Сталин ищет преемника

Сталин ищет преемника

В октябре 1945 года Сталин неожиданно ушел в длительный отпуск — вплоть до середины декабря. Полагаю, на Иосифа Виссарионовича большое впечатление произвел фильм Сергея Эйзенштейна «Иван Грозный», где болезнь царя служит для выявления подлинного лица «реакционного боярства». После того как Сталин надолго пропал из Москвы, в мировой прессе стали циркулировать слухи о его болезни и даже смерти. Всерьез обсуждался вопрос о возможных преемниках советского вождя. На хозяйстве в Политбюро Иосиф Виссарионович оставил четверку из Молотова, Маленкова, Берии и Микояна. Именно в таком порядке убывал их рейтинг бывших членов ГКО. Молотов был старшим, далее следовал заместитель Сталина Маленков, затем — Берия, еще остававшийся наркомом внутренних дел и уже возглавивший атомный проект, а замыкал список Микоян, нарком внешней торговли, курировавший гражданские отрасли народного хозяйства. Когда Сталин обращался не к Молотову, а к остальным членам правящей четверки, то на первом месте в шифрограммах ставил Маленкова, за ним Берию, а в конце — Микояна. Подчиненную роль Микояна иллюстрирует один любопытный факт. В это же время, осенью 45-го, происходили вооруженные выступления в иранском Азербайджане, направленные против правительства шаха и тайно поддержанные советскими оккупационными войсками. Так вот, телеграммы о положении на севере Ирана глава Компартии Азербайджана Багиров и командующий Закавказским военным округом генерал Масленников адресовали Молотову, Маленкову и Берии, Микоян же в число адресатов не входил.

Сталину в Сочи регулярно доставляли подготовленные Секретным отделом ТАСС под грифом «совершенно секретно» сводки иностранной прессы, посвященные слухам о возможной болезни советского лидера и его предполагаемых преемниках. Так, 9 октября, по информации из Рима, «ряд итальянских газет опубликовал под кричащими заголовками сообщения о "тяжелой болезни" генералиссимуса Сталина… "Сталин тяжело болен"… "Сталину осталось несколько месяцев жизни.» Иосиф Виссарионович собирался жить долго и с интересом читал сообщение лондонского корреспондента французской «Пари пресс» от 10 октября: «Известие об отъезде маршала Сталина из Москвы на отдых истолковывается здесь как подтверждение слухов о его болезни. В Потсдаме прошел слух, что он болен грудной жабой и предполагает отправиться на Кавказ. Вопрос о его преемнике выдвигает важную проблему. Не указывается, кто будет исполнять его обязанности во время отпуска. Но еще во время Лондонской конференции утверждали, что Молотов, Жданов и Берия обнаруживают больше прямолинейности, чем Сталин.»

Американская «Чикаго трибюн» 11 октября, со ссылкой на дипломатические круги в Лондоне, утверждала, что «в Москве происходит ожесточенная закулисная борьба за власть между маршалом Жуковым и министром иностранных дел Молотовым, которые пытаются занять диктаторское место Сталина. Московское радио объявило, что Сталин выехал из Кремля для "короткого отпуска". Это первый отпуск Сталина со времени начала войны с Германией и первый отпуск, который он когда-либо брал». В действительности Сталин отдыхал достаточно часто, и это не было большим секретом. Но впервые об отпуске Сталина публично объявило советское радио. Данное обстоятельство и породило переполох на Западе.

Корреспондент «Чикаго трибюн» отмечал, что «дипломатические представители, которые присутствовали на Потсдамской конференции, сообщают, что Сталин очень болен. Этим летом в Париже появились сообщения о том, что Сталин по болезни сердца может оставить свой пост. Как сообщают, честолюбивые замыслы Жукова стать диктатором имеют за собой поддержку армии, в то время как за Молотовым стоит коммунистическая партия. Шестидесятилетний возраст Сталина является одним из факторов для теперешних маневров его преемников».

А в мексиканской газете «Эксельсинор» в связи со слухами о болезни кремлевского вождя 4 октября появилась статья «Если бы Сталин был Трумэном, он покончил бы с коммунистами». Под таким заголовком было помещено сообщение о пресс-конференции американского адмирала Уильяма Стэнли, бывшего посла в Москве. Он утверждал, что однажды дал понять Сталину: «Коммунистические агитаторы в Соединенных Штатах несут большую ответственность за плохое отношение американцев к России». «Адмирал Стэнли сказал далее, — писала "Эксельсинор", — что Сталин спросил его: "Эти агитаторы являются гражданами Соединенных Штатов?" Я ответил ему, что а "Разве у вас нет полицейских частей в Соединенных Штатах?" — продолжал спрашивать меня маршал Сталин. Я ответил ему, что есть. "И полиция носит огнестрельное оружие?" — спросил Сталин. Я еще раз ответил ему утвердительно. "В таком случае, — сказал Сталин, — почему же вы не убьете своих революционеров? Это то, что сделал я"». Наверняка это сообщение читал и Лаврентий Павлович и, как другие члены «четверки», прекрасно понимал, что он свободным образом может оказаться следующим в длинной череде «расстрелянных революционеров».

