I. ПОДГОТОВКА НОВОЙ ЧИСТКИ И ЗАГАДКА СМЕРТИ СТАЛИНА

I. ПОДГОТОВКА НОВОЙ ЧИСТКИ И ЗАГАДКА СМЕРТИ СТАЛИНА

Подготовка к послевоенной чистке началась по испытанному в тридцатых годах методу — с идеологической войны. Начало этой войне положили два постановления ЦК ВКП(б): 1) "О журналах "Звезда" и "Ленинград" от 14 августа 1946 года; 2) "О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению" от 26 августа 1946 года. Своему тогдашнему первому помощнику по партии Жданову — Сталин предназначает роль главного ее организатора. Развернулась кампания по разоблачению "низкопоклонников", "космополитов", "перерожденцев" в литературе, искусстве, философии и истории. Основной дух всей кампании удар по "западникам". Основной лозунг — возрождение необольшевистского "славянофильства" об "исключительности" и "приоритете" русских во всех науках. Но кампания вовсе не задумана во имя русскости и только для идеологического фронта. Вернее будет сказать, что она задумана не столько из-за мнимых "космополитов", сколько для создания общей психологической атмосферы в стране для большой чистки на верхах партии, армии и государства. Но пока чистка успела выйти из идеологической сферы, умер Жданов (1948 г.). Это самым серьезным образом расстроило планы Сталина, но не приостановило их. Кончается лишь первый, ждановский этап. Начинается второй этап (19491952 гг.), на котором Сталин роль Жданова в идеологии, по всей вероятности, предназначал Суслову (выступление Суслова в газете "Правда" в декабре 1952 года против Вознесенского, Федосеева и, косвенно, против Шепилова). На этом втором этапе раздвигаются и рамки идеологической чистки (в языковедении поход против учеников акад. Марра, в физиологии — поход против учеников акад. Павлова, в политэкономии — поход против друзей Вознесенского, в агрономии — поход против врагов Лысенко). Тут Сталин открывает и первые карты — чистка переходит туда, куда она метит с самого начала: в области партийной, военной и административной жизни. Происходят снятия, переброски и аресты руководящих деятелей партии и армии Укажем на наиболее яркие факты.

1. Арестовывается ленинградское партийное руководство, включая и члена Политбюро Вознесенского (кроме него, Кузнецов, Родионов и др.).

2. Сменяется московское партийное руководство (Попов и др.).

3. Снимают с ведущих постов известных военачальников второй мировой войны во главе с уже опальным к тому времени маршалом Жуковым; командующего военно-морскими силами адмирала Юмашева (назначается вице-адмирал Кузнецов); командующего военно-воздушными силами маршала авиации Новикова, потом маршала авиации Вершинина (назначается Жигарев); командующего бронетанковыми войсками маршала Богданова (назначается генерал-лейтенант Радзиевский); командующего артиллерией маршала Воронова (назначается маршал Неделин); начальника Главного политического управления генерала Шикина (назначается Желтов).

4. С начала 1949 года все члены Политбюро снимаются с самостоятельных министерских постов: Молотов (заменяется Вышинским), Булганин (заменяется Василевским), Каганович, Микоян, Косыгин заменяются второстепенными чиновниками. Берия освобожден от прямого руководства над НКВД еще в 1945 году. Ворошилов не занимал самостоятельного поста уже с 1940 года, замененный тогда Тимошенко. Хрущев и Маленков были членами Секретариата ЦК, Андреев был выведен из секретариата ЦК еще в 1947 году и формально считался председателем Комиссии партийного контроля при ЦК. Но все они, кроме Хрущева, числились в почетном "институте заместителей" Сталина по Совету Министров СССР, то есть были "министрами без портфелей".

В свете фактов, которые стали известны после смерти Сталина и расстрела Берия, уже не может быть никакого сомнения, что этот начавшийся второй этап подготовки к чистке был полон самой напряженной драматической борьбой в верхах Центрального Комитета. Напряжение объяснялось тем, что ученики Сталина, наконец, разгадали замыслы своего учителя: подготовку уничтожения членов Политбюро и генералитета армии. В этой борьбе Сталин уже не опирался на партаппарат и мало верил ему. Даже пленуму ЦК он не доверял. Так, с февраля 1947 года до середины 1952 года, то есть пять лет, не созывался пленум ЦК, тогда как по уставу он должен созываться не реже одного раза в четыре месяца. Нечего уже говорить о съезде. Сталин опирался лишь на свой секретариат в партии и на НКВД в стране. Физическая чистка на верхах партии началась с вышеуказанного "Ленинградского дела". Для нее Сталин нашел и нужного человека. На место не оправдавшего ожидания Меркулова был назначен министром госбезопасности Абакумов. Из его биографии мало что известно, но как "инквизитор-массовик" во время войны он приводил в изумление даже Сталина. Он был тогда шефом знаменитого "СМЕРШа" ("Смерть шпионам"). Вот этот самый Абакумов должен был теперь играть роль второго Ежова. Первое задание Сталина он выполнил блестяще. Об этом довольно ясно говорит характеристика, данная ему "коллективным руководством" во время суда над ним в декабре 1954 года. В характеристике еще нет ссылок на Сталина, все дело в ней сводится к Берия (потом в секретном докладе Хрущев назвал и главного инициатора — Сталина). Характеристика такова[225]:

"Подсудимый Абакумов, будучи выдвинут Берия на пост министра госбезопасности, является прямым соучастником преступной заговорщической группы, выполнял вражеские задания Берия, направленные против Коммунистической партии и Советского правительства… Абакумов стал на путь авантюр и политических провокаций. Абакумов фабриковал дела отдельных работников партийного, советского аппарата и представителей советской интеллигенции, затем арестовывал этих лиц и, применяя запрещенные советским законом преступные методы следствия… добивался от арестованных вымышленных показаний с признанием вины… Таким путем Абакумов сфальсифицировал так называемое "Ленинградское дело", по которому был необоснованно арестован ряд партийных и советских работников, обвиненных в тягчайших государственных преступлениях".

