ГЛАВА 9 У советских собственная гордость
ГЛАВА 9
У советских собственная гордость
ВРЯД ЛИ многие молодые люди сегодня скажут, кому принадлежат слова, вынесенные в название главы 9. «Стихи о советском паспорте» Владимира Маяковского не входят в учебную программу по литературе в антисоветских «россиянских» школах. А как раз в этих стихах имеются знаменитые в своё время строки:
У советских собственная гордость,
На буржуев смотрим свысока…
В этих словах — законная гордость свободных людей, которые сами желают решать свою судьбу. Эти люди пели:
Никто не даст нам избавленья,
Ни бог, ни царь и не герой!
Добьёмся мы освобожденья
Своею собственной рукой!
И:
Нам ли стоять на месте,
В своих дерзаниях всегда мы правы!
Но эта же гордость видна и в не менее знаменитых, но тоже порядком в «Россиянии» подзабытых словах Александра Невского:
«Кто к нам с мечом придёт, тот от меча и погибнет!
На том стояла и стоять будет Русская земля!»
И в словах Александра Суворова:
«Где олень пройдёт, там и русский солдат пройдёт.
Где олень не пройдёт, и там русский солдат пройдёт!»
То есть русская гордость и державное чувство собственного достоинства жили в лучших русских людях всегда, во все времена!
В 1764 году русский промышленник-передовщик Иван Максимович Соловьёв отплыл с отрядом в 55 человек к Лисьим островам, входящим в состав русских Алеут… Он вернулся на Камчатку в 1766 году, потеряв 28 человек, но представив 28 июля «Благородному и почтенному господину прапорщику Тимофею Ивановичу Шмалеву компании иркуцкаго купца Якова Уледникова с товарыщи прибывшего с морских островов судна, именуемого Святых апостол Петра и Павла, от морехода и передовщика тобольского посадского Ивана Соловьева Репорт»…
За два дня до «репорта» Соловьёва — 26 июля прапорщик Шмалёв получил подобный же «репорт» от «морехода и передовщика города Ваги Верховажской четверти Кьянской десятины дворцового крестьянина Ивана Коровина с товарыщи», вернувшегося с алеутских островов Уналашка и Умнак на судне «Святыя живительнона-чальныя троицы».
Зачем уходил в бурный холодный океан Иван Коровин?
А вот зачем:
«…для распространения Российской ея императорского величества империи и уповаемой государственной пользы к приращению высочайшего ея императорского величества интереса, к приведению в подданство под высокосамодержавную ея императорского величества руку живущего на сысканных морских островах неясашного народа в ясашный платеж, а особливо и ко изысканию некоторых полезно подобных к государству прибытков…»
А зачем шёл в бурный океан Иван Соловьёв? Что ж, в его «репорте» он ответил на этот вопрос тоже ясно и внятно:
«…для искания полезно добраго, к ползе государства, к распространению Российской ея императорского величества империи интереса, к промыслу зверей и для обыскания незнаемых островов и на них живущих неясашных народов приводу под высокосамодержавную ея императорского величества руку…»
Это были простые русские люди, но это были люди, исполненные не мелкого расчёта, а того же державного чувства и той же гордости, которая давала силы Невскому, Петру Великому, Суворову и его «чудо-богатырям»!
Но разве не той же активной гордостью за свою Родину проникнуты уже известные читателю слова Ленина:
«…У нас есть материал и в природных богатствах, и в запасе человеческих сил, и в прекрасном размахе, который дала народному творчеству великая революция, — чтобы создать действительно могучую и обильную Русь. Русь станет таковой, если отбросит прочь всякое уныние и всякую фразу, если, стиснув зубы, соберёт все свои силы, если напряжёт каждый нерв, натянет каждый мускул…»
Но как хочется врагам России и русского народа вытоптать в нас эту гордость и представить русских недочеловеками… И как глубоки корни этого желания и ненависти к России!
Вот два отрывка из польских раннесредневековых хроник. Первый — из так называемой «Хроники Галла Анонима», относящейся к началу XI века:
«…Король Болеслав (Болеслав Храбрый, коронован в 1025 году — С. К.) <…> вторгся с великой храбростью в королевство русских и тех, вначале пытавшихся сопротивляться, но не осмелившихся завязать сражение, разогнал перед своим строем, словно ветер прах. Он не задерживался, однако, по вражескому обычаю (то есть, в представлении Анонима, по обычаю трусливых и жадных — в отличие от „рыцарственных храбрецов“ поляков — русских. — С. К.) в пути, чтобы захватывать города и собирать деньги, а поспешил в столицу королевства Киев… А король русских по простоте, [свойственной] его народу (вот уж что да, то да! — С. К.), ловил в это время удочкой рыбу с лодки, когда [ему] неожиданно сообщили, что Болеслав приближается. Он с трудом этому поверил, но в конце концов… ужаснулся. Затем, поднеся ко рту большой и указательный пальцы и поплевав, по обычаю рыболовов, на наживку, сказал, говорят (ну-ну. — С. К.), к стыду своего народа, следующие слова: „Раз Болеслав занимается не этим искусством, а ему привычно забавляться военным оружием, значит, господь [сам] в его руки передаёт и город этот, и королевство русских, и [богатства его]“. Так сказал, и, недолго медля, бежал.
А Болеслав, не встречая никакого сопротивления, войдя в огромный и богатый город, обнажённым мечом ударил в Золотые ворота…», —
и т. д.
Правда здесь в том, что после смерти в 1015 году великого киевского князя Владимира I Святославича, крестившего Русь, в 1015–1019 годах на Руси шли междоусобные войны сынов великого князя Владимира за великокняжеский престол. Воспользовавшись этим, поляки и предприняли в 1018 году поход на Киев. 22 июля 1018 года на реке Буг у Волыни произошла битва Болеслава и сына Владимира — Ярослава, княжившего тогда в Киеве и впоследствии названного Мудрым. Только поражение русских, а не страсть к спокойной рыбалке Ярослава, открыло Болеславу дорогу на русскую столицу.
Войдя в Киев в августе, поляки, разграбив его, через месяц бежали. А вскоре Ярослав вновь принял киевское княжение.
Между прочим, ни в какие Золотые ворота Болеслав ударять мечом в 1018 году не мог, поскольку они были выстроены Ярославом лишь в 30-х годах XI века. И уж не знаю, из какого пальца — большого или указательного, Галл Аноним высосал историю о якобы великой храбрости поляков и якобы беспримерной трусости русских. Но зато ясно, что из хроники Галла Анонима высосал уже свою историю о «великих деяниях» Болеслава, «перед которыми и немой становится красноречивым, а красноречие славнейших немеет», более поздний польский хронист — магистр Винцентий Кадлубек. У Кадлубека Болеслав тоже «частыми ударами меча высек на Золотых воротах знак зависимости» и затем «поставил там (это в русском Киеве-то! — С. К.) королём какого-то (? — С. К.) своего родственника».
Магистр Кадлубек повествует:
«…Самого короля русского он (Болеслав Храбрый. — С. К.) одолел даже не в сражении, а лишь повергнув в жалкий страх. Ведь тому сообщили, что Болеслав угрожает, когда он забавлялся рыбной ловлей, тот бросил удочку и королевство со словами „Мы попались на удочку тому, кто не учился ловить сомов“. Едва произнёс эти слова, как тут же со страхом обратился в бегство, будучи более удачливым в бегстве, чем в боевой схватке…»
И это — о всё том же, хорошо известном читателю Ярославе Владимировиче Мудром! Он боролся с братом Мстиславом, в 1026 году разделил с ним государство, в 1030 году вновь объединил его и княжил в Киеве до своей смерти в 1054 году. При Ярославе была составлена «Русская Правда», при нём средневековое Русское государство достигло пика своего могущества… Ярослав (христианское имя Юрий) основал в Прибалтике русский город Юрьев (нынешний Тарту), выдавал своих дочерей за королей Европы, радовавшихся этой чести…
И вот эту гордую фигуру русской истории польские хронисты изображают жалким полудурком и трусом.
Н-да!
* * *
ДЛЯ НАС эта давняя псевдоисторическая возня интересна тем, что хорошо иллюстрирует, с каких далёких времён враги и ненавистники России пытались привить русским чувство цивилизационной и человеческой неполноценности.
