ГЛАВА V ПОКОРЕНИЕ ЛАТИНОВ И КАМПАНЦЕВ РИМЛЯНАМИ.

ГЛАВА V

ПОКОРЕНИЕ ЛАТИНОВ И КАМПАНЦЕВ РИМЛЯНАМИ.

Великим делом царской эпохи было владычество Рима над Лациумом в форме гегемонии. Само собой понятно и, кроме того, подтверждается преданиями, что изменение римского государственного устройства не осталось без сильного влияния как на отношения римской общины к Лациуму, так и на внутреннее устройство самих латинских общин; о колебаниях, которые возбудила в римско-латинском союзе происшедшая в Риме революция, свидетельствует блещущая необыкновенно яркими красками легенда о победе при Регильском озере, которую будто бы одержал над латинами при помощи диоскуров диктатор или консул Авл Постумий (255? 258?) [499? 496? г.]; еще положительнее о том же свидетельствует возобновление вечного союза между Римом и Лациумом через посредство Спурия Кассия во время его вторичного консульства (261) [493 г.]. Но эти рассказы дают нам всего менее сведений именно о том, что всего важнее — о правовых отношениях новой римской республики к латинскому союзу; а все, что нам известно относительно этого из других источников, дошло до нас без хронологических указаний и может быть здесь рассказано только в той последовательности, которая кажется нам правдоподобной. Всякая гегемония мало-помалу переходит в господство только вследствие свойственного ей внутреннего тяготения, и римская гегемония над Лациумом не составляла исключения из этого общего правила.

Она была основана на полном равноправии римского государства, с одной стороны, и латинского союза — с другой; но именно этого равноправия нельзя было применять на практике, в особенности в военном деле и в разделе сделанных завоеваний, не уничтожая фактически самой гегемонии. По коренному смыслу союзной конституции, Риму и Лациуму было, вероятно, предоставлено право вести войны и заключать договоры с иностранными государствами, т. е. полная политическая самостоятельность; но когда союзу предстояла война, то и Рим и Лациум должны были выставлять военные силы в одинаковом размере: по установленному правилу каждая из двух сторон должна была выставлять армию в 8400 человек ¹²¹ и каждая поочередно должна была назначать главнокомандующего, который вслед за тем назначал по собственному выбору штаб-офицеров, т. е. начальников отрядов (tribuni militum). В случае победы как состоявшая из движимости добыча, так и завоеванная территория делились поровну между Римом и союзом, а если находили нужным построить на завоеванной территории крепости, то не только их гарнизоны и население составлялись частью из римских, частью из союзных переселенцев, но, кроме того, вновь основанная община принималась в латинский союз на правах суверенного союзного государства и получала место и голос в собрании его представителей. Если бы эти постановления в точности исполнялись, они уничтожили бы самую сущность гегемонии; даже в эпоху царей они могли иметь лишь ограниченное практическое значение, а во времена республики неизбежно должны были и формально измениться. Без сомнения, прежде всего союз лишался права вести войны и заключать договоры с иностранными государствами ¹²² ; право объявлять войну, заключать договоры и назначать военачальника перешло раз навсегда к Риму. Штаб-офицерами латинских войск должны были быть в древнейшую эпоху точно так же латины; позже ими стали если не исключительно, то по преимуществу римские граждане ¹²³ . Взамен этого от латинского союза не требовали, чтобы он выставлял более сильный контингент, чем тот, который выставляла римская община, и римский главнокомандующий был обязан не раздроблять латинский контингент, а оставлять присланные от каждой общины отряды нераздельными под командой назначенных общинами начальников ¹²⁴ . Право латинского союза на равную долю движимой добычи и завоеванной территории оставалось формально в силе; но на деле существенные выгоды от войны без сомнения уже издавна доставались ведущему государству. Даже при основании союзных крепостей или так называемых латинских колоний туда переселялись, по всей вероятности, большею частью и нередко исключительно римляне, и, хотя эти переселенцы превращались из римских граждан в членов союзной общины, все-таки в новой общине конечно сохранялась предпочтительная и опасная для союза привязанность к ее настоящей метрополии. Напротив того, права, обеспеченные союзными договорами за отдельными гражданами всякой союзной общины в каждом союзном городе, не были ограничены. Сюда принадлежали: полное равноправие в приобретении недвижимой и движимой собственности, в торговых и деловых сношениях, в заключении браков и составлении духовных завещаний, равно как неограниченная свобода переселений, так что лицо, пользовавшееся правами гражданина в одном из союзных городов, не только имело право переселяться во всякий другой город, но сверх того, считалось и там равноправным (miniceps), за исключением права быть избираемым в должности; оно имело свою долю участия во всех частных и политических правах и обязанностях и даже пользовалось, хотя и в ограниченном смысле, правом голоса по меньшей мере в общинных собраниях по округам ¹²⁵ . Так, по всей вероятности, установились в первые времена республики отношения римской общины к латинскому союзу, хотя и нет возможности с точностью указать, что в этих отношениях установилось в более раннюю пору и что было последствием пересмотра союзного договора в 261 г. [493 г.].

