ГЛАВА 24 Крах американской мечты

ГЛАВА 24

Крах американской мечты

В НОЧЬ с 31 декабря 2000-го на 1 января 2001 года XX век закончился, как закончилась и «юбилейная» истерия «миллениума». Однако продолжились начатые ещё в прошлом веке подведение итогов и обсуждение перспектив мира.

Забавно было читать сообщения о том, что в первую десятку наиболее значительных событий столетия американские журналисты не включили не то что Великую Октябрьскую социалистическую революцию, не то что полёт Гагарина, но даже — Первую и Вторую мировые войны!

Вряд ли в чём-либо другом местечковость американского миропонимания выявилась так остро и зримо. Для Америки вся планета, кроме United States, — задний двор, до которого хозяевам поместья «Земля» дела нет. И хотя янки пытаются хозяйничать от полюса до полюса, они при этом не интересуются ничем, кроме самих себя.

Причину такого взгляда на мир видят в неких особых свойствах «американизма», но как и почему выработались эти особые свойства? И в каких отношениях с ситуацией, создавшейся к концу прошлого и началу нынешнего века, находится то, что когда-то назвали «американской мечтой»?

Здесь имеется в виду не та «мечта», которая включает в себя коттедж, машину и хотя бы скромный счёт в банке. Под «американской мечтой» интеллектуалами Америки издавна понималось такое устройство общества, которое мыслящая Америка почитала если и не идеальным, то, во всяком случае, наиболее приемлемым для той общности людей, которая провозгласила: «Мы, народ Соединённых Штатов…»

Каким же был этот символ общественной веры ранней Америки?

Один из отцов-основателей США — Томас Джефферсон видел общественный идеал в обществе свободных людей, разумно пользующихся своими правами, но это, по сути, коммунистический идеал, и Джефферсон, как это ни забавно, фактически предвосхищал марксистское видение будущего человечества. Ведь уже в «Манифесте Коммунистической партии» Маркс и Энгельс писали: «На место буржуазного общества приходит ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех».

Впрочем, классическая американская мечта смотрела на дело несколько иначе, чем основоположники марксизма. Так, Уильям Фолкнер определял эту мечту как «земное святилище для человека-одиночки», который был бы свободен не только от деспотической власти, подавляющей массу, но и от самой массы, навязывающей одиночке свои установления. В речи 14 апреля 1955 года в Университете штата Орегон Фолкнер говорил:

«…Была американская мечта: „Мы создадим новую землю, где каждая индивидуальная личность — не масса людей, а индивидуальная личность — будет обладать неотчуждаемым правом индивидуального достоинства и свободы, основывающимся на индивидуальном мужестве, честном труде и взаимной ответственности“».

Фолкнер говорил это через сто лет после выхода в свет «Коммунистического манифеста», однако сам он не увидел и не осмыслил родство ранней американской мечты и марксистской теории.

Через, двадцать лет после речи Фолкнера Роберт Пенн Уоррен в своей лекции об эволюции американской мечты помянул Джефферсона и процитировал Уолта Уитмена, жившего посредине между Джефферсоном и Фолкнером с Уорреном. При этом Уоррен опять-таки не заметил, что цитата из Уитмена: «Каждый атом, принадлежащий мне, принадлежит и вам» — это фактически — поэтическая перифраза марксистской формулы общественного бытия.

Что это — случайное совпадение или скрытое закономерное родство? Казалось бы, сходство во взглядах на новое общество — налицо. Марксистский коллективизм давал свободу индивидууму как члену коллектива. Но ведь и американский индивидуализм предполагал свободное объединение личностей обязательным условием свободного человеческого развития!

Однако в Америке всё вышло иначе. Что же помешало воплотиться в жизнь американской мечте? Как общество, которое уже во времена Пушкина почиталось образцом свободы, к началу XXI столетия превратилось в тоталитарную империю жандармского толка?

Вопросы есть, но есть ли на них ответы?

* * *

УПОТРЕБЛЕНИЕ понятия «американизм» не объяснит нам ничего уже потому, что само это понятие является порождением другого — более фундаментального явления мировой, и, естественно, американской в том числе, истории. И имя этому явлению — капитализм! Капитализм — вот то, что извратило и американскую мечту, и мир в целом. Великие американцы и понимали это, и не понимали в одно и то же время. Джеймса Фенимора Купера к марксистам не отнесёшь никак — он скончался как раз тогда, когда активная политическая деятельность Маркса и Энгельса только разворачивалась — в 1851 году. Однако Купер предвидел, что плутократия нанесёт удар в самое сердце демократии.