Дело, конечно, не в методах, которые применялись Абакумовым. Они применялись до него, после него и будут применяться, пока существует чекистская система. Дело в том, что Абакумов точь-в-точь по рецептам тридцатых годов и по самой логике Сталина должен был готовить и новое дело "Московское дело", куда на этот раз имел шансы попасть любой из членов Политбюро. "Ленинградское дело" было репетицией к московской драме. Репетиция удалась, но драма сорвалась. В конце 1950 или в начале 1951 года Политбюро одержало над Сталиным первую и серьезную победу; человек, руками которого Сталин создал "Ленинградское дело" и расстрелял члена Политбюро Вознесенского и его друзей, Абакумов, снимается с должности шефа МГБ. Начальником МГБ назначается ученик Маленкова — Игнатьев, бывший до этого на партийной работе в Башкирии и в Средней Азии. Вторая, еще более значительная победа — назначение, наконец, летом 1952 года XIX съезда партии, которого Сталин ни в коем случае не хотел проводить до новой чистки. Объявление о съезде принесло и необычную сенсацию — политической отчет ЦК делает не генеральный секретарь ЦК Сталин, а Маленков. Был ли это добровольный отказ Сталина от "директивного, исторического доклада" в пользу своего лучшего ученика — "наследника"? В этом следует сомневаться, тем более, когда мы теперь знаем, что произошло на первом пленуме нового ЦК после XIX съезда партии. Кроме создания нового, расширенного, Президиума ЦК и Секретариата, Сталин ввел и "новшество" — из состава Президиума ЦК было выделено, вопреки уставу, узкое бюро, о существовании которого мы узнали из постановления ЦК от 6 марта 1953 года, но состав которого остается тайной до сих пор. Кто из "старой гвардии" туда входил? Во всяком случае, не все и даже не большинство. "Бюро Президиума ЦК" ("Политбюро в Политбюро") было задумано именно против этой "старой гвардии". На том же пленуме, как рассказывает Хрущев, Сталин выступил открыто против членов Политбюро — Молотова и Микояна — и, может быть, не против них одних.

Однако историческое значение пленума состояло в том, что произошло событие, вероятность которого людям вне Кремля казалась абсолютно исключенной; Сталин был снят с поста генерального секретаря ЦК партии, а сама эта должность ликвидирована. В известном нам варианте секретного доклада Хрущева об этом ничего не говорится. Но зато в биографии Сталина, напечатанной в советском "Энциклопедическом словаре" за 1955 год, об этом сказано прямо и недвусмысленно. Там говорится[226]:

"После XI съезда партии 3 апреля 1922 г. пленум ЦК, по предложению В. И. Ленина, избрал Сталина генеральным секретарем ЦК партии; на этом посту Сталин работал до октября 1952 года, а затем до конца своей жизни являлся секретарем ЦК" (курсив мой. — А. А.).

Последняя часть этой цитаты лишь подчеркивает первое утверждение, что "генеральным секретарем" ЦК Сталин работал лишь "до октября 1952 года" (то есть до первого пленума ЦК после XIX съезда), "а затем до конца своей жизни" являлся только "секретарем ЦК". Да, в списке членов и Президиума и Секретариата имя Сталина стояло на первом месте (вне алфавита), но, в отличие от принятой практики предыдущих лет, уже не указывалось, что он избран генеральным секретарем. Оставил ли Сталин этот пост добровольно? Одно уже такое предположение свидетельствовало бы о полном незнании психики диктатора. Нет, Сталин его добровольно не оставил. Аппарат власти, созданный Сталиным, перерос его самого. Контроль Сталина над этим аппаратом уходил из его рук в той же мере, в какой аппарат начал, если не контролировать, то саботировать сумасбродные действия бывшего учителя. Сталин игнорировал и закон взаимозависимости своей системы: своей карьерой члены Политбюро были обязаны Сталину, но и Сталин стал диктатором лишь по воле и поддержке этих же членов. В тот момент, когда Сталин пришел к убеждению, что надо, наконец, освободиться от этих "мавров", обозначилась роковая развязка. "Мы тебя родили, мы тебя и убьем", — могли сказать "ученики и соратники".

Теперь борьба между Сталиным и сталинцами вступает в третий, последний и самый драматический этап. Сталин арестовывает кремлевских лейб-врачей Политбюро.

"Дело врачей" вовсе не было делом самих арестованных. Оно было, как и "Ленинградское дело", делом партийной олигархии Президиума ЦК и генералитета Советской Армии. Его внешнее антисемитское острие служило одновременно и для целей отдушины (по адресу отсталой части народа, партии и армии) и для целей маскировки (по адресу олигархии и генералитета). Однако бывшие соратники Сталина не могли не знать (хотя бы по опыту тридцатых годов), куда метит диктатор: ведь арестованы были не просто врачи, а, по свидетельству Хрущева, долголетние лейб-врачи членов Политбюро и маршалов Советского Союза, причем арестованы без ведома Политбюро. Более того, члены Политбюро не имели права личного контакта с их бывшими врачами, а должны были, по свидетельству того же Хрущева, ограничиться ознакомлением с письменными признаниями арестованных и именно теми признаниями, которые Сталин считал нужным показать им. Но как раз опыт тридцатых годов доказывал, во-первых, что ни один из членов ЦК и маршалов армии не арестовывался без того, чтобы этому не предшествовали аресты их личных сотрудников, во-вторых, показания этих арестованных предъявлялись членам Политбюро лишь после их собственных арестов (Косиор, Рудзутак, Эйхе, Чубарь, Постышев). Эти члены и кандидаты Политбюро, санкционируя аресты своих сотрудников, чтобы отвести всякие подозрения в отношении самих себя, и не догадывались, что они тем самым санкциониуют свои собственные аресты в будущем.