С несколько большею достоверностью можно считать за нововведение преобразование устройства отдельных общин латинского союза по образцу римской консулярной конституции и можно поставить его в связь с этой последней. Хотя различные общины и могли прийти к отмене царской власти независимо одна от другой, но одинаковое название новых годовых царей как в римских общинных учреждениях, так и в учреждениях других латинских общин, равно как широкое применение столь своеобразного коллегиального принципа ¹²⁶ очевидно указывают на внешнюю связь между этими явлениями; поэтому следует полагать, что по прошествии некоторого времени после изгнания Тарквиниев из Рима внутреннее устройство всех латинских общин преобразовалось по образцу консульского управления. Конечно, это приспособление латинских общинных учреждений к учреждениям первенствующего города могло совершиться и в более позднюю эпоху; однако весь ход событий позволяет предполагать, что, после того как римская знать достигла у себя дома отмены пожизненной царской власти, она вызвала такое же преобразование государственных учреждений в общинах латинского союза. В конце концов она ввела во всем Лациуме аристократическое управление, несмотря на серьезное, угрожавшее даже существованию римско-латинского союза сопротивление, которое она встретила частью со стороны изгнанных Тарквиниев, частью со стороны царских родов и преданных монархическому принципу политических партий в прочих латинских общинах. Относящееся к тому же времени широкое развитие этрусского могущества, непрерывные нашествия вейентов и экспедиция Порсены могли побудить латинскую нацию не уклоняться от однажды установленной формы объединения, т. е. от неизменного признания римского верховенства провести у себя в угоду Риму конституционную реформу, без сомнения уже различными путями подготовленную в недрах латинских общин, и даже, быть может, согласиться на расширение прав римской гегемонии.

Прочно объединенная нация оказалась способной не только со всех сторон оберегать свое могущество, но и расширять его. Что этруски очень недолго удерживали в своих руках верховенство над Лациумом и что там скоро было восстановлено то же положение, какое существовало во времена царей, уже было указано выше; но расширение римских границ в эту сторону произошло не раньше чем по прошествии с лишком ста лет после изгнания царей из Рима.

С сабинами, которые занимали центральную гористую местность от границ Умбрии до страны, лежащей между Тибром и Анио, и которые в эпоху возникновения Рима проникали с завоевательными целями даже до границ Лациума, римляне редко сталкивались, несмотря на то, что находились в непосредственном с ними соседстве. Что сабины принимали слабое участие в отчаянном сопротивлении своих восточных и южных соседей, ясно видно даже из летописных известий; но еще важнее то, что у них вовсе не встречалось укрепленных замков, которых было так много в стране вольсков. Этот факт, быть может, находился в связи с тем, что сабины, вероятно, именно в то время разлились по Нижней Италии; их манили туда удобства поселения на Тиферне и на Вольтурне, и потому они не принимали большого участия в борьбе, театром которой были страны к югу от Тибра.

