Глава одиннадцатая ИТАЛИЯ: КАССИНО

Глава одиннадцатая ИТАЛИЯ: КАССИНО

Ожесточенность и смятение, царившие в Италии, усилились в новом году. Призрачная республика Муссолини испытывала все возраставший нажим со стороны немцев. Интриги разъедали правящие круги, сплотившиеся вокруг Бадольо на юге Италии; в Англии и Соединенных Штатах общественное мнение относилось к ним с презрением. Муссолини начал действовать первым.

Прибыв после бегства в Мюнхен, он нашел там свою дочь Эдду и ее мужа графа Чиано. Они бежали из Рима в момент капитуляции, и хотя Чиано голосовал против своего тестя на роковом заседании Большого совета, он надеялся, что влияние его жены поможет ему добиться примирения. В те дни в Мюнхене примирение действительно состоялось. Это вызвало возмущение Гитлера, который уже посадил семью Чиано по ее прибытии под домашний арест. Нежелание дуче наказать изменников делу фашизма и в особенности Чиано было, пожалуй, главной причиной, почему у Гитлера сложилось в этот критический момент такое низкое мнение о его союзнике.

И только когда убывающая мощь «Республики Сало» почти совсем сошла на нет и нетерпение германских хозяев усилилось, Муссолини согласился дать ход волне рассчитанной мести. Все руководящие деятели старого фашистского режима, которые голосовали против него в июле и которых удалось захватить в оккупированной немцами Италии, предстали в конце 1943 года перед судом, собравшимся в средневековой крепости Вероны. Среди подсудимых был и Чиано. Всем им без исключения был вынесен смертный приговор. Несмотря на мольбы и угрозы Эдды, дуче не мог пойти на попятный. В январе 1944 года эта группа, включавшая не только Чиано, но также 78-летнего маршала де Боно, соратника Муссолини по походу на Рим, была предана казни — привязанных к стулу, их расстреливали в спину. Все они умерли мужественно.

На юге Бадольо доставляли все больше хлопот остатки оппозиции фашизму, уцелевшие с первых дней его существования; с прошлого лета они выросли в политические группировки. Они не только требовали создания более широкой администрации, в которой они могли бы принять участие, но пытались также уничтожить монархию, которая, по их утверждению, скомпрометировала себя тем, что так долго мирилась с правлением Муссолини. Деятельность этих групп встречала растущую поддержку общественности как в Америке, так и в Англии. В январе в Бари состоялся съезд шести итальянских партий и были вынесены резолюции в этом духе.

Поэтому я телеграфировал президенту:

Премьер-министр — президенту Рузвельту 13 февраля 1944 года

«Нынешний режим является законным правительством Италии, с которым мы заключили перемирие, вследствие чего итальянский флот перешел к нам и сейчас вместе с частью итальянской армии и авиации сражается на нашей стороне. Это итальянское правительство будет подчиняться нашим указаниям в гораздо большей степени, чем любое другое правительство, которое мы могли бы с большим трудом создать. С другой стороны, оно обладает большей властью над флотом, офицерами армии и т. д., чем могло бы иметь любое другое правительство, созданное из жалких остатков политических партий, ни одна из которых не может говорить от имени кого бы то ни было, ибо не приобрела такого права ни на основе выборов, ни в силу давности. Новому итальянскому правительству придется приобретать авторитет у итальянского народа своим противодействием нам. Весьма вероятно, что оно попытается уклониться от выполнения условий перемирия. Что же касается передачи части итальянского флота России, то я не могу представить себе, что оно это сделает. Если же оно это сделает, то я не думаю, что его приказ будет иметь силу для итальянского флота. Поэтому надеюсь, что, когда наступит надлежащее время, мы проконсультируемся друг с другом».