Марк Твен был младшим современником Маркса и Энгельса, всего лишь семь лет не дожил до Великого Октября, но марксистом не стал. Тем не менее он вынес убийственно-пророческий и практически марксистский приговор американизму как наиболее последовательной форме капитализма:

«Спасти Великую республику оказалось невозможным. Она прогнила до самой сердцевины. Правительство окончательно попало в руки сверхбогачей и их прихлебателей. Избирательное право превратилось в простую машину. Торгашеский дух заменил мораль, каждый стал лишь патриотом своего кармана».

Твен сказал хорошо, но охарактеризовал ситуацию, так сказать, «на вырост». Во времена позднего Твена Америка ещё не прогнила, тогда в ней ещё творили духовно здоровые Джек Лондон, О’Генри, начинал работать Драйзер.

Через пять лет после кончины Твена, на рассвете 19 ноября 1915 года по приговору американского суда был расстрелян поэт и певец Джо Хилл — полный антипод торгашеской морали. Однако и тогда ещё Америка оказалась способной дать нам Чаплина, Синклера, Рокуэлла Кента, задорный и остроумный — отнюдь не торгашеский в своих лучших образцах кинематограф. Уже после Твена Этель и Юлиус Розенберги предпочли жизни, сломанной отступничеством от идеала, смерть во имя его.

А американский народ — народ свободолюбивых тружеников и через много лет после горьких предвидений Марка Твена сумел сделать верный выбор в пользу реформ Рузвельта, в 60-е годы не поддался экстремизму Барри Голдуотера. Однако в исторической перспективе это ничего не меняло по существу! Не сумев отказаться от капитализма как от основы общественного устройства, американская нация оказалась обречённой на ту же деградацию и умирание, что и породившая эту нацию великая мечта о свободе.

* * *

СЕГОДНЯ Америка всё более явственно проявляет себя как враг народов, и поэтому у роста антиамериканизма есть вполне понятные причины. Реакция естественная и верная, однако плохо то, что при этом Америка нередко рассматривается как нечто не только низменное, но и неизменное, как нечто данное когда-то миру раз и навсегда в виде чего-то в основе своей не меняющегося.

Но это же совершенно не так!

За прошедшие два века Америка принципиально изменилась не только в политическом, экономическом и технологическом отношении. Принципиально изменился сам национальный характер американцев. Он вначале сформировался, определился, развился, стал базой для крупной национальной культуры, а затем начал деградировать и к концу XX века практически выродился. Сейчас можно говорить о духовной смерти американской нации, но само такое утверждение доказывает, что нация-то была!

Сегодня всё чаще приходится слышать, что для Америки характерна лишь «война культур», что знаменитый американский «котёл наций» так и не сплавил сотни миллионов иммигрантов в единый народ. Китайцы, мол, остаются и в пятом поколении китайцами, итальянцы — итальянцами. И Америка, мол, так и не породила самобытной культуры, а кроме Тома Сойера символом американской квазикультуры можно назвать разве что Элвиса Пресли.

Конечно, это чепуха!..

Выдающаяся культура всегда имеет десятки имен, которые вспоминаются без перелистывания энциклопедий, и американский вклад в общемировую культуру вполне способен лишний раз доказать верность такого утверждения. Джефферсон и Уоррен, Фенимор Купер, Вашингтон Ирвинг, Лонгфелло, Эмерсон, Брет Гарт, Эдгар По, автор «Сказок дядюшки Римуса» Джоэль Харрис, Джек Лондон, О. Генри, Синклер, Драйзер, Генри Форд и Эдисон, Хемингуэй, Рокуэлл Кент, Марк Твен, Уитмен, Чаплин, Джейн Фонда… Такие разные, все они были схожи в том, что утверждали новый и именно американский взгляд на взаимоотношения людей и на то, какими должны быть люди. И немногочисленным американским интеллектуалам середины XIX века, и неисчислимым пионерам пограничного «фронтира», фермерам и ковбоям начала века двадцатого люди виделись свободными. Свободными не в бесстыже-извращенном понимании манекенов типа Рональда Рейгана или иезуитов типа Збигнева Бжезинского, а свободными в своем человеческом и общественном выборе, свободными в созидании и утверждении себя, свободными в своем праве считаться лишь с теми и уважать лишь тех, кто достоин этого.

Американцы уважали тех, кто ценит свободу и право самому распоряжаться своей судьбой так, как это мог делать американский пионер и первопроходец. К слабому духом, к покорному и сломленному такое мироощущение могло проявить жалость, снисходительность, терпимость. Но понимание и уважение — никогда! И это, в общем-то, справедливо. Униженные и оскорблённые в конечном счёте сами виновны в своем унижении, допуская его, мирясь с ним…

Возможно, это не во всём сходилось с традиционным гуманизмом, который предписывал быть одинаково внимательным к любому человеку просто потому, что это — человек. Но американское мироощущение и не претендовало на мирные взаимоотношения с традицией. Это была деятельная культура, и она вносила свою долю в культуру планеты не только образами Купера, Твена и Лондона, но и принципами организации производства Форда, подходом к изобретательству и конструированию Эдисона.

