Глава 26 Юг России и Тунис Ноябрь 1942–февраль 1943 гг.

Глава 26

Юг России и Тунис

Ноябрь 1942–февраль 1943 гг.

Из морозных донских степей весть о советском окружении быстро распространилась по всей Шестой армии. 21 ноября 1942 г. Паулюс и его начальник штаба вылетели из штаба в Голубинской на двух уцелевших легких самолетах «физелер шторьх» в станицу Нижне-Чирскую, за пределами котла. Там на следующий день они провели совещание с генералом Готом, командующим Четвертой танковой армией, обсудили сложившееся положение и связались по безопасной линии с командованием Группы армий B. Но Гитлер, узнав, где Паулюс, обвинил генерала в том, что он якобы бросил свои войска и приказал ему возвращаться в свой штаб в Гумраке, в пятнадцати километрах к западу от Сталинграда. Паулюс был глубоко возмущен несправедливыми обвинениями, и Гот вынужден был его утешать.

Гитлер не собирался позволить своим войскам отступить из Сталинграда. От взятия этого города теперь зависела его репутация. Не далее как две недели назад в своей мюнхенской речи он хвастал предстоящим успехом. Фюрер отозвал генерал-фельдмаршала фон Манштейна с севера и приказал сформировать новую группу армий «Дон» для прорыва окружения и помощи Шестой армии. Геринг, узнав об этих намерениях, созвал высших офицеров транспортной авиации. Хотя Шестой армии необходимо было 700 т грузов в день, Геринг спросил у своих генералов, смогут ли они обеспечить 500 т в день. Те ответили, что 350 т – это абсолютный максимум, да и то лишь на короткое время. Геринг, стремясь выслужиться перед Гитлером, заверил фюрера, что люфтваффе смогут обеспечить снабжение Шестой армии. Это ложь предрешила судьбу Паулюса и его войск. 24 ноября Гитлер приказал «Сталинградской крепости» с ее фронтом на Волге держаться до конца «при любых обстоятельствах».

Красная Армия окружила в Сталинградском котле войска общей численностью 290 тыс. человек, включая более 10 тыс. румын и более 30 тыс. «вспомогательных войск» из числа русских перебежчиков. Гитлер запретил сообщать об этом в немецких новостях. В коммюнике Верховного главного командования положение сознательно фальсифицировалось, но по стране все равно поползли слухи. Гитлер готов был винить в советском триумфе кого угодно, только не самого себя. Яростная перепалка произошла у него в Wolfsschanze, в Восточной Пруссии, с маршалом Антонеску. Гитлер попытался возложить ответственность за катастрофу на румынские армии, прикрывавшие фланги. Антонеску сердито возразил, что немцы отказались обеспечить его людей надлежащими противотанковыми орудиями и пренебрегли предупреждениями о готовящемся ударе русских. Он еще не знал, что теперь Шестая армия отказывает его войскам в предоставлении пайков. Немецкие офицеры говорили: «Кормить румын бесполезно – все равно сдадутся».

Части Шестой армии, отрезанные к западу от Дона, едва успели отступить, чтобы соединиться с главными силами. Сталинградский котел принял форму расплющенного черепа, свод которого находился в городе, а нижнюю часть составлял обороняемый периметр, шестьдесят на сорок километров, в донской степи. Немецкие солдаты с горькой иронией называли это «крепостью без крыши». Пайки, крайне скудные и до окружения, были урезаны до предела. Последние силы уходили на рытье окопов в мерзлой земле. В голой степи почти не было деревьев – нечем было накрывать земляные бункеры. Офицеры пытались укрепить солдатскую решимость аргументами типа «уж лучше смерть, чем русский плен. Мы должны стоять до конца. Фатерланд не может забыть о нас».

Советское окружение освободило большие ранее оккупированные территории. Местное население, ограбленное оккупантами, измученное голодом, встречало освободителей со слезами радости. Но тут же НКВД принималось арестовывать тех, кого подозревали в сотрудничестве с оккупантами. Донской фронт предпринял серию атак в первую неделю декабря в надежде рассечь котел, но советская разведка сильно недооценила численность окруженных сил. Начальник разведки генерала Рокоссовского считал, что в котле оказались 86 тыс. солдат и офицеров противника, а не 290 тыс., как было на самом деле.

Советские офицеры также не представляли, сколь высока решимость немцев держаться до последнего. В обещанную фюрером помощь они верили, как в евангельскую истину, особенно молодые солдаты, воспитанные при фашизме. «Худшее позади, – с наивным оптимизмом писал домой солдат 376-й дивизии. – Мы все надеемся вырваться из котла еще до Рождества… Как только удастся разорвать кольцо окружения, война в России будет завершена». Офицеры-снабженцы, сокращая пайки более чем вдвое против нормы, проявляли больше реализма. Нехватка кормов означала, что немногих оставшихся лошадей придется забить на мясо.