Гораздо упорнее и продолжительнее было сопротивление со стороны эквов, которые жили к востоку от Рима вплоть до долин Турано и Сальто и, усевшись на северной окраине Фуцинского озера, сделались соседями сабинов и марсов ¹²⁷ и со стороны вольсков, которые жили к югу от поселившихся подле Ардеи рутулов и от достигавших Коры южных латинских поселений; они владели берегами почти вплоть до устьев Лириса и близлежащими островами, а внутри страны — всей полосой земли вдоль течения этой реки. Здесь нет надобности упоминать о ежегодно возобновлявшихся с этими двумя народами распрях, которые описаны в римской хронике так, что самый незначительный набег почти совсем не отличается от богатой последствиями войны, а историческая связь событий совершенно откладывается в сторону; достаточно будет указать на прочные результаты. Мы ясно замечаем, что римляне и латины прежде всего старались отделить эквов от вольсков и овладеть их коммуникационными линиями; при этом латины стали сталкиваться с вольсками и даже селиться вперемежку с ними прежде всего в той местности, которая лежит между южным склоном Альбанских гор, горами вольсков и Помптинскими болотами ¹²⁸ . В этой местности латины впервые переступили за границу своих владений и там впервые основали на чужой территории союзные крепости, или так называемые латинские колонии, на равнине Велитры (как полагают около 260 г. [494 г.]), находившиеся у самого подножья Альбанских гор, Суэссу — в помптинской низменности, а среди гор — Норбу (как полагают в 262 г. [492 г.]) и Сигнию (как уверяют, еще более прежнего укрепленную в 259 г. [495 г.]); эти две последние крепости стояли на соединительном пути между страною эквов и страною вольсков. Цель была еще полнее достигнута присоединением герников к римско-латинскому союзу (268) [486 г.], поставившим вольсков в совершенно изолированное положение и доставившим союзу передовой оплот против живших на юге и на востоке сабельских племен; отсюда понятно, почему этому маленькому народу было предоставлено полное равенство с римлянами и с латинами как на совещаниях о государственных делах, так и в дележе добычи. Более слабые эквы были с тех пор менее опасны; достаточно было от времени до времени предпринимать против них хищнические набеги. И рутулы, жившие на прибрежной равнине к югу от Лациума, были рано покорены; их город Ардея был превращен в латинскую колонию еще в 312 г. [442 г.] ¹²⁹ Более серьезное сопротивление оказали вольски. Первым замечательным успехом римлян после упомянутых ранее было очень странное основание в 361 г. [393 г.] города Цирцеи. С этим городом — пока еще были свободны Анций и Таррацина — Лациум мог иметь сообщения только водой. Чтобы овладеть Анцием, делались неоднократные попытки, и одна из них временно удалась в 287 г. [467 г.]; но в 295 г. [459 г.] город снова освободился, и только после сожжения Рима галлами удалось римлянам, после упорной тринадцатилетней войны (365—377) [389—377 гг.], решительно утвердить свое владычество над областями Анцийской и Помптинской. Латинская колония была поселена в 369 г. [385 г.] неподалеку от Анция, в Сатрике, и, вероятно, вскоре после того в самом Анцине и в Таррацине ¹³⁰ ; обладание Помптинской областью было упрочено постройкой крепости Сетии в 372 г. [382 г.], сильнее укрепленной в 375 г. [379 г.], а в 371 [383 г.] и в следующих годах эта область была разделена на пахотные участки и на гражданские округа. Хотя с тех пор вольски иногда и бунтовали, но уже более не вели с Римом войны.

Но чем успешнее действовал союз римлян, латинов и герников против этрусков, эквов, вольсков и рутулов, тем более исчезало в его среде единодушие. Причина этого заключалась частью в усилении римской гегемонии, которая в силу внутренней необходимости развивалась из самого хода событий, но оттого не была менее обременительна для Лациума, частью в разных возмутительных несправедливостях со стороны господствовавшей общины. Сюда следует отнести главным образом позорное третейское решение в Ардее в 308 г. [446 г.] спора между жителями Ариций и рутулами: будучи приглашены постановить примирительное решение о спорной между этими двумя общинами пограничной области, римляне завладели этой областью, а когда в Ардее возникли по поводу такого решения внутренние раздоры — народ хотел примкнуть к вольскам, а знать держала сторону римлян, — Рим еще более позорным образом воспользовался этими распрями, для того чтобы прислать в богатый город ранее нами упомянутых римских колонистов, между которыми разделил земли приверженцев антиримской партии (312) [442 г.]. Но главной причиной внутреннего разложения союза было торжество над общими врагами; снисхождениям, с одной стороны, и покорности, с другой, настал конец с той минуты, как обе стороны перестали нуждаться одна в другой. Ближайшими поводами для открытого разрыва между латинами и герниками, с одной стороны, и римлянами, с другой — послужили частью взятие Рима кельтами и происшедшее отсюда его временное ослабление, частью окончательное занятие и раздел Помптинской области; бывшие союзники скоро взялись за оружие друг против друга. Еще ранее того множество латинских добровольцев принимало участие в последнем отчаянном сопротивлении жителей Анция; теперь пришлось вооруженной силой покорять самые значительные из латинских городов: Ланувий (371) [383 г.], Пренесте (372—374, 400) [382—380, 354 гг.], Тускул (373) [381 г.], Тибур (394, 400) [360, 354 гг.] и даже некоторые из крепостей, построенных римско-латинским союзом в стране вольсков, как например Велитры и Цирцеи; даже тибуртинцы не постыдились действовать против Рима заодно с вновь вторгнувшимися толпами галлов. Впрочем, дело не дошло до общего восстания, и Рим без большого труда справился с отдельными городами; Тускул даже был принужден (373) [381 г.] отказаться от своей политической независимости и вступить в римский гражданский союз в качестве подчиненной общины (civitas sine suffragio); он сохранил свои городские стены и до некоторой степени ограниченное самоуправление и вследствие того — своих собственных должностных лиц и свое собственное собрание граждан, но зато его граждане были лишены права активного и пассивного участия в выборах в Риме — это был первый пример того, что гражданское население целого города было включено в состав римской общинной организации в качестве подчиненной общины. Более серьезна была борьба с герниками (392—396) [362—358 гг.], во время которой пал первый, назначенный из плебеев, консулярный главнокомандующий Луций Генуций; но и из этой войны римляне вышли победителями.