12 октября ТАСС принес новые слухи. В Стокгольме подозревали, что у Сталина болезнь печени, а в Анкаре появилось сообщение, что он «якобы умер».

В Англии газета «Дейли Экспресс» опубликовала серию статей своего корреспондента Аларика Джэйкоба, только что вернувшегося из Москвы, обобщенные в сводке ТАСС 15 октября: «Джэйкоб задает вопрос: кто будет преемником Сталина? Как он утверждает, непримиримые считают, что если бы было известно, кто правит Россией, пока Сталин находится в отпуску в своей родной Грузии, то это могло бы явиться ключом к загадке — кто будет его преемником Джэйкоб считает, что этим преемником будет малоизвестный человек с козлиной бородкой, рыжеватыми волосами и веснушками, по имени Николай Булганин, который, вероятно, взял на себя основную часть повседневной работы Сталина. Когда Сталин окончательно отойдет от дел, продолжает Джэйкоб, то мне кажется неизбежным, что Россия будет править комитет. Число пять было бы практичным с точки зрения его состава, что выяснилось, когда Сталин, Берия, Микоян, Каганович и Ворошилов составили Совет обороны, который руководил всеми усилиями. Из такого комитета пяти мог бы выйти новый лидер Но это будет медленный процесс. После смерти Ленина было междуцарствие, и нужно много времени для того, чтобы "раздуть репутацию" любого человека, каким бы талантливым он ни был, чтобы занять место вождя, который в большей степени, чем Ленин, считается отцом республики и организатором победы. Можно лишь строить догадки, однако имеется 5 человек, которые, вероятно, смогут выступить как соперники: Молотов, Булганин, Антонов, Микоян, Жданов. В одном мы можем быть уверены — на открывшуюся вакансию не вступит молодой и пылкий гений. Я считаю, что Советский Союз после столь большого напряжения стал самым устойчивым обществом в мире, придерживающимся проверенного и подлинного учения, как они называют "марксизм-ленинизм". Такое общество не открывает никаких горизонтов для нового Александра Македонского. Новый мир определенно не будет завоеван.

Сталин не перестал быть революционером, но он си его последователи являются сторонниками силы примера, а не баррикад, для которых нужна и горячая и молодая кровь. Преемниками Сталина будет группа людей среднего возраста и доброй воли».

Читая это, Сталин усмехался. С Булганиным англичанин попал пальцем в небо. «Человека с козлиной бородкой» как одного из своих преемников Иосиф Виссарионович никогда не рассматривал. И даже состава ГКО Джейкоб толком не знал. В его статье из высшего руководства выпал Маленков, почти не известный за границей. Берию Джейкоб тоже не считал возможным наследником Сталина. Между тем именно Маленков и Берия были в тот момент, наряду с Молотовым, самыми влиятельными членами Политбюро. А уж надеяться, что Сталин теперь полагается лишь на «силу примера», мог только человек, ничего не понимавший в природе Советской власти. Пройдет несколько лет, и коммунистический переворот в Чехословакии, блокада Берлина, победа коммунистов в Китае и война в Корее развеяли последние иллюзии на Западе, будто Советский Союз остепенился, а Сталин перестал мечтать о лаврах Александра Македонского или Чингисхана.

Шумиха в иностранной прессе начала уже немного раздражать Иосифа Виссарионовича. Он решил, что игра немного затянулась и становится опасной для престижа страны. И 18 октября согласился принять в Сочи американского посла Аверелла Гарримана «24, 25 или 26 числа сего месяца по выборку Гарримана». Он должен был передать послание президента Трумэна, но само послание было, в первую очередь, предлогом выяснить истинное состояние здоровья генералиссимуса.

Тем временем статьи с политическими портретами возможных сталинских преемников продолжали поступать. 19 октября на стол Иосифу Виссарионовичу легло сообщение ТАСС со статьей Карла Эванга, появившейся в норвежской «Арбейдербладет» и посвященной Молотову. Автор посетил Москву в 1944 году и встречался с Вячеславом Михайловичем. У Эванга получился настоящий панегирик: «Молотов является как бы вторым после Сталина гражданином Советского Союза. Причины этого следует искать не в его официальном положении, а скорее в том, что он сам постепенно завоевал себе большой авторитет. Многие, впрочем, считали, что он разделяет второе место с Калининым. Прочное положение Молотова в его собственной стране и великое доверие к нему со стороны его народа нельзя приписать его замечательной деятельности как Народного комиссара иностранных дел. Оно коренится и в его многолетней деятельности в революционном движении».

Сталина насторожило, что главу советского внешнеполитического ведомства хвалят в «буржуазной прессе». Публикации такого рода способствовали последующей опале Вячеслава Михайловича

В тот же день, 15 октября, шведская «Нуррландска социал-демократен» также задалась вопросом о преемнике Сталина: «До сих пор Сталин доминировал во всем настолько определенно, что ни для какой значительной личности не было места для проявления своего значения.

Ко многим недостаткам диктатуры относится также то, что при ней никакому сопернику не разрешается поднять голову. Сталин, как и Гитлер, устранил с пути всех — как тех, кто ему мешал, так и тех, о которых можно было подумать, что они смогут ему помешать. Так поступали его русские предшественники, начиная с Ивана Грозного до Петра Великого.