Это хорошо понимал наш Сергей Дягилев, который писал:

«Много ли пользы внешнему миру в том, что народ, страна, умеющие создавать небоскребы, начнут воспроизводить псевдоантичные портики и якобы викторианские фасады? Каждая страна должна дать своё, и только то искусство, которое не будет бояться своей национальности, будет иметь и общемировое значение».

Впрочем, сочувствовать слабому Америка в своё время тоже умела, но и тут она оставалась сама собой. Житель «Багдада-на-подземке», как называл Нью-Йорк О. Генри, мог отдать своё сострадание лишь такому неудачнику, который не унывал в житейских передрягах и даже в слабости своей был личностью.

Это хорошо видно на примере героя Чарли Чаплина.

* * *

ДА, АМЕРИКА была и такой, какой её заклеймили Марк Твен и Сергей Есенин, назвавший её «железным Миргородом». Да, эта Америка сразу была глухой к морали и издавна сделала культом Доллар и умение его наживать. Да, эта Америка сходила с ума от предельно примитивного варианта своей мечты — каждый чистильщик сапог мечтал стать миллионером.

Но ведь и далеко не каждый русский был носителем высокой духовности. И в русской простонародной среде нередко преобладало примитивное невежество, склонность к покорности, эмоциональная тупость.

Ну и что?

Разве унтер Пришибеев или махновский садист Щусь отменяли Чехова, Чайковского, Чапаева, Ковпака, Гагарина, русских Ивана да Марью, наконец?

Вот так и в Соединённых Штатах — в момент бурного роста страны не торгашество определяло лицо национальной культуры и не только жажда наживы любой ценой формировала национальный характер. Его формировало также стремление к независимости личности, к свободному выбору судьбы!

Конечно, в основе своей американский национальный характер нёс отпечаток англосаксонского начала. Но ведь и советская культура, советский национальный характер имели основу русскую, а остальные народы Союза в большей или меньшей мере подбавляли что-то свое.

Это было как легирование стали: в основном сталь содержит железо, но даже малые легирующие добавки придают новому сплаву новые качества. Так и в Америке: какие-то итальянцы или евреи не выходили за пределы итальянских кварталов и гетто, а какие-то шли в мир американских страстей так же смело, как и самый отчаянный ирландец. И в результате возникал новый народ с судьбой одновременно и захватывающей, и недолговечной.

* * *

ПОЧЕМУ ЖЕ судьба американской нации оказалась недолговечной, и когда американская нация начала умирать? Это можно сказать, пожалуй, весьма точно. Вершин своей духовной истории Америка достигла в 30-е годы XX века. За полтора десятка лет до этого Капитал США насосался нездоровой крови Первой мировой войны, и в конце двадцатых наступила реакция — Великая депрессия. Громадная страна считала безработных уже на десятки миллионов, и её трудовой народ вдруг резко вспомнил о том, что право на нормальную жизнь должен обеспечивать человеку не банковский чек, а его личные усилия, что никому не дано право лишать людей возможности прилагать эти усилия в труде и получать за это достойную плату.

Страна взбурлила так, что отец Джона и Роберта Кеннеди, мультимиллионер Джозеф Кеннеди, признавался, что «был готов расстаться с половиной своих богатств, если мог быть уверен, что в условиях закона и порядка» сохранит вторую половину. А ведь у Кеннеди-старшего было уже тогда около 200 миллионов тогдашних долларов!

Миллионеры не расстаются со своими миллионами за просто так, и мысли, подобные процитированным, приходят им на ум только тогда, когда массы уже не могут и не хотят быть бессловесными. А в то время в Америке даже губернаторы некоторых штатов вели речи, ранее для Штатов небывалые. Том Билбо из штата Миссисипи заявлял: «Я сам стал розовым». А губернатор Миннесоты Олсон шёл ещё дальше:

«Скажите им там, в столице, что Олсон больше не берёт в национальную гвардию никого, кто не красный! Миннесота — левый штат».

Профессор Р. Тагвел был экономистом, а не политиком, но вот его выводы тех лет, когда Америка переживала Великую депрессию, а СССР работал на первых великих стройках социализма в первые пятилетки:

«Россия скорее осуществит цель — необходимое для всех, а не роскошь для немногих, чем наша собственная конкурентная система. В России мы уже видим будущее, наше настоящее находится в жесточайшем контрасте с ним: американские политики, теоретики и богачи, кажется, нарочно сговорились спровоцировать бунт сверхтерпеливого народа. Мы можем приступить к экспериментам. В противном случае у нас наверняка разразится революция».