По расчетам главного интенданта Шестой армии, для снабжения немецких войск требовалось ежедневно не менее 300 самолетовылетов транспортной авиации. Но в течение первой недели воздушного моста за сутки прилетало не более 30 самолетов. Кроме того, значительная часть доставляемого топлива использовалась самолетами на обратный путь. Геринг также не учел того, что все аэродромы внутри котла оказались в пределах досягаемости советской тяжелой артиллерии. Помимо этого, сохранялась постоянная угроза со стороны советской истребительной авиации и зенитной артиллерии. За один день люфтваффе потеряли, вследствие действий противника и аварий, двадцать два транспортных самолета. Вдобавок иногда погода была настолько плохой, что лишь очень немногие самолеты могли долететь до немецких аэродромов в Сталинграде. Рихтгофен постоянно звонил начальнику штаба люфтваффе генерал-полковнику Гансу Ешоннеку и говорил, что весь план воздушного снабжения окруженной армии обречен на неудачу. С Герингом не удавалось связаться – он удалился в отель «Ритц» в Париже.

В это время Сталин поручил Ставке начать разработку еще более масштабных планов. После успеха операции «Уран» он хотел отрезать остальные войска группы армий «Дон» и окружить немецкие Первую танковую и Семнадцатую армии на Кавказе. Операция «Сатурн» предусматривала массированное наступление на Юго-Западном и Воронежском фронтах, через позиции Восьмой итальянской армии, по направлению к нижнему Дону, где он впадает в Азовское море. Но Жуков и Василевский решили, что, поскольку Манштейн, скорее всего, попытается пробить кольцо окружения Шестой армии ударом на северо-восток из Котельниково, следует ограничить свои планы атакой на левый фланг Группы армий «Дон». В таком виде план переименовали в операцию «Малый Сатурн».

Манштейн действительно планировал то, что советское командование и предполагало. Наступление из Котельникова оставалось едва ли не единственным возможным для него вариантом наступления, чтобы пробиться на помощь окруженной в Сталинграде Шестой армии. План немецкого наступления получил кодовое название «Зимняя буря». Гитлер просто хотел усилить Шестую армию, чтобы создать «оплот» на Волге, необходимый для операций в 1943 г. Однако Манштейн тайком готовил другую операцию под названием «Удар грома», чтобы вывести Шестую армию из окружения – он все надеялся, что к Гитлеру вернется здравомыслие.

12 декабря остатки Четвертой танковой армии генерала Гота начали наступление на север. Они были усилены 6-й танковой дивизией, переброшенной из Франции, и батальоном новых танков «тигр». Солдаты Шестой армии на южном краю котла слышали отголоски артиллерийской канонады за сто километров. Прошел слух: «Манштейн наступает!» «Гитлер выполняет свое обещание», – говорили они себе, не зная, что фюрер вообще не намеревался позволить им отступление.

Наступление Гота началось раньше, чем ожидало советское командование. Василевский опасался за судьбу 57-й армии, оказавшейся на самом острие немецкого наступления, но Рокоссовский и Сталин отказались менять утвержденные ими диспозиции. Наконец Сталин согласился на уговоры и приказал перебросить туда 2-ю гвардейскую армию генерала Родиона Малиновского. Задержка оказалась не столь губительной, как могла бы, потому что вследствие внезапной оттепели с обильными ливнями танки Гота увязли во время тяжелого боя на реке Мышковой, меньше чем в шестидесяти километрах от края котла. Манштейн надеялся, что Паулюс проявит инициативу и начнет прорываться на юг, пренебрегая приказом Гитлера. Но Паулюс был слишком привержен субординации и не сдвинулся бы с места без прямого приказа самого Манштейна. В любом случае его войска были слишком истощены, а для танков недоставало топлива.

Сталин одобрил «Малый Сатурн» и приказал начать операцию через три дня. 16 декабря 1-я и 3-я гвардейские армии и 6-я армия атаковали слабый фронт итальянцев. Отношение итальянцев к войне против СССР очень отличалось от немецкого. Итальянские офицеры были шокированы расистским отношением немцев к славянам. Там, где вермахт делегировал им свои полномочия, итальянцы прилагали гораздо больше усилий, чтобы накормить русских военнопленных, занятых на тяжелых работах. Они также заводили дружбу с местными жителями, у которых немцы отобрали одежду и все запасы продуктов.

Лучшими из итальянских подразделений были четыре дивизии Альпийского корпуса: Tridentina, Julia, Cuneense и Vicenza. В отличие от обычной итальянской пехоты, «альпийцы» были привычны к суровым зимним условиям. Но даже они были плохо экипированы. Им пришлось мастерить себе новую обувь из шин разбитых советских грузовиков. Им не хватало противотанковых орудий, винтовки у них были образца 1891 г., а пулеметы, не предназначенные для таких суровых погодных условий, часто промерзали насквозь. Транспорт, по-прежнему раскрашенный в камуфляжные цвета пустыни, также отказывался работать при температурах, которые иногда опускались ниже минус 30 по Цельсию. Мулы, неспособные справиться с глубоким снегом, умирали от истощения, холода и отсутствия корма. Многие солдаты страдали от обморожений. Так же, как и немцы, они пытались исправить положение, снимая телогрейки и валенки с убитых красноармейцев. Пайки в виде супа минестроне и хлеба прибывали замерзшими. Даже вино замерзало. Итальянские солдаты и офицеры ненавидели и презирали фашистский режим, пославший их на эту войну так плохо подготовленными.

Когда дивизии Красной Армии волнами двинулись на них с криками «Ура!», многие части итальянской Восьмой армии сражались куда упорнее, чем ожидалось. Но плохо вооруженные и не располагающие резервами, они вскоре сломались, оборона рухнула. Итальянские войска, измученные и ослабленные дизентерией, отступали длинными колоннами по глубокому снегу, словно беженцы, с головой завернувшись в одеяла. Альпийский корпус стоял твердо, поддерживая находящийся слева от них фланг Второй венгерской армии.

Советские танковые бригады, развертываясь веером, ударили им в тыл. Благодаря широким гусеницам, Т-34 уверенно шли по свежему снегу. Резкое падение температуры означало, что земля снова затвердеет. Полевые склады и железнодорожные узлы с товарными поездами были взяты практически сходу. Поскольку 17-я немецкая танковая дивизия была придана в помощь наступающим войскам Гота, тыл Группы армий «Дон» остался абсолютно без прикрытия.

Самым большим ударом для Шестой армии оказался захват 24-м советским танковым корпусом аэродрома вблизи станицы Тацинская, который был основной базой воздушного снабжения Сталинградского котла. Когда советские танки были уже на краю летного поля, генерал авиации Мартин Фибиг приказал своим Ю-52 срочно взлетать и брать курс на Новочеркасск. Они начали подниматься в воздух сплошным потоком, а танки в это время открыли по ним огонь. Некоторые самолеты взрывались прямо в воздухе, превращаясь в огненные шары. Один из танков протаранил самолет, выруливающий на взлетную полосу. В целом ста восьми Ю-52 удалось уйти, но все же люфтваффе потеряли в тот день семьдесят два самолета – почти 10 процентов всей своей транспортной авиации. Другие оставшиеся аэродромы, способные снабжать Сталинград, располагались значительно дальше.

Проведение Красной Армией операции «Малый Сатурн» вынудило Манштейна переосмыслить всю свою стратегию. О прорыве кольца окружения вокруг Шестой армии уже не могло быть и речи. Кроме того, Манштейну вскоре придется начать отступление с Кавказа. Ему не хватило смелости и твердости сообщить Паулюсу о поистине безвыходном положении, в котором оказалась Шестая армия. Некоторые офицеры очень ясно представляли себе свою дальнейшую судьбу. «Мы никогда больше не увидим родного дома, – пишет капеллан 305-й стрелковой дивизии, – никогда не выберемся из этой передряги!» Однако офицеры советской разведки все еще отмечают моральное упорство немецких военнопленных, вопреки логике не желавших признавать возможность поражения. «Мы должны верить, что Германия победит, – сказал штурман Ю-52, сбитого над Сталинградом. – Иначе какой смысл жить?» С тем же упрямством рассуждает солдат: «Если мы проиграем войну, нам не на что больше надеяться». Там, в Сталинграде, они понятия не имели, что и немецкие войска в Северной Африке также оказались зажатыми союзниками с двух сторон.

Суть операции «Факел» заключалась в том, чтобы занять Французский Тунис прежде, чем туда будут переброшены войска «Оси». Но немцы отреагировали с поразительной быстротой. Утром 9 ноября, еще до того как были взяты Алжир и Оран, в Тунисе уже приземлились первые немецкие истребители. Передовые части немецкой пехоты и парашютистов прибыли на транспортных самолетах на следующий день. Местный французский командующий, действующий все еще по приказам из Виши, воздержался от протестов в отношении этого нарушения условий перемирия 1940 г.

