VIII. РАСА И МИФ.

VIII. РАСА И МИФ.

1

Евреи нашего времени делятся на две главные категории: сефарды и ашкенази.

Сефардами называют потомков евреев, живших в Испании («сефарад» по-древнееврейски) с античных времен до конца XV в., когда они, будучи изгнанными, расселились по странам Средиземноморья, на Балканах и, в меньшей степени, по Западной Европе. Они говорили на испанско-еврейском наречии «ладино» (см VII, 3) и сохраняли собственные традиции и религиозные обряды. В 60-е годы нашего века число сефардов оценивалось в 500 тысяч человек.

Ашкенази в это же время насчитывалось более 11 миллионов В просторечии понятие «еврей» практически сипонимично понятию «еврей-ашкенази». Правда, сам этот термин обманчив, поскольку еврейское слово «ашкеназ» обозначало в средневековой раввинской литературе Германию, что тоже работало на легенду, будто современное еврейство вышло из долины Рейна. Однако другого термина для не-сефардского большинства современного еврейства не существует.

Заметим для интереса, что в Библии словом «ашкеназ» назван народ, живший где-то неподалеку от горы Арарат, в Армении. Имя это звучит дважды (Бытие, 10:3 и Паралипоменон, 1:6), обозначая одного из сынов Гомера, потомка Яфета. Ашкеназ был также братом Тогармы (и племянником Магога), которого хазары, по утверждению кагана Иосифа, считали своим предком (см выше, II, 5). Но самое неожиданное еще впереди. В книге пророка Иеремии (51:27) сам пророк призывает свой народ и его союзников подняться и разрушить Вавилон. «Созовите на него царства Араратские, Мининские и Ашкеназские». Знаменитый Саадия Гаон, духовный лидер восточного еврейства X в., объявил этот отрывок пророчеством, относящимся к его времени: Вавилон символизировал Багдадский халифат, а ашкеназами, которые должны на него обрушиться, были либо сами хазары, либо какое-то союзное с ними племя. А.Н. Поляк считает (94), что образованные хазарские иудеи, отправившиеся на поселение в Польшу, прослышав про хитроумные построения Гаона, могли назвать себя «ашкенази». Это ровным счетом ничего не доказывает, но сумятицу усугубляет.

2

Подытоживая давний и горький спор в одном емком высказывании, Рафаэл Патаи писал204:

«Данные физической антропологии показывают, что, вопреки распространенному мнению, никакой еврейской расы не существует. Антропологические измерения групп евреев в разных частях мира доказывают, что они сильно отличаются друг от друга по всем существенным характеристикам облика и сложения: ростом, весом, цветом кожи, формой черепа, строением лица, группами крови и т.д.»

Ныне на этой позиции дружно стоят и антропологи, и историки. Более того, все они согласны, что сопоставления формы черепа, группы крови и проч. демонстрируют больше сходства между евреями и неевреями, среди которых они живут, чем между евреями из разных стран.

Однако, как ни парадоксально, укоренившееся мнение, что евреев, или по крайней мере некоторые еврейские типы, можно мгновенно распознать, нельзя просто так отвергнуть, ведь его правоту как будто доказывает наш каждодневный опыт. Данные антропологии явно расходятся с обывательской практикой.

Однако, прежде чем пытаться устранить столь явное противоречие, полезно внимательнее разобраться с данными, на основании которых антропологи отказывают еврейской национальности в праве на существование. Для начала обратимся к прекрасным брошюрам ЮНЕСКО «Расовый вопрос в современной науке». Автор, профессор Хуан Комас, делает на основании статистики следующее заключение (курсив его):

"Вопреки укоренившимся представлениям, еврейский народ расово разнороден; его постоянные миграции и контакты – добровольные и нет – с самыми разными нациями и народами привели к такому широкому скрещиванию, что так называемый народ Израиля может давать примеры черт, типичных для любого народа. Для доказательства достаточно сравнить румяного, коренастого, плотного роттердамского еврея с его единоверцем, скажем, из Салоник: блестящие глаза, болезненное лицо, нервные черты. То есть на основании имеющихся сведений можно утверждать, что евреи как таковые демонстрируют такое же морфологическое разнообразие, как представители любых двух народов, если сопоставлять их между собой" (30; 31-32).

А теперь перейдем к физическим характеристикам, используемым антропологами в роли критериев и послужившим Комасу основой для выводов.

