Глава тридцать четвертая Государи, парламенты и державы

Глава тридцать четвертая

Государи, парламенты и державы

1. Государи и внешняя политика.

2. Голландская республика.

3. Английская республика.

4. Распад и смута в Германии.

5. Блеск и слава великой монархии в Европе.

6. Музыка в XVII и XVIII столетиях.

7. Живопись XVII и XVIII веков.

8. Распространение идеи великих держав.

9. Королевская республика Польша и ее судьба.

10. Первая схватка за империю по ту сторону океана.

11. Британское господство в Индии.

12. Бросок России к Тихому океану.

13. Что Гиббон думал о мире в 1780 г.

14. Социальное перемирие близится к концу

1

В предыдущей главе мы проследили зарождение новой цивилизации, цивилизации «современного» типа, которая в настоящее время распространяется по всему миру. Она представляет собой обширное не оформившееся явление, которое и в наши дни все еще пребывает в начальных стадиях роста и развития. Мы уже видели, как средневековые идеи Священной Римской империи и Католической церкви в качестве форм всемирного закона и порядка исчерпали себя, не успев утвердиться. И хотя почти в любой другой области человеческой деятельности наблюдался прогресс, в политической сфере упадок этих всеобщих политических идей Церкви и империи на некоторое время привел к возврату обычных персональных монархий и монархического национализма македонского типа.

Во всем мире конец XVI в. стал свидетелем преобладания монархий, тяготеющих к абсолютизму. Германия и Италия представляли собой лоскутную ткань, сотканную из владений деспотических правителей, Испания была почти деспотией, никогда в Англии трон не был столь могуществен, а по мере приближения XVII в. Французская монархия постепенно становилась величайшей и самой консолидированной державой в Европе. В данной работе мы не сможем отразить периоды и подробности ее подъема.

При каждом правящем дворе существовали группы министров и секретарей, которые играли в макиавеллиевскую игру против своих зарубежных соперников. Внешняя политика является природным занятием королевских дворов и монархий. Министерства иностранных дел — это, так сказать, ведущие персонажи во всех историях XVII и XVIII вв. Они держали Европу в постоянной лихорадке войны. А войны обходились все дороже. Армии больше не представляли собой сборище необученных новобранцев или феодальных рыцарей, которые брали с собой своих собственных лошадей, вооружение и слуг; им требовалось все больше и больше артиллерии; они состояли из наемников, которые требовали оплаты; армии были профессиональными, неповоротливыми и сложными по структуре, они осуществляли длительные осады, им требовались сложные фортификационные сооружения. Военные расходы возрастали повсеместно и требовали все большего налогообложения.

Именно в вопросе налогообложения монархии XVI и XVII вв. вступили в конфликт с новым и неоформившимся стремлением к свободе в народных массах. Правители на практике обнаружит ли, что они не являются хозяевами жизни или собственности своих подданных. Они столкнулись с неожиданным и затруднительным противодействием налогообложению, без которого они не могли продолжать свою дипломатическую агрессию и создавать альянсы. Финансы стали буквально злым духом каждого муниципалитета. Теоретически монарху принадлежала вся страна.

Король Англии Яков 1 (1603) провозгласил, что «как есть богохульством и атеизмом ставить под сомнение то, что делает Господь, так есть самонадеянностью и высокомерием для каждого подданного ставить под сомнение то, что делает король, или говорить, что король не может делать то или иное». Однако на практике он уяснил, а его сыну Карлу I (1625) суждено было уяснить еще более действенно, что в его владениях было большое количество землевладельцев и торговцев, людей умных и состоятельных, которые устанавливали очень четкий предел требованиям и притязаниям монарха и его министров. Они готовы были относиться терпимо к его правлению, если сами они тоже могли быть монархами на своих землях, в своем бизнесе, профессии или где-либо еще. По-иному быть не могло.

Повсюду в Европе происходило то же самое. Внизу, под королями и князьями были монархи более мелкие, владельцы частной собственности, дворянство, богатые граждане и им подобные, которые начинали теперь оказывать своему верховному правителю сопротивление, очень похожее на то, которое оказывали в Германии короли и правители своему императору. Они хотели ограничить налогообложение, так как оно ложилось на них тяжким бременем, они хотели быть свободными в своих собственных домах и имениях. А распространение книг, грамотности и международных связей давало этим малым монархам, этим монархам собственности возможность развивать общность идей и единство сопротивления, чего не было ни в одном из предыдущих периодов мировой истории. Они были настроены противостоять правителю везде, но не везде у них были одинаковые возможности для организованного сопротивления. Благодаря экономическим условиям и политическим традициям, Нидерланды и Англия оказались первыми странами, где актуальной стала проблема антагонизма между монархией и частной собственностью. Поначалу этой «общественности» XVII в., этому обществу собственников было мало дела до внешней политики. Они не понимали, каким образом она их затрагивает. Они не хотели ею тяготиться; они решили, что это дело королей и правителей. Поэтому они и не пытались контролировать сложные и запутанные иностранные дела. Но именно против прямых последствий внешнеполитических реалий они и восстали: они не соглашались с жестким налогообложением, с вмешательством в их торговлю, с правовым произволом, с монаршим контролем вероисповедания. В этих вопросах они стали резко расходиться с королевской властью.