Гитлер не собирался позволить союзникам создать базы для вторжения в Южную Европу. Он понимал, что подобная операция выбьет из войны Италию. Поэтому фюрер намеревался укреплять оборону в Северной Африке, даже несмотря на критическое положение на Восточном фронте. Вопреки скептицизму Сталина и массовым демонстрациям в Лондоне, участники которых требовали «открыть Второй фронт немедленно», театр военных действий в Северной Африке оказался гораздо более эффективным, чем мертворожденный план вторжения во Францию в 1942 г. В частности, немецкий воздушный мост для переброски в Северную Африку войск и снаряжения через Средиземное море потребовал целого флота транспортных Ю-52, которые иначе можно было с успехом использовать для снабжения Шестой армии.

Наступление союзников на восток, в Тунис, было плохо организовано и еще хуже подготовлено. Недоукомплектованная английская Первая армия, которой командовал мрачный шотландец генерал-лейтенант Кеннет Андерсон, была усилена несколькими американскими танковыми подразделениями и несколькими французскими пехотными батальонами. Несмотря на небольшую численность своих войск, не дотягивавшую даже до корпуса, Андерсон совершил серьезную ошибку и разделил их на четыре направления атаки. Он понятия не имел, что к 25 ноября страны «Оси» уже развернули в этом регионе 25 тыс. солдат и офицеров.

Единственного настоящего успеха Первая армия достигла только в тот день, когда передовой разведывательный отряд совместно с 1-м батальоном американского 1-го танкового полка и 17-м батальоном английского 21-го уланского полка, двинулись на город Тунис с запада. Американские танки «стюарт» наткнулись на передовой аэродром люфтваффе вблизи Джедейды. Применив тактику САС (английского воздушно-десантного спецназа), танки шли вдоль взлетно-посадочной полосы, расстреливая неподвижные «мессершмитты», Ю-52 и Ю-87. Они уничтожили более двух десятков самолетов. Эта расправа вызвала панику и убедила генерал-лейтенанта Вальтера Неринга, в прошлом командира Африканского корпуса, сократить линию обороны. Но разгром аэродрома отнюдь не устранил немецкого превосходства в воздухе.

На других участках фронта немецкие парашютисты совместно с другими частями устраивали засады – в основном, колоннам английских войск, нанося им тяжелые потери. 2-й батальон Ланкаширского стрелкового полка потерял 144 человека в ходе одной лишь атаки на Меджез, вступив в бой против немецкого батальона парашютистов, поддерживаемого 88-мм орудиями и танками. В довершение всех бед, американские самолеты обстреляли свои же наземные войска. В ответ те стали обстреливать подряд все самолеты, руководствуясь лозунгом «Летаешь – погибай» (If it flies – it dies). Прибывшая 10-я немецкая танковая дивизия, на вооружении которой было несколько новых танков «тигр», 3 декабря жестоко наказала войска Андерсона, принудив их к отступлению и нанеся им тяжелые потери. Это был неравный бой с более опытным и гораздо лучше вооруженным противником.

Эйзенхауэр, проведя несколько недель в сырых туннелях Гибралтарской скалы, рад был отправиться в Алжир. Но вместо того, чтобы сосредоточиться на оказавшейся на грани провала тунисской кампании, он был вынужден погрузиться в проблемы снабжения войск и французскую политику. Французские офицеры сводили Эйзенхауэра с ума своим «болезненным чувством чести». Он было надеялся, что союзники выработали эффективный компромисс, назначив Дарлана верховным комиссаром в Северной Африке, а Жиро – главнокомандующим французскими войсками, хотя тот все еще хотел получить командование над всеми войсками союзников. С другой стороны, единственная причина, по которой Черчилль поддерживал Дарлана – надежда заполучить французский флот в Тулоне – канула в воду вместе с затопленными французскими кораблями.

Эйзенхауэр вскоре получил болезненный удар. После того как известие о «сделке с Дарланом» дошло до США и Англии, возмущению общественности и шуму в прессе не было предела. Всех потрясло, что Верховный главнокомандующий союзников сделал коллаборациониста, вишистского предателя лидером Северной Африки. И тем больше было возмущение, когда стало ясно, что вишистское антиеврейское законодательство по-прежнему действует, а политические оппоненты не выпущены из тюрем. Отношение французских властей в Северной Африке к сторонникам де Голля было особенно плохим. Дарлан, впрочем, не выказывал особого восторга по поводу своего положения. Он прекрасно понимал, что американцы вскоре могут выбросить его, как «выжатый лимон».

Де Голль на публике мудро помалкивал, так как проблему создали американцы. Может быть, он уже понял, что офицеры-вишисты ненавидят его почти так же, как и англичан. Но, хоть он никогда этого не признавал, американская политика сделки с Дарланом и Жиро в конечном счете должна была пойти на пользу ему. Дарлан и Жиро оказались теми ступеньками, которые предотвратили гражданскую войну в Северной Африке.