Одним из простейших критериев – и, как выясняется, самых наивных – является рост. В «Расах Европы», монументальном труде, изданном в 1900 г., Уильям Риплей писал: «Все европейские евреи мелки, более того, они чаще всего абсолютно чахлы» (101; 377). В то время он был до некоторой степени прав, да и с обильной статистикой, которую он приводит в доказательство своего вывода, не поспоришь. Однако даже ему хватило ума оговориться, что недостаток роста может быть вызван факторами среды (101; 378 и далее). Спустя 11 лет Морис Фишберг опубликовал книгу «Евреи. Раса и среда» – первое антропологическое исследование такого рода на английском языке. В нем был приведен удивительный факт: дети восточноевропейских евреев, иммигрировавших в США, достигали среднего роста 167,9 см, тогда как средний рост их родителей равнялся 164,2 см, то есть за одно-единственное поколение прирост составил почти дюйм!(39; 37) С тех пор все имели возможность убедиться, что потомки иммигрантов – будь то евреи, итальянцы, японцы – вырастают гораздо выше своих родителей благодаря, несомненно, более качественному питанию и другим факторам окружающей среды.

Далее Фишберг приводит статистику среднего роста евреев и неевреев в Польше, Австрии, Румынии, Венгрии и в других местах. И снова удивительный результат. Обнаружилось, что рост евреев колеблется точно так же, как рост нееврейского населения, среди которого они живут. Если местное население выше, они тоже выше, и наоборот. Даже внутри одной страны и еще уже, одного города (Варшавы) рост и евреев, и католиков, как оказалось, сильно зависел от зажиточности района (39; гл. II). Все это не означает, что на рост не влияет наследственность, однако ее перекрывает и модифицирует влияние среды, поэтому на роль критерия расы рост не годится.

Займемся замерами черепов – некогда очень модным занятием среди антропологов, ныне перешедшим в разряд устаревших. И снова мы сталкиваемся со знакомым заключением: «Сравнение формы черепов у еврейского и нееврейского населения различных стран выявляет близкое сходство между евреями и неевреями во многих странах, тогда как при сравнении формы черепов у евреев из разных стран обнаруживаются большие расхождения. Напрашивается вывод, что этот параметр также указывает на большое разнообразие среди евреев» (90).

Кстати, это разнообразие наиболее заметно при сравнении евреев-сефардов и ашкенази. В целом, сефарды – долихоцефалы (обладают длинным черепом), а ашкенази брахицефалы (широкий череп). Кучера усмотрел в этом различии еще одно доказательство разного расового происхождения хазар-ашкенази и семитов-сефардов. Однако чуть выше мы убедились, что коротко– и длинноголовость соответствует изменению этого показателя у аборигенной нации, а это до некоторой степени обесценивает данный аргумент.

Статистика, касающаяся других черт облика, тоже говорит против расового единообразия. Обычно евреи темноволосы и кареглазы. Но насколько обычна эта «обычность», когда, по данным Комаса, 49% польских евреев светловолосы (30; 30), а 54% школьников-евреев в Австрии голубоглазы? (39; 63). Правда, Вирхов (39; 63) насчитал в Германии «всего» 32% блондинов среди школьников-евреев, тогда как среди немцев доля блондинов была выше. Но это всего лишь доказывает неабсолютность ковариации, чего и следовало ожидать.

Самый сильный на сегодняшний день аргумент – классификация групп крови. В последнее время этим много занимаются, но мы ограничимся одним примером, где используется особенно чуткий индикатор. По словам Патаи, «что касается типа крови, евреи сильно различаются между собой и сильно зависят от расового окружения. Для выражения этой зависимости удобно воспользоваться „биохимическим индексом“ Хиршфельда „(А+АВ)/(В+АВ)“. Вот наиболее типичные примеры: евреи в Германии: 2,74; неевреи в Германии: 2,63. Евреи в Румынии: 1,54; неевреи в Румынии: 1,55. Евреи в Польше: 1,94; неевреи в Польше: 1,55. Евреи в Марокко: 1,63; неевреи в Марокко: 1,63. Евреи в Ираке: 1,22; неевреи в Ираке: 1,37. Евреи в Турции: 0,97; неевреи в Турции: 0,99» (90; 1054).