Кризис окончился тем, что в 396 г. [358 г.] были возобновлены договоры между Римом и союзами латинов и герников. Их содержание нам неизвестно в точности, но по всему видно, что оба союза снова подчинились римской гегемонии и, вероятно, на более тяжелых против прежнего условиях. Состоявшееся в том же году учреждение в Помптинской области двух новых гражданских округов ясно доказывает, как быстро расширялось римское владычество.

С этой переменой во взаимных отношениях между Римом и Лациумом, очевидно, находится в связи состоявшееся в 370 г. [384 г.] окончательное определение состава латинского союза ¹³¹ , хотя и нельзя с уверенностью решить, было ли оно последствием или — что более правдоподобно — причиной только что описанного восстания Лациума против Рима. По существовавшему до того времени порядку всякий основанный Римом и Лациумом суверенный город вступал в число общин, имевших право участвовать в союзном празднестве и в союзном сейме; напротив того, всякая община, включенная в состав какого-либо другого города и, стало быть, лишившаяся самостоятельного государственного значения, исключалась из числа членов союза. Но при этом оставалась по латинскому обыкновению неизменной раз установленная цифра тридцати союзных общин, так что между участвовавшими в союзе городами число имевших право голоса никогда не было ни более ни менее тридцати, и этого права были лишены те общины, которые позже других вступили в союз или которые были отодвинуты на задний план по причине их незначительности или вследствие совершенных ими проступков. Затем состав союза установился в 370 г. [384 г.] следующим образом. Из числа старинных латинских поселений (кроме нескольких или бесследно исчезнувших или неизвестно где находившихся) еще пользовались автономией и имели право голоса: между Тибром и Анио — Номент, между Анио и Альбанскими горами — Тибур, Габин, Скапция, Лабики ¹³² , Педум и Пренесте, подле Альбанских гор — Корбио, Тускул, Бовиллы, Ариция, Кориоли и Ланувий, в горах вольсков — Кора, на прилегавшей к берегу моря равнине — Лаврент. Сюда же принадлежали колонии, основанные Римом и латинским союзом: в бывшей области рутулов Ардея и в области вольсков Сатрик, Велитры, Норба, Сигния, Сетия и Цирцеи. Сверх того, право участия в латинском празднестве без права голоса принадлежало семнадцати другим поселениям, названия которых неизвестны в точности. С тех пор латинский союз неизменно состоял из сорока семи членов, из которых тридцать имели право голоса, так что позднее основанные латинские общины, как например Сутрий, Непете Анций, Таррацина, Калес, не были включены в это число, а впоследствии лишенные автономии латинские общины, как например Тускул и Ланувий, не были из него исключены.

С этим окончательным определением состава союза находится в связи и определение географических размеров Лациума. Пока доступ в латинский союз еще оставался открытым, и границы Лациума раздвигались вместе с основанием новых союзных городов; но позднейшие латинские колонии, не получившие права участвовать в альбанском празднестве, и географически не считались составными частями Лациума; поэтому к составу территории Лациума причислялись Ардея и Цирцеи, но не Сутрий и не Таррацина. Но, кроме того, основанные после 370 г. [384 г.] и наделенные латинским правом поселения были еще обособлены одно от другого в частноправовом отношении. Их гражданам дозволялось вступать в торговые и, вероятно, также в брачные отношения с гражданами Рима (commercium и conubium), но не с жителями остальных латинских общин, так что, например, гражданин Сутрий мог приобрести в полную собственность землю в Риме, но не мог ее приобрести в Пренесте, и мог прижить законных детей с римлянкой, но не с уроженкой Тибура ¹³³ . Кроме того, внутри союза до тех пор допускалась довольно широкая свобода: так, например, шесть старинных латинских общин Ариция, Тускул, Тибур, Ланувий, Кора и Лаврент и две новых латинских общины Ардея и Суэсса Помеция сообща основали святилище арицийской Дианы. Конечно, не было простой случайностью, что впоследствии уже не встречается ни один пример подобного союза, грозившего опасностью римской гегемонии. К той же эпохе следует отнести дальнейшее преобразование латинских общинных учреждений и их полное уподобление римским учреждениям; так например, мы находим в составе латинской магистратуры наряду с двумя преторами и двух эдилов, заведовавших рыночною и уличною полицией с относящимися сюда отправлениями правосудия; такая же организация городской полиции была введена одновременно во всех союзных общинах и притом, очевидно, по настоянию руководящей общины, но, конечно, не ранее состоявшегося в 387 г. [367 г.] учреждения в Риме курульных эдилов, а по всей вероятности — почти в то же время. Это нововведение, без сомнения, составляло лишь одно звено в длинном ряду мероприятий, с помощью которых организация союзных общин ставилась под римскую опеку и преобразовывалась в полицейско-аристократическом духе. После падения города Вейи и завоевания Помптинской области Рим, очевидно, уже чувствовал себя достаточно сильным, для того чтобы крепче затянуть узы гегемонии и чтобы поставить все латинские города в такое зависимое от себя положение, которое фактически обращало их в полное подданство. В это время (406) [348 г.] карфагеняне обязались, по заключенному с Римом торговому договору, не причинять никакого вреда тем латинам, которые были покорны Риму, а именно приморским городам Ардее, Анцию, Цирцеям, Таррацине; но если бы какой-либо из латинских городов отложился от римского союза, то финикийцы имели право напасть на него, а в случае если бы завладели им, должны были не разрушать его, а передать римлянам. Отсюда видно, какими цепями римская община привязывала к себе города, находившиеся под ее покровительством, и какое наказание навлекал на себя тот из этих городов, который осмелился бы выйти из-под опеки своих соотечественников. Хотя в ту пору если не союз герников, то по меньшей мере союз латинов еще сохранял свое формально признанное право на третью часть военной добычи и кое-какие другие остатки прежнего равноправия, однако тем, что было им утрачено, уже достаточно объясняется неприязнь, которую питали в то время латины к Риму. Не только повсюду, где Рим вел войны, многочисленные латинские добровольцы сражались под чужими знаменами против своей верховной общины, но латинское союзное собрание даже постановило в 405 г. [349 г.] не доставлять римлянам подкреплений. Судя по всем признакам, следовало в недалеком будущем ожидать нового восстания всего латинского союза, а между тем в то же время возникла опасность столкновения с другой италийской нацией, которая была в состоянии бороться со всеми соединенными силами латинского племени. После того как были побеждены северные вольски, римляне уже не встречали на юге никакого серьезного противника; их легионы неудержимо приближались к берегам Лириса. В 397 г. [357 г.] они с успехом боролись с привернатами, а в 409 г. [345 г.] заняли на верхнем Лирисе Сору. Таким образом, римские армии уже стояли у границы самнитов, а дружественный союз, который был заключен в 400 г. [354 г.] между этими двумя самыми храбрыми и самыми могущественными из италийских народов, был верным предвестником приближавшейся борьбы из-за преобладания в Италии — борьбы, которая была особенно опасной при происходившем внутри латинской нации кризисе.