Увы, в старой России этот номер нередко и проходил, начиная с того, что при русском дворе и у русского дворянства в XIX веке бытовым языком был чаще не русский, а французский, точнее — «смесь французского с нижегородским». А вот Советская Россия с этими антироссийскими провокациями покончила быстро и решительно. И уже на рубеже 20–30-х годов XX века Маяковский — «величайший поэт нашей пролетарской эпохи», как справедливо назвал его Сталин, — в «Стихах о советском паспорте» с откровенной издёвкой писал:
К одним паспортам — улыбка у рта,
К другим — отношение плёвое…
С почтеньем берут, например, паспорта
С двуспальным английским «левою»,
Глазами доброго дядю выев,
Не переставая кланяться, берут,
Как будто берут чаевые,
Паспорт американца…
О польском паспорте было сказано так:
На польский глядят, как в афишу коза,
На польский выпячивают глаза
В тупой полицейской слоновости:
«Откуда, мол, и что это за
Географические новости?»…
Один из потомков сограждан Ярослава Мудрого вполне адекватно оценил «весомость» паспортов потомков подданных Болеслава Храброго в Европе 20–30-х годов XX века. Зато у советских людей рождалась вполне законная гордость за свою обновляющуюся Родину. Жаль вот только, что «уважаемые товарищи потомки» самого Маяковского через девяносто лет после написания гордых «Стихов о советском паспорте» ведут дело к тому, что в последней приведённой выше строфе слово «польский» вполне можно будет заменять на «русский».
Впрочем, поживём — увидим! Русские долго запрягают, да быстро ездят, потому что какой же русский не любит быстрой езды!
Почти всё первое десятилетие после окончания Гражданской войны Россия, по сути, «запрягала» — быстро «поехала» она лишь во втором советском десятилетии. Пока же надо было хоть как-то держаться.
30 декабря 1920 года на I Всесоюзном съезде Советов было образовано единое государство, Союз Советских Социалистических Республик. Начинался новый и самый обнадёживающий этап истории России. И, как всегда было в этой истории, русская гордость боролась с «расейской» недотёпистостью, а то и прямым предательством интересов России. Однако теперь у русской державной гордости были крепкие защитники и сторонники. Вот пример…
13 ноября 1922 года Сталин пишет письмо Ленину (копия — Каменеву-Розенфельду):
«…Сегодня Каменев сообщил мне <…> о необходимости утвердить договор с французскими купцами об организации смешанного общества по продаже нашей платины, причём мы должны предоставить не менее 60 пудов (960 килограммов, почти тонна. — С. К.) платины, а сами отказываемся выступать на внешний рынок со своей платиной. Так как в этом проекте договора нет никаких элементов „смешанности“ (платина вся наша, у французов нет никакой платины, они просто комиссионеры, <…> причём надо полагать, что, так как платина является почти монопольным товаром, они, французы, постараются продать минимум платины для того, чтобы угодить американским продавцам платины и дать им возможность продать американскую платину втридорога), а наоборот, весь договор представляет сплошное издевательство над Россией, я предложил т. Каменеву вызвать всех сторонников договора и переговорить с ними по существу, посоветовав ему договор о „смешанном“ обществе аннулировать, предложив французам известный процент с общей суммы реализуемой платины за комиссию…»
Это и была та новая — не только русская, но уже и советская гордость, которая позволяла смотреть на «буржуев» как на буржуев — то есть с пониманием того, что у буржуя в душе нет и не может быть чести и совести, а есть лишь прибыль. А прибыль от продажи русских (теперь уже — советских) товаров нам и самим не помешает!
Сложным был путь обретения нами такой гордости — страна лежала в запустении. Чтобы понять, как трудно поднималась Советская Россия из разрухи, достаточно познакомиться с теми данными, которые Сталин привёл 3 декабря 1927 года в Политическом отчёте ЦК на XV съезде ВКП(б).
По данным Госплана, в 1925/26 году сводный бюджет (единый государственный бюджет плюс местные бюджеты) равнялся 72,4 % от довоенного (5024 миллиона рублей). В 1924/25 году валовая продукция промышленности составляла 63,7 % и сельского хозяйства — 87,3 % от довоенного (то есть в 1913 году). Грузооборот железных дорог в 1924/25 году составлял 63,1 % от довоенного объёма. Общий оборот внешней торговли снизился к 1924/25 году до 27 % от уровня 1913 года.
В этих цифрах была предельно сжатая, но точная картина экономического положения СССР к середине 20-х годов. Успехи в нравственном и культурном преобразовании России были уже более чем зримыми и весомыми, а вот в материальном отношении жизнь была скудной, полуголодной.