Рузвельта нет, Черчилль вышел из игры. Несмотря на это, особых забот подыскать им подходящих преемников не былом Но здесь имеется разница между демократией и диктатурой. Как в Англии, этак и в США, в силу демократического порядка, избранные заместители были уже наготове. Возможно, что предполагаемая смена лиц русской политикой произойдет тихо и безболезненно. Царизм пал потому, что он утратил свою основу и не был в состоянии охранять интересы страны ни в военное, ни в мирное время. Сталинизм выдержал испытание во время войны, и, по всей вероятности, он продержится в мирное время и без Сталина, если бы его не стало».

Берия, как и Сталин, внимательно читал эту статью. Ведь он легко мог оказаться среди тех, кого вождь решит вывести в расход, если остановит выбор на другом преемнике. Но, конечно, Лаврентий Павлович не предполагал, что через восемь лет наиболее болезненной смена власти будет для него самого. Ему, единственному из наследников Сталина, придется заплатить жизнью за попытку реформировать страну. Другие наследники предпочли жить на завещанный Сталиным капитал, не афишируя это обстоятельство.

23 октября Сталину доставили радиоперехват французского радио, сообщавшего из Вашингтона: «В некоторых кругах полагают, что в случае если глава советского правительства решит покинуть официальное руководство советской политикой, возможно, что его преемником будет маршал Жуков. Поэтому высказанное Жуковым желание посетить США до конца этого года вызвало появление многочисленных комментариев». В тот же день корреспондент лондонской «Дейли мейл» Рошна Черчилль утверждала: «Между маршалами Красной Армии идет борьба за власть, борьба за то, кто унаследует сталинское руководство. Жукову, который является "партийным генералом", отдается предпочтение». Она также писала о «кризисе в среде высшего командования и довольно распространенном дезертирстве среди рядовых. Полагают, что по крайней мере 3 тысяч русских дезертировали в Вене и 10 тысяч в Берлине».

Как известно, по настоянию Сталина маршал Жуков еще в начале октября вынужден был отказаться от поездки в США по приглашению генерала Эйзенхауэра. Иосиф Виссарионович, в отличие от западных политиков, отнюдь не хотел видеть Жукова своим преемником. Отклики зарубежной прессы, подчеркивавшие, что Жуков пользуется поддержкой армии, еще больше убедили Сталина в необходимости попридержать «маршала Победы». Иосиф Виссарионович не хотел, чтобы созданное им государство после его смерти выродилось в заурядную диктатуру. Сталин мечтал, что если он не успеет свершить последний прыжок к мировому господству, это сумеет сделать его преемник. В СССР должна была сохраняться диктатура не армии, а идеи, пусть и персонифицированной в личности вождя. Только идея оправдывала в глазах масс страдания и лишения ради завоевания всего мира — под знаменем «пролетарской революции».

По возвращении же из отпуска Сталин начал постепенно отстранять Жукова от реального руководства армией. Как свидетельствует дочь маршала Эра, «в конце 1945 года над папиной головой. начали сгущаться тучи. На созванное в Москве военное совещание его не пригласили. На этом совещании Сталин заявил, что Жуков, мол, приуменьшает роль Ставки и приписывает все заслуги себе. Уже тогда присутствовавшие военачальники не выступили в защиту своего соратника, что в дальнейшем имело самое мрачное продолжение». Убедившись, что организованной оппозиции среди военных нет, Сталин в июне 46-го на заседании Главного военного совета сместил Жукова с поста главкома сухопутных сил и отправил командовать Одесским округом.

Но вернемся в Сочи. Встреча Сталина с Гарриманом, состоявшаяся 26 октября, на пару недель приглушила слухи о тяжелой болезни генералиссимуса. Американский посол на следующий день заявил, что Сталин «находится в добром здравии и слухи о его болезни не имеют никаких оснований». Однако после того, как 7 ноября Сталин не появился на Красной площади во время традиционного парада, слухи о болезни вспыхнули с новой силой.

Перед второй волной слухов произошли важные события. К тому времени уже была предрешена реформа силовых структур. Берия должен был оставить пост наркома внутренних войск, чтобы сконцентрироваться на атомном проекте. Основные карательные функции планировалось сосредоточить в новом Министерстве государственной безопасности, куда из МВД вскоре перешли внутренние войска и основные оперативные подразделения. В.Н. Меркулов показал себя слабым руководителем и утратил доверие как Сталина, так и Берии. Всеволод Николаевич не привык к сколько-нибудь самостоятельной работе. Он возглавлял НКГБ лишь последние два года войны, когда основные карательные функции перешли к «СМЕРШ» к Но Сталин все равно выражал недовольство, что Меркулов почти полностью прекратил борьбу с «троцкистами». Для нового послевоенного МГБ Всеволод Николаевич никак не годился. Лаврентий Павлович надеялся, что он останется курировать в правительстве МГБ и МВД. Берия и Маленков рассчитывали, что эти министерства возглавят их люди. На МВД они планировали поставить близкого к Георгию Максимилиановичу С.Н. Круглова, а на МГБ — близкого к Лаврентию Павловичу В.С. Рясного. Ведомство госбезопасности имело ключевое значение для политической ситуации в стране. Поэтому 31 октября Берия и Маленков специальной шифрограммой просили Сталина о новом назначении своего протеже: «Представляем на Ваше рассмотрение кандидатуры для укрепления руководства КГБ. В качестве первого кандидата можно назвать Рясного В.С., работающего в настоящее время наркомом внутренних дел Украины. Рясной в первые два года войны был начальником КГБ (в действительности — НКВД.) Горьковской области. С этой работы он в июле 1943 был выдвинут и назначен наркомом внутренних дел Украины. До войны Рясной в течение четырех лет был на оперативной работе в органах ГБ, и взят на чекистскую работу с партийной работы (секретарь райкома комсомола Сталинградской области). Считаем возможным рекомендовать Рясного первым заместителем наркома госбезопасности с тем, чтобы через 1–2 месяца утвердить его наркомом.