Разрыв Нидерландов с абсолютизмом положил начало целому ряду подобных конфликтов на протяжении XVI и XVII вв. Они очень сильно различались в деталях благодаря местным и национальным особенностям, но по своей сути эти конфликты были восстаниями против идеи всевластного правителя, его религиозной и политической направленности.

В XII в. вся территория по Нижнему Рейну была распределена между несколькими мелкими правителями, а население состояло из германцев на кельтской основе, с более поздними датскими примесями; эта структура очень похожа на английскую. Юго-восточное ее крыло говорило на французских диалектах; основная часть — на фризском, голландском и других нижнегерманских языках. Важную роль для истории Нидерландов сыграли Крестовые походы. Годфрид Бульонский, который захватил Иерусалим (Первый крестовый поход), был бельгийцем, а основатель так называемой Латинской династии императоров в Константинополе (Четвертый крестовый поход) был Болдуин Фландрский (их называли латинскими императорами, потому что они были на стороне Римско-католической церкви).

В XIII и XIV вв. в Нидерландах возникли крупные города: Гент, Брюгге, Ипр, Утрехт, Лейден, Харлем и другие; в этих городах сформировались полунезависимые муниципальные правительства и класс просвещенных горожан. Мы не будем утомлять читателя рассказом о династических междоусобицах, которые оказывали обоюдное влияние на события в Нидерландах и Бургундии (Восточная Франция) и которые в конечном счете привели к тому, что верховная власть там была унаследована императором Карлом V. Именно при Карле протестантские доктрины, которые уже господствовали в Германии, распространились и в Нидерланды. Карл подвергал протестантов серьезным гонениям, но в 1556 г., как мы уже говорили, он передал выполнение этой задачи своему сыну Филиппу (Филипп II). Энергичная внешняя политика Филиппа — он вел войну с Францией — вскоре стала вторым источником проблем, возникших между ним и нидерландскими горожанами и дворянством, потому что ему приходилось обращаться к ним за помощью в снабжении войск. Знатные дворяне под предводительством Вильгельма Молчаливого, принца Оранского, а также графов Эгмонтских и Хорнских возглавили народное сопротивление, в котором протест против налогообложения тесно переплелся с протестом против религиозных преследований. Поначалу знатные дворяне не были протестантами — протестантами они становились по мере того, как. возрастала ярость борьбы. Простые люди уже давно были ярыми протестантами.

Филипп был решительно настроен и дальше управлять как собственностью, так и убеждениями своих подданных в Нидерландах. Он послал туда отборные испанские войска и назначил генерал-губернатором некоего дворянина по имени Альба — одного из тех безжалостных «сильных» людей, которые свергают правительства и монархии. Некоторое время тот правил страной железной рукой, однако железная рука вселяет железную душу в тело, которое она сжимает, и в 1567 г. в Нидерландах началась настоящая революция. Альба убивал, увольнял и устраивал резню — все тщетно. Графы Эгмонтский и Хорнский были казнены. Вильгельм Молчаливый стал великим предводителем голландцев, королем де-факто. Борьба за свободу продолжалась долго и сопровождалась многими трудностями; примечательно, что на протяжении всей этой борьбы восставшие продолжали считать Филиппа II своим королем — при условии, что он будет благоразумным королем с ограниченными правами. Но в то время идея ограниченной монархии была совершенно неприемлема для коронованных глав Европы, и наконец Филипп предоставил Соединенным провинциям, которые мы теперь называем Голландией, республиканскую форму правления. Именно Голландии, а не всем Нидерландам; юг Нидерландов — Бельгия, как мы теперь называем эту страну, — под конец борьбы так и остался католическим и продолжал быть испанским владением.

Осада Алкмара (1573), как ее описывает Мотли,[82] может служить характерным примером этого длительного и ужасного конфликта между маленьким голландским народом и все еще огромными ресурсами католического империализма.

«И теперь, когда перед глазами у них был разрушенный и опустошенный Харлем — возможно, пророческий призрак будущего, которое им угрожало, — горстка людей, окруженных в Алкмаре, приготовилась к наихудшему. Основную надежду они возлагали на море, которое могло им помочь. Всего в нескольких милях от них находилась разветвленная система шлюзов, с помощью которой можно было очень быстро осуществить затопление всей северной провинции. Открыв эти шлюзы и проломив несколько плотин, можно было сделать так, чтобы океан сражался на их стороне. Но для получения такого результата требовалось согласие жителей, поскольку уничтожение урожая в полях было бы неизбежным. Город был очень плотно окружен, поэтому трудно было найти исполнителя для такого опасного задания. Наконец городской плотник по имени Петер ван дер Мей решился на это рискованное предприятие..