В то время как Тарквинии были изгнаны из Рима, самнитская нация без сомнения уже давно владела той гористой страной, которая возвышается между равнинами Апулии и Кампании, господствуя над ними обеими; расширению владычества самнитов препятствовали, с одной стороны, давний (именно к этому времени относится могущество и процветание города Арпи), с другой стороны, греки и этруски. Но упадок этрусского могущества в конце III века [450 г.] и упадок греческих колоний в течение IV века [450—350 гг.] открыли им свободный выход на запад и на юг; тогда толпы самнитов потянулись одни вслед за другими и не только достигли морей, омывающих южные берега Италии, но даже проникли за эти моря. Они сначала появились на той лежащей подле залива равнине, с которой было связано имя кампанцев с начала IV века; жившие там этруски были подавлены, а греки были оттеснены; у первых самниты отняли Капую (330) [424 г.], у вторых Кумы (334) [420 г.]. Около того же времени или, быть может, еще ранее появились в Великой Греции луканцы, которые были заняты в начале четвертого столетия борьбой с теринеями и с туринцами и задолго до 364 г. [390 г.] утвердились в греческом Лаосе. В эту пору их армия состояла из 30 тысяч пехотинцев и 4 тысяч всадников. В конце IV века в первый раз упоминается особый союз бреттиев ¹³⁴ , которые отделились от луканцев не так, как обыкновенно отделялись сабельские племена — не в качестве колонии, а вследствие войны, и затем смешались с разными иноземными народами. Жившие в нижней Италии греки, понятно, старались оградить себя от этого нашествия варваров; ахейский городской союз был восстановлен в 361 г. [393 г.], и было условлено, что, когда какой-нибудь из союзных городов подвергнется нападению луканцев, все остальные должны прийти к нему на помощь, а начальники тех вспомогательных отрядов, которые не придут на помощь, будут наказаны смертью. Но и дружные усилия Великой Греции оказались бесплодными, потому что владетель Сиракуз Дионисий Старший стал действовать заодно с италиками против своих соотечественников. Между тем как Дионисий отнимал у великогреческого флота господство на италийских морях, италики занимали или разрушали греческие города один вслед за другим; в невероятно короткое время целый ряд цветущих городов был частью разрушен, частью опустошен. Только немногим греческим поселениям, как например Неаполю, с трудом удалось сохранить свое существование и свою национальность — и не столько силою оружия, сколько путем договоров; независимым и могущественным остался только Тарент, который устоял благодаря своему удаленному положению и благодаря тому, что вследствие непрерывной борьбы с мессапами постоянно держал свои военные силы наготове; однако и этот город должен был постоянно бороться с луканцами, чтобы сохранить свое существование, и был вынужден искать союзников и наемных солдат в своем греческом отечестве. Около того времени, когда Вейи и Помптинская равнина подпали под власть римлян, толпы самнитов уже овладели всей нижней Италией, за исключением немногих разбросанных греческих колоний и апулийско-мессапского побережья. Из составленного около 418 г. [336 г.] греческого описания берегов видно, что собственно самниты с их «пятью» языками жили от моря до моря; у Тирренского моря жили рядом с ними к северу кампанцы, а к югу луканцы, к которым причислялись как в этом случае, так и большей частью бреттии и которые уже занимали весь берег от Пестума на берегу Тирренского моря до Турий на берегу Ионийского моря. Если сравнить то, чего достигла каждая из двух великих италийских наций — латинская и самнитская, — прежде чем они столкнулись между собою, то завоевания самнитов покажутся гораздо более обширными и более блестящими, нежели завоевания римлян. Но характер тех и других завоеваний был неодинаков. Из прочного городского центра, каким был Рим для Лациума, владычество этого племени медленно распространяется во все стороны, хотя и не в очень широких границах, но всюду прочно утверждаясь или путем основания укрепленных городов по римскому образцу с зависимыми союзными учреждениями или путем романизации завоеванных стран. Иначе велось дело в Самниуме. Там не было никакой верховной общины и потому не было никакой завоевательной политики. Между тем как для Рима завоевание областей Вейентской и Помптинской было действительным расширением его могущества, Самниум скорее ослабел, чем окреп, вследствие возникновения кампанских городов и образования союзов луканского и бреттийского. Это случилось потому, что каждый отряд переселенцев, искавший и нашедший новые места для поселения, жил потом своей самостоятельной