Английское Управление спецопераций было встревожено тем глубоким недоверием, которое сделка с Дарланом вызвала не только среди голлистов в Лондоне, но, прежде всего, в отношениях союзников с французским движением Сопротивления внутри страны и даже движениями Сопротивления в других оккупированных странах. Следуя примеру американского Управления стратегических служб (УСС), английское УСО быстро создало тренировочные базы в Алжире для молодых французских добровольцев с целью дальнейшей их отправки в Тунис. Один из новобранцев, некто Фернан Бонье, стал вращаться в монархических кругах и прибавил к своей фамилии аристократическое уточнение «де ля Шапель». Его мечты о восстановлении французской монархии, с возведением графа Парижского на королевский престол, предполагали де Голля в качестве возможного регента, который откроет путь реставрации, хотя бы потому что семья генерала была известна приверженностью к монархии.

В мутной воде заговора сложился план убийства Дарлана. В нем приняли участие голлисты, передавшие из Лондона через генерала Франсуа д’Астье де ля Вижери 2 тыс. долларов для финансирования операции, а также подполковник Гренадерского гвардейского полка Дуглас Доддс-Паркер, руководитель отделения УСО в Алжире, и Фернан Бонье, который и совершил покушение. Доддс-Паркер, который сопровождал лидера французского движения Сопротивления Жана Мулена к самолету во время его возвращения во Францию, обучал Бонье стрельбе из пистолета и позже утверждал, ошибочно, как выяснилось, что его собственный пистолет и был использован для убийства. Согласно плану, Бонье должны были вывезти после покушения из Алжира на борту корабля Mutin, которым командовал Джерри Холдсуорт. Это был корабль тайной флотилии УСО для заброски секретных агентов в Средиземноморье. Но после того как 24 декабря Бонье подстерег Дарлана и смертельно ранил его выстрелом в живот, убийцу схватили. Он предстал перед судом военного трибунала и был казнен с неприличной поспешностью.

Эйзенхауэр, потрясенный этим событием, хотя ранее и жаждал найти «чертовски хорошего убийцу», вызвал Доддса-Паркера в штаб союзных войск и потребовал категорических заверений в том, что УСО в покушении не участвовало. Доддс-Паркер дал такие заверения. Кто и в какой мере знал о готовящемся покушении, трудно установить. Несомненно, Управление стратегических операций в Лондоне было в курсе дела и дало свое «добро». Но, похоже, ни Черчилль, ни сэр Чарльз Хамбро, глава УСО, не дали никакого письменного указания на этот счет. Устранение «выжатого лимона» не вызвало слез даже у тех из союзников, кто его поддерживал. На Новый год Рузвельт хладнокровно заметил в беседе с одним из гостей Белого дома, что Дарлан был «тем еще сукиным сыном».

В Сталинградском котле войска Шестой армии старались держаться бодро в виду приближающегося Рождества. Несмотря на вшей, холод и голод, праздник давал повод отвлечься от тягостных размышлений об обреченности их положения. Они знали, что операция Манштейна «Зимняя буря», имевшая целью их освобождение из котла, провалилась, но многие солдаты все еще страдали «котельной лихорадкой»: им казалось, они вот-вот услышат лязг гусениц танковой армии СС, которую Гитлер обещал прислать им на помощь. Они не могли поверить, что их фюрер бросил Шестую армию на произвол судьбы. Но и OKW, и Манштейн понимали, что эта жертва необходима, чтобы сковать задействованные в окружении советские армии, пока идет эвакуация немецких войск с Кавказа.

Солдаты Шестой армии мечтали отпраздновать рождество «по-немецки». Они подготовили небольшие подарки друг для друга – разные поделки или что-нибудь съестное, прибереженное из пайка. В бункерах под снегом, перед лицом невзгод проявлялись невероятная щедрость и чувство товарищества. В сочельник они пели «Stille Nacht, Heilige Nacht» («Тихая ночь, святая ночь»). Знакомые слова вызывали слезы, напоминая о родных и семьях в Германии. Тем не менее, их христианские чувства не распространялись на советских пленных, содержавшихся в двух лагерях внутри котла. Лишенные какой-либо пищи, чтобы не сокращать немецкие пайки, немногие оставшиеся в живых были доведены до поедания трупов своих товарищей.