Вскоре дела в осажденном городе приблизились к критической точке. У стен города происходили ежедневные стычки, не дававшие решительного перевеса ни одной из сторон. И вот, 18 сентября, после непрерывного обстрела, который продолжался около двенадцати часов, дон Фредерик,[83] в три часа пополудни, отдал приказ перейти в наступление. Несмотря на свой семимесячный опыт в Харлеме, он все еще не сомневался, что возьмет Алкмар штурмом. Наступление велось одновременно на Фризские ворота и на Красную башню с противоположной стороны. Атаку возглавляли отборные полки, недавно прибывшие из Ломбардии; убежденные в легкой победе, они наполняли воздух своими криками. Уверенности им придавала подавляющая мощь дисциплинированных войск. Однако эта атака, как никакая другая, даже в недавней истории Харлема, натолкнулась на невиданное бесстрашие защитников города. Каждый, кто мог, был на крепостных стенах. Штурмовые группы были встречены огнем из пушек, мушкетов, пистолей. Ежесекундно на них обрушивались кипяток, кипящие смола и масло, расплавленный свинец и негашеная известь. А как только кто-либо из захватчиков добирался до пролома в стене — их лицом к лицу встречали бюргеры, вооруженные мечами и кинжалами, и сбрасывали вниз в ров с водой…

Трижды наступление возобновлялось со всевозрастающим ожесточением — и трижды оно было отбито с непреклонной стойкостью. Штурм продолжался четыре часа подряд. За это время никто из оборонявшихся не покидал своей позиции, пока не падал раненый или убитый… Прозвучат сигнал отбоя, и испанцы, совершенно утратившие свой боевой дух, отступили от стен, оставив не менее тысячи убитых в траншеях, в то время как потери защитников города составили всего лишь тринадцать бюргеров и двадцать четыре солдата гарнизона…

А тем временем, после того как губернатор Соной открыл многие плотины, земля вокруг лагеря становилась вязкой и топкой, хотя ожидаемого затопления не произошло. Солдаты стали недовольными и непослушными. Доброволец-плотник зря времени не терял…»

Он возвращался с посланиями для города. Случайно или специально, когда пробирался в город, он эти тексты потерял, и они попали в руки Альбы. Послания содержали четкое обещание принца Оранского затопить страну, чтобы утопить всю испанскую армию. Конечно, при этом погибла бы также большая часть урожая и скота в Голландии. Однако Альба, прочитав эти бумаги, не стал ждать, пока будет открыто еще большее количество шлюзов. И вскоре испанцы начали разбирать свой лагерь и уходить под радостные возгласы и презрительные насмешки отважных жителей Алкмара.

Государственная власть в освобожденной Голландии обрела форму аристократической республики под руководством Оранской династии. Высший законодательный орган — Генеральные штаты — представлял куда меньшую часть граждан, чем Английский парламент, о борьбе которого с престолом мы расскажем в следующем разделе. Хотя после Алкмара ожесточенность борьбы стала постепенно спадать, только в 1609 г. Голландия стала действительно независимой, а ее независимость была признана полностью и окончательно лишь Вестфальским миром 1648 г.

Открытая борьба частных собственников против притязаний «Государя» началась в Англии еще в XII в. Период этой борьбы, который мы будем рассматривать сейчас, начался с попыток Генриха VII и Генриха VIII, а также их наследников — Эдуарда VI, Марии и Елизаветы — превратить государственную власть Англии в «личную монархию» континентального типа. Эта борьба обострилась, когда, в результате династических интриг, Яков, король Шотландский, стал Яковом I, королем Шотландии и Англии (1603), и начал заявлять, как мы уже цитировали, о своем «божественном праве» делать то, что ему заблагорассудится.

Однако никогда английская монархия не ходила ровными дорожками. Во всех монархиях, образованных северными и германскими завоевателями Римской империи, существовала традиция народного собрания влиятельных и представительных людей для сохранения их основных свобод, и нигде эта традиция не была такой живучей, как в Англии. Франция имела свою традицию Генеральных штатов, в Испании были кортесы, однако английское собрание было отличительным в двух отношениях: во-первых, оно было подкреплено документальной декларацией изначальных и всеобщих прав, и, во-вторых, в него входили выборные «Рыцари графства», а также выборные бюргеры от городов. Французское и испанское собрания содержали второй выборный элемент, но не содержали первого.

Эти две особенности придавали английскому парламенту определенную силу в его противостоянии трону. Особое значение имел документ под названием «Magna Charta», Великая хартия вольностей, декларация, полученная силой от короля Иоанна (1199–1216), брата и наследника короля Ричарда Львиное Сердце (1189–1199), после восстания баронов в 1215 г. В ней впервые был изложен целый ряд фундаментальных прав, превративших Англию из государства автократического в государство правовое. Хартия отрицала право короля контролировать личную собственность и свободу любого гражданина — кроме как с согласия ему равных.

Наличие выборных представителей графств в английском парламенте — вторая особенность британской ситуации — стало возможным благодаря очень простому и вроде безобидному прецеденту. Сначала в Национальный совет вызывались рыцари от графств, или округов, для отчета о финансово-налоговых возможностях их районов. Они были представителями мелкопоместного дворянства, свободных земледельцев и сельских старейшин своих районов начиная еще с 1254 г., по двое рыцарей от каждого графства. Эта идея вдохновила Симона де Монфора, который возглавлял восстание против Генриха III, наследника Иоанна, вызвать в Национальный совет по двое рыцарей от каждого графства и по двое граждан от каждого города или поселения. Эдуард I, наследник Генриха III, продолжил эту практику, так как она представлялась ему удобным способом держать руку на финансовом пульсе растущих городов. Сначала рыцари и горожане посещали парламент весьма неохотно, но затем они стали постепенно осознавать ту власть, которую они имели в увязывании жалоб и прошений с предоставлением субсидий.