В качестве других кандидатов для работы заместителями наркома госбезопасности считаем необходимым назвать следующих наиболее способных и проверенных чекистов, обладающих опытом местной областной работы: Богданов Н.К. - нарком внутренних дел Казахской ССР, Журавлев М.И. - начальник НКВД по Москве и Московской области, Горлинский Н.Д. -уполномоченный НКВД и КГБ по Эстонии, а до этого начальник управления КГБ по Краснодарскому краю.

Если Вы одобрите эти кандидатуры, то переговорим с указанными товарищами и представим проект решения».

На тот же день Берия просил разрешения прилететь в Сочи, рассчитывая убедить Сталина принять кандидатуру Рясного. Но Иосиф Виссарионович шефа НКВД принять отказался. У Сталина уже была своя кандидатура на пост главы МГБ — начальник «СМЕРШ» Абакумов. Рясному же, можно сказать, повезло. Если бы министром госбезопасности стал он, то почти наверняка кончил бы так же, как Абакумов. Вероятно, и другие чекисты, перечисленные в шифрограмме Берии и Маленкова, кончили бы плохо, если бы Сталин принял предложение Лаврентия Павловича. А так все дожили до пенсии. Рясной же все-таки стал заместителем министра госбезопасности, но только в феврале 52-го, в период нового возвышения Берии. В дальнейшем же Василию Степановичу повезло не попасть на одну скамью подсудимых с бывшим покровителем.

Пока вопрос о будущем руководстве МГБ решался совсем не так, как планировал Берия, с новой силой вспыхнула дискуссия о мнимой болезни Сталина. Последнего же все больше раздражало поведение Молотова, делавшего, на взгляд Иосифа Виссарионовича, слишком большие уступки западным союзникам. 4 ноября было принято постановление Политбюро, осуждавшее Молотова за «манеру отделять себя от правительства и изображать либеральнее и уступчивее, чем правительство». Поводом послужило опрометчивое согласие Вячеслава Михайловича, чтобы в Тихоокеанской комиссии решения принимались не единогласно, а большинством голосов. Это было невыгодно СССР, поскольку США с союзниками имели в комиссии твердое большинство. Молотов обещал впредь не допускать таких ошибок.

Но чашу терпения Сталина переполнила публикация в «Правде» 9 ноября, с санкции Молотова, речи Черчилля в палате общин. Бывший британский премьер признался в любви к Сталину и советскому народу: «Я должен сначала выразить чувство, которое, как я уверен, живет в сердце каждого, — именно чувство глубокой благодарности, которой мы обязаны благородному русскому народу. Доблестные советские армии, после того как они подверглись нападению со стороны Гитлера, проливали свою кровь и терпели неизмеримые мучения, пока не была достигнута абсолютная победа. Поэтому… глубокое стремление этой палаты, а эта палата говорит от имени английской нации, заключается в том, чтобы чувства товарищества и дружбы, развившиеся между английским и русским народами, не только были сохранены, но и систематически развивались».

Говоря о тов. Сталине, Черчилль заявил: «Я лично не могу чувствовать ничего иного, помимо величайшего восхищения, по отношению к этому подлинно великому человеку, отцу своей страны, правившему судьбой своей страны во времена мира и победоносному защитнику во время войны. Даже если бы у нас с Советским правительством возникли сильные разногласия в отношении многих политических аспектов — политических, социальных и даже, как мы думаем, моральных, — то в Англии нельзя допускать такого настроения, которое могло бы нарушить или ослабить эти великие связи между двумя нашими народами, связи, составляющие нашу славу и бедность в период недавних страшных конвульсий».

На следующий день Сталин разразился грозным посланием в адрес четверки: «Считаю ошибкой опубликование речи Черчилля с восхвалением России и Сталина. Восхваление это нужно Черчиллю, чтобы успокоить свою нечистую совесть и замаскировать свое враждебное отношение к СССР, в частности, замаскировать тот факт, что Черчилль и его ученики из партии лейбористов являются организаторами англо-американо-французского блока против СССР. Опубликованием таких речей мы помогаем этим господам. У нас имеется теперь немало ответственных работников, которые приходят в телячий восторг от похвал со стороны Черчиллей, Трумэнов, Бирнсов и, наоборот, впадают в уныние от неблагоприятных отзывов со стороны этих господа. Такие настроения я считаю опасными, так как они развивают у нас угодничество перед иностранными фигурами. С угодничеством перед иностранцами нужно вести жестокую борьбу. Но если мы будем и впредь публиковать подробные речи, мы будем этим насаждать угодничество и низкопоклонство (вот когда, как кажется, впервые появилось это ключевое слово!). Я уже не говорю о том, что советские лидеры не нуждаются в похвалах со стороны иностранных лидеров. Что касается меня лично, то такие похвалы только коробят меня».

Молотов опять признал ошибки и покаялся. Между тем Сталину доставили новые зарубежные статьи о его мнимой болезни. В частности, «Дейли Мейл» 12 ноября писала, со ссылкой на «хорошо осведомленные финские круги», будто «Сталин в закрытом письме, переданном на хранение в Президиум Верховного Совета, лично назвал Жданова своим преемником». При этом утверждалось, что Жданов, находившийся тогда в Хельсинки в качестве председателя Союзной Контрольной Комиссии по Финляндии, «является таким же анонимом, каким был Сталин, когда умер Ленин», и что «после Берии Жданов пользуется самыми широкими полномочиями в советской системе безопасности».

Основным источником слухов о болезни Сталина и его возможных преемниках был московский корреспондент «Дейли Геральд». 5 декабря Иосиф Виссарионович вновь обрушился на Вячеслава Михайловича: «Дня три тому назад я предупредил Молотова по телефону, что отдел печати НКВД допустил ошибку, пропустив корреспонденцию газеты "Дейли Геральд" из Москвы, где излагаются всякие небылицы и клеветнические измышления насчет нашего правительства, насчет взаимоотношений членов правительства и насчет Сталина. Молотов мне ответил, что он считал, что следует относиться к иностранным корреспондентам более либерально и можно было бы пропускать корреспонденцию без особых строгостей. Я ответил, что это вредно для нашего государства. Молотов сказал, что он немедленно даст распоряжение восстановить строгую цензуру. Сегодня, однако, я читал в телеграммах ТАСС корреспонденцию московского корреспондента "Нью-Йорк Таймс", пропущенную отделом печати НКВД, где излагаются всякие клеветнические штуки насчет членов нашего правительства в более грубой форме, чем это имело место одно время во французской бульварной печати. На запрос Болотову по этому поводу Молотов ответил, что допущена ошибка Я не знаю, однако, кто именно допустил ошибку. Если Молотов распорядился дня три назад навести строгую цензуру, а отдел печати НКВД не выполнил этого распоряжения, то надо привлечь к ответу отдел печати НКВД. Если же Молотов забыл распорядиться, то отдел печати НКВД ни при чем и надо привлечь к ответу Молотова. Я прошу Вас заняться этим делом, так как нет гарантии, что не будет вновь пропущен отделом печати НКВД новый пасквиль на советское правительство. Я думаю, что нечего нам через ТАСС опровергать пасквили, публикуемые во французской печати, если отдел печати НКВД будет сам пропускать подобные пасквили из Москвы за границу».

На следующий день с подачи Молотова четверка отрапортовала, что во всем виноват стрелочник — заместитель заведующего отделом печати Горохов, не придавший должного значения злополучной телеграмме. Тут Сталина прорвало. К тому же 4 декабря ТАСС сообщил содержание ранее задержанной цензурой, а теперь опубликованной в «Дейли Телеграф энд Морнинг Пост» статью московского корреспондента Рэндольфа Черчилля (сына лидера консерваторов) о правительстве СССР. Там «заявляется, что 13 членов Политбюро коммунистической партии "представляют собой подлинное и действительное правительство России. Жданов, Маленков, Андреев и Берия, — пишет Рандольф Черчилль, — являются более мощными фигурами, чем Молотов, и именно из числа их, вероятно, выйдет преемник Сталина".

Насчет А.А. Андреева корреспондент попал пальцем в небо. Как раз незадолго до этого, 10 ноября, Сталин сообщал четверке, что из-за болезни Андрей Андреевич не может долго оставаться наркомом земледелия. А вот мысли Черчиля-младшего по поводу Молотова и других потенциальных преемников Иосиф Виссарионович учел, в скором времени отодвинув в тень наркома иностранных дел и возвысив Жданова.