Ситуацию можно выразить двумя математическими формулами:

1. Ga-Ia < Ga-Iв

2. Ga-Iв " Iа-Iв

В самом общем виде разница в антропологических критериях между неевреями (Ga) и евреями (Ia) в данной стране (a) меньше, чем разница между евреями в разных странах ("a" и "в"); а разница между неевреями в странах "а" и "в" схожа с разницей между евреями в "а" и "в".

Полезно закончить эту главку еще одной цитатой – из брошюры Гарри Шапиро «Еврейский народ: биологическая история» (ЮНЕСКО) (108; 74-75):

«Большие различия между еврейским населением в особенностях облика и генетическом составе их крови делают любую их единую расовую классификацию терминологически противоречивой. Хотя современная расовая теория допускает некоторую степень полиморфизма или вариаций внутри расовой группы, она не допускает сведения различных, согласно расовым критериям, групп в одну расу. Если все же сделать это, то расовая классификация для биологических целей станет бессмысленной, а вся процедура произвольной и бесцельной. К сожалению, эта тема редко поднимается в полном отрыве от небиологических соображений, и вопреки очевидности продолжаются попытки каким-то образом выделить евреев в отдельную национальную общность».

3

Как же сложился этот двойной феномен – разнообразие физических черт и сходство с доминирующим этносом? У генетиков ответ готов, дело в расовом смешении в сочетании с селективным давлением.

«В антропологии евреев, – пишет Фишберг, – главнейший вопрос – представляют ли они собой настоящий народ, подвергнувшийся в большей или меньшей степени влияниям среды, или религиозную секту, состоящую из различных расовых элементов, набранных в результате обращения не-евреев в иудаизм и смешанных браков в процессе миграции в разные районы мира?» Далее он не оставляет читателю никакой возможности для сомнения относительно ответа (39, 181):

«Начиная с библейских времен, с самых начал образования племени Израилева они уже состояли из различных расовых элементов... В Малой Азии, Сирии и Палестине жили в те времена различные народы, амориты, рослые блондины-долихоцефалы; смуглые хетты, состоявшие, возможно, в родстве с монголами, негроиды-кушиты и многие другие. С ними древние евреи смешивались, как явствует из многих текстов в Библии».

Сколько бы пророки ни возвышали голос против «женитьбы на дочерях чужих богов», неразборчивых израильтян это не отпугивало, к тому же дурной пример подавали сами вожди. Первый патриарх Авраам сожительствовал с египтянкой Агарью, Иосиф взял в жены Асенефу, которая была не только египтянкой, но и дочерью жреца; Моисей женился на мадианитянке Сепфоре; Самсон, герой еврейского народа, был филистимлянином; мать царя Давида была моавитянкой, а сам он женился на принцессе Гессурской; а что касается царя Соломона, сына хеттеянки, то о нем в библии сказано следующее: «И полюбил царь Соломон многих чужестранных женщин, кроме дочери фараоновой, Моавитянок, Аммонитянок, Идумеянок, Сидонянок, Хеттеянок» (3-я Цар., 11:1) Этой «скандальной хронике» нет конца. Библия не оставляет сомнений, что примеру царей следовали все, кому не лень. К тому же библейский запрет брать в жены неевреек не распространялся на женщин, захваченных в ходе военных действий, – а таких хватало. Вавилонское пленение тоже не способствовало расовой чистоте: даже выходцы из священнического сословия женились на нееврейках. Коротко говоря, к началу Рассеяния израильтяне уже представляли из себя общность, состоящую из различных расовых элементов. То же самое относится, конечно, к большинству наций, о чем было бы даже излишне упоминать, если бы не живучий миф о Библейском Племени, сохранившем в веках расовую чистоту.

Другим важным источником межнационального скрещивания было большое количество людей разных национальностей, обращенных в иудаизм. Доказательствами активного прозелитизма евреев древних времен могут служить чернокожие абиссинские фалаша, китайские евреи, внешне неотличимые от китайцев, очень смуглые йеменские евреи, иудаисты среди кочевых берберских племен Сахары, очень похожие на туарегов, не говоря уже о тех, с кого мы начали, – о хазарах.

