Контрудар поставленной задачи не достиг, его следует продолжить

Контрудар поставленной задачи не достиг, его следует продолжить

День 12 июля ни одной из противоборствующих сторон не принёс желаемого результата. Командованию Воронежского фронта удалось удержать соединения группы армий «Юг» в системе трёх армейских оборонительных рубежей. Все попытки неприятеля допрорвать тыловой рубеж и выйти на оперативный простор, так же как и окружить часть войск 69-й А силами 2-го тк СС и 3-го тк, успеха не имели.

Был полностью сорван план Гота по уничтожению советских подвижных резервов и части сил 69-й А. Корпус Хауссера силами мд СС «Мертвая голова» хотя и несколько расширил плацдарм на правом берегу Псёла, но выполнить главную задачу: выровнять фронт всех дивизий и, прорвав оборону 5-й гв. А на всю глубину, овладеть важным узлом дорог — ст. Прохоровка, не смог. «Лейбштандарт» была вынуждена даже отойти от окраин станции на несколько километров. Практически топталась на месте и «Дас Райх». Хотя ее части овладели х. Сторожевое, выйти к Прохоровке с юга через Правороть и помочь соседям её войска не смогли.

По-прежнему серьезной опасности подвергался левый фланг 4-й ТА. Уже сосредоточенные перед третьим армейским рубежом для удара в направлении Обояни, 3-я тд и «Великая Германия» вновь экстренно развернулись в излучину Пены и увязли там в тяжелых боях в районе ур. Толстое — Березовка. В то же время 11 — я тд не только не перешла, как планировалось, в наступление, но и была вынуждена под давлением советских войск несколько отойти с прежнего рубежа. С целью обезопасить растянутое левое крыло армии Гота Манштейн сосредоточил все имеющиеся силы на западном и северо-западном направлениях, то есть всё на том же втором оборонительном рубеже.

Хотя и не малыми усилиями, но советскому командованию всё же удалось остановить наступление АГ «Кемпф» прорыва обороны 69-й А и оперативно взять ситуацию контроль. Таким образом, если рассматривать 12 июля на фоне всей оборонительной операции фронта, то этот день имел положительное влияние на дальнейший её ход.

Однако нельзя сказать, что в этот день советская сторона праздновала победу, в чём долгое время пытались убедить весь мир и себя советские историки. Скорее наоборот, 12 июля, был самым трагичным и, по сути, неудачным днём не только оборонительной операции Воронежского фронта, но и Курской битвы в целом.

Главную задачу — разгромить вражескую группировку, вклинившуюся в оборону фронта, и перехватить инициативу — решить не удалось. Мало того, разработанный советским командованием план фронтового контрудара оказался неудачным, так как к его началу он уже не соответствовал изменившейся оперативной обстановке, а возможности войск — поставленным задачам. 5-я гв. А и 5-я гв. ТА коренным образом переломить ситуацию не смогли. При этом войска их ударных соединений были обескровлены за несколько часов и на отдельных участках они даже оставили занимаемые позиции. И хотя по сей день идут споры о количестве подбитых и сожжённых танков в армии П. А. Ротмистрова и корпусе Хауссера, очевидно, что потери гвардейской армии оказались больше, чем у эсэсовцев. Это неопровержимый факт. Кстати, П. А. Ротмистров сам публично признавал, что его войска не выполнили поставленную задачу и при этом понесли большие потери. В сборнике «Курская битва», вышедшем ещё в 1970 г., он писал:

«…входе его (контрудара 12 июля. — В.3.) на одних участках несколько продвинулись соединения 5-й гвардейской танковой армии, на других — вражеские дивизии. В течение дня обе стороны понесли серьёзные потери, примерно по 300 танков…

…следует заметить, что 5-я гвардейская танковая, перед которой была поставлена задача — выйти 12 июля в район Яковлево, Покровка, этой задачи не выполнила. Причин этого было немало»[522].

Даже если отнести высказывание командарма о выходе из строя трёх сотен танков не к одному вражескому соединению (2-му тк СС), а к двум, против которых действовали его войска (2-му тк СС и 3-му тк), всё равно эта цифра не соответствует действительности. Потери ГА «Юг», в том числе корпусов Хауссера и Брейта, в этот день не были значительными, все соединения 4-й ТА и АГ «Кемпф» сохранили боеспособность. Так, 2-й тк СС перед началом контрудара располагал 294 танками и штурмовыми орудиями, а утром 13 июля, за счёт восстановленных боевых машин, его численность достигла 251 единицы.

Главной ошибкой советского командования было принятие решения о фронтальном ударе двумя танковыми и двумя стреловыми корпусами 5-й гв. ТА и 5-й гв. А в районе ст. Прохоровка не по флангам, а в лоб наиболее сильному на тот момент вражескому соединению, которое перешло к обороне. Из-за этого непродуманного шага неприятель нанёс им большой урон. Причём, и это существенно, на направлении главного удара войск А. С. Жадова и П. А Ротмистрова не только не удалось решить задачу контрудара (разгромить противника), но и добиться: обычных целей, которые ставились перед войсками фронта ежедневно — удержать врага перед занимаемыми позициями. Соединения СС, перейдя в контратаку, продвинулись на этом направлении вперёд, как и в прежние дни — до 4 км.

