Туземцы, как и было сказано

Туземцы, как и было сказано

К середине – концу XVIII века русский народ явственно разделяется на два… ну, если и не на два народа в подлинном смысле, то по крайней мере на два, как говорят ученые, субэтноса. У каждого из них есть все, что полагается иметь самому настоящему народу – собственные обычаи, традиции, порядки, суеверия, даже свой язык… Ну, скажем так, своя особая форма русского языка.

У Николая Семеновича Лескова описана его собственная бабушка, которая свободно произносила такие сложные слова, как «во благовремении» или «Навуходоносор», но не была в силах произнести «офицер» иначе, чем «охвицер», и «тетрадь» иначе, нежели «китрадь». То есть, называя вещи своими именами, эта туземная бабушка цивилизованного Н.С. Лескова говорила по-русски с акцентом. Сама она была русская? Несомненно! Но ведь и образованный человек, пытаясь говорить на «народном» языке, тоже говорит с акцентом. Он, выходит, тоже иноземец?

Каждой из этих двух форм русского языка можно овладеть в разной степени. Барышня-крестьянка, Лиза Муромцева, достаточно хорошо владеет «народной» формой русского языка – по крайней мере достаточно хорошо, чтобы Алексей Берестьев действительно принял бы ее за крестьянку[91].

Непонятно, правда, признали ли бы ее «своей» настоящие крестьяне? По крайней мере в середине XIX века народовольцев, «идущих в народ», крестьяне разоблачали сразу же, и разоблачали именно так, как ловят незадачливых шпионов: по неправильному ношению одежды, по бытовым привычкам, по незнанию характерных деталей. И выявляли их по языку: по акценту.

Так же точно британская дама, загоревшая в Индии, могла бы сойти за «туземку», соблазняя понравившегося ей британского чиновника. Но попытайся она выдать себя за индуску среди самих индусов, это вызвало бы в лучшем случае смех, а то и агрессию.

Конечно же, это чистой воды эксцессы, события 1812 года, когда казаки или ополченцы обстреливали офицерские разъезды. Когда русские солдаты, затаившись в кустах у дороги, вполне мотивированно вели огонь по людям в незнакомых мундирах, которые беседовали между собой по-французски. Но степень разобщенности людей одного народа очевидна.

Мы до сих пор очень мало знаем о русских туземцах. То есть мы достаточно хорошо знаем, как они одевались, как сидели, что ели и так далее[92]. Логично: ведь народы «неисторические», первобытные, и должны описываться совсем другой наукой – этнографией, от этнос – народ и графос – пишу. То есть народоописанием. История повествует о событиях, и потому подобает народам «историческим», динамичным, как говорил Карл Ясперс – «осевым»[93], уже начавшим развитие, движение от исходной первобытности.

В результате этого мы знаем, когда появился картуз вместо шапки, когда и где стали меньше носить сарафаны, а больше платья «в талию», в каких губерниях и в какое время смазные сапоги вытеснят лапти… и так далее.

Но, в сущности, мы очень мало знаем об этой части русского народа, его истории. Н.Я. Эйдельман, предположил: а что, если дворянская консервативная позиция в эпоху Екатерины II как-то соотносится с позицией хотя бы части крестьянства?![94] Но это лишь поставленный вопрос, а ответа на него нет и не предвидится.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.