Все усиливавшиеся слухи о болезни и даже смерти советского вождя в конце концов начали сильно раздражать Сталина. Молотова же он стал подозревать в излишней уступчивости англичанам и американцам, чтобы им понравиться и тем увеличить шансы на признание в качестве сталинского наследника. 5 декабря Иосиф Виссарионович в шифровке, адресованной Молотову, Маленкову, Кагановичу и Берии, обрушился на Вячеслава Михайловича: «Дня три тому назад я предупредил Молотова по телефону, что отдел печати НКВД допустил ошибку, пропустив корреспонденцию газеты "Дейли Геральд" из Москвы, где излагаются всякие небылицы и клеветнические измышления насчет нашего правительства, насчет взаимоотношений членов правительства и насчет Сталина. Молотов мне ответил, что он считал, что следует относиться к иностранным корреспондентам более либерально и можно было бы пропускать корреспонденцию без особых строгостей. Я ответил, что это вредно для нашего государства. Молотов сказал, что он немедленно даст распоряжение восстановить строгую цензуру. Сегодня, однако, я читал в телеграммах ТАСС корреспонденцию московского корреспондента "Нью-Йорк Таймс", пропущенную отделом печати НКВД, где излагаются всякие клеветнические штуки насчет членов нашего правительства в более грубой форме, чем это имело место одно время во французской бульварной печати. На запрос Молотову по этому поводу, Молотов ответил, что допущена ошибка. Я не знаю, однако, кто именно допустил ошибку. Если Молотов распорядился дня три назад навести строгую цензуру, а отдел печати НКВД не выполнил этого распоряжения, то надо привлечь к ответу отдел печати НКВД. Если же Молотов забыл распорядиться, то отдел печати НКВД ни при чем и надо привлечь к ответу Молотова. Я прошу Вас заняться этим делом, так как нет гарантии, что не будет вновь пропущен отделом печати НКВД новый пасквиль на советское правительство. Я думаю, что нечего нам через ТАСС опровергать пасквили, публикуемые во французской печати, если отдел печати НКВД будет сам пропускать подобные пасквили из Москвы за границу».

На следующий день с подачи Молотова четверка отрапортовала, что во всем виноват стрелочник — заместитель заведующего отделом печати Горохов, не придавший должного значения злополучной телеграмме. Тут Сталина прорвало. 6 декабря Сталин обратился уже только к Маленкову, Берии и Микояну, игнорируя Молотова: «Вашу шифрограмму получил. Считаю ее совершенно неудовлетворительной. Она является результатом пассивности трех, с одной стороны, ловкости рук четвертого члена, т. е. Молотова, с другой стороны. Что бы вы там ни писали, Вы не можете отрицать, что Молотов читал в телеграммах ТАСС и корреспонденцию "Дейли Геральд", и сообщение "Нью-Йорк Таймс", и сообщение Рейтера. Молотов читал их раньше меня и не мог не заметить, что пасквили на Советское правительство, содержащиеся в этих сообщениях, вредно отразятся на престиже и интересах нашего государства. Однако он не принял никаких мер, чтобы положить конец безобразию, пока я не вмешался в это дело. Почему он не принял мер? Не потому ли, что Молотов считает в порядке вещей фигурирование таких пасквилей, особенно после того, как он дал обещание иностранным корреспондентам насчет либерального отношения к их корреспонденциям? Никто из нас не вправе единолично распоряжаться в деле изменения курса нашей политики. А Молотов присвоил себе это право. Почему, на каком основании? Не потому ли, что пасквили входят в план его работы?

Присылая мне шифровку, вы рассчитывали, должно быть, замазать вопрос, дать по щекам стрелочнику Горохову и на этом кончить дело. Но вы ошиблись так же, как в истории всегда ошибались люди, старавшиеся замазать вопрос и добивавшиеся обычно обратных результатов. До вашей шифровки я думал, что можно ограничиться выговором в отношении Молотова. Теперь этого уже недостаточно. Я убедился в том, что Молотов не очень дорожит интересами нашего государства и престижем нашего правительства, лишь бы добиться популярности среди некоторых иностранных кругов. Я не могу больше считать такого товарища своим первым заместителем.

Эту шифровку я посылаю только вам трем. Я ее не послал Молотову, так как не верю в добросовестность некоторых близких ему людей. Я вас прошу вызвать к себе Молотова, прочесть ему эту мою телеграмму полностью, копии ему не передавать».

После такой телеграммы вполне мог последовать арест. Все участники драмы это понимали. Маленков, Берия и Микоян уже предвкушали, что четверка превратится в тройку, а главный из потенциальных наследников разделит судьбу Зиновьева и Бухарина. 7 декабря тройка телеграфировала Сталину: «Вызвали Молотова к себе, прочли ему телеграмму полностью. Молотов, после некоторого раздумья, сказал, что он допустил кучу ошибок, но считает несправедливым недоверие к нему, прослезился.

Мы, со своей стороны, сказали Молотову об его ошибках: Мы напомнили Молотову о его крупной ошибке в Лондоне, когда он на Совете министров иностранных дел сдал позиции, отвоеванные Советским Союзом в Потсдаме, и уступил нажиму англо-американцев, согласившись на обсуждение всех мирных договоров в составе 5 министров (с участием Франции и Китая). Когда же ЦК ВКП(б) обязал Молотова исправить эту ошибку, то он, сославшись без всякой нужды на указания правительства, повел себя так, что БД глазах иностранцев получилось, что Молотов за уступчивую политику, а советское правительство и Сталин неуступчивы.

Мы привели Молотову другой пример, когда он противопоставил себя Советскому правительству, высказав Гарриману свою личную уступчивую и невыгодную для нас позицию по вопросу голосования в Дальневосточной комиссии…

Мы сказали Молотову, что понадобилось вмешательство Сталина, чтобы он, Молотов, обратил внимание и реагировал на гнусные измышления, распускаемые о Советском правительстве "Рейтером", со ссылкой на парижское агентство и его московского корреспондента, и что даже после этого указания Молотов прошел мимо клеветнических телеграмм московских корреспондентов "Дейли Геральд" и "Нью-Йорк Таймс". Понадобилось снова вмешательство Сталина, хотя Молотов мог и должен был сам своевременно реагировать.