Так как президент и я были единодушны в главном вопросе, то в своей речи 22 февраля в палате общин я коснулся политического положения в Италии:

«Битва в Италии будет трудной и затяжной. Я не уверен, что сейчас в Италии удалось бы сформировать другое правительство, которое могло бы рассчитывать на такое же повиновение со стороны итальянских вооруженных сил. Если мы добьемся успеха в развертывающейся в настоящий момент битве и вступим в Рим — а я верю, что так и будет, — мы получим возможность обсудить все политическое положение в Италии и сможем это сделать в гораздо более благоприятных условиях, чем сейчас. Именно в Риме можно легче всего создать итальянское правительство, имеющее более широкую базу. Будет ли сформированное таким образом правительство таким же полезным для союзников, как нынешнее, — мне неизвестно. Возможно, конечно, что это правительство постарается укрепить свои позиции в итальянском народе, противясь, насколько оно осмелится, требованиям, предъявляемым ему в интересах союзных армий. Поэтому я бы очень сожалел, если бы дезорганизующая перемена была произведена в такое время, когда битва в самом разгаре и идет с переменным успехом».

Вторая крупная атака на Кассино началась 15 февраля бомбардировкой монастыря. Высота, на которой стоял монастырь, господствует над слиянием рек Рапидо и Лири, и она была осью всей системы германской обороны. Монастырь господствовал над всем полем битвы, и естественно, что генерал Фрейберг, командовавший корпусом, который проводил эту операцию, хотел, чтобы, прежде чем бросить пехоту в атаку, монастырь подвергли ожесточенной бомбардировке с воздуха. Командующий армией генерал Марк Кларк неохотно запросил разрешения у генерала Александера, который дал такое разрешение, взяв на себя ответственность за него. Поэтому 15 февраля, после того как монахи были должным образом предупреждены, на монастырь было сброшено свыше 450 тонн бомб, и он сильно пострадал, хотя прочные внешние стены и ворота уцелели. Бомбардировка не дала хороших результатов. Немцы получили возможность с полным основанием использовать, как им угодно, развалины, и это обеспечило им даже еще лучшие возможности обороны, чем тогда, когда здание монастыря стояло нетронутым.

Пойти в атаку пришлось индийской 4-й дивизии, которая незадолго до этого сменила американцев на возвышенностях к северу от монастыря. Здесь она понесла тяжелые потери и была остановлена. Прямая атака на Кассино потерпела неудачу.

В начале марта плохая погода привела к тупику. Войска обеих сторон увязли в наполеоновской пятой стихии — грязи. Мы не смогли прорвать главный фронт у Кассино, а немцам не удалось сбросить нас в море у Анцио.

До прорыва фронта у Кассино нельзя было надеяться на выход с плацдарма у Анцио и на скорое соединение наших войск, находившихся в двух разных секторах. Поэтому в первую очередь требовалось по-настоящему укрепить плацдарм, сменить войска, подбросить подкрепления, накопить запасы так, чтобы можно было выдержать настоящую осаду и обеспечить операцию по прорыву, которую предполагалось осуществить в дальнейшем. Времени было мало, поскольку многие десантные суда должны были быть высвобождены к середине месяца для использования в операции «Оверлорд». До сего времени переброска этих судов откладывалась, и это было правильно, однако дольше задерживать их было нельзя. Военно-морские силы делали все возможное и добивались великолепных результатов. Раньше средний ежедневный объем выгруженных материалов составлял три тысячи тонн, за первые десять дней марта эта цифра более чем удвоилась. Я внимательно следил за ходом выгрузки.

12 марта я запросил: «Какова численность войск на плацдарме в настоящее время по спискам на довольствие? Какое количество транспортных средств выгружено там с начала операции? Какой запас продовольствия и боеприпасов там создан, на сколько дней, на чем основывается этот расчет?»

Генерал Александер ответил, что по спискам на довольствии на плацдарме числится 90 200 американских и 35 500 английских солдат. Выгружено около 25 тысяч танков, самоходных орудий и бронемашин, а также автотранспортных средств всех видов. Он сообщил все подробности о запасах продовольствия, боеприпасов и бензина. Запасы были невелики, но со дня на день росли.