По неполным данным, в двух гвардейских объединениях 12 июля вышло из строя всего 7019 бойцов и командиров, в том числе 5-я гв. ТА потеряла 3563 человека, из них убитыми 1505. Во всех четырёх корпусах и передовом отряде армии П. А. Ротмистрова противник подбил и сжёг 340 танков и 17 самоходных установок. Причём 194 танка сгорели, а 146 — вышли из строя, но могли быть ещё восстановлены. Однако значительная часть подбитых боевых машин оказалась на территории, контролируемой неприятелем, и немцы их просто подорвали. Таким образом, армия лишилась 53 % танков и САУ, принимавших участие в контрударе, или 42,7 % от находившихся в строю в этот день во всех пяти корпусах. Этой бронетехникой можно было вооружить два танковых корпуса по нормам 1943 г. Данные о потерях всех частей и соединений 5-й гв. ТА 12 июля приведены в таблице № 8.

Главная причина столь тяжёлых потерь — использование командованием Воронежского фронта не по назначению танковой армии однородного состава, а также игнорирование приказа Наркома обороны № 325 от 16 октября 1942 г., в котором был аккумулирован накопленный за предыдущий период войны опыт применения бронетехники. Вместо ввода в прорыв для развития успеха объединение бросили на проламывание для себя пути в подготовленном к ПТО рубеже без разведки, необходимой поддержки артиллерии и авиации. Процитирую упомянутый приказ И. В. Сталина:

«…2. Танки бросаются на оборону противника без должной артиллерийской поддержки. Артиллерия до начала танковой атаки не подавляет противотанковые средства на переднем крае обороны противника… При подходе к переднему краю противника танки встречаются с огнём противотанковой артиллерии противника и несут большие потери. Танковые и артиллерийские командиры не увязывают свои действия на местности по местным предметам и по рубежам, не устанавливают сигналов вызова и прекращения огня артиллерии. Артиллерийские начальники, поддерживающие танковую атаку, управляют огнем артиллерии с удаленных пунктов, не используют радийных танков в качестве подвижных передовых артиллерийских наблюдательных пунктов.

3. Танки вводятся в бой поспешно, без разведки местности, прилегающей к переднему краю обороны противника, без изучения местности в глубине расположения противника, без тщательного изучения танкистами системы огня противника. Танковые командиры, не имея времени на организацию танковой атаки, не доводят задачу до танковых экипажей, в результате незнания противника и местности танки атакуют неуверенно. … Танки на поле боя не маневрируют, не используют местность для скрытого подхода и внезапного удара во фланг и тыл и, чаще всего, атакуют противника в лоб.

4. Танки не выполняют своей основной задачи уничтожения пехоты противника, а отвлекаются на борьбу с танками и артиллерией противника. Установившаяся практика противопоставлять танковым атакам противника наши танки и ввязываться в танковые бои является неправильной и вредной.

5. Боевые действия танков не обеспечиваются достаточным авиационным прикрытием, авиаразведкой и авианаведением. Авиация, как правило, не сопровождает танковые соединения в глубине обороны противника и боевые действия авиации не увязываются с танковыми атаками.

6. Управление танками на поле боя организуется плохо. Радио, как средство управления, используется недостаточно. Командиры танковых частей и соединений, находясь на командных пунктах, отрываются от боевых порядков и не наблюдают действия танков в бою и на ход боя танков не влияют. Командиры рот и батальонов, двигаясь впереди боевых порядков, не имеют возможности следить за танками и управлять боем своих подразделений и превращаются в рядовых командиров танков, а части, не имея управления, теряют ориентировку и блуждают по полю боя, неся напрасные потери».

Если бы не была известна дата этого документа, то вполне можно было бы решить, что это краткое и по-военному емкое описание того, что произошло под Прохоровкой в полосе наступления 5-й гв. ТА 12 июля 1943 г. Недостатки совпадают до мельчайших деталей.

Имеющиеся данные свидетельствуют — там, где войска П. А. Ротмистрова применялись с учётом требований этого приказа, потери оказались минимальными, а результат весомым. Так, 26-я гв. тбр, 11-я гв. и 12-я гв. мбр, которые приняли на себя основную тяжесть боя при блокировании прорыва 3-го тк в полосе 69-й А, справились с поставленной задачей. Противник не только не развил успех на Прохоровку и Корочу, но был выбит из сёл Выползовка, Рындинка и Шипы. При этом три бригады потеряли в общей сложности 15 машин, в том числе безвозвратно только 5.

Авторы ряда публикаций пытаются всю ответственность за неподготовленный ввод армии в сражение, а значит, и высокие потери, и невыполнение приказа возложить лишь на её командующего генерал-лейтенанта П. А. Ротмистрова. Подобное утверждение в корне не верно. Бесспорно, по уставу за всё, что происходит в армии, тем более за её подготовку для ввода в бой, командарм несёт персональную ответственность. Поэтому доля его вины в этом есть. Однако тот же устав жестко требует исполнение приказов вышестоящего командования подчинёнными ему командирами после их получения.

Танковая армия однородного состава создавалась как средство командующего фронтом для развития успеха и подчинялась ему. Поэтому командарм не мог самостоятельно принимать решения, на каком участке вводить армию в бой и, вообще, вводить ли ее или нет — это прерогатива командующего фронтом и Ставки ВГК. Командарм имел возможность лишь высказать свою точку зрения или дать совет как специалист. Вспомним ситуацию, в которую попал М. Е. Катуков утром 6 июля. Михаил Ефимович понимал, что если выполнит приказ Н. Ф. Ватутина на проведение контрудара по наступающим соединениям 4-й ТА — его армия будет обречена на разгром. Он четко высказал свое мнение командующему, но, как человек военный, в то же время приступил к выполнению приказа — начал готовить войска к наступлению. И если бы не звонок И. В. Сталина, то в положении П. А. Ротмистрова оказался бы М. Е. Катуков. И сегодня историки спорили бы не о том, сколько лишилась 12 июля танков пятая гвардейская на прохоровском поле, а анализировали причины разгрома 1-й ТА в районе излучины р. Пена.

