Постановка вопроса

Постановка вопроса

Был ли Советский Союз готов к войне? На этот любимый вопрос советских «историков», который они с большим энтузиазмом жевали и пережевывали в сотнях публикаций и «круглых столов», сегодня уже можно дать исчерпывающий ответ. Стоит ли дальше спорить о «готовности к войне», если, по самым скромным оценкам, больше половины личного состава армии дезертировало или сдалось в плен? После того как были рассекречены архивные документы о пленных и дезертирах, о миллионах брошенных винтовок и десятках тысяч брошенных танков и орудий, непосредственная причина разгрома сомнений уже не вызывает. По крайней мере, таково твердое убеждение автора этой книги.

Союз нерушимый был готов. Подобно снежной лавине, готовой сорваться с горы от одного звука выстрела, сталинская держава была готова к тому, чтобы развалиться после первого же сильного удара извне.

Насколько проста и очевидна непосредственная причина разгрома Красной Армии, настолько же сложен и неоднозначен ответ на другой вопрос: почему страна, армия, народ оказались в таком бессильном, недееспособном состоянии? Как такое могло произойти в государстве, которое и по сей день представляется многим образцом строжайшего порядка и железной дисциплины? Почему мощнейшая машина государственного управления тоталитарной деспотии в считанные дни превратилась в груду хаотично разбросанных «колесиков и винтиков»? Что это — чудо, дьявольское наваждение?

Архивы Третьего рейха давно и тщательно изучены. Не приходится сомневаться в том, что никаких «генераторов Х-лучей», никакого психотропного оружия, способного обратить армию в толпу умалишенных, в арсеналах немецкой армии не было. Как не было в этих арсеналах и никакого принципиально нового, неизвестного и поэтому способного внушать панический страх оружия.

И тем не менее без чуда в 1941 году не обошлось. Но это было рукотворное чудо. То самое, о котором в 1929 г. милейший Н.И. Бухарин с восторгом упоенья писал:

«...ГПУ совершило величайшее чудо всех времен — оно сумело изменить саму природу русского человека» [125, с. 257].

До сего момента автор старался держаться твердой почвы фактов и документов. Это было тем более просто, поскольку наш разговор шел о штуках, километрах, тоннах, номерах дивизий, часах, скоростях и пр. Все. Дальше — тупик. Серьезные ответы на поставленные выше вопросы требуют обращения к совсем другой науке — социальной психологии. Сомнительно даже то, является ли на сегодняшний день эта наука наукой в полном смысле этого слова. Тем более сложным является социально-психологический анализ советского общества сталинской эпохи.

В СССР не было ни честных выборов, ни свободной печати, ни опросов общественного мнения, ни свободы выезда за пределы «большой зоны». Советский человек не мог выразить свое отношение к власти ни избирательным бюллетенем, ни свободным словом в независимой газете, ни даже ногами (т.е. эмиграцией). Как же нам понять, как узнать, с какими мыслями и чувствами слушали советские люди в полдень 22 июня 1941 г. голос товарища Молотова, который из черной тарелки громкоговорителя призвал их «еще теснее сплотить ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего советского правительства, вокруг нашего великого вождя товарища Сталина».

Точного, удовлетворяющего всех ответа на эти вопросы нет и не будет. Никогда. Мы можем только строить более или менее обоснованные догадки, по-научному говоря — гипотезы. Так вот, в порядке рабочей гипотезы автор предлагает исходить из того, что НАШИ ОТЦЫ И ДЕДЫ БЫЛИ НЕ ГЛУПЕЕ НАС.

Основанием для выбора именно такого допущения служит не только похвальное уважение к старшим, но и некоторые логические аргументы.

Три четверти населения довоенного СССР жило в деревнях или в малых городах. Оно (население) не читало советских газет ни перед едой, ни после еды. По очень простой причине: люди в основной своей массе были малограмотны. Вообще, слухи о «культурной революции», сотворенной большевиками, сильно преувеличены. При переписи населения в 1937 г. выяснилось, что даже среди молодежи 18—19 лет было 8,5% безграмотных, среди тридцатилетних неграмотным был каждый четвертый. В 1939 г. образование в семь классов средней школы и выше имели 8,2% рабочих и только 1,8% колхозников! [74 с, 64] Весной 1936 г. тогдашний командующий Белорусским ВО командарм 1-го ранга И.П. Уборевич говорил:

«...каждый призыв бойцов из деревни приносит к нам в казармы 35 малограмотных на сотню. Но эти «малограмотные», по сути дела, люди совершенно безграмотные: еле пишут фамилию и в час прочтут две страницы. Это люди, которые не знают, кто такой Сталин, кто такой Гитлер, где запад, где восток, что такое социализм...» (ВИЖ, 1988, № 10)

Главное устройство для «зомбирования» народонаселения еще находилось в стадии лабораторных разработок, и наркотизирующие телеиглы еще не успели подняться к небу. Правду сказать, на всех столбах висела черная тарелка репродуктора, но от нее было много треска и мало толка — как по причине занятости людей изнурительным трудом, так и вследствие низкого профессионального уровня тогдашних «пиарщиков».

Все это и позволяет предположить, что «простые советские люди» жили своим умом. Да не шибко развитым чтением и обучением, не обогащенным культурным багажом прежних эпох — но своим. Простым и ясным, не загаженным «масс-медиа». Вот поэтому автор и предлагает исходить из того, что отношение рядового советского колхозника (а именно из них и была набрана многомиллионная армия) к жизни, к власти, к начавшейся войне было вполне адекватным. То есть соответствующим отношению власти к его жизни.

Воинственные вопли официальной пропаганды только усиливали настроения тоскливой обреченности. Надежды на то, что дурное и перепуганное начальство сможет выпутаться из беды, в которую оно само же и загнало страну, было мало. «Великий вождь и учитель товарищ Сталин» упорно (до 3 июля 1941 г.) молчал, и это оглушительное двенадцатидневное молчание порождало самые мрачные предчувствия. Или же наоборот — самые радужные надежды на скорую смену этой небывалой, людоедской власти.

Давайте вспомним про то, что если для нас июнь 1941 г. — это целых шестьдесят лет назад, то для тех, кто в полдень 22 июня слушал речь Молотова, все происходило всего-то двадцать лет спустя...

Данный текст является ознакомительным фрагментом.