Ближе к дому, в Римской империи, евреи особенно активно занимались пропагандой своей религии в период между крахом еврейского государства и взлетом христианства. В иудаизм были обращены многие патрицианские семьи Италии и, например, царский род, правивший в провинции Адиабене. Филон говорит о многочисленных обращенных на Крите, Иосиф Флавий – о большом проценте иудеев среди населения Антиохии, апостол Павел встречал прозелитов практически повсюду от Афин до Малой Азии. «Повышенное внимание к прозелитизму, – писал еврейский историк Т. Рейнах (цит. по: 39; 186-187), – было одной из отличительных черт иудаизма в греко-римскую эпоху. Ни до того, ни после иудаизм не проявлял этой своей черты... Не подлежит сомнению, что таким способом число иудеев за два-два с половиной века сильно возросло. Огромный прирост числа евреев в Египте, на Кипре и в Киренаике не мог произойти без участия неевреев по крови. Прозелитизм распространялся и на высшие, и на низшие слои общества».

Подъем христианства замедлил смешение наций, а гетто временно положило ему конец, но до XVI в., когда законы о гетто стали ревностно исполняться, процесс продолжал идти. Об этом свидетельствуют непрерывно принимавшиеся церковные запреты на смешанные браки Толедским Собором в 589 г., Римским Собором в 743 г., первым и вторым Латеранскими соборами в 1123 и 1139 гг., эдикт венгерского короля Ладислава II 1092 г. Все эти запреты были недостаточно эффективны, о чем говорит, например, доклад венгерского архиепископа Роберта фон Грайна папе в 1229 г. с жалобами, что многие христианки выходят замуж за евреев, так что за несколько лет «многие тысячи христианок» были утрачены Церковью (39; 189 прим. 2).

Единственным радикальным средством были стены гетто. Когда они обрушивались, смешанные браки возобновлялись. Их количество так нарастало, что в Германии в 1921-1925 гг. из каждых 100 браков с участием евреев 42 были смешанными (30; 31).

Что касается сефардов, или «настоящих» евреев, то их более чем тысячелетнее пребывание в Испании оставило неизгладимый след и на них самих, и на коренных жителях. Арнольд Тойнби писал:

«Есть все основания полагать, что в Испании и Португалии доля еврейской крови в значительной степени присутствует в крови сегодняшних иберийцев, особенно среднего и высшего сословия. Однако даже самой изощренный психоаналитик не сумел бы определить, у кого из них есть далекие предки-евреи» (113; 138).

Процесс был двояким. После массовых убийств 1391 и 1411 гг., прокатившихся по полуострову, более 100 тыс. евреев – по умеренным оценкам – решили окреститься. Однако немалое число этих выкрестов продолжали тайно исповедовать иудаизм. Эти законспирированные иудеи, мараны, процветали, дорастали до высоких постов при дворе и в церковной иерархии, заключали браки с аристократами. После изгнания всех упорствующих иудеев из Испании (1492 г.) и из Португалии (1497 г.) на маранов стали поглядывать со все большим подозрением, многих из них сожгли на кострах Инквизиции, а большая часть эмигрировала в XVI в. в страны Средиземноморья, Голландию, Англию и Францию. Оказавшись в безопасности, эти люди вернулись к открытому исповеданию своей веры и образовали совместно с изгнанниками 1492-1497 гг. новые сефардские общины.

Таким образом, замечание Тойнби о смешанном происхождении высших слоев испанского общества также применимо, с надлежащими оговорками, к сефардским общинам Западной Европы. Родители Спинозы были португальскими маранами, перебравшимися в Амстердам. Старые еврейские семьи Англии (приехавшие туда задолго до наплыва с Востока в XIX в.) – Монтефьоре, Лузада, Монтэгю, Авигдоры, Сутросы, Сассуны и др. – являются производными иберийского «плавильного котла» и не могут претендовать на большую национальную чистоту, чем ашкеназы или евреи с фамилиями Дэвис, Харрис, Филлипс или Харт.

Прискорбным, но распространенным способом гибридизации было изнасилование. Это тоже долгая история, уходящая корнями в Палестину. Есть предание о некоем Иуде бен Эзекиале, который противился женитьбе сына на женщине, не происходящей от «семени Авраамова», на что его друг Улла заметил: «Откуда нам самим знать, что мы не происходим от язычников, насиловавших дочерей Сиона при осаде Иерусалима?» (50; III; 213) Насилие и грабеж (размеры последнего часто определялись заранее) считались естественным правом победившей армии.