Контрудар планировался и проводился руководством фронта, все его основные моменты согласовывались с начальником Генерального штаба и Ставкой, вплоть до боевого построения армии. Суть контрудара и задачи армий в нем знал и И. В. Сталин. Поэтому, если бы П. А. Ротмистров не точно выполнил приказ вышестоящего командования, его бы обязательно поправили. По свидетельству Павла Алексеевича, за участие в оборонительной операции Н. Ф. Ватутин представлял его к ордену Суворова, но Верховный с ним не согласился. Мог ли командующий фронтом писать представление на генерала, который плохо или вообще не выполнил его приказ? Думаю, ответ напрашивается сам собой.

В книге «Великая Отечественная война 1941–1945. Перелом» утверждается:

«В том, что контрудар Воронежского фронта не завершился полным разгромом вклинившейся военной группировки врага, немалую роль сыграла боязнь Ставки, в первую очередь Сталина, глубоких прорывов противника, которые она стремилась остановить выдвижением резервов на направления, которым угрожала опасность. Именно для этого выдвигались из Степного фронта 5-я общевойсковая и 5-я танковая гвардейские армии. В результате наиболее мощная группировка советских войск наносила удар по наиболее сильной группировке врага, но не во фланг, а, что называется, в лоб. Ставка, создав значительное численное превосходство над противником, не использовала выгодную конфигурацию фронта, не предприняла удара под основание вражеского вклинения с целью окружения всей немецкой группировки, действовавшей севернее Яковлево»[523].

Видимо, специалисты Института военной истории имели основания для такого вывода. Действительно, непосредственно под Прохоровкой выбирать было не из чего. П. А. Ротмистров вспоминал, что в ходе обсуждения различных вариантов и дополнительной рекогносцировки:

«…было установлено, что местность южнее Прохоровки затрудняет развертывание главных сил армии и ограничивает маневренность танковых соединений. В связи с этим рубеж развертывания войск был избран несколько западнее и юго-западнее Прохоровки (на фронте 15 км), а главный удар наносился в направлении Лучки-Яковлево».

Чтобы выйти на этот рубеж, надо было преодолеть довольно узкий коридор между железной дорогой и поймой реки. Но и противник нацелился на это доступное для крупных танковых сил направление. Зная о подходе к Прохоровке крупных подвижных соединений, Гот отдал приказ войскам как можно быстрее овладеть Прохоровкой или, в крайнем случае, всеми более или менее подходящими участками Аля развертывания крупных танковых сил перед ней. И 2-й тк СС с этой задачей справился. Части дивизии «Лейбштандарт» захватили не только выгодный рубеж: выс. 252.2 — совхоз «Октябрьский», но даже вплотную подошли к окраинам станции. В результате ударный клин 5-й гв. ТА оказался заперт в теснине балок юго-западнее Прохоровки, лишен маневра и своей ударной мощи.

Менять решение, уже утвержденное Ставкой, в связи с изменившейся обстановкой руководство фронта и Генштаба не стало, это было рискованно во всех отношениях. Тем более что за несколько часов до начала атаки И. В. Сталин уже знал о происшедшем в полосе 69-й А, но, вероятно, опираясь в первую очередь на мнение A. M. Василевского, решил контрудар не отменять. Единственно возможным направлением для ввода в сражение основных сил танковой армии на 12 июля остался узкий коридор между болотистой поймой р. Псёл и непроходимыми балками в районе Лутово и Ямки.

В сложившейся ситуации решили проломить боевые порядки противника танковым тараном, то есть «выбить клин клином», но стального клина создать не удалось. Да и вводился в бой этот «клин» в самом неблагоприятном месте. Из-за глубоких оврагов и отрогов танковые бригады рассредоточились, вводились в сражение разновременно, с задержкой и по частям. Кроме того, противник использовал эти балки как естественные противотанковые рвы. Это позволило эсэсовцам как на конвейере бить их батальоны по очереди на двух главных участках — вдоль поймы Псёла (18-й тк) и у железной дороги (29-й тк). А подавить огонь вражеской ПТО командованию корпусов было просто нечем. Хотя, если бы 678-й ran и 76-й гв. мп PC были полностью использованы для обстрела выс. 252.2 и свх. «Октябрьский» перед атакой и в ходе ее, это могло бы оказать помощь танкистам, но кардинально изменить ситуацию они были тоже не в силах.

Если и можно упрекнуть П. А. Ротмистрова, то лишь в том, что он как профессионал, понимая, что под Прохоровкой, в силу рельефа местности, было невозможно создать бронированный клин для того, чтобы расколоть 2-й тк СС (особенно после того, как 11 июля эсэсовцы подошли непосредственно к станции), не опротестовал это решение. При использовании столь значительного количества бронетанковой техники местность имела первостепенное значение. Непродуманными действиями руководства фронта были созданы условия, при которых танковые корпуса, не имея качественного превосходства в танках, не могли использовать свое численное преимущество. А противник, создав перед их фронтом насыщенный средствами ПТО.; рубеж, полностью контролировал подходы к узловым точкам обороны — выс. 252.2 и свх. «Октябрьский». Командарм не раз был у станции, проводил рекогносцировку, знал местность, поэтому такое развитие ситуации он должен был предвидеть и донести о грозящей опасности руководству фронта, а возможно, и предложить свой более выгодный вариант для ввода армии в сражение и решения стоящих задач.