жизнью. Толпы самнитов расходятся по чрезмерно широкому пространству, на котором даже вовсе не стараются прочно утвердиться; хотя самые большие греческие города — Тарент, Турии, Кротон, Метапонт, Гераклея, Регион, Неаполь — ослабели и даже нередко утрачивали свою независимость, но все еще существовали; греки были терпимы даже на равнинах и в мелких городках; так, например, Кумы, Посидония, Лаос, Гиппонион оставались греческими городами и под самнитским владычеством, как о том свидетельствуют вышеупомянутое описание берегов и монеты. Таким путем образовались смешанные племена; так, например, двуязычные бреттии приняли в свою среду кроме самнитского элемента также греческий и даже остатки древних аборигенов; в Лукании и Кампании также происходили подобные смешения племен, но в менее значительных размерах. Опасных чар эллинской культуры не могла избежать и самнитская нация, по крайней мере в Кампании, где Неаполь с ранних пор завел дружеские сношения с пришельцами и где само небо гуманизировало варваров. Хотя Нола, Нуцерия, Теан имели чисто самнитское население, тем не менее они усвоили греческие нравы и греческое городское устройство; впрочем, их туземное устройство округов действительно не могло бы сжиться с новыми условиями существования. Самнитские города в Кампании начали чеканить монету частью с греческими надписями; благодаря торговле и земледелию Капуя сделалась по величине вторым городом Италии, а по роскоши и богатству — первым. Глубокая нравственная испорченность, которою этот город превосходил, по свидетельству древних, все другие италийские города, сказалась главным образом в двух нововведениях, достигших процветания прежде всего в Капуе, — в наборе наемных солдат и в устройстве гладиаторских игр. Вербовщики нигде не находили такого прилива добровольцев, как в этой метрополии безнравственной цивилизации; между тем как сама Капуя не была в состоянии обороняться от нападения самнитов, способная носить оружие молодежь Кампании массами стремилась в Сицилию под предводительством ею самою выбранных кондотьеров. Какое глубокое влияние имели на судьбы Италии эти походы ландскнехтов, будет объяснено впоследствии; они характеризуют нравы кампанцев так же хорошо, как и гладиаторские игры, также обязанные Капуе если не своим происхождением, то своим развитием. Там даже на званых обедах появлялись пары гладиаторов, и число этих пар соразмерялось с рангом гостей. Эта нравственная испорченность самого важного из самнитских городов, без сомнения находившаяся в тесной связи с уцелевшим влиянием этрусских нравов, грозила большой опасностью для всей нации; хотя кампанская знать и умела соединять с самым глубоким нравственным упадком рыцарскую храбрость и высокое умственное развитие, она все-таки никогда не могла сделаться для всей нации тем же, чем была римская знать для латинов. Влиянию эллинов подчинялись не одни кампанцы, но также — хотя и не в такой сильной степени — луканцы и бреттии. Производившиеся во всех этих странах раскопки гробниц вскрывают, как греческое искусство соединялось там с варварской роскошью; богатые золотые и янтарные украшения и покрытая роскошною живописью утварь, которые мы находим теперь в жилищах мертвых, заставляют нас догадываться, как далеко там уклонились от старых отцовских нравов. Другие указания сохранились в письменности: принесенная с севера древненациональная письменность была отброшена луканцами и бреттиями и заменена греческой, между тем как в Кампании национальный алфавит и даже национальный язык самостоятельно развивались под греческим влиянием, благодаря которому достигли большей чистоты и изящества. Встречаются даже отдельные следы влияния греческой философии. Только собственно страна самнитов осталась не затронутой этими нововведениями, которые хотя и были в иных отношениях изящны и естественны, однако все более и более ослабляли и без того уже непрочные узы национального единства. Влияние эллинских нравов произвело глубокий разлад в среде самнитского племени. Жившие в Кампании благовоспитанные «эллинофилы» привыкли подобно самим эллинам бояться живших в горах более грубых племен, которые со своей стороны беспрестанно вторгались в Кампанию и тревожили ее выродившихся древнейших поселенцев. Рим был замкнутым государством, имевшим в своем распоряжении военные силы всего Лациума; его подданные хотя и роптали, но повиновались. Самнитское племя было рассеяно и раздроблено, хотя образовавшийся в собственно Самниуме союз и сохранил незапятнанными нравы и мужество предков, но именно вследствие того он находился в полном разладе с остальными самнитскими племенами и общинами.

