XIV. БУХАРИН И ТОМСКИЙ

XIV. БУХАРИН И ТОМСКИЙ

Биография Бухарина не написана. Между тем его влияние в формировании идеологии и программы Октябрьской революции было много сильнее влияния Сталина и едва ли уступало влиянию Троцкого, который большевиком стал, собственно, после июльских дней 1917 года. Единственный источник, из которого можно черпать некоторые подцензурные сведения о Бухарине, — это литературно-биографический очерк о Бухарине Д. Марецкого в "БСЭ" 1927 года. Еще один год, и у нас не было бы и этих сведений из дореволюционной биографии Бухарина. У Марецкого я и беру важнейшие даты. Однако настоящая драма, а стало быть, и настоящая биография Бухарина, как политика и идеолога, началась, собственно, после 1927 года.

Николай Иванович Бухарин родился 27 сентября ст. ст. 1888 года. Отец его, Иван Гаврилович, был учителем городской начальной школы. Бухарину было 17 лет, когда он вступил в революционный кружок учащихся. В 1906 году он вступил в партию большевиков в Замоскворецком районе, он становится профессиональным пропагандистом партии. В 1907 году Бухарин поступил на экономическое отделение юридического факультета Московского университета, продолжая подпольную работу в партии К 1908 году Бухарин настолько известен в партии, что его избирают членом Московского комитета. В 1909 году Бухарин дважды арестовывается за нелегальную революционную работу. Арестованный уже третий раз в 1910 году, он ссылается в Онегу, откуда ему удается бежать. Вскоре он эмигрирует в Германию и поселяется временно в Ганновере.

В 1912 году Бухарин впервые встречается с Лениным (в Кракове), с которым впредь, при всех теоретических и политических разногласиях, никогда не порывает близких отношений. Ленин предлагает Бухарину активно сотрудничать в большевистской прессе ("Правда", "Просвещение"). Бухарин, с оговоркой сохранения свободы в теоретических вопросах, принимает приглашение. В 1912 году он переезжает в Вену, где продолжает участвовать в большевистских эмигрантских делах, слушает одновременно лекции Бем-Баверка и Визера, подготавливает свою первую теоретическую работу "Политическая экономия рантье" и пишет ряд других критических работ против Струве, Туган-Барановского, Оппенгаймера, Бем-Баверка. Здесь же, в Вене, Бухарин впервые знакомится со своим будущим убийцей — Сталиным, который только что бежал сюда из ссылки. Бухарин же помогает Сталину в составлении известной работы, принесшей Коба-Джугашвили славу "марксистского знатока" по национальному вопросу — "Марксизм и национальный вопрос" (первоначально эта работа называлась "Социал-демократия и национальный вопрос"). Бухарин не только подбирал и переводил для Сталина цитаты из К. Реннера, Отто Бауэра, но и редактировал литературно всю работу в целом, после чего она и была принята Лениным к печатанию в журнале "Просвещение" (1913 г.). Перед войной 1914 года Бухарин был арестован австрийской полицией как "русский шпион", но освобожден благодаря вмешательству тех же лидеров австрийских социал-демократов, которых Бухарин и Сталин бичевали в "Просвещении". Из Австрии его выслали в Швейцарию.

Из Швейцарии он через Францию и Англию в 1915 году переезжает по чужому паспорту в Швецию, где связывается со шведской левой с.-д. (Хеглунд) и ведет интернационально-ленинскую пропаганду против войны. Шведская полиция арестовывает Бухарина как "агента Ленина" и высылает в Норвегию. В 1916 году Бухарин нелегально переезжает в США, где редактирует эмигрантскую газету "Новый мир". После Февральской революции 1917 года Бухарин выезжает из Америки через Японию в Россию. Сейчас же после возвращения из-за границы он принимает деятельное участие в подготовке октябрьского переворота, входит в состав ЦК, руководит октябрьским переворотом в Москве, становится главным редактором "Правды", произносит от имени ЦК большевиков известную речь перед Учредительным собранием.

Во время сепаратных брестских переговоров с Германией Бухарин резко выступает против позиции Ленина, создает в Москве "группу левых коммунистов" с собственным органом "Коммунист" и слагает с себя обязанности главного редактора "Правды". После неудавшегося восстания "левых эсеров" Бухарин вновь присоединяется к Ленину. Бухарин — один из организаторов Коминтерна (Ленин, Зиновьев, Троцкий и Бухарин) и бессменный член его Президиума до 1929 года.