Командующий фронтом выступал как генератор основных идей по оптимальному решению стоящих перед фронтом задач и организатор их претворения в жизнь. А для этого он должен был обладать всесторонней и объективной информацией. В любой работе наряду с общими понятиями и принципами существует своя особая специфика, известная лишь специалистам. Знание этих тонкостей во многом определяет положительный результат работы. Военное ремесло в этом отношении не исключение. Неслучайно в управлении любого крупного военного формирования, даже такого малочисленного, как мотострелковая бригада, были специалисты по родам войск, например командующий артиллерией. На уровне же армий и фронтов специальными вопросами родов войск занимались целые отделы и управления с солидным штатом. Если в них был собран работоспособный и профессиональный коллектив, они являлись ценными и незаменимыми помощниками командующего. Эти структуры не только прорабатывали для него отдельные вопросы, но и занимались разработкой планов действий вверенных войск, комплектовали и контролировали обучение войск, давали советы и предложения при подготовке крупных операций. Их разработки ложились в основу общего плана действий. При планировании и организации столь масштабного дела, как фронтовой контрудар с вводом в бой сразу двух армий, в том числе и танковой, роль командующего БТ и MB должна была быть весомой.

Н. Ф. Ватутин никогда не служил в танковых войсках, поэтому их особенности, тонкости, условия, при которых максимально раскрывается их боевой потенциал, не знал. Хотя ему не раз приходилось успешно использовать танковые соединения в боевых действиях, будучи и начальником штаба, и командующим фронтом. Тем не менее в каждом отдельном случае командующему был необходим авторитетный консультант и помощник, в чьих знаниях он бы не сомневался и к советам прислушивался. Особенно в этот момент, когда все еще шло становление танковых войск Красной Армии. Ведь продолжался не только поиск оптимальных форм организации, но и наиболее эффективных методов их применения. Танковая армия однородного состава вообще для советских вооруженных сил в то время была явлением новым и неиспытанным. Но, судя по всему, управление БТ и MB фронта толковым советчиком для Н. Ф. Ватутина не стало. Не умаляя заслуги А. Д. Штевнева, тем не менее трудно представить, чтобы командующий фронтом прислушался к его мнению. Во-первых, Андрей Дмитриевич, хотя и был танкистом, богатого практического опыта по управлению танковыми войсками не имел, никогда не командовал крупным танковым объединением, а во-вторых, лишь две недели назад приступил к своим обязанностям.

Конечно же, при принятии решения: проводить контрудар или нет, для высшего командования специфика каких-либо родов войск серьезного значения не имела, но при подготовке плана его реализации — ее влияние было велико. Вне всякого сомнения, напряженность и нервозность, царившие в штабе фронта из-за постоянного давления из Москвы, разносов и обвинений в неспособности остановить противника, влияли на внутреннее равновесие Н. Ф. Ватутина и мало способствовали вдумчивой и продуктивной работе. В силу этих причин не редки были случаи, когда он не соглашался со специалистами и не учитывал их точку зрения. Тем не менее нельзя сказать, что Николай Федорович всегда напрочь отвергал дельные советы. Вспомним предложение штаба 5-й гв. ТА о переносе района исходных позиций из излучины Псёла, оно ведь было оценено и принято командующим фронтом.

П. А. Ротмистров к тому моменту уже имел авторитет опытного и знающего профессионала-танкиста. Думаю, что если бы он ясно и четко высказал свою принципиальную, обоснованную точку зрения по наиболее оптимальному использованию танкового объединения, она вполне могла быть учтена руководством фронта.

Но те, кто близко знал Павла Алексеевича, утверждают: он не относился к тому типу командиров, которые прямо высказывали своё мнение, зная, что оно отличается от мнения старшего начальника, как делали это генералы А. В. Горбатов или М. Е. Катуков. Судя по воспоминаниям самого П. А. Ротмистрова, он безоговорочно поддержал план Н. Ф. Ватутина нанести таранный удар корпусами его армии по 2-му тк СС в сложной для действий танков местности юго-западнее Прохоровки. А когда командующий фронтом спросил его, как же быть с качественным превосходством вражеских боевых машин над нашими, командарм красочно обрисовал, как гвардейцы сойдутся с врагом в «рукопашную схватку на танках». Кто-то может сказать, что разговор в штабе фронта 10 июля, приведенный в книге командарма «Стальная гвардия», — дань официальной точке зрения на события под Прохоровкой, которая сложилась после войны. Вполне допускаю это, в то же время нельзя игнорировать и следующие факты. Во-первых, ещё не обнаружено ни одного свидетельства того, что командарм пятой гвардейской был не согласен с планом ввода в бой её соединений, разработанным штабом фронта, и без обиняков высказал это его руководству или предложил на его рассмотрение иной вариант. Во-вторых, нет даже намека на это и в мемуарах Павла Алексеевича. Хотя М. Е. Катуков, книга которого вышла почти на десять лет раньше, чем П. А. Ротмистрова, в то же самое «застойное время», подробно описал конфликтную ситуацию, связанную с отменой контрудара 6 июля.

Возможно, высказанные мною соображения спорны, но они невольно возникают при знакомстве с подлинными документами той поры.

Анализируя причины неудачи 5-й гв. ТА, следует указать на то, что организационно-штатная структура танковой армии однородного состава была еще сырой и во многом до конца не продуманной. Это касается как танковых частей и соединений, так и артиллерии и инженерных войск. Данный фактор сыграл существенную роль в ходе боевых действий под Прохоровкой.