В действительности именно этот разлад между самнитами, жившими на равнинах, и самнитами, жившими в горах, и привлек римлян на ту сторону Лириса.

Жившие в Теане сидицины и жившие в Капуе кампанцы стали искать у римлян защиты против своих собственных соотечественников, беспрестанно разорявших край новыми нашествиями и грозивших прочно в нем утвердиться (411) [343 г.]. Когда в просимом союзе было отказано, кампанские послы предложили подчинить свой город римскому верховенству, а римляне не устояли против такого соблазна. Римские послы отправились к самнитам с извещением о новом приобретении и с требованием не посягать на территорию дружественной державы. Мы не в состоянии описать весь ход этих событий во всех их подробностях ¹³⁵ ; мы только видим, что вследствие ли войны или без всяких предварительных военных действий между Римом и Самниумом состоялось соглашение, в силу которого римлянам было предоставлено право распоряжаться в Капуе, самнитам — в Теане, вольскам — на верхнем Лирисе. Уступчивость самнитов объясняется тем, что именно в то время тарентинцы напрягали все свои усилия, чтобы избавиться от своих сабельских соседей; но и римляне имели серьезное основание торопиться с заключением миролюбивой сделки с самнитами, так как предстоявший переход в римское владение одного округа, лежавшего у южной границы Лациума, превратил в открытое восстание ту неприязнь, которую уже давно питали латины к Риму. Все коренные латинские города и даже принятые в римский гражданский союз тускуланцы — за исключением одних лаврентинцев — взялись за оружие против Рима; напротив того, из колоний, основанных вне границ Лациума, приняли участие в восстании только старинные города вольсков — Велитры, Анций и Таррацина. Капуанцы, несмотря на добровольно заявленную ими незадолго перед тем готовность подчиниться Риму, воспользовались этим удобным случаем, чтобы снова освободиться от римского владычества; эта община стала действовать заодно с латинским союзом, несмотря на сопротивление знати, не желавшей нарушать заключенного с Римом договора, — и это совершенно понятно; напротив того, еще сохранившие свою независимость вольские города, как например Фунди и Формии, равно как племя герников, не приняли подобно кампанской аристократии участия в этом восстании. Положение римлян было трудное: их легионы, перешедшие через Лирис и занявшие Кампанию, были отрезаны от своего отечества восстанием латинов, и только победа могла их спасти от гибели. Подле Трифана (между Минтурнами, Суэссой и Синуэссой) произошло решительное сражение (414) [340 г.]: консул Тит Манлий Империоз Торкват одержал решительную победу над соединенными силами латинов и кампанцев. Те отдельные города, которые еще оказывали сопротивление, были в течение двух следующих лет или взяты приступом, или сдались на капитуляцию, и вся страна была приведена в покорность.