Сталин допустил роковую для себя ошибку, когда решил повторить этот трафарет тридцатых годов; теперь около Сталина сидели не политически наивные люди тех лет, а утонченные мастера чисток, выученные самим же Сталиным. Эти мастера, вопреки всем заверениям Хрущева, не были в тридцатых годах простыми зрителями того, что делали Сталин, Ежов и Берия, а были активными соучастниками и организаторами "Великой чистки". Они настолько основательно овладели "техникой Сталина", что вполне успешно конкурировали с "главным мастером". Может быть, другая ошибка Сталина заключалась в том, что, не подумав о будущем, он выдал в свое время весь секрет своего феноменального мастерства в руки этих неблагодарных учеников, столь виртуозно овладевших им теперь. Правда, Сталин принял меры, чтобы собрать вокруг себя непосвященных и, прикрываясь ими, повторить ежовщину (расширение Президиума ЦК после XIX съезда). Но как раз эти меры еще больше заставили бывших "учеников" насторожиться. Хрущев так и заявил в своем докладе на закрытом заседании XX съезда, что Сталин собрал в Президиум ЦК "малоопытных" людей, чтобы легче разделаться со "старой гвардией".

Уже то, что Сталин сообщил внешнему миру о "деле врачей" (большего он не сообщил, по Хрущеву, и членам Президиума ЦК), должно было показать и для "неопытных" направление главного удара. В официальном сообщении по "делу врачей" Кремля от 13 января 1953 года говорилось, что эти "врачи ставили своей целью, путем вредительского лечения, сократить жизнь активных деятелей СССР" и что:

— они убили Жданова и Щербакова (членов Политбюро);отели убить маршалов Василевского, Говорова, генерала армии Штеменко, адмирала Левченко и др. Причем в одной группе врачей оказались "замешанными" сразу две разведки американская — через благотворительную еврейскую организацию "Джойнт" (врачи Вовси, М. Коган, Б. Клин, А. Фельдман, Я. Этингер, А. Гринштейн,Г. Майоров) — и английская, которая "завербовала", главным образом, русских (врачи Виноградов, Егоров). Сталину показалось неудобным записывать в "сионисты" чисто русских людей, почему и пришлось выделить их в отдельную разведку. Но, спрашивается, почему же врачи хотели умерщвлять только маршалов Василевского и Говорова, а не Жукова, Ворошилова и Булганина? Почему они умертвили Щербакова и Жданова, а не замышляли совершить то же над Хрущевым, Молотовым, Микояном, Кагановичем и даже над Маленковым? Хрущевские разоблачения дали нам ответ на эти вопросы, но сами Хрущевы этот ответ знали еще до смерти Сталина. "Если бы Сталин еще жил, то Молотов, Микоян не выступали бы на этом съезде", — говорил Хрущев. И это несомненная истина, хотя Сталин метил не только против этих двух, но и против всей олигархии и против той части генералитета, которая была связана с Жуковым. В свете последовавших событий после смерти Сталина ясен и смысл политической квалификации предстоявшей чистки. Уже в передовой статье "Правды" того же 13 января (№ 13), автором которой, несомненно, был сам Сталин, говорилось, что из факта строительства в СССР "социализма" и успехов после войны"…некоторые люди делают вывод, что теперь уже снята опасность вредительства, шпионажа… но так думать и рассуждать могут только правые оппортунисты, люди, стоящие на антимарксистской точке зрения затухания классовой борьбы. Они не понимают или не могут понять, что наши успехи ведут не к затуханию, а к обострению борьбы, что чем усиленнее будет наше продвижение вперед, тем острее будет борьба врагов народа".

Кто же такие эти безымянные "правые оппортунисты", которые завтра, по сталинской логике, могут быть объявлены "врагами народа"? С какими "правыми" Сталин полемизирует? После того, что Хрущев рассказал XX съезду об "ошибочной теории классовой борьбы Сталина" даже в 1937 году (на февральско-мартовском пленуме ЦК) и что пишут по этому поводу сейчас сами сталинцы против Сталина, ясно, что под "правыми" Сталин имел в виду именно Хрущевых и Молотовых. В передовой были и более конкретные намеки как на масштаб чистки, так и на ее первоочередные жертвы. В ней указывалось[227]:

Некоторые наши советские органы и их руководители потеряли бдительность, заразились ротозейством.

Органы госбезопасности не вскрыли вовремя вредительской, террористической организации среди врачей.

История уже знает примеры, когда под маской врачей действовали подлинные убийцы и изменники Родины, вроде врачей Левина, Плетнева, которые по заданию врагов СССР умертвили великого русского писателя Максима Горького, выдающихся деятелей советского государства Куйбышева и Менжинского.

Статья заканчивается грозным и многозначительным предупреждением по адресу "иностранных хозяев" врачей и их "вдохновителей" внутри страны:

"Советский народ с гневом возмущения клеймит преступную банду убийц и их иностранных хозяев. Презренных наймитов, продавшихся за доллары и стерлинги, он раздавит как омерзительную гадину. Что же касается вдохновителей этих наймитов — убийц, то они могут быть уверены, что возмездие не забудет о них и найдет дорогу к ним, чтобы сказать им свое веское слово".