Достойны уважения дальновидность и решительность, с которыми П. А. Ротмистров отстаивал интересы армии, готовя ее к летним боям. Понимая, что перед объединением будут поставлены задачи масштабные и значимые, он скрупулезно изучил всю оргструктуру и оценил ее с учетом своего боевого опыта. Обнаружив, что ряд позиций плохо продуман, он не пошел по пути наименьшего сопротивления — «командованию виднее», а стал добиваться улучшения штата армии. При этом, вероятно, не найдя понимания у командования БТ и MB РККА, в конце марта и начале апреля 1943 г. он написал несколько писем и шифровок И. В. Сталину и Г. М. Маленкову, в которых обоснованно указывал на ряд существенных недостатков, которые, по его мнению, могут серьёзно осложнить выполнение армией поставленных задач. Особенно интересны и важны его предложения в части артиллерийского обеспечения объединения. Читая эти письма, понимаешь, что командарм уже тогда во многом предвидел ситуацию, сложившуюся утром 12 июля под Прохоровкой, когда армия, не располагая необходимым числом артсредств, была вынуждена решать сложные задачи практически одними танками, а когда неприятель выбил их на подготовленных рубежах, в бой пошла беззащитная пехота. Процитирую приложение к этим письмам:

«5-я гв. танковая армия организационно построена на принципе мощного артиллерийско-танкового удара и подвижности, однако по данной организации она совершенно недостаточно обеспечена артиллерией.

Собственно артиллерия армии состоит всего только из одного артполка РГК 122-мм гаубиц и двух иптап-ов 45-мм.

5-й гв. Зимовниковский механизированный корпус и 29-й танковый корпус положенные им по штату артполки самоходной артиллерии не получили, хотя согласно Вашим указаниям таковые были для них запланированы. В результате корпусы совершенно не имеют своей артиллерии.

В таких условиях, т. е. почти при полном отсутствии артиллерии, 5-я гв. танковая армия все задачи вынуждена будет решать только одними танковыми ударами, что, несомненно, приведет к чрезмерно большим потерям в танках и быстрому обескровливанию корпусов. Считаю такое положение крайне ненормальным.

Прошу Вас:

А) Приказать направить в мое распоряжение положенные по штату полки самоходной артиллерии по числу корпусов армии.

Б) Дополнительно запланировать и направить в армию три тяжелых полка 152-мм артиллерии (желательно самоходной), два полка 122-мм гаубиц и три иптап 76-мм пушек.

Без этих средств артиллерийского усиления 5-я гв. танковая армия будет значительно слабее обычной общевойсковой армии, тем более если учесть, что общевойсковые армии имеют не только артиллерию РГК, но и имеют много артиллерии за счет стрелковых дивизий, чего совершенно не имеет танковая армия. Задачи же танковой армии, очевидно, придется решать не менее ответственные, чем общевойсковой армии»[524].

Просьба командарма была удовлетворена лишь частично — перед маршем к Прохоровке он получил два смешанных сап для 29-го тк и 5-го гв. Змк, а в 18-м тк их функцию выполнял 36-й гв. оттп. Что же касается основной проблемы — усиление армии гаубичной и истребительно-противотанковой артиллерией, то она так и не была решена. Предложение П. А. Ротмистрова посчитали тогда несвоевременным, ситуация с укомплектованием других танковых армий, в том числе и артсредствами, была значительно хуже, чем в 5-й гв. ТА. Лишь после того как был проанализирован печальный опыт потерь в ходе летней и осенней кампаний 1943 г., танковые армии однородного состава в 1944 г. были существенно пополнены всеми видами артиллерии, танками и переправочными средствами. Но понимание необходимости исправления заведомо ошибочных решений командования БТ и MB РККА и Ставки пришло лишь после «мясорубки» под Прохоров-кой и ей подобным, которых можно было избежать, имей командарм сильный артиллерийский кулак.

Курская битва обострила до передела проблему модернизации основного советского танка Т-34. И одним из генералов, которые настойчиво поднимали этот вопрос не только перед командованием РККА, но и руководством страны, был П. А. Ротмистров. Ещё до окончания битвы, 20 августа 1943 г., командующий направил заместителю Наркома обороны СССР маршалу Г. К. Жукову служебную записку, в которой отмечал:

«Командуя танковыми частями с первых дней Отечественной войны, я вынужден доложить Вам, что наши танки на сегодня потеряли свое превосходство перед танками противника в броне и вооружении. Вооружение, броня и прицельность огня у немецких танков стали гораздо выше, и только исключительное мужество наших танкистов, большая насыщенность танковых частей артиллерией не дали противнику использовать до конца преимущества своих танков. Наличие мощного вооружения, сильной брони и хороших прицельных приспособлений у немецких танков ставит явно в невыгодное положение наши танки. Сильно снижается эффективность использования наших танков и увеличивается их выход из строя…

Таким образом, при столкновении с перешедшими к обороне немецкими танковыми частями мы, как общее правило, несем огромные потери в танках и успеха не имеем… На базе нашего танка Т-34 — лучшего танка в мире к началу войны, немцы в 1943 году сумели дать еще более усовершенствованный танк T-V „пантера“, который, по сути дела, является копией нашего танка Т-34, по своим качествам стоит значительно выше танка Т-34, и в особенности по качеству вооружения…

Я, как ярый патриот танковых войск, прошу Вас, товарищ Маршал Советского Союза, сломать консерватизм и зазнайство наших танковых конструкторов и производственников и со всей остротой поставить вопрос о массовом выпуске уже к зиме 1943 года новых танков, превосходящих по своим боевым качествам и конструктивному оформлению ныне существующие типы немецких танков».