Тагвел сотрудничал не с американскими коммунистами, а с президентом США Франклином Делано Рузвельтом и был приверженцем капитализма. Тем более ценно и показательно такое его признание.

Писатель и критик Уолдо Фрэнк, напротив, — склонялся к марксизму. Он видел поэтому дальше и глубже Тагвела, сказав в 30-е годы XX века то, что справедливо и для нынешнего века:

«Мир — на пороге кризиса. Революционное завтра должно готовиться сегодня. В противном случае оно может прийти слишком поздно, чтобы спасти человечество от гибели в капиталистической войне и, что еще хуже, от морального сифилиса капиталистического мира».

Писатель живет не в вакууме, и такая оценка Фрэнка могла возникнуть лишь как результат осмысления окружающей его жизни, жизни его родины.

Излечить сифилис нельзя — его можно только залечить. И в США нашлись весьма квалифицированные «врачи» — начиная с Франклина Делано Рузвельта и его «мозгового штаба». Если бы капиталистическая система-сифилитик была радикально изгнана из бытия американской нации, то американский национальный характер стал бы одним из золотых приобретений человечества, созидательно преобразуя и другие национальные характеры, и саму планету.

А американская мечта, приобретя здоровую глобальную основу, воплотилась бы в явь жизни мирового сообщества так же зримо, как и марксистский идеал.

Однако капитализм в США уцелел, и застарелый сифилитик начал всё активнее заражать спирохетами разложения весь мир, и собственный народ в том числе. Американская нация начала духовно вырождаться и умирать.

Зримо симптомы близящейся смерти впервые проявились во время первого избрания президентом США Рональда Рейгана. Актёр, вместо идей имеющий лишь чужой авторский текст, на посту официального главы громадного государства — это было началом конца.

Прошли ещё годы, и значительная часть нации превратилась в сборище мироедов, тунеядцев и вселенских паразитов. Если это будет продолжаться ещё с десяток лет, скрытые сифилитические процессы десятилетий приведут к открытому гниению.

* * *

АМЕРИКА пока что этого не поняла, но так ли уж хорошо понимаем это и мы сами в нашем расчленяемом и убиваемом Советском Союзе? Маркс впервые исследовал проблему капитализма и общественных формаций не просто как гуманист, а как учёный. Ленин исследовал капитализм на его ранней глобальной, империалистической стадии, Сталин писал о нём в момент несомненного могущества капитализма.

Но что мы имеем сейчас?

Да, технологии — вне идеологий. Конверторная выплавка стали и штамповка взрывом основаны на физических явлениях, одинаковых при любой политической системе. Принципы рациональной организации межцеховой кооперации или оптимизации кораблевождения на оживлённых морских коммуникациях тоже неизменны и для коммуниста, и для антикоммуниста.

Но капитализм уродует всё, что попадает в сферу его влияния и власти, — даже технологическую сферу жизни человечества. Он изжил себя сразу же после Первой мировой войны, и сегодня, в начале нового века, особенно хорошо видна главная трагическая ошибка человечества в начале того, прошлого века.

Народы мира, и прежде всего — народы Европы, не сумели подняться до активного, гневного отрицания частнособственнической политической системы, полностью исчерпавшей себя.

Десятки миллионов только убитых в Первой мировой, затем — во Второй мировой войне, десятки миллионов убитых в «локальных» войнах, не менее миллиарда умерших в XX веке от голода, эпидемий и антисанитарии…

Умопромрачительные, невообразимые военные расходы, возложенные бременем на миллиарды землян и оборачивающиеся для сотен тысяч военными сверхприбылями…

Вырубаемые леса Амазонки и нефтяная плёнка на поверхности Мирового океана, микронная плёнка, тем не менее резко изменяющая круговорот воды в природе и губящая глобальный климат…

Десятки миллионов непостроенных квартир, больниц, школ, курортов…

Миллиарды полуграмотных вместо миллиардов развитых и образованных землян…

Идиотская масскультура вместо расцвета культуры подлинной.

Массовая преступность вместо массового глобального сотрудничества людей.

Ведь это далеко не полный перечень того, что дал миру капитализм двадцатого века — этот живой сифилитический труп, переживший себя на целый век! Он убивает будущее планеты и её народов. Он убивает и самоё себя, ибо ни на что иное уже не способен.

И то, во что он превратил свои же мечты, лишний раз доказывает губительность его тлетворного дыхания для любой искренней, честной мечты и для любого честного устремления.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.