Существует древняя традиция, зафиксированная Грецем, считать началом самых ранних еврейских поселений в Германии эпизод, перекликающийся с похищением сабинянок. Якобы воины из германского племени, сражавшиеся в составе римских легионов в Палестине, «выбрали из множества плененных евреек самых красивых, привезли их в свои лагеря на берегах Рейна и Майна и принудили исполнять свои желания. Дети от еврейских и германских родителей были воспитаны матерями в иудейской вере, поскольку отцам не было до них дела. Именно эти дети и стали будто бы основателями первых еврейских общин между Вормсом и Майнцем» (50; III; 40-41).

В Восточной Европе изнасилование было еще более частым явлением. Снова процитируем Фишберга:

«Такой насильственный прилив нееврейской крови в жилы народа Израилева был особенно частым в славянских странах. Одним из излюбленных способов, который применяли казаки для вытряхивания из евреев денег, заключался в захвате большого количества пленных: не было сомнения, что евреи их выкупят. Само собой, эти полудикари насиловали захваченных женщин. „Совет Четырех Земель“, собиравшийся зимой 1650 г., был вынужден принять во внимание положение несчастных женщин и детей, родившихся у них в казацком пленении, и таким образом восстановить порядок в семейной и общественной жизни евреев. Насилие над еврейками повторялось в России при погромах 1903-1905 гг.» (39; 191).

4

Но парадокс остается парадоксом: многие, не являясь ни расистами, ни антисемитами, убеждены, тем не менее, что способны с первого взгляда распознать еврея. Как это у них получается, если евреи, как это утверждает история и антропология настолько перемешанная публика?

Частично, по-моему, на этот вопрос ответил в 1883 г. Эрнест Ренан: «Существует не один, а несколько еврейских типов» (100; 24). Еврейский тип, распознаваемый «с первого взгляда», – это всего лишь один тип среди многих. Однако к этому типу принадлежит лишь небольшая доля от четырнадцати миллионов евреев, причем люди, отвечающие характеристикам этого типа, далеко не всегда евреи. Одна из наиболее выдающихся – в прямом и переносном смысле – черт, характеризующих этот пресловутый тип, – нос, называемый то семитским, то орлиным, то крючковатым. Но, как ни удивительно, среди 2836 евреев Нью-Йорка Фишберг насчитал всего 14 процентов (один человек из семи) с носом крючком, у 57% носы оказались прямые, у 20% – курносые, а у 6,55% – «плоские и широкие» (39, 79).

Другие антропологи получили схожие результаты по «семитским» носам в Польше и на Украине (101, 394 и далее). Более того, у настоящих семитов, каковыми являются чистокровные бедуины, такой нос вообще не встречается (39, 83). Зато "он очень часто бывает у выходцев из различных кавказских племен и из Малой Азии. У аборигенных народов региона – армян, грузин, осетин, лезгин, айсоров, а также у сирийцев орлиный нос встречается сплошь и рядом. Среди жителей-стран европейского Средиземноморья – греков, итальянцев, французов, испанцев и португальцев – орлиноносые попадаются чаще, чем среди евреев Восточной Европы. Об индейцах Северной Америки часто говорят, что у них «еврейские носы» (39, 83).

Так что только нос – не очень надежный инструмент идентификации. Только у меньшинства – у определенного еврейского типа – нос загнутый, как у многих других этнических групп. Однако интуиция подсказывает, что антропологическая статистика может заблуждаться. Хитроумный способ решения проблемы предложили Беддоу и Якобс, установившие, что «еврейский нос» не обязательно должен быть загнутым в профиль и может создавать впечатление «крючка» из-за своеобразной формы крыльев носа и ноздрей.

Чтобы доказать, что иллюзию клюва создают ноздри, Якобс предлагает читателю "нарисовать цифру 6 с длинным хвостиком (рис. 1), а потом убрать закорючку (рис. 2) – и «еврейство» почти полностью исчезает. Если провести нижнюю часть горизонтально (рис. 3), то оно исчезнет совсем. Рипли, цитируя Якобса, комментирует: «Показательная трансформация! Еврей на глазах превратился в римлянина. Что же мы доказали? Что явление „еврейский нос“ существует, хотя и не потому, почему мы склонны называть его „еврейским“ (критерии крючковатости)» (101; 395).