Некоторые исследователи пытаются иронизировать над подобными письмами Павла Алексеевича, расценивая их как Попытку загладить вину за потери под Прохоровкой. Пусть это останется на их совести, но благодаря таким, возможно и резким, но бесспорно честным, докладам вопрос о модернизации «тридцатьчетвёрки» сдвинулся с места.

Людям, каждый день садившимся за рычаги танков, которые не могли на равных бороться с бронетехникой врага, не важно было, какие цели преследовал П. А. Ротмистров, требуя совершенствования боевых машин. Главное, что он старался делать для войск очень важное и полезное дело.

Отслеживая ход и результаты контрудара на участках всех армий, нельзя не заметить, что, во-первых, командование фронта переоценило имевшиеся силы перед его началом и способность командного состава фронта их правильно использовать, а во-вторых, идея проведения контрудара именно таким образом — в условиях, когда противник все еще наступал, не была оптимальной, в-третьих, его план был плохо проработан штабом фронта, а при сосредоточении войск допущено неоправданное затягивание с решением организационных вопросов о переподчинении соединений 40-й А и передаче приказов об этом.

Вместо того чтобы скрупулезно и детально разработать план действий, который позволил бы не только остановить противника, но и, рационально используя имеющиеся силы, нанести ему существенный урон, руководство фронта эту важную работу передало штабам армий, которые по своему положению не могли видеть всей ситуации на фронте, да и уровень подготовки их командного состава был невысок. Несмотря на это, штабы армий худо-бедно подготовили свой план, исходя из общих задач, стоявших перед их войсками. А вот координацию в процессе их работы, похоже, командование фронта провело недостаточную. Именно штаб фронта, владея общей ситуацией на участке обороны, должен был видеть наиболее уязвимые места у противника и перспективные для удара наших войск и при необходимости концентрировать силы в удобных районах нескольких соединений. Вместо этого, завороженный количеством танков и численностью личного состава прибывших из резерва Ставки, занялся строительством планов по рассечению лобовыми ударами перешедшего к обороне соединения врага. При этом не заботясь об оптимальных условиях ввода резервов в бой и поиске наиболее слабых мест в боевом построении неприятеля.

Одним из таких перспективных участков, удар с которого, возможно, позволил бы окружить часть ударной группировки корпуса СС, была полоса наступления 97-й гв. сд 5-й гв. А. Как и вся армия, дивизия генерала И. И. Анцифирова наступала без танковой поддержки и достаточного артиллерийского усиления. Но её контрудар пришелся в стык 11-й тд и мд СС «Мёртвая голова». И если бы при планировании не гнались за плотностью танков на направлении главного удара, а правильно оценили перспективы этого рубежа и усилили дивизию хотя бы тремя бригадами 31-го тк, до 17.00 12 июля незадействованными в боях, возможно и удалось бы отсечь боевую группу бригаденфюрера Приса в излучине и ликвидировать плацдарм.

В крайнем случае, почувствовав угрозу танкового удара по своему флангу, командование соединения СС не так упорно рвалось бы на северо-восток, что, без сомнения, облегчило бы положение 52-й гв. и 95-й гв. сд. Но, в этот день, несмотря на явный дефицит танковой поддержки в центре и на левом крыле 5-й гв. А, 31 — й тк, имевший в трёх бригадах 71 танк[525], в том числе 53 Т-34, так и не был задействован на полную мощь[526]. В бою участвовала лишь одна его 237-я тбр. Но предпринятая ею в 17.00 совместно с 13-й гв. сд контратака на укреплённую противником выс. 239.6 существенного влияния на общую ситуацию в этом районе не оказала. Напомню, 5-й гв. Стк участвовал в контрударе лишь 30 танками, но, нанеся удар по слабому участку обороны врага, он существенно осложнил переброску 332-й пд с юга на север.

Причин подобных просчетов несколько. Во-первых, отсутствие на своем месте начальника штаба фронта и невозможность исполнения им своих прямых обязанностей. Н. Ф. Ватутин, которому приходилось управлять войсками, вести работу со Ставкой и Генштабом, а также брать на себя часть функций начальника штаба, вникнуть во все детали подготовки контрудара при всем желании не мог. Периодические приезды в штаб фронта С. П. Иванова кардинально ситуацию не меняли, добиться нормальной, планомерной работы не удалось. Во-вторых, самые серьезные претензии необходимо предъявить разведорганам фронта. Они не смогли обеспечить поступления полноценной и достоверной информации для объективной оценки намерений противника, так необходимой для принятия эффективных мер командованием всех уровней. Руководство армий и Фронта не имело ежедневных точных данных, где и какие вражеские соединения располагаются, в каком районе находятся их стыки и т. д., поэтому часто были вынуждены полагаться лишь на собственную интуицию и боевой опыт. Цифры о силах и средствах противника в донесениях разведорганов, как правило, завышались, а в отдельных случаях докладывалось о сосредоточении немецких соединений в тех районах, где их не было и в помине. Кроме того, не был должным образом налажен взаимный обмен оперативной и развединформацией между штабами соединений фронта, а подошедшие из резерва Ставки гвардейские армии не обеспечивались необходимой информацией о положении на участках их ввода в бой и о противнике в этих районах. Поэтому их штабы были вынуждены планировать действия своих войск вслепую.