Это самый совершенный язык ежовщины, во время которой Сталин "нашел дорогу" к "вдохновителям" Левина и Плетнева, когда более 70 % членов ЦК 1934–1938 годов были расстреляны после расстрела тех врачей! Хрущевы и Булганины, Молотовы и Кагановичи знали и этот язык и свою обреченность, если Сталин останется у власти. Об этом Хрущев прямо говорит в своем докладе от 25 февраля. Вот соответствующее место[228]:

"Вспомним о первом пленуме Центрального Комитета после XIX съезда партии, когда в своем выступлении Сталин, охарактеризовав Вячеслава Михайловича Молотова и Анастаса Ивановича Микояна, высказал мысль, что эти Два старые работника нашей партии повинны в каких-то совершенно недоказанных поступках. Не исключена возможность, что если бы Сталин оставался у руля еще несколько месяцев, товарищи Молотов и Микоян, вероятно, не могли бы выступить с речами на сегодняшнем съезде. Сталин, очевидно, намеревался покончить со всеми старыми членами Политбюро. Он часто говорил, что члены Политбюро должны быть заменены новыми людьми. Его предложение после XIX съезда об избрании 25 человек в Президиум Центрального Комитета было направлено на то, чтобы устранить всех старых членов из Политбюро и ввести в него людей, обладающих меньшим опытом, которые бы всячески превозносили Сталина. Можно предположить, что это было также намерением в будущем ликвидировать старых членов Политбюро и таким образом скрыть все те постыдные действия Сталина, которые мы теперь рассматриваем" (весь курсив в цитате мой. — А. А.).

Нельзя думать, что такие "предположения" о "намерениях" Сталина пришли в голову "старым членам Политбюро" лишь после смерти Сталина. План Сталина по новой чистке им стал ясен, как видно из речи Хрущева, уже на первом пленуме ЦК после XIX съезда (октябрь 1952 г.). Но более конкретно он начал вырисовываться лишь после ареста врачей (после примечания "Правды" к статье Ю. Денниса от 18 июня 1956 года стало известно, что были арестованы и украинские врачи, то есть лейб-врачи самого Хрущева). Когда же были арестованы врачи, — неизвестно. Официальное сообщение гласило, что они арестованы "некоторое время тому назад". Однако судя по тому, что к 13 января 1953 года не только врачи успели "признаться", но и так называемая "экспертиза" по делу закончила свою "работу", надо полагать, что к этому времени врачи сидели в НКВД, по крайней мере, месяца три, то есть они были арестованы сейчас же после XIX съезда, когда Сталин уже создал себе надежный тыл в лице "малоопытных" членов Президума ЦК из 25 человек, среди которых старые члены оказались в явном меньшинстве (8 человек).

Арестовать этих врачей Сталину удалось, но не судить.

Врачи в своем несчастье имели, однако, и великое счастье — Сталину меньше всего нужна была их смерть, ему нужна была смерть их "покровителей" и "вдохновителей" из старого Политбюро. "Вдохновители" это знали точно. Поэтому "вдохновители" боролись за жизнь врачей, чтобы не умереть самим. Когда-нибудь время докажет, что начиная с 13 января 1953 года и составился тот заговор против Сталина, который называется теперь "борьбой против культа личности Сталина". Именно с тех пор, когда "старые члены Политбюро" убедились, что Сталин решил довести дело врачей до его логического конца, им ничего не оставалось, как бороться за свою жизнь: Сталин или мы. Никаких идейных убеждений, никаких программных разногласий, никакой политической оппозиции мнимого "ленинского ядра", а просто отчаянная борьба за существование. Вот чем может быть охарактеризован весь период от января до марта 1953 года.

Сообщение 13 января заканчивалось указанием: "Следствие будет закончено в ближайшее время". Если судить по практике тридцатых годов, это означало, что "обвинительное заключение" будет опубликовано, и, стало быть, объявлен срок судебного процесса через неделю, максимум — две недели. Однако прошла неделя, прошли две, прошло семь недель, но объявили не о суде над врачами, а о смертельной болезни Сталина.

В чем дело? Где разгадка? Хрущев, до некоторой степени, помог нам разгадать и эту тайну[229]:

"Вскоре после ареста врачей, — рассказывает он, — мы, — члены Политбюро получили протоколы, в которых врачи сознавались в своей вине… Дело было поставлено таким образом, что никто не мог проверить тех фактов, на которых было основано следствие. Не было возможности попытаться проверить факты, связавшись с теми, кто признался в вине. Мы чувствовали, однако, что дело арестованных врачей было сомнительным. Мы лично знали некоторых из этих людей, так как в свое время они нас лечили. Когда мы пересмотрели это "дело" после смерти Сталина, мы пришли к заключению, что оно было сфабриковано от начала до конца. Это позорное "дело" было создано Сталиным. У него не хватило времени, однако, довести его до конца (так, как он себе представлял этот конец)" (курсив мой. — А. А.).

Вот этого времени "у него не хватило" потому, что ученики Сталина слишком хорошо себе "представляли", к какому "концу" стремится учитель. Конечно, невозможно ожидать от людей, которые решились на разоблачение преступлений Сталина лишь через три года после его смерти, чтобы они открыто рассказали, как прошли "последние дни" Сталина. Однако объективные факты, особенно в свете доклада Хрущева, говорят за то, что ко времени смерти Сталина (независимо от того, какой он смертью Умер), внутри ЦК существовал уже заговор против Сталина. Об этом заговоре прямо говорит и известное постановление ЦК о "культе личности" от 30 июня 1956 года, хотя суть и характер заговора завуалированы апелляцией к имени Ленина. Соответствующее место названного "постановления" утверждает[230]:

"XX съезд партии и вся политика ЦК после смерти Сталина ярко свидетельствует о том, что внутри ЦК имелось сложившееся ленинское ядро руководителей".