Почти с самого начала эти представители простых собственников из города и деревни — палата общин — заседали и обсуждали проблемы отдельно от важных лордов и епископов. Таким образом, наряду с епископальным и аристократическим собранием — палатой лордов — в Англии возникло представительное собрание простого народа, палата общин. Большой и основополагающей разницы между составами обеих палат не было: многие рыцари от графств были состоятельными людьми, которые могли быть столь же богатыми и влиятельными, как и пэры, но в целом палата общин представляла собой более плебейское собрание.

С самого начала эти два собрания, и особенно палата общин, стремились присвоить себе все функции по налогообложению в стране. Постепенно они расширили свою компетенцию от рассмотрения прошений до критики всех дел в королевстве.

Мы не будем отслеживать все колебания власти и престижа английского парламента во времена монархии Тюдоров (Генрихов VII и VIII, Эдуарда VI, Марии и Елизаветы). Но когда Яков Стюарт стал открыто претендовать на деспотизм, то у английских торговцев, пэров и состоятельных людей нашлось испытанное и освященное традицией средство защиты своих интересов, которого не было ни у какого другого народа в Европе.

Еще одной особенностью английского политического конфликта была его относительная отстраненность от великой борьбы между католиками и протестантами, которой была охвачена вся Европа. Конечно, в английском конфликте присутствовали очень четкие религиозные мотивы, но в своих основах это была политическая борьба короля и парламента, представлявшего граждан, владевших частной собственностью. Формально и верховная власть, и народ принадлежали к Протестантской церкви. В народных массах была распространена форма протестантизма, с трепетом относящаяся к Библии, но отрицающая роль и власть священников; это была народная Реформация. Король же был номинальным главой особой священнической церкви, где соблюдалось таинство причастия — государственной Англиканской церкви, которая представляла Реформацию королевскую. Однако этот антагонизм никогда полностью не оттеснял на второй план основного вопроса конфликта.

Еще до смерти Якова I (1625) противостояние между королем и парламентом достигло высокой точки, но только во время правления его сына Карла I оно переросло в гражданскую войну. Карл делал как раз то, чего можно было ожидать от короля в подобной ситуации, когда не было достаточного парламентского контроля над внешней политикой; он втянул страну в конфликт как с Испанией, так и с Францией, а затем обращался к стране за помощью в снабжении, надеясь, что патриотические чувства превозмогут обычное нежелание давать ему деньги. Когда же парламент отказывал в ассигнованиях, он требовал займов у различных подданных и прибегал к иным незаконным вымогательствам.

Это привело к тому, что в 1628 г. парламент издал очень важный документ — «Петицию о праве», которая на основании Великой хартии вольностей впервые ввела законодательные ограничения на власть английского короля, лишила его права выдвигать обвинения против кого-либо, заключать кого-либо в тюрьму или наказывать, а также расквартировывать среди населения войска, кроме как в соответствии с должной юридической процедурой.

Посредством «Петиции о праве» английский парламент изложил свои доводы. Склонность «излагать доводы» всегда была очень характерной английской чертой.

Карл обошелся с этим парламентом своевольно и дерзко: он распустил его в 1629 г. и в течение одиннадцати лет не созывал нового парламента. Незаконно он продолжал взимать деньги, но явно недостаточно для своих нужд; осознав, что Церковь можно использовать как инструмент подчинения, он назначил Лода, агрессивного высокопоставленного церковника, очень набожного и верившего в «божественное право» короля, архиепископом Кентерберийским, а значит и главой Англиканской церкви.

В 1638 г. Карл попытался распространить наполовину протестантские, наполовину католические черты Англиканской церкви на еще одно свое королевство — Шотландию, где отход от католицизма был более полным и где несвященническая и несакральная форма христианства — пресвитерианство — установилась в качестве национальной церкви. Шотландцы восстали, а английские новобранцы, которых послал против них Карл, взбунтовались.

Финансовая несостоятельность — естественный результат «энергичной» внешней политики — была уже не за горами. Карл, оставшись без денег и верных ему войск, вынужден был наконец созвать парламент в 1640 г. Этот парламент, Короткий парламент, он распустил в том же году; он пытался созвать Совет пэров в Йорке (1640), а затем, в ноябре того же года, он созвал свой последний парламент.

Этот законодательный орган, Долгий парламент, собрался, будучи явно настроенным на конфликт. Он захватил Лода, архиепископа Кентерберийского, и обвинил его в измене. Он издал «Великую ремонстрацию» («протест»), которая представляла собой длинное и полное изложение его обвинений против Карла.

Специальным законопроектом предполагалось, что парламент будет собираться не менее одного раза в три года независимо от того, будет ли король созывать его или нет. В этом документе выдвигались также обвинения против основных министров короля, которые позволили ему править так долго без парламента, особенно против графа Страффорда.

Чтобы спасти Страффорда, король замыслил внезапный захват Лондона армией. Но этот план был раскрыт, и, при широком народном одобрении, тут же был принят законопроект, вынесший Страффорду приговор. Карл I, возможно один из самых подлых и вероломных обладателей английского трона, был напуган толпами людей в Лондоне. Для казни Страффорда, в соответствии с законной процедурой, необходимо было согласие короля. Карл дал такое согласие — и Страффорду отрубили голову.