Существует? На рисунке 1 может красоваться нос итальянца, грека, испанца, армянина, краснокожего индейца. Мы заключаем, что это еврей, а не индеец, армянин и др., по другим чертам, включая выражение лица, поведение, одежду. Это не психологический анализ, а, скорее, психологический феномен – восприятие сразу всей конфигурации.

Аналогичные соображения применимы к любой черте облика, считающейся типично еврейской: чувственным губам, темным (курчавым, вьющимся) волосам, меланхолии, хитрости, выпуклым (раскосым) глазам и так далее. По отдельности все это может принадлежать представителям самых разных народов; но вместе, как фоторобот, складывается в прототип – или, повторим, один из существующих типов евреев – восточноевропейский, тот самый, с которым мы лучше всего знакомы. Однако наш фоторобот не позволит опознать евреев других типов, например, сефардов (включая их сильно англизированных потомков в Британии), славянский тип из Восточной Европы, светловолосый тевтонский, раскосый монголоидный, курчавый негроидный тип евреев.

Более того, даже этот ограниченный прототип не всегда узнаваем. Набор портретов, опубликованный Фишбергом, а за ним Рипли, можно использовать для игры «веришь – не веришь» , если закрыть надпись, указывающую, кто изображен – еврей или нееврей. В такую же игру можно поиграть, сидя на террасе кафе где-нибудь на берегу Средиземного моря. Полного удовлетворения такая забава, правда, не доставит, потому что мы не смогли бы спросить у объекта эксперимента, какую религию он исповедует; но если играть в компании, то вердикты наблюдателей будут на диво разнообразны. Немалую роль играет внушаемость. «Ты знаешь, что Гарольд – еврей?» – «Нет, но теперь, когда ты сказал, я, конечно, это замечаю...» «Вам известно, что в том (или ином) королевском роду есть примесь еврейской крови?» – «Нет, но теперь, конечно...» В книге Хатчинсона «Человеческие расы» есть изображение трех гейш с подписью: «Японки с еврейским обликом». Стоит это прочесть, как появляется мысль: «Разумеется! Как я мог этого не замечать?» Немного поиграв в эту игру, вы начнете повсюду замечать еврейские – или хазарские – черты.

5

Неразбериху усугубляет то, что исключительно трудно отделить наследственные характеристики от характеристик, привносимых социальной средой и другими внешним факторами. Мы уже затрагивали эту проблему, когда обсуждали рост и телосложение как возможный расовый критерий; однако влияние социальных факторов на черты лица, поведение, речь, жестикуляцию, одежду тоже неминуемо сказывается на сборном фотороботе еврея. Одежда (плюс прическа) – наиболее очевидный из этих факторов. Представьте кого угодно с пейсами, в ермолке, в широкополой черной шляпе и в черном кафтане – и вы мгновенно узнаете ортодоксального еврея, какой бы ни была форма его ноздрей. Существуют и менее точные индикаторы некоторых типов евреев разных общественных категорий, сочетающиеся с акцентом, манерой речи, жестикуляцией, поведением в обществе.

Отвлечемся для короткого отдыха от евреев и послушаем французского автора, рассказывающего, как его соотечественники «с первого взгляда» распознают англичанина. Мишель Лейрис не только известный писатель, но и один из руководителей Национального центра научных исследований и Музея человека:

«Абсурдно говорить об английской „расе“ и даже считать англичанина представителем „нордической“ расы. История учит, что англичане, подобно всем европейцам, стали тем, что они есть сегодня, благодаря „вкладам“ различных народов. Англия – кельтская страна, которую по очереди, волнами колонизовали саксы, датчане, норманны из Франции, внесли кое-какой вклад и римляне начиная с эпохи Юлия Цезаря. Более того, пусть англичанина и можно распознать по его одежде и даже поведению, совершенно немыслимо сделать вывод, что перед вами англичанин, только по его внешности. Среди англичан, как и среди других европейцев, есть блондины и брюнеты, высокие и коротышки, долихоцефалы и брахицефалы. Иногда утверждают, что англичанина легко идентифицировать по некоторым внешним свойствам, которые придают ему неповторимый облик сдержанности в жестах (в отличие от бурно жестикулирующих южан), походке и выражению лица, формирующих совместно то, что принято называть не очень ясным термином „флегматичность“. Однако любой, кому якобы легко дается такая идентификация, очень часто попадает впросак, поскольку далеко не все англичане обладают этими свойствами, и даже если эти характеристики описывают „типичного англичанина“, то их все равно нельзя считать чертами его облика: жесты, движения, выражение лица относятся, скорее, к поведению и, будучи привычками, определяются социальными условиями и принадлежат к сфере культуры, а не природы. Более того, даже названные небрежно „чертами“, они типизируют не всю нацию, а отдельную социальную группу внутри нее и потому не могут быть включены в число параметров, описывающих весь народ» (76; 11-12).