От действительности нельзя отвернуться надолго. Снабжения по воздуху не было в течение двух дней, потому что советские танки захватили немецкий аэродром у станицы Тацинской. Шестая армия постепенно вымирала от голода на диете из «вассерзуппе» – несколько кусочков конины варили в растопленном снегу. Армейский патологоанатом д-р Ганс Гиргензон, прилетевший в Сталинградский котел в середине декабря, вскоре пришел к тревожным выводам. После проведения пятидесяти вскрытий он установил, что солдаты умирают от голода гораздо быстрее, чем должны были бы. Это, заключил он, происходит вследствие совокупного влияния стресса, длительного недоедания, недосыпания и сильного холода. Действие этих факторов нарушало обмен веществ в организме. Несмотря на потребление солдатом нескольких сотен калорий его пищеварительная система усваивала, вероятно, лишь небольшую их часть. В результате ослабления организма уменьшалась также сопротивляемость болезням. Даже те, кто не был болен, слишком ослабели для попытки прорыва через глубокий снег. Кроме того, Паулюсу не хватало смелости нарушить приказ Гитлера.

Условия в полевых госпиталях были невероятно ужасны. Кровь из открытых ран замерзала даже внутри санитарных палаток. Гангренозные в результате обморожения конечности отпиливали. Для ампутации пальцев применяли клещи. Анестетиков не осталось, пострадавших с ранениями живота или серьезными травмами головы оставляли умирать без помощи. Отчаянно перегруженные работой хирурги вынуждены были проводить безжалостную медицинскую сортировку по очередности оказания помощи. «Немецкий солдат страдает и умирает с безропотным мужеством, – писал капеллан 305-й пехотной дивизии. – Даже раненые с ампутированными конечностями владеют собой».

Теперь транспортные самолеты забирали только ходячих раненых – носилки занимали слишком много места. Полевая жандармерия, вооруженная автоматами, пыталась сдерживать толпу раненых и симулянтов, которые штурмовали каждый самолет на обледеневших взлетно-посадочных полосах аэродромов Гумрака и Питомника. Но даже место в самолете не давало никакой гарантии на выживание. Перегруженные Ю-52 и большие «фокке-вульф кондор» пытались набрать высоту до границ котла, где они попадали под огонь советских зенитных батарей. Солдатам не раз доводилось наблюдать, как транспортный самолет в небе превращался в огненный шар, и знали, что этот самолет был полон их раненых товарищей.

Новый год, 1943-й, принес еще один иррациональный всплеск надежды, когда Гитлер в своем послании пообещал: «Я и весь немецкий вермахт сделаем все возможное, чтобы вызволить защитников Сталинграда из окружения, а ваша стойкость станет самым славным подвигом в истории немецкого оружия». Из уважения к страданиям Шестой армии Гитлер запретил употребление коньяка и шампанского в своей штаб-квартире.

Немецкому народу так еще и не сообщили о том, что Шестая армия окружена. Солдатам под угрозой сурового наказания запрещали упоминать об этом в письмах домой. Один из них на Новый год отправил домой рисунок, но в углу написал крошечными буквами по-французски: «Двадцать дней, как мы в окружении. Страшно сидеть здесь, в этой ловушке. Но нам говорят: “Держитесь, держитесь!”, а мы получаем в день по 200 граммов хлеба и немного супа из конины. Соли почти нет. Вши стали сущим наказанием, и никак невозможно от них избавиться. В бункерах царит кромешный мрак, а снаружи мороз минус двадцать или тридцать». Но его письмо так и не дошло до дома, ибо самолет, в котором находился мешок полевой почты, был сбит. Разведка Донского фронта использовала немецких коммунистов и перебежчиков, чтобы просеивать информацию из перехваченной почты. Другой солдат писал с сарказмом: «На первый день праздника нам подавали на обед гуся с рисом, на второй день был гусь с горошком. Мы давно уже питаемся гусями. Вот только у наших гусей по четыре ножки, и все с подковами».

Сталин не желал ни на день откладывать завершение операции «Кольцо» – смертельного удара по Шестой армии. Рокоссовский получил сорок семь дивизий при поддержке трехсот самолетов. 8 января штаб Донского фронта отправил двух парламентеров под белым флагом, чтобы предложить Паулюсу условия сдачи. Но, вероятнее всего, по приказу начальника штаба генерал-лейтенанта Шмидта парламентеров отправили обратно, вместе с документом, который они принесли.

Два дня спустя, на рассвете, операция «Кольцо» началась мощной артподготовкой и воем большого количества снарядов «катюш». Офицеры Красной Армии теперь с гордостью именовали свою мощную артиллерию «богом войны». Главный удар был направлен против юго-западного выступа котла, именовавшегося также «Мариновский нос». Немецкие солдаты, закутанные в тряпье, как пугала, едва могли зацепить спусковой крючок опухшими, обмороженными пальцами. Белая заснеженная степь вокруг с чернеющими в сугробах непогребенными телами, была изрыта черными воронками с желтыми от пороха краями. На южном участке обороны остатки румынской дивизии, не выдержав, обратились в бегство и оставили километровую брешь в линии обороны. 64-я армия немедленно направила туда бригаду танков T-34, которые легко двинулись по заледенелому полю.