В то время как шли битвы, о которых я говорил выше, вокруг Бадольо разгоралась политическая борьба. На Рузвельта напирали со всех сторон, настаивая, чтобы он поддержал серьезные перемены в итальянском правительстве. Он высказал мнение, что нам, пожалуй, следует уступить общественному нажиму.

Мысль о сделке с шестью итальянскими оппозиционными партиями приобретала поддержку в верховном штабе в Алжире, и генерал Вильсон телеграфировал в этом духе объединенному англо-американскому штабу в Вашингтоне и Лондоне. Он был вправе это сделать, так как состоял на службе у обеих стран. Тем не менее моя точка зрения осталась неизменной, и мои коллеги по военному кабинету, понимавшие, какой оборот может принять дальнейшее развитие событий в этом направлении, были согласны со мной.

В этот момент русские осложнили положение, направив в Италию без консультации с нами официального представителя при правительстве Бадольо.

Премьер-министр — президенту Рузвельту 14 марта 1944 года

«Русские объявили, что они направили посла, должным образом аккредитованного при нынешнем итальянском правительстве, с которым формально мы все еще находимся в состоянии войны. Не думаю, что было бы разумно без дальнейшего рассмотрения принять программу так называемых шести партий и потребовать немедленного отречения короля и назначения сеньора Кроче наместником королевства, однако я хочу проконсультироваться с военным кабинетом относительно того, что Вы справедливо называете „важным политическим решением“. Мы находимся в состоянии войны с Италией с июня 1940 года, и Британская империя потеряла 232 тысячи человек, а также понесла потери в кораблях. Я уверен, что наша точка зрения в этом деле будет Вами учитываться. Нам нужно всемерно стараться действовать сообща. Прошу вспомнить, что я публично взял на себя обязательство и что о всяком разногласии наверняка станет известно».

Премьер-министр — президенту Рузвельту 15 марта 1944 года

"Сегодня утром я консультировался с военным кабинетом по поводу предложения о том, чтобы английское и американское правительства одобрили без дальнейших отлагательств программу шести партий. Военный кабинет просил меня заверить Вас, что он полностью согласен с Вами относительно создания в Италии правительства, опирающегося на более широкую базу, и что вопрос о будущей форме управления итальянским народом может быть решен только на основе самоопределения. Он также согласен с Вами в том, что следует с большим вниманием отнестись к выбору момента. Что касается этого, то кабинет считает несомненным, что было бы гораздо лучше не порывать с королем и Бадольо, пока мы не овладеем Римом… По мнению военного кабинета, шесть партий не могут считаться подлинными представителями итальянской демократии или итальянской нации и они не в состоянии в данный момент заменить нам существующее правительство, которое лояльно и действенно работало в наших интересах…

Наконец, кабинет просит меня подчеркнуть, как важно не обнаруживать расхождение во взглядах, могущее существовать между двумя нашими правительствами, в особенности имея в виду самостоятельную акцию России, вступившей в дипломатические отношения с правительством Бадольо без консультации с другими союзниками. Было бы весьма достойно сожаления, если бы по поводу соответствующих позиций наших правительств в парламенте и в печати разгорелись споры, учитывая к тому же, что, выждав несколько месяцев, все три правительства имели бы возможность предпринять согласованную акцию".

На данный момент с этим вопросом было покончено.

Хотя положение у Анцио уже больше не вызывало тревоги, итальянская кампания развертывалась очень медленными темпами. Мы надеялись, что к этому времени немцы уже будут отброшены к северу от Рима и что значительную часть наших армий можно будет высвободить для высадки сильного десанта на побережье Ривьеры в помощь основному вторжению через Ла-Манш. Решение о проведении этой операции, носившей название «Энвил», было принято в Тегеране. Вскоре вопросу об операции «Энвил» суждено было стать предметом споров между нами и нашими американскими союзниками. Однако до реальной постановки этого вопроса многое еще должно было быть сделано в ходе итальянской кампании. Ближайшей задачей была ликвидация тупика у Кассино. Подготовка к третьей битве за Кассино началась вскоре после февральской неудачи, однако плохая погода заставила отложить ее до 15 марта.

На этот раз главным объектом наступления был сам город Кассино. После ожесточенной бомбардировки, в ходе которой было израсходовано около тысячи тонн бомб и 1200 тонн снарядов, наша пехота двинулась вперед. «Мне казалось немыслимым, — рассказывал Александер, — чтобы после восьми часов такой страшной бомбардировки хоть кто-нибудь мог остаться в живых». Тем не менее это было фактом. Наши атаки привели к захвату территории, но первоначальный успех не удалось закрепить, и мы были не в состоянии одолеть противника в этой кровопролитной безрезультатной схватке.

Я удивлялся, почему мы не предпринимаем фланговых атак, чтобы заставить противника уйти с позиций, которые, как мы уже дважды убедились в этом, были неприступны.

Премьер-министр — генералу Александеру 20 марта 1944 года

«Я хочу, чтобы вы мне объяснили, почему вы упрямо бьетесь лбом об стену, сосредоточивая все свои усилия в направлении прохода у Кассино, Монастырского холма и т. д. — участкам общим протяжением в две-три мили. Постарайтесь объяснить мне, почему нельзя осуществить фланговые движения».

Ответ Александера был ясным и убедительным. Объяснение обстановки словами, написанными в то время, представляет большую ценность для военного историка.

Генерал Александер — премьер-министру 20 марта 1944 года

"Отвечаю на вашу телеграмму от 20 марта. Вдоль всего главного фронта от Адриатики до южного побережья только одна долина Лири, ведущая прямо к Риму, представляет местность, удобную для использования нашего превосходства в артиллерии и танках. Главное шоссе, известное под названием автострада номер 6, — это единственная дорога, помимо проселочных, ведущая из гор, где мы находимся, в долину Лири через реку Рапидо. Этот выход в долину блокирует господствующая над ним возвышенность Монте-Кассино, на которой расположен монастырь. Предпринимались неоднократные попытки обойти Монастырский холм с севера, но все эти атаки оказались безуспешными из-за глубоких оврагов, скалистых откосов и острых как лезвие обрывов, мешающих каким бы то ни было движениям, помимо передвижений сравнительно малочисленных отрядов пехоты, которые можно снабжать только с помощью носильщиков и до некоторой степени при помощи мулов там, где нам с большим трудом удалось проложить вьючные тропы…

Ущерб, причиненный бомбардировкой в Кассино шоссейным дорогам и движению по ним, был настолько велик, что использование танков или других боевых машин было сильно затруднено. Завтра я должен встретиться с Фрейбергом и командующими армиями, чтобы обсудить положение.

Мы реорганизуем свои позиции таким образом, чтобы сохранить за собой выгодные ключевые пункты, уже захваченные нами. По окончании перегруппировки мы осуществим план 8-й армии, а именно — вступим в долину Лири крупными силами. Осуществление этого плана предполагает атаку на более широком фронте и более значительными силами, чем смог получить Фрейберг для этой операции. Несколько позже, когда с гор сойдет снег, уровень воды в реках спадет, а почва станет тверже, будет возможно передвижение по местности, которая в настоящее время непроходима".

Битва среди развалин города Кассино продолжалась до 23 марта, причем обе стороны предпринимали ожесточенные атаки и контратаки. Однако мы создали надежный плацдарм у Кассино на другом берегу реки Рапидо, который наряду с большим выступом, созданным 10-м корпусом в январе на другом берегу нижнего течения Гарильяно, сыграл важную роль в последней, завершившейся успехом битве. Здесь и на плацдарме Анцио мы сковали в Центральной Италии всего около двадцати боеспособных германских дивизий. Многие из них в противном случае могли бы быть переброшены во Францию.

Прежде чем снова штурмовать линию Густава с какой-то надеждой на успех, нашим войскам надо было отдохнуть и произвести необходимую перегруппировку сил и средств. Основную часть 8-й армии пришлось перебросить с Адриатического побережья; для предстоящей битвы было необходимо сосредоточить две армии — английскую 8-ю армию на фронте у Кассино и американскую 5-ю армию в нижнем течении Гарильяно. Для этого генералу Александеру понадобилось почти два месяца.

Таким образом, на Средиземном море мы могли помочь штурму через Ла-Манш, назначенному на начало июня, только боевыми действиями южнее Рима. Американские начальники штабов по-прежнему пытались добиться вспомогательного десанта в Южной Франции, и несколько дней между нами шли большие споры о том, какого рода приказ отдать генералу Вильсону.

Здесь нужно рассказать об англо-американском споре, сначала по поводу операций «Оверлорд» и «Энвил», а затем о том, чему отдать предпочтение — операции «Энвил» или итальянской кампании. Следует напомнить, что во время моей беседы с Монтгомери в Маракеше 31 декабря он сказал мне, что для первого броска через Ла-Манш ему нужно больше войск. 6 января я телеграфировал президенту, сообщив ему, что, по мнению Беделла Смита и Монтгомери, было бы целесообразнее организовать гораздо более сильную и широкую операцию «Оверлорд», нежели расширять операцию «Энвил» за пределы, ориентировочно намеченные нами перед Тегеранской конференцией.

Это вызвало бурные споры на совещании, устроенном генералом Эйзенхауэром 21 января, вскоре по его прибытии в Англию. Сам Эйзенхауэр был твердо убежден в исключительной важности операции «Энвил» и считал, что было бы ошибкой ослаблять ее ради усиления операции «Оверлорд». Однако в результате этого совещания он послал объединенному англо-американскому штабу в Вашингтоне телеграмму, в которой говорилось: «Операции „Оверлорд“ и „Энвил“ нужно рассматривать как единое целое. При наличии достаточных ресурсов идеалом была бы операция „Оверлорд“, осуществляемая силами пяти дивизий, и операция „Энвил“ с участием трех дивизий. Однако если сил для этого недостаточно, то я вынужден прийти к выводу, что нам следует решиться на операцию „Оверлорд“ силами пяти дивизий и на операцию „Энвил“ силами одной дивизии, причем последняя операция должна носить характер угрозы, пока слабость противника не оправдает ее активизации».

По получении этой телеграммы английский комитет начальников штабов представил в Вашингтон изложение своей собственной точки зрения, которая сводилась к следующему: а) первый эшелон «Оверлорда» нужно увеличить до пяти дивизий, как бы это ни отразилось на операции «Энвил»; б) должны быть приложены все усилия для осуществления операции «Энвил», для обеспечения успеха этой операции должны быть брошены две или более дивизий; в) если эти дивизии нельзя будет перебросить, число десантных судов на Средиземном море должно быть сокращено до уровня, потребного для переброски одной дивизии.

Американский комитет начальников штабов не соглашался с этим. Он считал, что угроза не равноценна реальной операции, и настаивал на высадке двух дивизий. На этой телеграмме я написал: «По-видимому, переброске двух дивизий для операции „Энвил“ отдается преимущество по сравнению с операцией „Оверлорд“. Это прямо противоречит взглядам генералов Эйзенхауэра и Монтгомери».

4 февраля английский комитет начальников штабов, проконсультировавшись со мной, отправил своим американским коллегам пространную телеграмму, в которой подчеркивал, что важнейшей задачей является успех операции «Оверлорд» и что правильное решение заключается в накоплении для операции «Оверлорд» сил, чтобы довести их до уровня, требуемого верховным главнокомандующим, и лишь после этого можно будет выделить для Средиземного моря все дополнительные ресурсы, какие только найдутся. Он выражал сомнение в разумности осуществления операции «Энвил» как таковой, учитывая ход событий в Италии, и указывал, что, когда в Тегеране план операции «Энвил» впервые встретил благосклонное отношение, мы ожидали, что немцы отступят на линию севернее Рима. Между тем сейчас представляется совершенно несомненным, что немцы намерены сопротивляться до последнего нашему продвижению в Италии. Комитет начальников штабов указал также, что расстояние между Южной Францией и побережьем Нормандии составляет почти 500 миль и что диверсию можно предпринять со стороны Италии или из других районов, а не только через долину Роны. Зона боевых действий при проведении операции «Энвил» фактически была бы слишком далека от зоны операции «Оверлорд», чтобы первая операция могла оказать помощь второй.

В ответ на эту телеграмму американский комитет начальников штабов предложил решить этот вопрос на совещании между генералом Эйзенхауэром, который должен был выступить в роли их представителя, и английским комитетом начальников штабов. Мы на это охотно согласились, но прошло несколько недель, прежде чем соглашение было достигнуто. Генерал Эйзенхауэр все еще не желал отказаться от операции «Энвил», но он начал сомневаться в возможности отозвания из Италии закаленных в боях дивизий. 21 марта было запрошено мнение генерала Вильсона. Он ответил, что категорически против отвода войск из Италии до занятия Рима, и рекомендовал отменить операцию «Энвил» с тем, чтобы мы высадились в Южной Франции лишь в том случае, если немецкая оборона начнет трещать.

Это решило дело. Английский комитет начальников штабов телеграфировал в Вашингтон, что, как выяснилось, операция «Энвил» не может быть осуществлена в намеченный срок, поскольку невозможно отозвать ни войска, участвующие в боях в Италии, ни десантные суда, занятые у плацдарма Анцио. Американский комитет начальников штабов согласился с этим мнением и решил, что генерал Вильсон должен готовиться к высадке в Южной Франции в июле, а также сдерживать и уничтожать в Италии как можно больше германских войск, если будет принято решение вести там бои до конца. Было сочтено, что в начале июня будет еще достаточно времени для решения вопроса о том, какой операции следует отдать предпочтение.

Политическая обстановка в Южной Италии снова обострилась. Был достигнут конституционный компромисс, в силу которого король должен был передать власть своему сыну, престолонаследнику Умберто, и последний должен был стать наместником королевства. Судьбу монархии должен будет решить плебисцит после окончательной победы. Королевский указ был подписан 12 апреля и должен был войти в силу в момент вступления союзников в Рим. К концу этого месяца Бадольо реорганизовал свое правительство, включив в него видных политических деятелей Юга, из которых самыми видными были Кроче и Сфорца.

В то время как наши армии готовились к атаке, генерал Вильсон использовал всю свою авиацию, чтобы помешать неприятельским действиям и нанести урон противнику, который, подобно нам, пользовался передышкой для реорганизации и пополнения своих сил в ожидании дальнейших битв. Мощная союзная авиация совершала налеты на неприятельские сухопутные коммуникации в надежде перерезать их и принудить германские войска к отходу вследствие нехватки снабжения. Эта операция, которую оптимистически назвали «Стрэнгл», имела целью блокировать три главные железнодорожные линии, идущие на юг из Северной Италии; главными объектами налетов были мосты, виадуки и другие узкие места. Союзная авиация пыталась голодной блокадой заставить немцев уйти из Центральной Италии.

Эта попытка продолжалась более шести недель и причиняла немцам большой ущерб. Севернее Рима железнодорожное движение все время прерывалось, однако авиации не удалось добиться всего того, на что мы надеялись. Используя в максимальных масштабах свои каботажные суда, перебрасывая грузы на автомашинах и полностью используя часы темноты, противник ухитрялся держаться. Но он не мог создать достаточные запасы для затяжных и ожесточенных боев, и упорные битвы на суше в конце мая сильно ослабили его. Соединения наших армий и занятие ими Рима произошло быстрее, чем мы предсказывали. Германская авиация сильно пострадала при попытках защитить свои коммуникации. К началу мая она могла послать в бой едва 700 самолетов против нашей тысячи боевых машин.

Теперь мы можем покинуть Итальянский театр военных действий, где назревало так много событий, и перейти к главной операции — вторжению через Ла-Манш.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.