Из-за того, что заговорщики объявляют себя "ленинским ядром руководителей", суть дела не меняется. Так как в этом ядре не числился Сталин, то оно могло быть направлено только против него и оставшихся ему верными людей из ЦК, которых, впрочем, оказалось очень мало.

Вот на руках (или от рук) этого-то "ядра" Сталин и умер. Уже первое правительственное сообщение о болезни Сталина от 4 марта 1953 года считает нужным доложить стране сразу три вещи:

Кровоизлияние в мозг у Сталина произошло в ночь на 2 марта, "когда он находился в Москве на своей квартире" (почему это важно, что это произошло "в Москве" и "на своей квартире"?).

"Лечение т. Сталина ведется под постоянным наблюдением ЦК и советского правительства" (то есть "ленинского ядра!").

"Тяжкая болезнь Сталина повлечет за собой более или менее длительное неучастие его в руководящей деятельности" (подготовка населения к отсутствию Сталина).

Дальнейшие "бюллетени" о болезни Сталина последовательно "ухудшаются", явно подготавливая народ к его неизбежной смерти. Под бюллетенями имеются подписи членов комиссии из медицинских знаменитостей страны во главе с министром здравоохранения СССР Третьяковым и начальником Лечебно-санитарного управления Кремля Купериным. 5 марта Сталин умирает, но "ЦК и советское правительство" прибегают к тому, к чему они не прибегали даже после смерти Ленина — они создают новую "медицинскую комиссию" из совершенно новых лиц, чтобы эта комиссия подтвердила: 1) верность диагноза, поставленного первой комиссией, и правильность лечения, которое происходило "под непосредственным руководством ЦК и советского правительства"; 2) неизбежность смерти Сталина. Вторая комиссия из девяти профессоров во главе с теми же Третьяковым и Купериным выносит "заключение", которое не допускает мысли о "вредительском лечении" Сталина. Оно говорит:

"Результат патолого-анатомического исследования полностью подтвердил диагноз, поставленный профессорами — врачами, лечившими И. В. Сталина. Данные патолого-анатомического исследования установили неотвратимый характер болезни И. В. Сталина с момента возникновения кровоизлияния в мозг. Поэтому принятые энергичные меры лечения не могли дать положительного результата и предотвратить роковой исход"[231].

Словом, Сталина мы лечили правильно, но его смерть с самого начала была неизбежна, что и подтверждают медицинские светила двух "независимых" друг от друга комиссий! Но как этому поверить после всего того, что нам рассказал Хрущев? Неужели "ленинское ядро" и всерьез было озабочено выздоровлением Сталина для своей же собственной смерти?

Допустим, что Сталин умер своей смертью на заботливых руках своих старых учеников и соратников, но чем объяснить тогда следующие факты:

На второй же день после смерти Сталина 6 марта 1953 г. распускается Президиум ЦК из 25 членов и 11 кандидатов, созданный Сталиным после XIX съезда, и восстанавливается старое Политбюро в составе восьми его членов плюс Сабуров и Первухин (из новых).

В день смерти Сталина "умирают" (исчезают) все члены его "Внутреннего кабинета" во главе с Поскребышевым.

В день смерти Сталина "умирают" (исчезают):1) комендант Кремля генерал-лейтенант Спиридонов (назначается генерал-лейтенант Веденин); 2) комендант Москвы генерал-лейтенант Синилов (назначается генерал-лейтенант Колесников); 3) командующий Московским военным округом генерал-полковник Артемьев (назначается генерал армии — теперь маршал — Москаленко).

Исчезают бывшие члены "Секретариата т. Сталина" — члены Президиума ЦК Чесноков и Андрианов.

Исчезает даже сын Сталина — генерал-лейтенант Василий Сталин.

6 Исчезает сейчас же после "оформления" сталинских "бюллетеней" министр здравоохранения СССР Третьяков (назначается Коврыгина).

7. Полностью ликвидируется Лечебно-санитарное управление Кремля во главе с Купериным (в составе Министерства здравоохранения создается новый специальный отдел для обслуживания кремлевских вельмож).

Все эти факты находятся в прямой и логической связи с главным событием — со смертью Сталина. Если бы смерть диктатора последовала в нормальных условиях, как нас хотят заверить врачебные "бюллетени", то не было бы нужды в столь радикальной и быстрой расправе не только с "Секретариатом т. Сталина", но и с его военно-полицейской охраной внутри Кремля и верным Сталину штабом московского военного округа во главе с генералами Артемьевым, Синиловым и Василием Сталиным. Та же самая расправа происходит и во внешнем НКВД (МГБ), хотя об аресте заместителя министра госбезопасности Рюмина объявляется лишь позднее в связи с реабилитацией "группы врачей" (4 апреля 1953 г.).

Сейчас же снимаются и возглавители политического управления Военно-морского министерства СССР (личные ставленники Сталина). Зато расправа не коснулась всего старого состава Политбюро, включая и Берия, аппарата ЦК КПСС, Московского комитета КПСС и редакции газеты "Правда". Судя по последующим событиям, становится более чем вероятно, что в этих органах и были сосредоточены ведущие организационно-политические силы заговорщиков — в Президиуме ЦК (все старые члены Политбюро, может быть, при нейтралитете Ворошилова и Молотова), в ЦК КПСС (Маленков, Суслов), в МК КПСС (Хрущев и Фурцева), в редакции "Правды" (Шепилов, Сатюков). Подозрительная роль тогдашнего министра госбезопасности, Игнатьева, стала ясной после доклада Хрущева. Когда Берия был назначен министром объединенного МГБ и МВД, Игнатьев не был просто снят — он получил пост секретаря ЦК КПСС, но после освобождения врачей и ареста Рюмина его выводят из Секретариата ЦК за "политическую слепоту" по отношению к Рюмину[232]. Однако и на этот раз его не ликвидируют, а назначают первым секретарем Башкирского обкома КПСС (где он работал до назначения в МГБ). Чем объяснить такую снисходительность по отношению к человеку, на котором лежала главная ответственность за успех "дела врачей" и всей предстоящей чистки, которому, по свидетельству Хрущева, Сталин давал личные инструкции по делу врачей?