Писать Бухарин начал довольно рано, а немецкий язык, как рассказывал сам Бухарин, изучил специально, чтобы читать классиков немецкой философии и, конечно, Маркса и Энгельса в оригинале. Первая его научная работа "Политическая экономия рантье" была написана, когда ему было всего 24 года. Как экономист и социолог в большевистской партии он не имел конкурентов. Во многих случаях он был ортодоксальнее Ленина. Он часто расходился по теоретическим вопросам с Лениным ("империализм", "теория о взрыве государства", о характере "пролетарского государства", "законы экономики переходного периода", "национальный вопрос" и т. д.). Ленин не раз прямо или через свою жену Крупскую (накануне VI съезда партии в августе 1917 года, когда Ленин скрывался) признавал правоту Бухарина в спорах между ними.

Работоспособность Бухарина поражала всех — он ежедневно редактировал "Правду" с декабря 1917 года (с маленьким перерывом во время брестского кризиса в 1918 г.) до апреля 1929 года, постоянно писал ее передовые, активно участвовал в работах Политбюро и Президиума Коминтерна, делал многочисленные доклады, читал лекции студентам, редактировал журналы "Большевик", "Прожектор", был членом Коммунистической академии и Академии наук СССР (с 1928 г.), аккуратно следил за отечественной и мировой литературой и при всем этом писал как архиакадемические, так и архипопулярные книги. Понятно, что в глазах революционной молодежи октябрьского поколения Бухарин был "теоретическим Геркулесом". Живой и бойкий, он и физически был силачом. С детства он занимался гимнастикой, не бросая ее и во время эмигрантских скитаний. Осенью 1928 года, когда в связи с его сорокалетием Бухарин был избран почетным членом отряда юных пионеров Москвы и на него торжественно надели пионерский галстук, он дал детям "честное пионерское слово", что отныне не будет курить. Конечно, общеизвестна слабость тиранов играть в "детолюбие", но Бухарин и по этой части был искреннее Сталина и поэтому московские пионеры его больше знали, как "дядю Колю", чем ведущего члена правящей верхушки в Кремле.

При всем фанатичном преклонении перед Марксом и Энгельсом (в вопросах философии Бухарин ставил Энгельса выше Маркса), он не был, однако, ни начетчиком, ни "цитатным" марксистом. Западноевропейскую после-марксистскую экономическую, философскую и социологическую литературу он знал не хуже любого университетского профессора. Весьма склонный к абстрактному теоретизированию в области политической экономии и социологии, он был "ищущим" марксистом типа Каутского и Плеханова и популяризатором Маркса ("Азбука коммунизма", "Теория исторического материализма") на большевистский лад. Отсюда и амбиции у Бухарина были солидные — он считал себя призванным модернизировать марксизм как в политической экономии, так и в философии, применительно к условиям начала XX века. Экономическая работа на эту тему была начата Бухариным еще при Ленине, но потом отложена из-за дискуссии с Троцким, а философскую монографию в том же плане Бухарин закончил уже в одиночной камере на Лубянке, о чем мне рассказывал, тоже в тюрьме, один из его соседей по камере.

Экономическая работа Бухарина после смерти Ленина так и не увидела свет, если не считать введения к ней, опубликованного как самостоятельный труд ("Маркс и современность"), кажется, в 1933 году в сборнике Академии наук СССР, посвященном пятидесятилетию смерти Маркса. Но и этот труд, пройдя через фильтр Сталина, стал неузнаваемым — и все "антимарксистские ереси" Бухарина были просто выкинуты, в авторский текст включена всяческая отсебятина бдительных цензоров Политбюро (Мехлиса, Митина, Юдина…).

Второй раз я увидел Бухарина на новогоднем вечере под Москвой в 1928 году. Когда мы с Сорокиным прибыли туда, он вел довольно оживленную беседу в одной из соседних к залу комнат. Не помню, о чем велся разговор, но хорошо помню, как его прервал грузно ввалившийся в комнату человек, одетый в косоворотку с самыми причудливыми узорами. Подпоясанный ярко-красным кушаком, в длинных легких сапогах, с черным, загорелым, слегка монгольского типа лицом кочегара, он, собственно, и напоминал не то кочегара, не то промотавшегося татарского купца.

Человек властным движением руки указал на дверь в зал:

— Прошу к столу!

Сейчас же из всех боковых дверей люди двинулись туда. Места за большим длинным столом занимали без всякой церемонии — кто, где и с кем хотел.

Потушили электрический свет и зажгли свечи. Огромные стенные часы в дубовой оправе показывали без пяти двенадцать. Человек-кочегар занял хозяйское место, посмотрел на свои карманные часы и повелительно произнес:

— Товарищи!

Все встали. Шум моментально прекратился. Как бы спеша, тикали часы, словно свидетельствуя о бешеном беге времени. Человек говорил скучно, вяло, без блеска…

— За счастье народов, за счастье рабочего класса, за счастье партии! За Новый год — за новое счастье!

Пробило 12 часов. Бокалы зазвенели.

Это был Томский.