Последствием этой победы было упразднение латинского союза. Он превратился из самостоятельного политического союза просто в религиозно-праздничную ассоциацию; исстари установленные права союза на максимум набора войск и на долю в военной добыче сами собою исчезли, а если нечто похожее на них и встречалось впоследствии, то они уже носили на себе отпечаток оказанной милости. Взамен договора между Римом, с одной стороны, и латинским союзом, с другой, заключались в лучших случаях вечные союзные договоры между Римом и отдельными союзными городами. К заключению таких договоров были допущены из древнелатинских поселений кроме Лаврента также Тибур и Пренесте, которые, впрочем, были принуждены уступить Риму часть своей территории. Такое же право было предоставлено основанным вне Лациума общинам с латинским правом, если только они не принимали участия в войне. Таким образом, на всю латинскую нацию был распространен принцип изолирования одних общин от других, который был уже ранее того применен к поселениям, основанным после 370 г. [384 г.] В других отношениях отдельные поселения сохранили свои права и свою автономию. Все остальные древнелатинские общины, равно как отпавшие колонии, утратили свою самостоятельность и вступили в той или другой форме в римский гражданский союз. Два самых важных приморских города — Анций (416) [338 г.] и Таррацина (425) [329 г.] — были заняты, по примеру Остии, римскими полноправными гражданами, и каждый из них сохранил только узко коммунальную автономию: у бывших граждан была большею частью отнята их земельная собственность в пользу римских колонистов, а в той мере, в какой они сохранили эту собственность, они также были приняты в союз полноправных граждан. Ланувий, Ариция, Номент, Пед сделались римскими гражданскими общинами с общинным самоуправлением по образцу Тускула. Городские стены Велитр были срыты, все члены сената были изгнаны и поселены без права выезда в римской Этрурии, а самый город в качестве подвластной общины, вероятно, получил организацию по церитскому праву. Одна часть вновь приобретенных пахотных полей, как например земли велитернских сенаторов, была разделена между римскими гражданами; с этими отдельными раздачами земель находится в связи учреждение двух новых гражданских округов, состоявшееся в 422 г. [332 г.] Как глубоко сознавали в Риме громадную важность достигнутого успеха, видно из того, что на римской площади была поставлена колонна в честь победоносного консула 416 г. [338 г.], Гая Мения, и что стоявшая на той же площади ораторская трибуна была украшена корабельными носами, снятыми с тех анциатских галер, которые были найдены негодными к употреблению. Точно таким же образом было введено и упрочено римское владычество в стране южных вольсков и в Кампании. Фунди, Формии, Капуя, Кумы и несколько других менее важных городов обратились в зависимые от Рима общины с правом самоуправления, а для того чтобы упрочить обладание самым важным из этих городов — Капуей, был искусственным образом усилен разлад между аристократией и народом, было преобразовано в римских интересах общинное устройство и ежегодно отправлялись в Кампанию римские должностные лица для контроля городского управления. Так же было поступлено через несколько лет после того с вольским городом Приверном; на долю его граждан выпала та честь, что, воспользовавшись содействием отважного фундинского партизана Витрувия Вакка, они вели последнюю борьбу за свободу своей страны; эта борьба кончилась тем, что город был взят приступом (425) [329 г.], а Вакк был казнен в римской тюрьме. С целью скорее населить эти страны настоящими римлянами, раздавались римским гражданам из приобретенных войной земель, в особенности в областях Привернской и Фалернской, полевые наделы в таком большом числе, что уже по прошествии нескольких лет (436) [318 г.] и там можно было учредить два новых гражданских округа. Обладание вновь приобретенной территорией было окончательно обеспечено постройкой двух крепостей на правах латинских колоний. То были: Калес (420) [334 г.], построенный на кампанской равнине, откуда можно было наблюдать за Теаном и Капуей, и Фрегеллы (426) [328 г.], господствовавшие над переправой через Лирис. Обе колонии были необычайно сильны и скоро достигли цветущего положения, несмотря на то, что сидицины старались воспрепятствовать основанию Калеса, а самниты — основанию Фрегелл. И в Соре был поставлен римский гарнизон, против чего основательно, но тщетно протестовали самниты, которым этот округ был уступлен по договору. Рим неуклонно шел к своей цели, обнаруживая свою энергичную и честолюбивую политику не столько на полях сражения, сколько в уменье прочно утверждать свое владычество над завоеванными странами, которые он опутывал неразрывною сетью и политических, и военных мероприятий. Понятно, что самниты с неудовольствием смотрели на опасное для них расширение римского владычества; но хотя они старались создавать для римлян препятствия, они пропустили то время, когда могли бы при надлежащей энергии остановить римлян на пути к новым завоеваниям. Они, как кажется, заняли по договору с Римом Теан и сильно там укрепились; это видно из того, что Теан прежде искал в Капуе и в Риме защиты против Самниума, а в позднейших войнах он служил для самнитов оплотом с западной стороны. Но на верхнем Лирисе, несмотря на то, что они предпринимали там опустошительные набеги, они не спешили прочно утвердиться. Так, например, разрушив вольский город Фрегеллы, они этим только облегчили основание там только что упомянутой римской колонии, а два других вольских города — Фабратерия (Ceccano) и Лука (неизвестно, где находившаяся) — были так ими напуганы, что последовали примеру Капуи и добровольно отдались (424) [330 г.] во власть римлян. Самнитский союз тогда только оказал римлянам серьезное сопротивление, когда завоевание ими Кампании сделалось совершившимся фактом; причину этого следует искать частью в распрях, происходивших именно в ту пору между самнитской нацией и италийскими эллинами, частью также в вялой и непоследовательной политике союза.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.