Хрущев рассказывает[233]:

"На этом съезде присутствует в качестве делегата бывший министр государственной безопасности товарищ Игнатьев. Сталин ему резко заявил: "Если ты не добьешься признаний врачей, мы тебя укоротим на голову". Сталин лично вызвал к себе следователя… рекомендовал ему методы, которые следовало применять при ведении следствия. Эти методы были просты — бить, бить и еще раз бить".

Этот рассказ Хрущева дает довольно убедительный ответ на поставленный выше вопрос. Игнатьев, убедившись, что даже при успехе дела не столько против врачей, сколько против старых членов Политбюро, его неминуемо ждет судьба Ягоды и Ежова, выдал сталинский заговор сталинским ученикам. Продолжая выполнять приказ Сталина к "бить" врачей, Игнатьев раскрыл план Сталина его соратникам. В ответ на этот заговор Сталина и образовался контрзаговор сталинцев. В этом заговоре, несомненно, участвовал и Л. Берия. Объявление о деле врачей прямо указывало на ответственность МГБ в то время, когда его непосредственно возглавлял сам Берия (группа врачей из английской "разведки" — Виноградов, Егоров, Коган — назывались в том объявлении "давнишними агентами" англичан, а Л. Берия всегда считался в партии бывшим английским шпионом на Кавказе). В этом была и новая роковая ошибка Сталина поссорившись с Политбюро и с генералитетом армии, он толкнул в объятия заговорщиков и кадры своей единственной "непогрешимой" опоры — НКВД (Берия, Серов, Круглое, Меркулов, Деканозов, Кобулов, Гоберидзе и др.). Однако антисталинские заговорщики, принимая в свои ряды Л. Берия и его группу, имели в виду поступить с ними опять-таки по-сталински — использовать их как временных союзников против главного врага — Сталина, с тем, чтобы уничтожить и их, когда главная цель будет достигнута. Отсюда — внутри большого заговора против Сталина уже тогда обозначился маленький заговор против Л. Берия и его группы за редким исключением (Серов). Причин для этого "маленького заговора" было больше, чем достаточно. Доклад Хрущева убедительно Доказывает то, что нам известно давным-давно — власть Сталина более двадцати лет держалась на аппарате Берия.

Вполне может быть, что правы и Хрущевы, когда они, ликвидируя Берия, приписывали ему организацию с его стороны заговора или контрзаговора против Политбюро, так как этот чекистский Фуше не мог не знать, что Сталин, в конечном счете, расплатился за совместные дела Сталина- Берия, и теперь на очереди он сам. Серьезным возражением против данного тезиса служит назначение Берия на пост министра внутренних дел, да еще в качестве второго человека в государстве (первый из "первых заместителей" Маленкова). Ведь фактическая власть опять сосредотачивается в его руках, делая потенциального заговорщика исключительно опасным конкурентом для "коллективных руководителей". Почему на это пошло Политбюро, если оно составило заранее заговор и против Берия? При нынешнем состоянии информации о советских делах трудно ответить на этот вопрос. Теоретически можно предположить следующее: в заговоре против Сталина Л. Берия сыграл ведущую роль, может быть, более ведущую, чем Маленков, Хрущев, Булганин и другие, что, естественно, выдвигало его в первые ряды новых правителей. Но заговорщики могли окружить его своими собственными людьми, чтобы быстро предупредить возможное выступление с его стороны против Президиума ЦК.

В руках Берия были и вооруженные силы МВД, но и тут имелся надежный противовес — Московский гарнизон во главе с новым человеком от "коллективистов" (генерал Москаленко) и Советская Армия во главе с Булганиным и Жуковым. Добавьте ко всему этому, что внутренний НКВД Кремля (разведка, охрана и войска), как и при Сталине, по всей вероятности, остались вне царства Берия, по-прежнему подчиняясь прямо Секретариату ЦК КПСС. В этих условиях Берия не мог действовать, хотя все еще мог саботировать волю ЦК. Саботаж сводился к тому, что, охотно освободив врачей и арестовав Рюмина, Берия объявил акцию против НКВД законченной. В его расчеты не входило разоблачение преступлений Сталина до ареста врачей. Последний этап "Великой чистки" (1938–1940 гг.) и "Ленинградское дело" 1949 года, то есть те самые дела, которые сейчас реабилитированы "колективным руководством", были совместными делами Сталина — Берия. Л. Берия знал, что, идя на реабилитацию по этим делам, он похоронит самого себя. После XX съезда мы убедились, что этого именно и требовало от него "коллективное руководство". В передовой статье газеты "Правда", посвященной снятию Берия, недвусмысленно отмечался этот факт саботажа Берия[234]:

"Будучи вынужденным, — говорится там, — выполнять прямые указания ЦК партии и советского правительства об укреплении советской законности и ликвидации некоторых факторов беззакония и произвола, Берия умышленно тормозил осуществление таких указаний, а в ряде случаев пытался их извратить".

Сегодня уже ясно, что, оставляя Берия в составе своего руководства, Кремль не мог пойти на разоблачения Сталина, а Берия, оставаясь в Кремле, не мог не сопротивляться такому разоблачению и саморазоблачению.

