйством на перспективу»[808] и «организовать работу в объединениях и министерствах на начале полного хозяйственного расчета с распределением валового дохода по долговременным плановым нормативам»[809]. С этих же позиций выступил академик A. A. Кеерна: «Перевести производственные объединения на полный хозяйственный расчет путем полного самофинансирования и применения долговременных трудовых, материальных, технических и финансовых нормативов»[810]. А академик Б. Е. Патон предложил отказаться от монополии внешней торговли и «разрешить (для начала в порядке эксперимента) крупным промышленным и агропромышленным объединениям и предприятиям выход на мировой рынок с распределением валютных ресурсов между государственным и хозяйственным бюджетами по нормативу, утвержденному Советом Министров СССР»[811].

9 сентября 1982 г. Л. И. Брежнев выступил на заседании Политбюро, причем, как пишет A. C. Черняев, «говорил критические вещи об экономике в духе записки Арбатова и Богомолова, которая перед майским пленумом была оценена как очернительство»[812].

Именно на этом заседании Л. И. Брежнев контурно наметил некоторые, необходимые, по его мнению, перемены в экономике («наделение предприятий и объединений большей самостоятельностью», «повышение роли республик, краев и областей в народно-хозяйственном планировании»)[813], которые A. B. Шубин характеризует как будущую «программу экономических преобразований Андропова (а значит – и начального этапа горбачевских реформ)»[814].

На рубеже 70 – 80-х годов появляются симптомы перемен и в идеологии.

Еще в 1974 г. кинорежиссер Элем Климов снял двухсерийный фильм под названием «Агония», посвященный Григорию Распутину. И хотя в нем показывалось состояние русского высшего общества накануне февральских событий 1917 г., бдительная цензура увидели в нем намек на положение дел в советском обществе того времени. Фильм был положен на полку, где пролежал до 1981 г., когда запрет с него был снят[815].

Именно в это время публикуются романы И. П. Штемлера: «Таксопарк» (М, 1980), «Универмаг» (М., 1984), «Утреннее шоссе». С формальной точки зрения их можно было бы отнести к детективной литературе. Однако объектом художественного осмысления в них была не столько деятельность советских органов правопорядка, сколько такая совершенно новая тема, как теневая экономика.

Тогда же эта тема была вынесена на страницы периодической печати. Так, 28 января 1980 г. A. C. Черняев отметил: «Газеты буквально ломятся от разоблачительных фактов обворовывания государства и граждан во всей системе торговли, обслуживания, здравоохранения, культуры. Всюду – полный разврат»[816]. И далее 1 ноября того же года: «Правда» чуть ли не каждый день выдает статьи, от которых волосы шевелятся»[817].

В 1981 г. в широко известной тогда серии «Следствие ведут знатоки» был снят фильм «Из жизни фруктов». В центре фильма расследование уголовного дела, связанного с махинациями на одном из столичных рынков. От многих других подобных же фильмов он отличался тем, что следователи выходили на целую группу преступников, иначе говоря, на то, что в профессиональной литературе получило название ОПГ – организованной преступной группировки, которую один из героев фильма определял понятием «мафия».

До этого было принято говорить о существовании американской и итальянской мафии. В фильме «Из жизни фруктов» впервые открыто утверждалось, что мафия существует и в нашей стране. Это было настолько необычно, что, по всей видимости, явилось одной из причин, почему уже отснятый фильм был положен на полку до лучших времен.

Летом 1980 г. A. C. Черняев прочел рукопись романа Анатолия Рыбакова «Дети Арбата» о сталинской эпохе[818]. По воспоминаниям писателя, это произведение он начал писать еще в 1958 г. под названием «Год 33-й»[819]. Показательно, что на обложку книги о Сталине был вынесен год прихода Гитлера к власти. Через несколько лет роман был закончен и 2 апреля 1965 г. предложен «Новому миру»[820], но тогда ЦК КПСС не дал на него свое «добро»[821]. И вот через 15 лет А. Рыбаков вытащил его из стола и передал в редакцию журнала «Октябрь»[822].

Тогда же в 1981 г. известный грузинский режиссер Тенгиз Абуладзе начал работать над сценарием фильма «Покаяние».

За год до этого Тенгиз Абуладзе встретил на улице знакомого, который рассказал ему «реальную историю, происшедшую в Западной Грузии». «В 1937 году одному чекисту приглянулась красивая жена бухгалтера. Чекист сослал бухгалтера и его семью в ГУЛАГ, а ее сделал своей любовницей. Прошли годы, чекист умер, и тогда сын сосланного бухгалтера решился на чудовищное – отомстить покойнику. Ночью он выкопал труп только что захороненного чекиста и бросил его перед домом. Надо сказать, что в Грузии покойников чтят, с ними связан, можно сказать, целый культ, и потому вторжение в могилу, выкапывание покойника – факт из ряда вон выходящий, аномальный»[823].

Этот эпизод Т. Абуладзе и решил положить в основу своего нового фильма. Но он хорошо понимал, что поставить в начале 80-х годов антисталинский фильм можно только по разрешению свыше. Поэтому прежде чем взять за перо, поделился своим замыслом с первым секретарем ЦК КП Грузии Э. А. Шеварднадзе. На удивление, тот дал «добро»[824].