Из рук вон плохо было налажено обеспечение боеприпасами всех армий, перешедших в контрудар. И на главном, и вспомогательных направлениях дивизии и корпуса испытывали снарядный и патронный голод. Управление тыла фронта не удосужилось обеспечить самым необходимым даже войска ударных группировок, а отделы боепитания не проконтролировали и не помогли с доставкой на передовую боеприпасов. В отдельных случаях прибывавший на склады за снарядами автотранспорт от дивизий первой линии из-за проволочек и неповоротливости тыловиков пустым возвращался обратно.

Уже в середине дня во многих соединениях армий фронта сложилось тяжелое положение с боеприпасами, но особенно остро это ощутили стрелковые дивизии, где основным видом транспорта были лошади, а автомашины — каждая на счету. На отдельных участках 6-й гв. А комдивам приходилось, в том числе и из-за отсутствия снарядов и мин, оставлять уже занятые села. Вот как в реальности складывалась обстановка с боепитанием в дивизиях 5-й гв. А, действовавших в излучине Псёла против танков дивизии СС. Процитирую журнал боевых действий 95-й гв. сд:

«Дивизия ко времени выхода в район обороны имела 1–1,5 боекомплекта боеприпасов, из которых было израсходовано (за 11.07. — В.З.) до одного боекомплекта. Несмотря на просьбы о помощи в предоставлении транспорта для вывоза боеприпасов из армейских складов, от вышестоящих начальников никакой помощи не было оказано. Имеющиеся автомашины — 10 штук, 11.07.43 г. были отправлены в армейские склады, за боеприпасами. Последние, в 22.00 12.07.43 г., ничего ни привезли. Всё это отразилось на ходе боя.

К тому же двумя налётами нашей авиации бомбились боевые порядки нашей пехоты и артиллерии, в результате чего разбиты два тягача со снарядами (есть. — В.З.) потери в личном составе»[527].

Мало внимания этому вопросу уделяли штаб 5-й гв. А и лично командармы. Уже после войны А. С. Жадов писал:

«Помню, 16 июля к нам на КП прибыл представитель Ставки, заместитель Верховного Главнокомандующего Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. Он поинтересовался, как был организован ввод армии для нанесения контрудара 12 июля. По этому вопросу он беседовал со мной, с командирами корпусов, командующим артиллерией армии генерал-майором Г. В. Полуэктовым. Оставшись со мной наедине, он выразил недовольство организацией ввода армии в бой и сделал мне строгое внушение за то, что полностью укомплектованная личным составом, хорошо подготовленная к выполнению боевых задач армия вводилась в сражение без усиления танками, достаточным количеством артиллерии и крайне слабо обеспеченной боеприпасами. В заключение Георгий Константинович сказал:

— Если по каким-либо причинам штаб фронта не сумел своевременно обеспечить армию всем необходимым, то вы должны были настойчиво просить об этом командующего фронтом или, в крайнем случае, обратиться в Ставку. За войска армии и выполнение ими поставленной задачи отвечают прежде всего командарм, командиры корпусов и дивизий.

Я всю войну помнил это указание Маршала Советского Союза Г. К. Жукова и руководствовался им. Между прочим, обращаться в Ставку за какими-либо разъяснениями и помощью — такие мысли мне и в голову тогда не пришли»[528].

Командующий армией, в подчинении которого находилось в этот период более шестидесяти двух тысяч человек, честно признается, что не выполнил всего того, что должен был сделать военачальник на его месте. Из цепочки таких недоработок командного состава на всех уровнях, и в первую очередь фронта, складывались те проблемы, которые и превратили 12 июля в день несбывшихся надежд.

Кстати, вскоре после завершения Курской битвы был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении командующих фронтами и армиями, которые участвовали в ней. Среди награжденных полководческим орденом Кутузова 1-й степени были М. Е. Катуков, П. А Ротмистров, И. М. Чистяков и даже В. Д. Крючёнкин. Единственным из командармов Воронежского Фронта — активных участников оборонительной операции, кто не был удостоен этого полководческого ордена, оказался генерал-лейтенант А. С. Жадов. Впоследствии, другим указом, он был награждён орденом Красного Знамени. Таким образом, Верховный ясно указал на его недоработки и личную ответственность за слабую подготовку войск и неудачный ввод армии в сражении.

О действиях нашей авиации при поддержке наземных войск, особенно в районе Прохоровки, разговор особый. Командованию 2-й ВА не удалось в этот день в полной мере обеспечить прикрытие контрударной группировки двух гвардейских армий, а также нанести чувствительный урон войскам противника, оборонявшимся перед их фронтом. Мало того, 12 июля лётчики генерала С. А. Красовского, особенно штурмовики, систематически наносили бомбоштурмовые удары по войскам почти всех армий, перешедших в наступление. Пушками, эрэсами и кумулятивными бомбами «илы» обрабатывали все подряд: танковые клинья 18-го и 29-го тк, прорывавшиеся к совхозу «Октябрьский», пехоту 95-й гв. сд, сдерживавшую эсэсовцев в излучине, маршевые колонны в тылу, корпусные и дивизионные КП и НП, причем одни и те же районы расположения наших войск попадали под бомбежку собственной авиации по нескольку раз в день. Приведу ряд донесений, обнаруженных в боевых документах.