Тем временем король плел заговоры и обращался за помощью к кому угодно — к ирландским католикам, к ненадежным шотландцам… Наконец он прибегнул к жалкой попытке применить насилие. Он появился в палатах парламента с намерением арестовать пятерых самых активных своих противников. Он вошел в палату общин и занял кресло спикера. У него была заготовлена некая смелая речь об измене, но, когда он увидел, что места пятерых его противников пусты, он пришел в замешательство; сбитый с толку, он говорил короткими бессвязными предложениями. Он узнал, что противники его покинули Вестминстер и укрылись в городе Лондоне, который обладал муниципальной автономией. Лондон выступил против короля. Неделей позже те же самые пять членов палаты общин с триумфом возвратились в парламент в Вестминстере под охраной отрядов лондонского ополчения; король, во избежание скандала и проявления враждебности, покинул Уайтхолл и отправился в Виндзор. Обе стороны стали открыто готовиться к войне.

Традиционно главнокомандующим армии был король, и солдаты привыкли повиноваться королю. У парламента же были более значительные ресурсы. Утром сумрачного и ветреного августовского дня 1642 г. король поднял в Ноттингеме свое знамя.

Последовала длительная и упорная гражданская война. Король удерживал Оксфорд, а парламент — Лондон. Успех сопутствовал то одной стороне, то другой, но король никак не мог захватить Лондон, а парламент не мог захватить Оксфорд. Каждый из противников был ослаблен умеренными сторонниками, которые «не хотели заходить слишком далеко».

Среди парламентских командующих появился некий Оливер Кромвель (1599–1658), который организовал небольшой отряд конницы и поднялся до генеральской должности. Лорд Уорвик, его современник, характеризует его как простого человека в суконном костюме, «который пошил неумелый деревенский портной». Он был не просто боевым солдатом, он был военным организатором; он имел представление о низких боевых качествах многих подразделений армии парламента и решил исправить положение. На стороне роялистов была живописная традиция рыцарства и верности; парламент представлял собой новое и трудное предприятие — без каких-либо подобных традиций. «Ваши войска, в большинстве своем, это старые хилые слуги и трактирщики, — сказал Кромвель. — Вы что, думаете, что боевой дух этих низменных и слабых обывателей когда-либо сможет противостоять джентльменам, у которых есть честь, бесстрашие и решимость?»

Но в мире существует нечто посильнее живописного рыцарства. Это — религиозный энтузиазм. Поэтому Кромвель решил организовать «религиозный» полк. В нем должны быть серьезные, ревностные и непьющие люди. И ко всему прочему, это должны быть люди непреклонных убеждений. Он отвергал какие-либо социальные традиции и набирал своих офицеров из всех сословий. «Пусть лучше у меня будет простой, плохо одетый капитан, который знает, за что воюет и предан тому, что он знает, чем то, что называется дворянином и ничем больше не является».

Вскоре Англия узнала, что на ее территории появились новые войска — конница Кромвеля, или «железнобокие», в которых высокие командные должности занимали бывшие лакеи, ломовые извозчики и капитаны кораблей, бок о бок с людьми семейными. Эти войска стали моделью, по которой парламент стремился реорганизовать всю свою армию. «Железнобокие» составляли основу «новой модели». Эти люди гнали роялистов от Марстон-Мура до Нейзби. И наконец король стал пленником в руках парламента.

Делались последние попытки прийти к такому соглашению, когда король мог бы остаться номинальным правителем, но Карл был человеком, обреченным на трагические разногласия — он постоянно плел интриги, он был «настолько нечестным, что ему нельзя было доверять». Англичане медленно приближались к ситуации, прежде невиданной в мировой истории, когда монарха собирались судить за измену собственному народу и вынести приговор.

Большинство революций, как и Английская революция, вызваны злоупотреблениями правителя и применением силы и жесткости сверх положенного законом; и большинство революций тяготеют в конце к еще большему насилию, чем было проявлено при первоначальном конфликте. Английская революция не была исключением. Англичане по своей природе — склонные к компромиссу и даже нерешительные люди, и, возможно, значительное большинство их все еще хотело, чтобы король оставался королем, а народ был свободным, чтобы волки и овцы стали братьями и жили свободно и мирно. Но армия «новой модели» не могла дать задний ход. Если бы король возвратился, то никто не пожалел бы этих лакеев и трактирщиков, которые победили королевское дворянство. Когда парламент начал переговоры с этим коронованным интриганом, вмешалась армия «новой модели». Полковник Прайд изгнал из палаты общин восемьдесят ее членов, которые выступали в поддержку короля, а оставшаяся часть, «охвостье», не имевшая права издавать законы, отдала короля под суд.

Король и в самом деле был уже обречен. Палата лордов отвергла постановление о суде над королем, и тогда «охвостье» (остатки Долгого парламента) провозгласило, что «народ есть, согласно воле Божьей, источником всей справедливой власти» и что «палата общин Англии… обладает всей верховной властью в нашей стране», и — полагая, что она является представителем всего народа — дало ход судебному разбирательству. Короля осудили как «тирана, предателя, убийцу и врага собственной страны». Январским утром 1649 г. его вывели на эшафот, сооруженный под окнами его собственного банкетного зала в Уайтхолле. Там ему и отрубили голову. Он умер с набожностью и благородной жалостью к себе — через восемь лет после казни Страффорда и через шесть с половиной лет опустошительной гражданской войны, вспыхнувшей почти исключительно из-за его собственного беззакония.

Парламент действительно сотворил нечто великое и ужасное. Ни о чем подобном в мире не слыхивали. Короли довольно часто убивали друг друга; убийство родителей, братьев и сестер, террор — все это были привилегированные приемы правителей; но чтобы часть народа восстала, официально и преднамеренно судила своего короля за вероломство, вредительство и предательство, вынесла ему приговор и казнила его… Каждый королевский двор в Европе устрашился. «Охвостье» Долгого парламента вышло за рамки идей и представлений своего времени. Это выглядело так, как будто комитет оленей в джунглях захватил и казнил тигра — преступление против природы. Русский царь изгнал английского посланника. Франция и Голландия проявили открытую враждебность. Англия, сконфуженная и устыдившаяся собственного святотатства, пребывала в полной изоляции.

В течение некоторого времени личные качества Оливера Кромвеля, а также дисциплина и мощь созданной им армии позволяли Англии поддерживать избранный ею республиканский курс. Ирландские католики устроили резню английских протестантов в Ирландии — и Кромвель подавил ирландский мятеж быстро и очень энергично. За исключением монахов, погибших при штурме Дрогеды, его армия принесла смерть только тем, у кого в руках было оружие; но жестокости резни протестантов все еще были свежи в его памяти — и в бою не давали пощады никому, поэтому память о Кромвеле все еще жива в сознании ирландцев, которые долго помнят собственные обиды.

После Ирландии настал черед Шотландии, где Кромвель разгромил армию роялистов в битве при Денбаре (1650). Затем он обратил свое внимание на Голландию, которая не замедлила воспользоваться противоречиями между англичанами, чтобы нанести ущерб своему торговому сопернику. В то время голландцы были хозяевами на море, и английский флот вел неравную борьбу; но после ряда упорных морских сражений голландцы были изгнаны из Британских морей, и англичане заняли их место как восходящая морская держава. Голландские и французские корабли вынуждены были приспускать перед ними свои флаги. Английский флот вошел в Средиземное море — первое английское военно-морское соединение, появившееся в этих водах; он откликнулся на жалобы английских судовладельцев на тосканцев и Мальту, разгромил пиратское гнездо в Тунисе и уничтожил пиратский флот, который во время правления ленивого Карла осмеливался подходить к самим побережьям Корнуолла и Девона, чтобы перехватывать корабли и увозить рабов в Северную Африку.

Кроме того, сильная рука Англии пришла на защиту протестантов на юге Франции, где их с крайней свирепостью преследовал герцог Савойский. Франция, Швеция, Дания — все они сочли более благоразумным преодолеть свое первоначальное недовольство убийством короля и стали союзниками Англии. А когда началась война с Испанией, великий английский адмирал Блейк (1599–1657) уничтожил испанский флот в битве при о. Тенерифе, проявив при этом невероятное бесстрашие. Он вступил в бой с береговыми батареями. Блейк был первым, «чьи корабли не убоялись замков на берегу». (Адмирал умер в 1657 г. и был похоронен в Вестминстерском аббатстве, однако после реставрации монархии его останки были вырыты по приказу Карла II и перенесены на кладбище св. Маргариты, Вестминстер.) Вот такую роль играла Англия в мире в свои непродолжительные республиканские дни.

Третьего сентября 1658 г. Кромвель умер во время сильной бури, которая не могла не впечатлить суеверных. Лишившись его сильной руки, Англия отошла от своих преждевременных попыток создать справедливое содружество свободных людей. В 1660 г. Карл II, сын Карла «Мученика», был радушно принят в Англии, что сопровождалось всеми, такими дорогими английскому сердцу проявлениями личной преданности; страна отдыхала после своих военных и военно-морских усилий, словно проснувшийся человек, который зевает и потягивается после слишком крепкого сна. С пуританами было покончено. «Добрая старая Англия» снова стала сама собой, и в 1667 г. голландцы, опять став хозяевами на море, проплыли по Темзе до Грейвзенда и сожгли английский флот в Медвее.

Карл II, со времени своего возвращения в 1660 г., взял на себя руководство внешней политикой государства и в 1670 г. заключил с французским королем Людовиком XIV секретное соглашение, согласно которому вся английская внешняя политика подчинялась Франции за годовую компенсацию в 100 тысяч фунтов. Дюнкерк, до того захваченный Кромвелем, продали Франции. Король очень любил спорт; у него была чисто английская страсть к скачкам, и комплекс для скачек в Ньюмаркете, возможно, является наиболее характерным памятником правления Карла II.

Пока он жил, его легкий характер давал ему возможность сохранять британскую корону, но делал он это за счет осмотрительности и компромиссов, и, когда в 1685 г. на смену ему пришел его брат Яков II, ревностный католик и не слишком умный политик, чтобы разбираться в тонких нюансах ограниченной монархии в Британии, старый спор между парламентом и престолом обострился снова.

Яков решил навязать своей стране религиозное воссоединение с Римом. В 1688 г. ему пришлось бежать во Францию. Но на этот раз знатные лорды, торговцы и дворяне были слишком осмотрительны, чтобы позволить этому восстанию против короля стать уделом какого-либо нового Прайда или нового Кромвеля. На смену Якову они заранее призвали другого короля, Вильгельма, принца Оранского. Замена произошла быстро. Гражданской войны не было — кроме как в Ирландии; не было и каких-либо серьезных революционных выступлений в стране.

Мы не имеем возможности рассказывать в этой книге о притязаниях Вильгельма, или, правильнее сказать, притязаниях его жены Марии, на трон; это вопрос чисто технический; мы не будем также рассказывать о том, как правил Вильгельм III и Мария, или о том, как трон перешел к сестре Марии Анне (1702–1714). Казалось, Анна была настроена благожелательно относительно реставрации линии Стюартов, однако лорды и палата общин, которые теперь доминировали в английских делах, предпочли менее компетентного короля. Решено было удовлетворить претензии курфюрста Ганноверского, который и стал английским королем под именем Георга I (1714–1727). Он был стопроцентным немцем, по-английски говорить не умел и привез с собой в Виндзор целый сонм немецких женщин и немецких слуг. С его приходом в интеллектуальной жизни страны воцарились скука и вялость, но эта изоляция Двора от жизни Англии была очень на руку крупным землевладельцам и торговцам, которые, собственно, и привели его к власти.

В Англии наступил период, который был охарактеризован как фаза «Венецианской олигархии»; верховная власть принадлежала парламенту, в котором теперь доминировали лорды, поскольку искусство подкупа и овладение методами избирательных манипуляций, доведенное до совершенства сэром Робертом Уолполом (1676–1745), лишило палату общин ее первоначальной свободы и влиятельности. С помощью хитроумных уловок общее количество голосующих на выборах в парламент было ограничено до небольшого числа выборщиков; старые города с небольшим населением или вовсе без такового имели право делегировать одного или двух членов (старинный город Сарум имел одного не проживающего там избирателя, населения не имел вообще, но от этого города в парламенте было два представителя), в то время как у новых густонаселенных центров вообще не было своих представителей в парламенте. А введение высокого имущественного ценза для кандидатов еще больше ограничило возможность палаты общин согласованно решать проблемы простого народа.

На смену Георгу I пришел очень похожий на него Георг II (1727–1760), и только после его смерти у Англии опять появился король, который родился в этой стране и который довольно хорошо говорил по-английски, — внук Георга I Георг III. В одном из последующих разделов мы еще расскажем кое-что о попытке этого монарха восстановить некоторые из основных властных функций монархии.

Такова вкратце история борьбы в Англии в XVII и XVIII вв. между тремя основными факторами в жизни «современного государства»: между престолом, частными собственниками и пока бесформенной, все еще слепой и невежественной силой — силой простых людей. Этот последний фактор проявляется пока только в те моменты, когда страна сильно взбудоражена; после он снова уходит в глубину. В целом же эта история заканчивается полным триумфом частного собственника над мечтами и интригами макиавеллиевского абсолютизма. При Ганноверской династии Англия стала «коронованной республикой». Она выработала новый метод правления — парламентское правление, во многих аспектах напоминающее сенат и народное собрание в Риме, но более прочное и эффективное в силу использования, пусть и очень ограниченного, представительского метода. Английскому собранию в Вестминстере суждено было стать «матерью парламентов» всего мира.

Относительно престола английский парламент занимал и занимает до сих пор то же положение, что и мажордом королевской резиденции по отношению к королям Меровингской династии. Король является церемониальной и не обремененной ответственностью фигурой, живым символом королевской и имперской системы.

Но значительная власть подспудно сохраняется в традиции и престиже престола, к тому же Ганноверская династия четырех Георгов, Вильгельма IV(1830) и Виктории (1837) и наследовавшая ей Виндзорская династия Эдуарда VII (1901) и Георга V (1910) представляют собой линию, совершенно отличную от слабых и непродолжительно правивших Меровингских монархов. В делах церкви, армии и военно-морского флота, а также во внешней политике эти правители, хоть и в разной степени, сыграли, бесспорно, очень важную роль.

Ни на какую другую часть Европы крах идеи объединенного христианского мира не оказал столь катастрофического влияния, как на Германию. Вполне естественным было бы предположить, что император, будучи по происхождению немцем, постепенно вырос бы до национального монарха объединенного немецкоязычного государства. Но несчастливая для Германии историческая случайность заключалась в том, что ее императоры никогда не были чистокровными немцами. Фридрих II, последний из Гогенштауфенов, был, как мы уже видели, сицилийцем; Габсбурги, через свои брачные узы и по своим склонностям прониклись, в лице Карла V, сначала бургундским, а затем испанским духом. После смерти Карла V его брат Фердинанд правил в Австрии и Священной Римской империи, а его сын Филипп II правил в Испании, Нидерландах и Южной Италии. Но австрийская линия, упрямо католическая, владевшая наследственными имениями на восточных границах и поэтому глубоко вовлеченная в венгерские дела и платившая дань туркам, как делали Фердинанд и два его наследника, не контролировала ситуацию на севере Германии с его настроенностью на протестантизм, балтийскими и западными устремлениями и его незнанием или безразличием к турецкой опасности.

Полновластные принцы, герцоги, курфюрсты, магнаты-епископы и прочие, чьи владения превратили средневековую Германию в смехотворное подобие лоскутного одеяла, и впрямь были не ровня королям Англии и Франции. Они находились, скорее, на уровне владеющих землей герцогов и пэров во Франции и Англии. До 1701 г. ни у кого из них не было титула «король». Многие из их владений были, по размерам и значению, меньше, чем крупные имения британской знати. Германский парламент был чем-то вроде Генеральных штатов или парламента без присутствия избранных представителей. Вспыхнувшая вскоре в Германии большая гражданская война — Тридцатилетняя война (1618–1648) — была, по своей природе, намного более похожей на гражданскую войну в Англии (1643–1649) и на движение Фронды (1648–1655), чем представляется на первый взгляд.

Во всех этих случаях престол был католическим или настроенным стать католическим, а непокорные дворяне в своем индивидуализме тяготели к протестантской формуле. Но в то время как в Англии и Голландии протестантски настроенные дворяне и торговцы в конечном счете одержали победу, а во Франции успех престола был еще более полным, в Германии ни император не был достаточно сильным, ни протестантские лидеры не имели в своей среде достаточно единства и организованности, чтобы обеспечить решительный успех.

Более того, германская проблема была осложнена тем фактом, что в борьбу были вовлечены различные негерманские народы — богемцы и шведы (у которых была новая протестантская монархия), выступившие под началом Густава Вазы (1523–1560) как непосредственный результат Реформации. И наконец, французская монархия, хотя она и была католической, одержала триумф над собственной знатью и стала на сторону протестантов с явным намерением занять место Габсбургов в качестве имперской линии.

Затянутость войны, а также тот факт, что она происходила не вдоль определенной границы, а по всей лоскутной империи — протестанты здесь, католики там — сделали ее одной из наиболее жестоких и разрушительных войн, какие только знала Европа со времен набегов варваров. Основная беда заключалась не в военных действиях как таковых, а в том, как они велись. Эта война происходила в то время, когда военная тактика развилась до такой степени, что сделала бесполезным применение обычных рекрутов против обученной профессиональной пехоты.

Стрельба залпами из мушкетов с дистанции в несколько десятков ярдов сделала ненужными индивидуалистов-рыцарей в латах, однако атака сплоченных масс кавалерии все еще была способна рассеять любую пехоту, не вымуштрованную заранее до механической стойкости. Пехота, со своими заряжающимися с дула мушкетами, не могла поддерживать огонь, достаточно плотный для того, чтобы уничтожить решительно атакующую кавалерию прежде, чем ее атака достигнет цели. Поэтому пехотинцам приходилось встречать атакующих, стоя или опустившись на колено за стеной ощетинившихся пик или штыков. Для этого им требовалась большая дисциплина и опыт. Железные пушки были пока небольших размеров и поэтому решающей роли в войске еще не играли. Они могли «выкашивать» ряды пехоты, но были не в состоянии легко разбить и рассеять ее, если она была стойкой и хорошо вымуштрованной.

Война в таких условиях полностью зависела от закаленных профессиональных солдат, а проблема их жалования была для тогдашних генералов такой же важной, как и проблема провианта и боеприпасов. По мере того как затянувшийся конфликт тянулся от одной своей фазы к другой, а финансовые беды страны увеличивались, командующие обеих сторон были вынуждены прибегать к грабежу городов и сел с тем, чтобы пополнить припасы и восполнить недоимки в выплате жалования своим солдатам. Поэтому солдаты все больше и больше становились разбойниками, живущими за счет страны, и Тридцатилетняя война установила традиции грабежа как законной операции в военное время и насилия — как солдатской привилегии. Эта традиция пятнает доброе имя Германии вплоть до мировой войны 1914 года.

Первые главы «Мемуаров кавалера» Дефо, с их впечатляющим описанием резни и пожаров в Магдебурге, дадут читателю куда лучшее представление о военных действиях того времени, чем какая-либо официальная история. Страна была настолько опустошена, что фермеры прекратили обрабатывать землю, а тот урожай, который можно было быстро вырастить и собрать, припрятывался. Огромные толпы голодающих женщин и детей стали спутниками армий, являясь как бы их воровским придатком, что еще больше усиливало грабежи. В конце войны Германия была разрушена и опустошена. Столетие Центральная Европа не могла оправиться от этих грабежей и опустошений.

Здесь мы можем лишь упомянуть Тилли и Валленштейна, великих предводителей со стороны Габсбургов, и Густава Адольфа, короля Швеции, Северного Льва, защитника протестантов, который мечтал превратить Балтийское море в «Шведское озеро». Густав Адольф погиб во время его решающей победы над Валленштейном при Лютцене (1632), а Валленштейна убили в 1634 году.

В 1648 г. правители и дипломаты собрались посреди причиненного ими разрушения, чтобы быстро уладить дела в Центральной Европе с помощью Вестфальского мира. В соответствии с этим мирным соглашением, власть императора была сведена к своему призраку, а Франция, обретя Эльзас, продвинулась к Рейну. Некий же германский правитель — Гогенцоллерн, курфюрст Бранденбургский — получил столько территории, что образовал германскую державу, меньшую, разве что, той, которой правил император. Вскоре это государство стало называться королевство Пруссия.

Вестфальский мир подтвердил также два давно совершившихся факта — отделение от империи и полную независимость как Голландии, так и Швейцарии.

Мы начали эту главу рассказом о двух странах, Нидерландах и Британии, в которых сопротивление граждан этому новому типу макиавеллиевской монархии, возникшей из морального крушения идеи христианского мира, имело успех. Но во Франции, России, во многих частях Германии и Италии — например, в Саксонии и Тоскане — личная монархия не была столь сильно ограничена, как и не была она низвергнута; напротив, за XVII и XVIII вв. она упрочилась в качестве европейской системы правления. И даже в Голландии и Британии в XVIII в. монархия вновь набирала силу. (В Польше условия были специфическими, и о них речь пойдет позже.)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.