На юго-западе вынужденные отступить немецкие дивизии обнаружили, что создать новую линию обороны невозможно – в глубоко промерзшей земле слишком трудно было рыть окопы. Боеприпасов было так мало, что немцы подпускали наступающих советских солдат почти вплотную. Капеллан 305-й дивизии описал беспощадную советскую атаку с «гибелью раненых под гусеницами танков, безжалостным расстрелом раненых и пленных».

На аэродроме Питомник царил хаос: черные обломки разбитых самолетов, груды замерзших трупов у санитарных палаток. Топлива, чтобы отвезти оставшихся раненых назад, в полевые госпитали, не хватало. Часть раненых их товарищи перетаскивали на санях, пока сами не падали от изнеможения. Сцены страдания были за гранью вообразимого. Подавленные, оглушенные артобстрелом, солдаты в таком количестве пытались бежать обратно к разрушенному городу, что полевая жандармерия не в силах была поддерживать дисциплину. Тем не менее, большинство все же продолжало сражаться. Во многих случаях бок о бок с ними дрались русские добровольцы Hiwis, которые отлично знали, какая судьба их ожидает по окончании боя.

16 января Питомник был оставлен; по приказу Рихтгофена его покинули последние дислоцировавшиеся там «мессершмитты». Гумрак, другой аэродром, поменьше, был не в состоянии принимать транспортные самолеты и уже находился под прямым артиллерийским огнем. Люфтваффе стали сбрасывать припасы на парашютах, но большую их часть воздушными потоками относило за советскую линию. В тот день сдался целый немецкий батальон 295-й пехотной дивизии. Некоторые командиры батальонов не в силах были смотреть на страдания своих людей. Те хромали на обмороженных ногах; трещины на губах превратились в открытые раны; грязные бороды окаймляли желтые, как воск, лица живых мертвецов. Вороны кружили над ними и спускались, чтобы выклевать у мертвых и умирающих глаза.

Красная Армия не щадила врага, особенно после целого ряда ужасных открытий. «После освобождения хутора Новомаксимовский, – сообщается в донесении Особого отдела НКВД Донского фронта, – наши солдаты обнаружили в двух зданиях с заложенными кирпичом окнами и дверьми семьдесят шесть советских пленных. Шестьдесят из них умерли от голода, некоторые тела уже разложились. Остальные пленные полуживые, большинство из них не могут держаться на ногах от голода. Оказалось, что эти пленные провели в упомянутых зданиях около двух месяцев. Немцы морили их голодом до смерти. Иногда бросали им куски гнилой конины и давали для питья соленую воду». Немецкий офицер, начальник этого лагеря Дулаг-205, позднее сообщил на допросе следователю СМЕРШ: «с начала декабря 1942 г. командование немецкой Шестой армии и лично генерал-лейтенант Шмидт абсолютно прекратили снабжение лагеря для военнопленных продовольствием, что вызвало массовую гибель людей от голода». Советские солдаты не выказывали милосердия к раненым немцам, особенно после того как увидели немногих оставшихся в живых русских пленных, которые были обречены на голодную смерть в другом лагере в Гумраке. К несчастью, спасители непреднамеренно добили несчастных, дав им сразу слишком много еды.

22 января штаб Шестой армии получил приказ Гитлера: «Капитуляция исключается. Сражаться до конца. Если возможно, сократите линию обороны и удерживайте ее силами оставшихся боеспособных подразделений. Храбрость и стойкость немецких солдат внутри «Крепости Сталинград» даже дала немецкому командованию возможность сформировать новую линию обороны и перейти к контратакам. Таким образом, Шестая армия внесла свой исторический вклад в величайшую главу немецкой истории». В Сталинграде, где солдаты в подвалах ползали на четвереньках, «как дикие животные», условия были, пожалуй, еще хуже, чем в степи. Из оставшихся в живых 40 тыс. составляли раненые и больные. При перевязке у них часто вместе с бинтами отваливались ногти с пальцев обмороженных рук и ног. Ни у кого уже не осталось сил выносить умерших. Полчища вшей оставляли покойников, бросаясь на поиски живой плоти.