Однако, говоря, что выражение лица относится не к облику, а к поведению, Лейрис как будто упускает из виду то обстоятельство, что поведение может влиять на облик человека и, таким образом, ставить на него свою печать. Достаточно вспомнить типичные черты стареющих бездарных актеров, священников, давших обет безбрачия, профессиональных военных, заключенных, отбывающих длительные сроки лишения свободы, крестьян и т.д. Образ жизни влияет не только на выражение лица, но и на физические элементы внешнего облика, создавая ложное впечатление, что это – наследственные или «национальные» черты205.

Если мне позволительно поделиться личным наблюдением, то сошлюсь на свои частые встречи во время посещений США с друзьями молодости, эмигрировавшими из Восточной Европы еще до Второй мировой войны, с которыми мы не виделись лет по тридцать-сорок. Всякий раз я удивлялся тому, что они не только одеваются и говорят, едят и ведут себя по-американски, но и приобрели американские физиономии. Не могу толком описать эту перемену. Разве что это какое-то увеличение нижней челюсти, особое выражение глаз, нечто вокруг глаз... (Знакомый антрополог объяснил первое необходимостью много работать челюстными мышцами при американском произношении, а взгляд – бешеной гонкой за успехом и вызванной ею предрасположенностью к язве двенадцатиперстной кишки). Я был рад тому, что это не фокусы моего собственного воображения, ибо Фишберг еще в 1910 г. делился похожими наблюдениями: «...Выражение лица легко меняется под воздействием социальной среды. Я заметил эту стремительную перемену в людях, иммигрировавших в США... Новизна физиономии особенно заметна, когда кто-то из них возвращается на родину. Этот факт – прекрасное доказательство того, что социальные условия человеческого существования оказывают глубокое влияние на его внешний облик» (39; 513).

Пресловутый «плавильный котел» выплавляет, видимо, особую американскую физиономию – более-менее стандартный фенотип, вырастающий на базе разнообразнейших генотипов. Даже чистокровные китайцы и японцы, живя в США, попадают до некоторой степени под влияние этого процесса. Во всяком случае, американца часто можно узнать «с первого взгляда», невзирая на его одежду, речь, даже корни – итальянские, польские, немецкие.

6

Рассуждая о биологической и социальной наследственности у евреев, невозможно не заметить лежащую на них мрачную тень гетто. Евреи Европы, Америки, даже Северной Африки – дети гетто: четыре-пять поколений – не срок, чтобы избавиться от этого кошмарного гнета. Повсюду в мире стены гетто создавали примерно одинаковую среду и на протяжении нескольких столетий оказывали на людей одно и то же формирующее, вернее, деформирующее влияние.

С точки зрения генетики различаются три главных тенденции: инбридинг, случайное распространение генетических мутаций в популяции, селекция.

Инбридинг (близкородственное скрещивание) в разные периоды играл, видимо, не менее важную роль в еврейской национальной истории, чем его противоположность – гибридизация. С библейских времен до эры насильственной изоляции и в Новое время доминирующей тенденцией было смешение национальностей. Но в промежутках, длившихся, в зависимости от страны, от трех до пяти столетий, перевешивала изоляция и инбридинг: как в узком смысле – близко родственное смешение, так и в более широком – эндогамия в рамках небольшой изолированной группы. Инбридинг таит опасность встречи и проявления вредоносных рецессивных генов. Длительное время среди евреев отмечался высокий процент наследственного идиотизма (39, 332 и далее), что было, вероятнее всего, результатом продолжительного инбридинга, а не расовой особенностью семитов, как пытались утверждать некоторые антропологи. Психические и физические отклонения подозрительно часто наблюдаются в отдаленных альпийских деревнях, где на могильных камнях кладбища начертана всего дюжина фамилий. И, кстати, Коэнов и Леви среди них не наблюдается.