Мы указали Молотову, что он неправильно поступил, дав 7-го ноября на банкете согласие на прием сыну Черчилля, который в это время находился в Москве, как корреспондент газеты, и хотел получить интервью у Молотова. Прием сына Черчилля не состоялся, так как мы высказались против.

Наконец, мы сказали Молотову, что все сделанные им ошибки за последний период, в том числе и ошибки в вопросах цензуры, идут в одном плане политики уступок англо-американцам и что в глазах иностранцев складывается мнение, что у Молотова своя политика, отличная от политики правительства и Сталина, и что с ним, Молотовым, можно сработаться.

Молотов заявил нам, что он допустил много ошибок, что он читал раньше Сталина гнусные измышления о советском правительстве, обязан был реагировать на них, но не сделал этого, что свои лондонские ошибки он осознал только в Москве.

Что же касается Вашего упрека в отношении нас троих, считаем необходимым сказать, что мы в своем вчерашнем ответе исходили из Вашего поручения в шифровке от 5 декабря выяснить, кто именно допустил ошибку по конкретному факту с пропуском телеграмм московского корреспондента "Нью-Йорк Таймс", а также проверить правильность сообщения "Рейтерс" от 3 декабря. Это нами было сделано и Вам сообщено. Может быть, нами не все было сделано, но не может быть и речи о замазывании вопроса с нашей стороны».

Вячеслав Михайлович почувствовал, что вот-вот его могут объявить матерым английским шпионом, и бросился каяться по полной программе. Пустив скупую наркомовскую слезу перед коллегами по коллективному руководству, он отправил 7 декабря красноречивую телеграмму Сталину: «Познакомился с твоей шифровкой на имя Маленкова, Берия, Микояна. Считаю, что мною допущены серьезные политические ошибки в работе. К числу таких ошибок относится проявление в последнее время фальшивого либеральничанья в отношении московских инкоров. Сводки телеграмм инкоров, а также ТАСС я читаю и, конечно, обязан был понять недопустимость телеграмм, вроде телеграммы корреспондента "Дейли Геральд" и др., но до твоего звонка об этом не принял мер, так как поддался настроению, что это не опасно для государства. Вижу, что это моя грубая, оппортунистическая ошибка, нанесшая вред государству. Признаю также недопустимость того, что я смазал свою винту за пропуск враждебных инкоровских телеграмм, переложив эту вину на второстепенных работников.

Твоя шифровка проверена глубоким недоверием ко мне, как большевику и человеку, что принимаю, как самое серьезное партийное предостережение для всей моей дальнейшей работы, где бы я ни работал. Постараюсь делом заслужить твое доверие, в котором каждый честный большевик видит не просто личное доверие, а доверие партии, которое дороже моей жизни».

И вслед за покаянной телеграммой пришло сообщение, что Молотов добился успеха, убедив западных партнеров провести очередную встречу министров иностранных дел в Москве 15 декабря в составе тройки, т. е. без участия не только Китая, но и Франции. Сталин сразу смягчился. Его успокоило также то, что Молотов прослезился, а в покаянной телеграмме прямо дал понять, что его жизнь в руках вождя, и не пытался оправдаться. Значит, нет у него в душе стержня, сломался соратник, и никогда не рискнет выступить против вождя, чтобы приблизить свое вступление в наследство. А вот тройка Маленков, Берия, Микоян, напротив, Сталина разочаровали. Они готовы огульно охаять чуть ли не все внешнеполитические достижения СССР, забывая, что к ним причастен не только глава НКВД, но, в первую очередь, сам Иосиф Виссарионович. И отказываются признать свои ошибки.

Поэтому Сталин ответил тройке 8 декабря короткой раздраженной шифровкой: «Вашу шифровку от 7-го декабря получил. Шифровка производит неприятное впечатление ввиду наличия в ней ряда явно фальшивых положений. Кроме того, я не согласен с Вашей трактовкой вопроса по существу. Подробности потом в Москве».

Но генсек не стал дожидаться возвращения в столицу, и в ночь с 8-го на 9-е декабря отправил длинную шифрограмму, сначала озаглавленную «Для четверки». Но затем заголовок был исправлен на «Молотову для четверки». Доверие к Вячеславу Михайловичу было частично восстановлено. Большое дело — вовремя поплакать.

Сталин писал: «Анализируя события внешней политики за период от Лондонской конференции пяти министров до предстоящей конференции трех министров в Москве, можно прийти к следующим выводам:

Мы выиграли борьбу по вопросам, обсуждавшимся в Лондоне, благодаря нашей стойкости. Конференция трех министров в Москве означает отступление США и Англии от своих позиций в Лондоне, так как эта конференция является конференцией без привлечения Китая по европейским вопросам и без привлечения Франции по балканским вопросам. Т. е., благодаря нашей стойкости, мы добились теперь того, чего мне могли добиться в Лондоне.

Мы выиграли борьбу в Болгарии, Югославии. Об этом говорят результаты выборов в этих странах. Если бы мы колебнулись в вопросах об этих странах и не проявили бы выдержки, мы наверняка проиграли бы борьбу.