26 января остатки Шестой армии были разрезаны надвое, когда части 21-й армии соединились с подразделениями 13-й гвардейской дивизии Родимцева севернее Мамаева кургана. Паулюс, также страдающий от дизентерии, слег в состоянии нервного истощения в подвале универмага на сталинградской Красной площади. Командование перешло теперь к Шмидту. Некоторые из генералов и старших офицеров застрелились, чтоб избежать позора капитуляции. Другие предпочитали «солдатское самоубийство», выпрямляясь в траншее в полный рост и дожидаясь вражеской пули.

Гитлер произвел Паулюса в генерал-фельдмаршалы. Паулюс понимал: это прямое указание покончить с собой. Но теперь, когда все его восхищение Гитлером испарилось, он не имел намерения доставить фюреру подобное удовольствие. 31 января солдаты Красной Армии вошли в здание универмага. «Паулюс был совершенно потерянный, – писал советский переводчик-еврей лейтенант Захар Райзман. – Губы его дрожали. Он сказал генералу Шмидту, что слишком много суеты вокруг и что в помещении слишком много людей». Райзман сопровождал немецких офицеров и солдат в количестве 151 человека в штаб дивизии. По дороге ему пришлось сдерживать солдат Красной Армии от попыток унизить пленных. «Такова ирония судьбы, – заметил немецкий полковник, намеренно громко, чтобы быть услышанным. – Еврей заботится о том, чтобы мы не пострадали». Паулюса и Шмидта доставили в штаб 64-й армии генерала Шумилова, где акт капитуляции снимали на кинопленку. Нервный тик Паулюса был по-прежнему очень заметен.

Известие о капитуляции Гитлер слушал в гробовом молчании. Фюрер неподвижно уставился в свой овощной суп. Но на следующий день он выплеснул свой гнев по поводу того, что Паулюс не застрелился. 2 февраля генерал Штрекер, командовавший остатками XI корпуса в развалинах северного Сталинграда, также сдался. Командование Красной Армии подсчитало, что у него в руках 91 тыс. пленных – гораздо больше, чем ожидалось. В основном из-за того, что к такой их численности не были готовы, в течение некоторого времени пленные не получали ни пищи, ни медицинской помощи. До весны почти половина из них умерли.

Советские потери за всю Сталинградскую битву составили 1,1 млн человек, из которых почти полмиллиона погибли. Немецкая армия и ее союзники тоже потеряли более полумиллиона человек убитыми и пленными. В Москве с кремлевских колоколен раздавался победный перезвон. Сталина изображали великим архитектором исторической победы. Репутация Советского Союза взлетела чрезвычайно высоко, и по всему миру в коммунистические движения Сопротивления пришло множество новых бойцов.

В Германии радиостанциям было приказано транслировать траурную музыку. Упорно отказываясь признать, что Шестая армия была окружена еще с ноября, Геббельс пытался теперь делать вид, что ее гибель стала результатом эпического противостояния: «Они умерли для того, чтобы Германия могла жить». Но попытка создать героический миф очень скоро привела к обратному результату. В Германии быстро распространились слухи, питаемые в основном теми, кто тайком слушал Би-Би-Си: Москва объявила о взятии в плен 91 тыс. немецких солдат и офицеров. Шок от поражения потряс всю Германии. Только нацистские фанатики по-прежнему считали, что войну еще можно выиграть.

Верховное главное командование вермахта было обеспокоено «большим волнением, возникшим в немецком обществе» после капитуляции Шестой армии под Сталинградом, и обратилось со строгим предупреждением к офицерам, рекомендуя не усугублять положение критикой военного или политического руководства путем «так называемого описания фактов», касающихся боев. Попытки прививать в вооруженных силах «национал-социалистское мировоззрение» были усилены, однако нацистские власти получали сообщения о том, что пожилые офицеры, служившие в армии еще со времен рейхсвера, в эпоху «аполитичности», не проявляют особого интереса к внушению своим солдатам идеологически правильных взглядов. Более «сознательные» офицеры и эсэсовцы жаловались, что в Красной Армии политучеба поставлена куда как эффективнее.

18 февраля на митинге, проходившем в берлинском Дворце спорта, Геббельс провозгласил новый лозунг: «Тотальная война – короткая война». Публика была наэлектризована до предела. С трибуны он кричал: «Вы хотите тотальной войны?» Аудитория срывалась на ноги и утвердительно ревела. Даже антинацистский журналист, описывая событие, признался потом, что он тоже вскочил на ноги, подхваченный общим воодушевлением и едва сумел удержаться от того, чтобы не заблеять со всеми: «Да!» Потом он говорил друзьям, что если бы Геббельс завопил: «Вы хотите идти на верную смерть?», – толпа точно так же согласно ревела бы. Нацистский режим вовлек в свои преступления и в свое безумие все население страны в качестве пособников, вольных или невольных.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.