Мы находились в гостях у лидера советских профессиональных союзов на его даче в Болшеве.

Литограф по профессии, Томский был типичным функционером дореволюционного русского профессионального движения. Он не получил достаточного образования, чтобы стать русским Бебелем, но был человеком большого практического ума, своеволия и решительности.

Не наделенный природой хитростью, а школой — дипломатичностью, он в политических дискуссиях, как говорится, "рубил с плеча". Томский великолепно понимал и видел интеллектуальное превосходство над собою многих из образованных вождей большевизма, но до истины он старался доходить своим, "рабочим умом" и перед авторитетами не преклонялся. Даже Ленина он считал слишком "интеллигентом", чтобы понять рабочих, и нередко случалось, что он публично его критиковал. Так было во время профсоюзной дискуссии, когда в припадке гнева Ленин обрушился на Томского и сослал "рабочего лидера" в туркестанские пески. Знойные пески, видимо, уменьшили пыл Томского, и в новой борьбе против Троцкого Томский подает голос из "провинции", на этот раз — в пользу Сталина. Его немедленно возвращают в Москву и ставят вновь во главе профессиональных союзов. Томский оправдывает надежды и расчеты Сталина профсоюзы, руководимые Томским, становятся, по терминологии Сталина, "приводным ремнем" партии в рабочие массы. Награда не заставила себя долго ждать: Томский был введен в Политбюро. Но Томский ошибался, когда думал, что он введен туда как профсоюзный лидер, наподобие лидеров английских тред-юнионов, чтобы играть в правлении "рабочей партии" роль самостоятельного представителя советских профессиональных союзов. Сталину он нужен был и как "рабочая ширма", и как "рабочее" оружие одновременно, для целей, о которых не догадывался далеко не один только Томский. Когда же Томский это понял, он резко повернул профсоюзное руководство против Сталина, и на время создалось в стране новое "двоевластие" — рабочая власть во "Дворце труда" (резиденция ВЦСПС) и партийная власть в Кремле. Когда официальная советская власть в лице председателя Совета Народных Комиссаров Рыкова и теоретика партии в лице главного редактора "Правды" Бухарина заключили единый фронт с лидером ВЦСПС Томским против сталинского крыла ЦК, казалось, что дни Сталина сочтены. Под знаком этого "двоевластия" и проходил весь 1928 год.

У порога нового года Томский был настроен весьма оптимистически, хотя в Политбюро уже лежало его первое заявление об отставке с должности Председателя ВЦСПС, если Сталин не откажется от троцкистской программы "огосударствления профсоюзов".

После Томского на вечере больше политических тостов не было. Бухарин произнес тост в стихах, в которых, к общему удовольствию присутствующих дам, воздал должное "прекрасному полу". Поэты не остались в долгу. Начали сыпаться мадригалы на красавиц, пародии на мужчин, остроты о политиках, еврейские анекдоты, кавказские шутки. Наконец, предложили слово и Сорокину.

— Не анекдот, а быль, — начал Сорокин серьезным тоном, как бы отрезвившись специально для данного рассказа, — а было это в прошлом году. Политбюро решило доказать Троцкому на деле, что рабочие и крестьяне не только преданы партии и ее ленинскому ЦК" но каждый из них готов умереть за дело партии. Для эксперимента вызвали в ЦК из провинции трех "представителей трудящихся" — донбасского рабочего, тверского крестьянина и минского кустаря-еврея. Вызванных подняли на последний этаж здания ЦК и привели на балкон, где в полном составе их ожидало Политбюро. Сталин обратился к рабочему:

— В интересах партии Ленина требую от вас, товарищ рабочий, прыгнуть с этого балкона и своей жертвенностью доказать преданность рабочего класса нашей партии!

Рабочий отказался.

С теми же словами Калинин обратился к своему земляку-крестьянину.

Крестьянин тоже отказался.

Тогда Каганович обратился к кустарю-еврею, но еще не кончил Каганович своих напутственных слов, как еврей рванулся к перилам.

— Стойте, — сказал Сталин, — для нас вполне достаточно вашей готовности умереть за дело партии, не надо прыгать, но вот объясните теперь товарищу Троцкому мотивы вашего героического порыва.

— Очень просто, — ответил еврей, — лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас!

От анекдотов вскоре перешли к песням. Один артист Большого академического театра исполнил несколько арий из "Евгения Онегина" и "Дона Карлоса". Какая-то восходящая звезда из того же театра спела "Письмо Татьяны", ряд цыганских романсов, из которых я хорошо запомнил "Прощай, моя деревня".