Одно время Вы поддались нажиму и запугиванию со стороны США, стали колебаться, приняли либеральный курс в отношении иностранных корреспондентов и выдали свое собственное правительство на поругание этим корреспондентам, рассчитывая умилостивить этим США и Англию. Ваш расчет был, конечно, наивным. Я боялся, что этим либерализмом Вы сорвете нашу политику стойкости и тем подведете наше государство. Именно в это время вся заграничная печать кричала, что русские не выдержали, они уступили и пойдут на дальнейшие уступки. Но случай помог Вам, и Вы вовремя повернули к политике стойкости. Очевидно, что, имея дело с такими партнерами, как США и Англия, мы не можем добиться чего-либо серьезного, если начнем поддаваться запугиваниям, если проявим колебания. Чтобы добиться чего-либо от таких партнеров, нужно вооружиться политикой стойкости и выдержки.

Этой же политикой стойкости и выдержки нужно руководствоваться нам в своей работе на предстоящей конференции трех министров».

Этой телеграммой четверке давалось понять, что Молотов пока остается в составе коллективного руководства.

Но измышления в иностранной прессе по поводу болезни Сталина продолжались. 10 декабря к Иосифу Виссарионовичу поступило сообщение ТАСС об очередной публикации бульварной газеты «Курьер де Пари», утверждавшей, что «Сталин был жертвой любовной драмы. Известно, что вот уже в течение двух месяцев существует тайна Сталина. По одним сведениям, он якобы умер. Другие сведения касались серьезного внутреннего конфликта. На самом же деле истина неизмеримо более проста. Если верить некоторым русским, недавно прибывшим из Москвы. Сталин оказался просто жертвой любовной драмы. Можно быть полубогом, не переставая при этом оставаться человеком. Сталин имел связь с известной русской артисткой. Его жена во время объяснения с ним в припадке ревности выстрелила в него в упор из револьвера. Тяжело раненного Сталина сначала лечили в величайшей тайне в Москве, а затем, когда его состояние это позволило, перевезли на берег Черного моря, где он сейчас и выздоравливает. Подлинность этого рассказа подтверждается, по-видимому, тем фактом, что цензура сообщений иностранных корреспондентов значительно усилена со времени болезни владыки России».

Сталин понял: игру надо кончать. Он сообщил Трумэну в ответ на его послание, что встретится с госсекретарем Бирнсом во время московской конференции министров иностранных дел в Москве. 18 декабря. Иосиф Виссарионович покинул Сочи.

Своей цели он достиг, хотя и ценой некоторой потери престижа. Выяснилось, что никто из первой команды потенциальных диадохов, составлявших самый высший эшелон власти в годы войны, на роль самостоятельного государственного лидера пока не годится. Сталин рассуждал примерно так. Молотов, из всех членов Политбюро наиболее часто встречающийся с иностранными политиками, склонен к уступкам и, чего доброго, после его, Сталина, смерти может приподнять «железный занавес». Поэтому того влияния, которым Вячеслав Михайлович пользовался в предвоенные и военные годы, он уже не восстановил никогда. Сталин постепенно оттеснял его от реальных рычагов власти, а накануне своей кончины собирался пристегнуть давнего соратника к процессу «врачей-убийц», да не успел. Также близкий к Молотову Микоян навсегда лишился расположения вождя и играл отныне только сугубо второстепенную роль.

Однако и два других члена четверки, Маленков и Берия, показали себя за это время законченными оппортунистами. Сталин опасался, что после его смерти они договорятся с «буржуазным Западом» и не станут хранить идеалов «пролетарской революции» и победы коммунизма во всем мире, Поэтому, хотя вскоре, в марте 46-го, Георгий Максимилианович и Лаврентий Павлович стали полноправными членами Политбюро, но их реальный вес в государстве уменьшился. Маленков был обвинен в халатности в связи с делом авиаторов и отправился в краткосрочную ссылку руководить работой Среднеазиатского бюро ЦК. Берия же вынужден был целиком сосредоточиться на атомном проекте, перестав курировать органы безопасности. МГБ возглавил не близкий к нему Рясной, а сталинский ставленник Абакумов. Иосиф Виссарионович прислушался к мнению зарубежной прессы и обратил свое внимание на «анонима» Жданова. Раз Андрея Александровича на Западе сравнивают с ним, Сталиным, каким он был после смерти Ленина, есть надежда, что Жданов продолжит правильный курс и не капитулирует перед Англией и США. К тому же его сын Юрий женат на дочери Сталина Светлане. Решено! На первый план выходит ленинградская команда во главе со Ждановым, взявшим на себя партию первой скрипки в борьбе с «безродными космополитами».

Между прочим, Лаврентий Павлович тоже имел честолюбивую задумку породниться с вождем. Между Серго Берией и Светланой одно время завязалось что-то вроде романа. Сам Серго вспоминал, как однажды поджарил дочери Сталина пистолет, на что Лаврентий Павлович на него сильно разгневался, памятуя о том, как застрелилась Надежда Аллилуева. То ли из-за этого инцидента, то ли по каким-то иным причинам, но отношения со Светланой у Серго разладились, и она предпочла Юрия Жданова. А Лаврентий Павлович львиную долю своего времени стал уделять созданию советского ядерного и термоядерного оружия.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.