Однако именно методом инбридинга, сочетая желательные гены, выводят лучших скаковых лошадей. Возможно, как раз таким путем в гетто появлялись и кретины, и гении. На память приходит одна из любимых поговорок Хаима Вейцмана: «Евреи – такие же люди, как все остальные, только в большей степени». Увы, генетика мало что может добавить к этой теме.

В не меньшей степени на населении гетто сказывалось случайное распространение мутаций («эффект Сьюэлла Райта»). Речь идет об утрате наследуемых свойств в мелких, изолированных популяциях, либо из-за отсутствия соответствующих генов у основателей популяции, либо из-за их наличия у ограниченного количества, не передавшего их следующему поколению. Это явление тоже может вызывать существенные трансформации в наследственных характеристиках мелких общин.

Что касается селекции, то в стенах гетто она была так интенсивна, как мало когда еще в истории. Евреи, не имевшие возможности заниматься сельским хозяйством, были полностью урбанизированы, концентрировались в городах и в местечках с их неизбежной перенаселенностью. В результате, как пишет Шапиро, «опустошительные эпидемии, свирепствовавшие в средневековых городах всех размеров, в долговременной перспективе оказывали на еврейское население более сильное селективное действие, чем на все другие, создавая у выживших более сильный иммунитет... так что их современные потомки должны быть плодом мощного селективного процесса» (108; 80). Именно это, по его мнению, объясняет низкую подверженность евреев туберкулезу и их сравнительное долголетие (последнее продемонстрировал выразительной статистикой Фишберг).

Атмосфера враждебности, окружавшая гетто, выражалась то в холодном презрении, то в спорадических вспышках насилия, то в организованных погромах. Несколько столетий жизни в таких условиях должны были благоприятствовать выживанию самых бойких, гибких, быстро восстанавливающих жизненные силы; вот вам, собственно, и «человек гетто». Антропологи никак не могут договориться, на чем выросли такие особенности психологии на генетической предрасположенности, приводящей в действие процесс отбора, или на социальном наследовании, через воспитание с младенчества. А ведь мы пока еще не знаем толком, в какой степени высокий коэффициент умственного развития зависит от наследственности, в какой от среды. Взять хотя бы вошедшую некогда в поговорки еврейскую умеренность в спиртном, которую некоторые авторитеты в области алкоголизма возводят в национальную черту (39; 274-275). Ее, однако, тоже можно считать наследием гетто, бессознательным, воспитанным веками жизни в окружении опасностей ощущением недопустимости притуплять бдительность, еврей с желтой звездой на спине вынужден был сохранять осторожность и трезвость, потому и наблюдал с иронией и презрением за выкрутасами «пьяного гоя». Отвращение к алкоголю и к другим видам разгула передавалась от отцов к детям поколение за поколением, потом память о гетто стерлась, и с прогрессом ассимиляции, особенно в англосаксонских странах, евреи стали чаще прикладываться к спиртному. Так что безразличие к спиртному, как и многие другие еврейские свойства, оказывается при ближайшем рассмотрении социальной, и не биологической наследственной чертой.

Наконец, существует еще один эволюционный процесс – половой отбор, способствовавший, наверное, образованию черт, которые мы считаем типично еврейскими. Кажется, первым об этом сказал Рипли (курсив его). "Еврей – продукт интенсивного смешения по линии национального происхождения; с другой стороны, он – законный и сознательный наследник всего иудаизма... Это влияло на все проявления жизни. Почему это не могло повлиять на идеал физической красоты? Почему не на половые предпочтения, не на выбор партнера для брака? Результаты этого выбора усиливались наследованием" (101; 398).

Рипли не стал вдаваться в сложившийся в гетто «идеал физической красоты». Но Фишберг сделал это и пришел к интересному выводу: «Для строго ортодоксального восточноевропейского еврея сильный, мускулистый тип – это Исав. Идеалом любимого сына Исаака был на протяжении веков, до середины XIX в., „нежный юноша“ (39; 178) – тонкий, болезненный, худощавый, с тоской на лице, головастый, но совсем без мышц. Наоборот, – продолжает Фишберг, – в Западной Европе и в Америке существует теперь мощная тенденция противоположного свойства. Многие евреи гордятся тем, что выглядят не по-еврейски. Так что приходится признать, что у так называемого „еврейского“ облика нет блестящего будущего». (39;178)

И уж никакого будущего, добавим мы, у него нет среди молодых израильтян.