К часам трем или четырем ночи приехал "Генерал". К нашему удивлению, он был совершенно трезв и один. Томский его встретил торжественным тостом. Все выпили за его здоровье. Через некоторое время "Генерал", Бухарин и Томский удалились в соседнюю комнату. Они уже больше не показывались. Гости начали расходиться с гнетущим чувством неопределенности перед лицом только что наступившего Нового года. Те, кто жил политикой, догадывались, что если уж "Генерал" трезв под Новый год — не быть в том году не только счастью, но и покою.

* * *

Тот, кого я называю "Генералом", в октябрьские дни был моряком на одном из кораблей в Балтийском флоте и активно участвовал в перевороте большевиков в Петрограде. После переворота его морская карьера окончилась, но зато из младшего морского офицера (он, кажется, был мичманом) во время гражданской войны он сразу попал в "генералы", так как в "адмиралах" тогда особой нужды не было. В гражданской войне он сделал блестящую карьеру и выдвинулся в ряды ведущих полководцев Красной Армии из школы Фрунзе. Когда последний принял от Троцкого командование армией (1925 г.), "Генерал" был переведен в Москву.

Подготовляя снятие Троцкого, Сталин твердо рассчитывал, что пост военного руководителя страны он предложит своему человеку, а своими были все те, которые принадлежали к так называемой "военной оппозиции" (1919 г.). За спиной "военной оппозиции" (Егоров, Ворошилов, Буденный, Щаденко, Минкин), выступавшей на словах против Троцкого, а на деле против Ленина — Троцкого, стоял сам Сталин. Боясь открытой схватки с Лениным и Троцким, Сталин исподтишка провоцировал против них "партизанских генералов"[35].

Когда на VIII съезде партии (март 1919 г.) "военная оппозиция", заручившись гарантией поддержки со стороны Сталина, организованно выступила против председателя Революционного военного совета и наркома военно-морских сил Троцкого, Ленин резко обрушился на оппозиционеров и потребовал от съезда осуждения их взглядов. Трезвый политик, Сталин быстро "переориентировался" и на съезде выступил в защиту… Троцкого! Этого требовали сейчас его личные интересы. Впоследствии это свое вероломство Сталин искупил выдвижением "оппозиционеров" на руководящие посты вместо вычищаемых из Красной Армии троцкистов, но многие из них потом кончили свою жизнь все же в застенках НКВД.

Характерно, что сталинская литература, столь щедрая на разоблачение всяких "оппозиций", всегда старается молчаливо обходить историю с "военной оппозицией". Даже в сталинской "Истории партии" сказано об этой оппозиции только вскользь и в весьма характерных выражениях[36].

"На съезде выступила так называемая "военная оппозиция"… но вместе с представителями разгромленного "левого коммунизма", "военная оппозиция" включала и работников, никогда не участвовавших ни в какой оппозиции, но недовольных руководством Троцкого в армии".

Задним числом Сталин реабилитировал своих "оппозиционеров", в первую очередь, Ворошилова.

Вскоре под опытным ножом сталинской "медицины" умер Фрунзе… Наркомом по военным и морским делам был назначен Ворошилов. Когда последний привлек в наркомат своих людей, "Генерал" был переведен в Кремль, в штаб комендатуры Кремля по линии "правительственной охраны".

По решению ЦК, в штаб комендатуры и в правительственную охрану направлялись только те из членов партии, которые в определенном смысле слова стояли "вне политики". Конечно, они были коммунисты, но никогда не примыкали ранее к тем или иным группировкам в самом ЦК.

Задача правительственной охраны — охранять не только жизнь и безопасность членов правительства, но и его легальное "статус-кво". ЦК хорошо знал опыты исторического прошлого русских охранных войск, когда они неоднократно становились орудием дворцового переворота. Инстинкт самосохранения подсказывал осторожность.

Юридически "правительственная охрана" подчинялась через ОГПУ (НКВД) правительству, а фактически — кремлевской комендатуре. Но штаб кремлевской комендатуры утверждался по персональному представлению "Особым сектором" на заседании Оргбюро ЦК, а формально — правительством на тех же основаниях, что и руководство ОГПУ. Другими словами, в стране существовали два ОГПУ, совершенно независимые друг от друга: внешнее ОГПУ, для надзора над народом, и внутреннее ОГПУ — для надзора над правительством.

При этом внутреннее ОГПУ имело свою агентурную сеть и во внешнем мире, в том числе и в самом внешнем ОГПУ, тогда как для внешнего ОГПУ было великой тайной то, что делалось по сети внутреннего ОГПУ, то есть кремлевской комендатуры и правительственной охраны. Такая организация была выгодна во всех отношениях, а главное — оберегала Сталина от возможных заговоров со стороны и, стало быть, и от заговора внешнего ОГПУ. "Генерал" как раз принадлежал к штабу этого внутреннего ОГПУ.

Такое же своеобразное "распределение труда" установилось и в самом ЦК, особенно после смерти Ленина.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.