Таковы обстоятельства, при которых происходили смерть Сталина и гибель Берия. Разумеется, сама причина смерти Сталина — законы природы или законы политики — остается и надолго останется одной из величайших тайн Кремля. Он находился в таком возрасте и в такой обстановке, при которых смерть нельзя считать "противоестественной", хотя сами ученики Сталина жалуются на его необыкновенную активность (значит, работоспособность, бодрость и хорошее здоровье) именно перед смертью. Эта "активность" была настолько велика, что центральный тезис антисталинской кампании в СССР гасит, что один лишь Сталин стал "в последние годы своей жизни тормозом продвижения СССР вперед"! Как же поступают разумные и знающие свое дело пассажиры, когда главный рулевой упорно отказывается снять ногу с тормоза, да еще при движении вперед по "крутому подъему" и при далеко не безупречной работе мотора? Они бесцеремонно снимают главного рулевого и берут руль в свои собственные, "коллективные" руки. Так, по всей вероятности, поступили и со Сталиным.

Никакие соображения морального порядка или чувство долга перед Сталиным за его былые заслуги не могли удержать сталинцев, когда речь шла об их смерти или жизни, а ведь так и обстояло дело, по рассказу Хрущева. Причем "моральный кодекс" учеников Сталина тоже был выработан самим Сталиным. Сталин учил их десятилетиями на чудовищных примерах собственного поведения самому высокому классу абсолютной аморальности. "Сталин применял порою в этой борьбе недостойные методы", — признаются теперь и сами ученики Сталина в цитированном выше постановлении ЦК от 30 июня 1956 года. Когда эти "недостойные методы" Сталин применял в борьбе с троцкистами и бухаринцами ученики только восхищались, когда же Сталин хотел применить их на этот раз против своих же воспитанников, — они ответили ему по-сталински: какова школа, таково и воспитание.

Таким образом, существование заговора против Сталина накануне его смерти надо считать фактом бесспорным, а его подробности — великой тайной. В связи с этим я хочу привести здесь приписываемый Илье Эренбургу рассказ о "последних часах Сталина". Я это делаю не потому, что считаю его подлинным, а потому, что психологически и политически "версия Эренбурга" вполне могла бы соответствовать действительности. Более того, она могла бы быть подброшена самим Кремлем в западные руки, как и секретный доклад Хрущева. Вот его краткое содержание, которое я воспроизвожу по немецкой прессе[235].

Во время одной из последних своих поездок в Париж Илья Эренбург поделился с писателем Жан-Полем Сартром информацией о последнем дне жизни Сталина, которая немедленно появилась во французской прессе. По этой информации, 1 марта 1953 года происходило заседание Президиума ЦК КПСС. На этом заседании Л. Каганович выступил с экстренным заявлением, в котором потребовал от Сталина:

Создания особой комиссии по объективному расследованию "дела врачей".

Отмены отданного Сталиным распоряжения о депортации всех евреев в отдаленную зону СССР (новая "черта оседлости").

Это заявление Кагановича поддержали все члены старого Политбюро, кроме Берия (?). Это необычное и небывалое единодушие членов Политбюро показало Сталину, что он имеет дело с заранее организованным заговором своих соратников. Потеряв всякое самообладание, Сталин не только разразился площадной руганью по их адресу, но и начал угрожать самой жестокой расправой с бунтовщиками. Однако подобную реакцию на ультиматум Кагановича и Политбюро заговорщики предвидели заранее. Знали они и то, что после такого ультиматума им не выйти живыми из Кремля, если на то будет власть Сталина. Поэтому были приняты и соответствующие меры. Об этих мерах бушующему Сталину заговорщики заявили устами Микояна: "Если через полчаса мы не выйдем свободными из этой комнаты, армия займет Кремль"! После этого заявления Микояна Берия тоже отошел от Сталина, сказав, что он также не возражает против создания комиссии по делу врачей. Предательство Берия окончательно вывело Сталина из равновесия, а Каганович, вдобавок, тут же, на глазах Сталина, с великим негодованием изорвал на мелкие клочки свой членский билет Президиума ЦК и швырнул его прямо в лицо Сталину. Пока Сталин успел осуществить свое намерение — вызвать охрану Кремля — его поразил удар: он упал без сознания на пол. Только в шесть часов утра 2 марта к Сталину были допущены врачи, которые констатировали смерть Сталина в результате кровоизлияния в мозг.

Этот рассказ, если даже он и не исходит от Кремля (через Эренбурга), вполне укладывается в желательные для его пропаганды рамки. В нем сразу убиваются три "зайца" — во-первых, мы не трусы и не сидели сложа руки, а боролись против преступлений Сталина еще при его жизни; во-вторых, заодно со Сталиным был и Берия, который как "предатель" перешел на нашу сторону; в-третьих, мы Сталина не убили, а он сам умер от удара, хотя и полученного не без нашего "искусственного" содействия.

Если бы не существовал заговор против Сталина "уже сложившегося ленинского ядра в ЦК", то не были бы понятными и причины разоблачения "культа" Сталина. Если бы смерть Сталина не вызвала всеобщего, хотя и тайного, ликования народа, не были бы понятны и мотивы разоблачений сталинских преступлений против человечности.