Однако и в экономике успехи с каждым годом проявлялись всё чётче!.. Так, сводный бюджет на 1927/28 год был запланирован на уровне более 7 миллиардов рублей — 110–112 % от довоенного. Уже в 1926/27 году продукция сельского хозяйства составила 108,9 % от уровня довоенной, а промышленности — 100,9 % от уровня 1913 года. Грузооборот железных дорог в 1926/27 году вырос до 99,1 % от уровня довоенного, а в 1927/28 году должен был вырасти ещё больше — до 111,6 %. И даже объём внешней торговли, которую Запад тупо блокировал, в 1927/28 году был запланирован на уровне 37,9 % от уровня 1913 года.
При этом одной из причин замедленного темпа развития внешней торговли Сталин назвал тот факт, что «мы не можем торговать по буржуазной формуле: „сами недоедим, а вывозить будем“…».
И Сталин — как, впрочем, и всегда, говорил правду. В 1926/27 году СССР вывез 2 миллиона 178 тысяч тонн зерна, а через год — только 344 тысячи, и 248 тысяч тонн даже пришлось ввезти. Причина была не в неурожаях, а в том, что за годы, прошедшие после окончания Гражданской войны, крестьяне сумели-таки — если вспомнить слова Уэллса — «устроиться повольготнее». И теперь отдавать зерно государству «задёшево» село не желало. Крестьянский надел — не затопленная шахта, не стоящий без топлива и сырья завод, не взорванная железнодорожная станция. Крестьянин при Советской власти, без царя и помещика, зажил неплохо: сеял, пахал и, милостью божьей, хлебушек с нивы и молочишко из хлева себе и своим детишкам на пропитание — худо-бедно — имел. А город — устраивайся как хошь!
Кулаки — так те просто саботировали государственные поставки и, имея товарные запасы, выжидали повышения рыночных цен, как правило, втрое (!). Город недоедал, а хлебом спекулировали.
В 10-е годы на среднего жителя Российской империи приходилась в день одна чайная ложечка сахара. Крестьянин же сахара не видел вовсе. В докладе Пятому съезду уполномоченных объединенных дворянских обществ 1909 года его автор В. Гурко говорил:
«Вывоз хлеба происходит не от достатка, а от нужды, происходит за счёт питания населения. Наш народ, как известно, вынужденный вегетарианец, то есть мяса почти никогда не видит».
Ещё раньше, накануне XX века, профессор А. Н. Энгельгардт в книге «Из деревни» задавался вполне резонным вопросом:
«Почему же русскому мужику должно оставаться только необходимое, чтобы кое-как упасти душу, почему же и ему, как американцу, не есть хоть в праздники ветчину, баранину, яблочные пироги? Нет, оказывается, что русскому мужику достаточно и чёрного ржаного хлеба, да ещё с сивцом, звонцом, костерем и всякой дрянью…»
В мирное время царская Россия вывозила много хлеба за счёт голодного брюха крестьянина, а не за счёт крупного товарного производства. Когда началась Первая мировая война, эта слабость русского сельского хозяйства проявилась очень быстро. И не большевики, а царское правительство 29 ноября 1916 года впервые ввело понятие «принудительная продразвёрстка», выпустив постановление «О развёрстке зерновых хлебов и фуража».
Причина была понятна! Того мужика, который, недоедая, кормил Европу и при этом — как-никак — кормил ещё и себя и свою семью, теперь надо было самого кормить за счёт государства. А необходимого числа крупных производителей хлеба в России не было. Всё это вполне определённо показал известный ещё в царской России экономист профессор Кондратьев — в своей книге «Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции».
Скажем, Кондратьев приводил данные о нормах душевого потребления злаковых (ими кормят, к слову, и скот, получая мясо и молоко) в разных странах за 1908–1912 годы… Бельгия потребляла 20,1 пуда пшеницы и ржи, Франция — 16,4; Германия — 15,3; Россия — 14,8 и Австро-Венгрия — 13,1 пуда. И из этих цифр Кондратьев делал очевидный вывод:
«Отмечая наличие избытка хлебов за покрытием внутренних потребностей их, мы одновременно должны подчеркнуть, что нормы потребления хлебов на душу в России относительно низки…
Мы видим, что норма потребления в России является после Австро-Венгрии самой низкой. Поэтому можно сказать, что избытки хлебов в России, товарность этих хлебов и развитие экспорта их базируется в общем на относительно низких нормах потребления широких масс населения…»
Итак, хлебный экспорт царя держался на недоедании мужика без всякой пользы для последнего, зато с большой выгодой для первого. Не было бы заплат на заду у Ивана да Марьи, и их августейший повелитель не смог бы обеспечить своей и великих князей любовнице, балерине «Малечке» Кшесинской, ни дворца, ни бриллиантовых гарнитуров.
Советская власть дала мужику землю и сытость! Во второй половине 20-х годов, при восстановлении дореволюционного производства зерна, его вывозилось в четыре-пять раз меньше, чем раньше.
В наследство же от столетий царизма у среднего крестьянина остался кругозор, не простирающийся дальше околицы его села. В обстановке тех лет это грозило не просто сохранением отсталости, а гибелью страны. Россия просто не смогла бы ни развиваться, ни защищаться.
* * *
НА РУБЕЖЕ 20–30-х годов Россия стояла накануне эпопеи индустриализации, драмы коллективизации и триумфов бурной культурной революции. Необходимо было одновременно создавать новую экономику и нового человека. И одно было невозможно без другого.
В стране быстро формировались новые отношения, коснувшиеся всех — снизу доверху и сверху донизу. Это проявлялось «по-крупному» — в публичных отчётах руководства страны о сделанном и намечаемом в виде материалов партийных съездов и конференций, материалов отраслевых всесоюзных конференций и т. п. Проявлялось и в якобы «мелочах», на самом деле становившихся серьёзной и волнующей приметой нового. Так, 25 июля 1929 года Сталин оставил запись в судовом журнале крейсера «Червона Украина»:
«Был на крейсере „Червона Украина“. Присутствовал на вечере самодеятельности.
Общее впечатление: замечательные люди, смелые, культурные товарищи, готовые на всё ради нашего общего дела.
Приятно иметь дело с такими товарищами. Приятно бороться с врагами в рядах таких бойцов…»
Эта запись была тут же опубликована в газете Черноморского флота «Красный Черноморец».
3 апреля 1930 года Сталин в «Правде» приветствует первых выпускников Промышленной академии:
«Выработка новых кадров социалистической промышленности из людей рабочего класса и вообще трудящихся, способных руководить предприятиями как общественно-политически, так и проиводственно-технически, — является первостепенной задачей момента.
Без выполнения этой задачи невозможно осуществить превращение СССР из страны отсталой в страну передовую, из страны аграрной в страну индустриальную, в страну электрификации и металла, в страну машин и тракторов…
<…>
Первый выпуск Промакадемии есть первая её стрела, пущенная в лагерь наших врагов, в лагерь производственной рутины и отсталости…»
А 18 июня 1930 года «Правда» опубликовала приветствие Сталина работникам сталинградского «Тракторостроя»:
«Привет и поздравления с победой рабочим и руководящему составу первого в СССР Краснознамённого тракторного гиганта. 50 тысяч тракторов, которые вы должны давать стране ежегодно, есть 50 тысяч снарядов, взрывающих старый буржуазный мир и прокладывающих дорогу новому, социалистическому укладу в деревне…»
Никогда и нигде до этого Высшая Власть не находила таких слов для тех, над кем она возвышалась. Впрочем, в Стране возникающего Советского Добра власть не возвышалась над народом, а находилась от него на расстоянии вытянутой руки — лишь после убийства Кирова Сталин вынужден был ограничить свои передвижения и отказаться от свободного хождения по улицам Москвы. Но через его кремлёвский кабинет ежедневно шёл поток самых разных людей. Это и была живая связь Власти и Массы.
А когда и где до этого Высшая Власть была так откровенна с народом? В момент жестокого кризиса капитализма и формирования «нового курса» Рузвельта — в 30-е годы — президент предпринял что-то вроде радиобесед с народом. Это были его знаменитые «Беседы у камелька»… Но тут буржуазный президент в критических для «золотой элиты» условиях всего лишь брал — в возможных для него пределах — пример как раз с большевиков, которые деловой разговор с народом сделали одним из принципов своей политики.
Впрочем, иной политики большевики и не могли проводить — иначе они не были бы большевиками!
4 февраля 1931 года на первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности Сталин произнёс свои знаменитые слова:
«Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут».
Об этом же он говорил на XVI съезде ВКП(б).
XVI съезд — это 1930 год, это съезд «развёрнутого наступления социализма по всему фронту». Треть XX века минус сто лет — это треть XIX века. Чуть ли не наполеоновская эпоха… Может, Сталин тут перебрал через край? Увы, это было именно так: даже на пике своего развития царская Россия катастрофически отставала от ведущих индустриальных держав по всем параметрам развития — качественным и количественным, даже в абсолютных цифрах. Не говоря уже о цифрах на душу населения. Некоторые промышленные показатели России в 1913 году оказывались на уровне показателей середины XIX века даже для относительно отсталой Австро-Венгрии. Скажем, в Австрии уже в 40-е годы XIX века промышленных рабочих было больше, чем в Российской империи в ее «пиковом» 1913 году.
Известный читателю Гурко докладывал дворянским уполномоченным:
«Все без исключения страны опередили нас в несколько десятков раз. Годовая производительность одного жителя составляла в России в 1904 г. всего 58 руб., в то время как в Соединённых Штатах она достигла за пятнадцать лет до того 346 рублей».
Вот так!
В 1913 году Россия занимала первое место в мире лишь по добыче торфа и была на втором месте в мире по производству (но отнюдь не потреблению!) свекловичного сахара, зерновых и льна.
Занимала Россия второе место в Европе по добыче нефти — до русской нефти иностранцы были охочи всегда и всемерно способствовали развитию нашей нефтяной промышленности. По всем же остальным позициям, как правило, — пятое место в мире, четвёртое — в Европе. По добыче угля мы были в Европе на пятом месте, по производству электроэнергии — на седьмом, электростали, паровозов, автомобилей, тракторов, комбайнов не производили вовсе.
В начале XX века расходы по народному просвещению на душу населения в России были в двенадцать раз меньше, чем в Англии, длина железных дорог на ту же душу — почти в пятнадцать раз меньше, чем в США. Причём российские железные дороги в отличие от европейских были сплошь однопутными, а два из трёх паровозов были построены до 1880 года, то есть не могли обеспечить ни приличного тягового усилия, ни путевой скорости.
И вот за десять лет СССР надо было пройти дистанцию в век!
За десять лет!
* * *
ЗЛОПЫХАТЕЛИ обвиняли Сталина и его соратников в «безумных темпах» индустриализации и коллективизации. Но темпы определялись простым расчётом.
Вот 1930 год с его сохой, крестьянством уровня прошлого века, с наукой — уже ушедшей от былой неприкаянности при царе, но ещё не ставшей крупной производительной силой, и с промышленностью, которая хотя и изготовилась к напряжению первой пятилетки, но пока сама не знала, на что она реально способна.
А вот — 1940 год. Этот год почти сразу после окончания Первой мировой войны трезвые аналитики — и буржуазные, и коммунистические — определяли как рубеж, с которого становился возможным новый крупнейший мировой конфликт. При этом уже Первая мировая война быстро превратилась в войну моторов, где нефть лилась даже более мощным потоком, чем людская кровь.
Итак, десять лет: 1930–1940 годы. За этот срок Советскому Союзу надо было пройти путь от сохи до танка «Т-34», штурмовика «Ил-2» и реактивной артиллерии.
А ещё надо было от подола рубахи вместо носового платка и пьяных загулов прийти к массовому владению техникой, к миллионам учёных, инженеров и техников, квалифицированных рабочих, агрономов, лётчиков, танкистов, моряков, авиамехаников, радистов, учителей, врачей, геологов и строителей…
И за десять лет — с 1930 по 1940 год Советский Союз прошёл путь от лапотной России до державы, способной выдержать и выдержавшей тяжелейшую внешнюю агрессию.
За десять лет была перестроена Россия, построены тысячи новых мощных предприятии, сельское хозяйство из полунатурального стало крупным товарным.
За десять лет!
Можно было сделать это, не опираясь на лучшее в людях? Ведь поощрить рублём сильного работника Советская власть тогда ещё в полной мере не могла — не так было много у неё этих рублей, да и немного на них тогда можно было купить!
Но в России уже вырастало поколение энтузиастов, да и среди зрелых граждан Страны Советов энтузиастов было немало — ведь именно они совершили Октябрьскую революцию, выиграли Гражданскую войну и не были намерены сдавать позиции в мирном строительстве России. Все духовно здоровые и честные люди в стране тогда бросали взгляд в будущее, зная, что будущее зависит теперь от них.
Но они же помнили и о прошлом… 12 декабря 1930 года Сталин написал резкое письмо поэту Демьяну Бедному — в ответ на его письмо от 8 декабря. Критика была товарищеской, но от этого ещё более жёсткой.
Сталин писал:
«…Вместо того, чтобы осмыслить <…> величайший в истории революции процесс и подняться на высоту задач певца передового пролетариата, ушли куда-то в лощину и <…> стали возглашать на весь мир, что Россия в прошлом представляла сосуд мерзости и запустения, что <…> „лень“ и „стремление сидеть на печке“ является чуть ли не национальной чертой русских вообще, а значит и — русских рабочих, которые, проделав Октябрьскую революцию, конечно, не перестали быть русскими. И это называется у Вас большевистской критикой! Нет, высокочтимый т. Демьян, это не большевистская критика, а клевета на наш народ, развенчание СССР…»
А далее Сталин цитировал ленинскую работу «О национальной гордости великороссов», которую, хотя бы краткой цитатой, нелишне вспомнить и нам:
«Чуждо ли нам, великорусским сознательным пролетариям, чувство национальной гордости? Конечно, нет! Мы любим свой язык и свою родину, мы больше всего работаем над тем, чтобы её трудящиеся массы <…> поднять до сознательной жизни…
Мы гордимся тем, что <…> великорусский рабочий класс создал в 1905 году могучую революционную партию масс… Мы помним, как полвека тому назад великорусский демократ Чернышевский, отдавая свою жизнь делу революции, сказал: „Жалкая нация, нация рабов, сверху донизу — все рабы“. Откровенные и прикровенные рабы — великороссы (рабы по отношению к царской монархии) не любят вспоминать об этих словах. А по-нашему, это были слова настоящей любви к родине, любви тоскующей вследствие отсутствия революционности в массах великорусского населения. Тогда её не было. Теперь её мало, но она уже есть. Мы полны чувства национальной гордости, ибо великорусская нация <…> тоже доказала, что она способна дать человечеству великие образцы борьбы за свободу и социализм…»
Сталин был сам человеком чести и дела, и поэтому он хорошо понимал — каким мощным средством в развитии России может и должна стать подлинная и массовая человеческая гордость. Между прочим, впервые в истории развития человечества!
Да, Сталин понимал… Говоря в декабре 1927 года на XV съезде об интеллигенции, Сталин сказал, что в сторону Советской власти начинает отходить прежде всего техническая интеллигенция, потому что её связь с реальным производством убеждает её в том, что
«…большевики ведут дело нашей страны вперёд, к лучшему», что «такие гигантские предприятия, как Волховстрой, Днепрострой, Свирьстрой, Туркестанская дорога, Волго-Дон, целый ряд новых заводов-гигантов, с судьбой которых связана судьба целых слоев технической интеллигенции, не могут пройти без известного благотворного влияния на эти слои…».
А далее Сталин говорил вот что:
«Это есть не только вопрос о куске хлеба для них. Это есть вместе с тем дело чести, дело творчества, естественно сближающее их с рабочим классом, с Советской властью. Я уже не говорю о сельской трудовой интеллигенции, особенно о сельском учительстве, которое давно повернулось в сторону Советской власти и которое не может не приветствовать развитие школьного дела в деревне».
Так, сообща, «верхи» новой России и её массы воспитывали друг в друге новую гордость за себя и за Россию. Она, эта гордость, уже впитывалась глубоко в натуру людей и становилась образом жизни для всех, кто не ныл, не злопыхательствовал, а строил…
Вот письмо Сталина находящемуся в отпуске Молотову от 5 декабря 1929 года:
«Молотштейну привет! Какого черта забрался как медведь в берлогу и молчишь? У нас дела идут пока неплохо. Сегодня решили увеличить неприкосновенный фонд продовольственных до 120 миллионов пудов. Подымаем нормы снабжения в промышленных городах вроде Иванова-Вознесенска, Харькова и т. п. О наших внешних делах должно быть уже известно тебе. Дела с Китаем должны пойти. Видно, здорово их попугали наши ребята из Дальневосточной (речь тут о конфликте на Китайской Восточной железной дороге, КВЖД. — С. К.). Только что получили от Чан Сюеляна телеграмму. Америку и Англию с Францией с их попыткой вмешательства довольно грубо отбрили. Мы не могли иначе поступить. Пусть знают большевиков. Думаю, китайские помещики тоже не забудут наших предметных уроков…»
Вот она — гордость вождя за страну, передававшаяся стране и возвращавшаяся к вождю.
Великие были времена!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.