Хитрый лис Э. А. Шеварднадзе, который в порыве лести перед Москвой заявил однажды, что для Грузии солнце встает не на востоке, а на севере, не мог сделать такой шаг самостоятельно. Следовательно, к тому времени на вершине власти кем-то уже рассматривался вопрос о том, чтобы вернуться к заглохшей после отставки Н. С. Хрущева антисталинской кампании.

К этому времени на страницы печати снова был вынесен вопрос о противоречиях социализма[825], который в связи с событиями в Польше приобрел особую актуальность. Показательно, что тогда же проблема противоречий при социализме была утверждена в качестве докторской диссертации сотрудника Института экономики мировой системы социализма A. C. Ципко. Он был направлен для стажировки в Польшу и здесь в 1980 г. опубликовал одну из своих статей на эту тему «О подлинных противоречиях социализма»[826].

Весной 1982 г. статью «О противоречиях развития социалистического общества» представил в редакцию журнала «Вопросы философии» профессор МГУ А. П. Бутенко[827]. А в седьмом, июльском номере журнала появилась статья его главного редактора B. C. Семенова «Проблема противоречий в условиях социализма»[828], которой было положено начало дискуссии по этой проблеме[829].

Причем впервые за много лет в ходе этой дискуссии был поднят вопрос о существования при социализме антагонистических противоречий.

В 1982 г. МХАТ поставил пьесу М. Шатрова «Так победим», главным героем которой был В. И. Ленин. Однако вокруг этой пьесы разгорелись настолько острые споры, что она едва не была запрещена. Что же вызвало такую реакцию? Оказывается, в этой пьесе В. И. Ленин собирался выводить страну из послевоенного кризиса через нэп, т. е. с помощью многоукладной рыночной экономики. По некоторым данным, пьесу удалось спасти благодаря поддержке К. У. Черненко. 3 марта МХАТ посетил сам Л. И. Брежнев

А тем временем в СССР произошло событие, которое даже сейчас не укладывается в сознании.

«В 1982 г., – пишет О. Р. Лацис, – когда еще жив был Брежнев и ни о какой перестройке никто не заикался, группа комсомольцев во главе с электрослесарем КамАЗа студентом-заочником исторического факультета Казанского университета Валерой Писигиным создала «Клуб «Комсомольской правды» им. Николая Бухарина». Не подпольный, а действовавший совершенно открыто. Ребята изучали труды Бухарина»[830].

«Юные бухаринцы, по свидетельству О. Лациса, разыскали в Москве Анну Михайловну Ларину (Бухарину) и Юрия Николаевича Ларина, сына Бухарина, потом познакомились с Леном Карпинским, Лен познакомил с ними меня». Была учреждена премия Бухарина, она просуществовала три года[831].

По существу, это означало реабилитацию Н. И. Бухарина в отдельно взятом советском городе.

«Из Татарского обкома» позвонили в Набережные Челны, в горком партии и потребовали объяснений. Однако, пишет О. Р. Лацис, «горком партии ничего не мог поделать с горкомом комсомола», так как его секретарь «сам состоял членом бухаринского клуба»[832].

Тому, кто хотя бы немного знаком с порядками и нравами того времени, очевидно: подобная самодеятельность была если не инспирирована, то санкционирована КГБ. Что стояло за этой «гапоновской» провокацией, еще предстоит выяснить. Однако если сопоставить это с другими, приведенными ранее фактами, получается, что в начале 80-х годов наверху уже начинали готовиться к серьезным переменам.

Но почему подобный необычный шаг на этом пути был сделан именно с Н. И. Бухарина? А потому, что в 1929 г. он выступал против свертывания нэпа и сталинской индустриализации. Следовательно, его реабилитация означала реабилитацию его взглядов. Но тогда получается, что уже в 1982 г. КГБ начинает стимулировать интерес к проблеме многоукладной экономики.

«Именно в КГБ, – заявил в интервью газете «День» один из генералов этого учреждения, не пожелавший обнародовать свою фамилию, – появилась в начале 1980-х годов группа молодых специалистов, которые контурно обозначили проблему реформ»[833].

«Существует мнение, – пишет бывший начальник ПГУ КГБ СССР Л. В. Шебаршин, – что идея реформ, штаб реформы складывались в системе КГБ и разведки»[834]. Полностью разделяя это мнение, Л. В. Шебаршин отмечает: «Мы лучше, чем кто-либо, видели, что отставание Советского Союза от развитого мира не только не сокращается, но стремительно нарастает, и было совершенно очевидно, что полумеры… обречены на неудачу»[835].

Однако, как писал Г. Х. Шахназаров, «наивно» было бы представлять, «будто бы радикальные перемены у нас настолько созрели, что страна как женщина на исходе девятого месяца беременности должна была во чтобы то ни стало разрешиться ими»[836].

Но тогда, если следовать логике Г. Х. Шахназарова, получается, что «роды» были преждевременными и их стимулирование имело искусственный характер.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.