Рассуждения Стефана Цвейга о мотивах поведения термидорианцев после казни Робеспьера целиком напрашиваются в "коллективную биографию" сталинских диалогов. Цвейг писал[236]:

"Как только голова Робеспьера покатилась в корзину, огромная площадь загремела торжествующим криком. Заговорщики удивляются: почему народ торжествует так страстно по поводу казни этого человека, которого еще вчера Париж, Франция чтили как Бога? Еще больше они удивляются, когда у входа в Конвент народная толпа с восхищением приветствует Тальена и Барраса, как тираноубийц, как борцов против террора. Они удивляются, так как ликвидируя этого превосходящего их человека, они ведь ничего иного не добивались, как освободиться от неугодного лица. Однако дать гильотине поржаветь и кончить террор, — об этом никто из них не думал. Но теперь, когда они увидели, насколько непопулярны массовые казни и как они сами могут добиться народной любви, обосновав свою частную месть, задним числом, мотивом человечности, они быстро решают использовать это недоразумение. Весь произвол насилия лежит на совести одного Робеспьера, — будут утверждать они отныне (тогда как мертвые молчат), а себя начнут выдавать за апостолов мягкости и гуманности против всяких жестокостей и крайностей. Не казнь Робеспьера, а только эта трусливая и лживая позиция его наследников придает девятому термидору его всемирно-исторический смысл. До этого дня революция присваивала себе все права, спокойно брала на себя любую ответственность. Начиная с этого дня, она боязливо признается, что совершала и несправедливости, и ее вожди начинают отрекаться от них, разоблачать их. Всякая духовная вера, всякое мировоззрение уже погибло во внутренней своей силе, как только оно начало отрицать свое безусловное право, свою "непогрешимость".

Проницательный повествователь истории термидора, "прогрессивный" друг Советского Союза — Стефан Цвейг, наверное, и не сомневался, что после смерти Сталина советские термидорианцы будут вести себя точно так же.

Но изумленный внешний мир спрашивал и спрашивает поныне: почему же идеалисты "коммунизма", уступая мелкому обывательскому чувству своей частной мести, пошли на самое рискованное преступление перед своими же собственными идеалами: на отрицание "безусловного права революции" творить преступления и на признание "погрешимости" ее правопорядка? Если же не только месть, но и общественные соображения этого потребовали, то почему же понадобилось объявить Сталина великим грешником, чтобы возвести Ленина в сан "непогрешимости"? Как не вспомнить по этому поводу слова гениального пророка тоталитаризма — Ницше[237]:

"Спрашивали ли вы самих себя, как дорого обходилось на земле создание каждого идеала? Сколько раз клеветали и не признавали действительности; сколько совести растоптали, сколько раз приходилось пожертвовать Богом? Чтобы соорудить святыню — надо уничтожить святыню, таков закон. Пусть укажут мне случай, где бы он не существовал".

Сама относительная легкость, с которой "идеалисты коммунизма" оторвались (конечно, лишь символически!) от Сталина и вернулись (опять-таки символически!) к Ленину, легкость, которая не свидетельствует ни о мучениях совести, ни о великих сомнениях ("быть или не быть"), объясняется очень просто: на воротах "великого здания коммунизма", почти по Данте, красуется незримый лозунг — "кто сюда вступает — да оставляет вне этих ворот моральный кодекс людей и идейный хлам фанатиков".

В чем же тогда сила этих строителей "нового общества" — строителей без морали, без веры, без убеждений, столь легко завоевавших четверть земной суши, треть ее населения? В том, что они именно таковы. Тот же Ницше писал[238]:

"Не давайте ввести себя в заблуждение: "великие умы" являются скептиками. Мощь, свобода, вырастающие из силы и сверхсилы ума, доказываются через скепсис. Для фундаментальных дел (в отношении ценности и неценности) люди убеждения не могут быть даже приняты в расчет. Убеждения являются тюрьмами. Чтобы можно было судить о ценности и неценности, надо видеть пятьсот убеждений под собою — за собою. Свобода от всякого рода убеждений принадлежит сильной стороне. Всякая страсть — основа и власть бытия — еще яснее, еще деспотичнее, чем он сам есть, берет весь его интеллект на службу (дела). Она делает его неразборчивым, дает ему мужество к применению недозволенных средств; убеждения же при определенных обстоятельствах оберегают его от этого… Многое достигается лишь путем убеждения. Великая страсть нуждается в использовании убеждения, но она не подчиняется ему — она умеет быть суверенной. Наоборот, потребность в вере в отношении безусловного "да" или "нет" есть потребность слабости… "Человек веры", "верующий" всякого рода необходимым образом является зависимым человеком, таким человеком, который не может ставить цель… "Верующий" не принадлежит самому себе, он может быть только средством… он нуждается в ком-то, кто его использует. Его инстинкт оказывает величайшую честь морали самоотрицания. Любая вера есть самоотрицание, самоотчуждение. "Верующий" не свободен иметь суждение о том, что "истинно" и что "неистинно" — суждения и оправдания на этот счет повлекли бы за собою его немедленную гибель. Патологическая обусловленность его оптики делает из убежденных людей фанатиков Савонарола, Лютер, Руссо, Робеспьер, Сен-Симон — антиподы сильного, ставшего свободным духа, хотя великая позиция этих больных умов, этих эпилептиков понятия, действует на массу…" Ницше — этот великий скептик, злой демон и оракул Ужасных предвидений — предвещал человечеству "Антихриста", "победителей Бога". Даже больше. Он предвидел на службе "победителей Бога" свою собственную философию[239]:

"Я знаю свой жребий. Будет время, когда с моим именем будут связывать нечто чудовищное — кризис, подобного которому не было на земле, глубочайшую коллизию совести, решение, направленное против всего того, во что до сих пор верили, требовали, считали священным… Все понятие политики превратится тогда в духовную (идеологическую?) войну, все образования власти старого общества будут взорваны на воздух — они всегда основывались на лжи: будут войны, доселе неслыханные на земле. Начиная с меня, на земле будет большая политика".

Без Макиавелли нельзя понять преступлений Сталина, без Ницше философии сталинцев, а без знания "школы сталинизма" — падения Сталина.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.