— 12.11 25 наших самолётов бомбили 11-ю гв. мбр, а в 12.30 произвели налёт ещё 30 самолётов. Имеются жертвы. В ночь на 13 июля У-2 реактивными снарядами подверг бомбёжке части этой же бригады (ЦАМО РФ, ф. 5 гв. ТА, оп. 4982, д. 21, л. 6 — 10);

— 12.15. 3 левофланговых Ил-2 из группы 18 штурмовиков сбросили 15 авиабомб и обстреляли из «PC» мотоциклетный батальон 2-го гв. Ттк в районе с. Жимолостное (ЦАМО РФ, ф. 3400, оп. 1,д. 3, л. 69; ф. 426, оп. 10753, д. 65, л. 31);

— в 13.00 штурмовики Ил-2 бомбили боевые порядки танковых бригад 29-го тк у совхоза «Октябрьский» (ЦАМО РФ, ф. 332, оп. 4948, д. 70, л. 136);

— в 15.30 в районе х. Львов наша авиация бомбила двигавшийся на марше 1-й мотострелковый батальон 11-й гв. мбр 5-го гв. Змк. Ранен 1 человек (ЦАМО РФ, ф. 332, оп. 4948, д. 70, л. 137 обр)

— 17–18 часов штурмовики Ил-2 бомбили боевые порядки 92-й гв. сд. (ЦАМО РФ, ф. 48 ск, оп. 1,д. 2, л. 17);

— 18.20. 22 Ил-2 бомбили и обстреливали штаб 48-го ск в с. Шахово (ЦАМО РФ, ф. 426, оп. 10753, д. 65, л. 31);

— в 19.00 наша штурмовая авиация бомбила и штурмовала боевые порядки 26-й гв. тбр 2-го гв. Ттк, несмотря на то что сигналы с земли «Свои войска» подавались несколько раз (ЦАМО РФ, ф. 26, оп. 1, д. 18, л. 17 обр);

— 20.30. 6 Ил-2 обстреляли и бомбили расположение штаба 48-го ск в с. Шахово (ЦАМО РФ, ф. 426, оп. 1, д. 65, л. 31);

— в 20.00 командование 2-го гв. Ттк было вынуждено специальным донесением обратить внимание командования фронтом на то, что в течение дня собственная штурмовая авиация несколько раз бомбила боевые порядки и расположение корпуса и просило принять экстренные меры к недопущению подобного безобразия[529].

Нередко, проводя бомбардировку или штурмовку объектов или участков фронта, летчики не обращали внимания на подававшиеся сигналы своими войсками. Дело доходило до того, что на отдельных участках 69-й А стрелковые подразделения специально не указывали ракетами и полотнищами линию фронта, опасаясь попасть под собственные бомбы. Доведенные до отчаяния, отдельные соединения «отгоняли» свои самолеты огнем стрелкового оружия. Процитирую пункт из приказа командующего 5-й гв. ТА № 0193 от 16 июля 1943 г.:

«4. В 24-й гв. тбр из всех видов стрелкового вооружения 14.07.43 г. велся сильный и беспорядочный огонь по нашим самолетам „Ильюшин-2“, идущим после выполнения задания по штурмовке противника на свои базы. В то время как эти самолеты шли на малых высотах и чётко были видны опознавательные знаки — „Звёзды“»[530].

Это лишь небольшая часть того, что происходило 12 июля, и не только в воздухе. Командующий Воронежским фронтом в одном из своих приказов требовал:

«…Особенно часты случаи ударов авиации по расположению своих войск.

Приказываю:

4. Командующему 2-й воздушной армией проверить качество инструктажа экипажей перед вылетом на боевое задание, знания штабами авиачастей и соединений наземной обстановки»[531].

С подобными проблемами сталкивалось и командование вермахта. Лётчики люфтваффе бомбили свои войска, обстрелы с земли разведывательных самолётов, даже Хе-126, которые по внешнему виду не были похожи ни на один советский самолёт. Но количество этих ЧП в войсках противника было значительно меньше. По крайней мере данных о том, что 8-й ак бомбил по нескольку раз на дню КП 2-го тк СС или 48-го тк, нет. О причинах такой неразберихи уже говорилось выше. Это и отсутствие авианаводчиков, и громоздкая, неэффективная система вызова авиации передовыми соединениями и слабая подготовка экипажей, низкая оперативность штабов армий и фронта при передаче информации о наземной обстановке авиасоединениям, а также элементарная неспособность ряда командиров полков и дивизий 2-й ВА организовать боевые действия собственных частей.

Вместе с тем следует обратить внимание и еще на один немаловажный момент, который отрицательно влиял на действия нашей авиации. Старшие офицеры и генералы в горячке боя, а часто в силу неумения правильно оценить ситуацию, физические возможности летного состава, без учета динамики боя наземных частей отдавали приказ «немедленно», «сейчас же» нанести удар по определенным районам. В результате происходили те чрезвычайные происшествия, о которых говорилось выше. В отчете о действиях 2-й ВА в ходе июльских боев 1943 г. её начальник штаба генерал-майор Качев писал:

«…Частые изменения противником направлений ударов танковых групп вынуждали „дёргать“ авиацию. В результате мы не давали возможности экипажам и группам подготовиться к удару или истреблению в воздухе и, как следствие этого, случаи штурмовки своих войск.

Авиация должна иметь определенный минимум времени для того, чтобы подготовиться к боевым действиям. Спешка пользы не даст»[532].

К сожалению, приходится признать, обо всем этом было давно известно советскому командованию, но существенно изменить ситуацию, даже после Курской битвы, не удалось.

Несомненный интерес для читателей и особенно исследователей представляет точка зрения противоположной стороны на события 12 июля. Процитирую итоговый доклад 4-й ТА за этот день: