Про то, чего не было

Про то, чего не было

Как вы уже догадались, уважаемый читатель, речь опять-таки пойдет про могучую немецкую авиацию, сокрушительный «первый обезоруживающий удар» и прочие чудеса.

В части 2-й мы пытались, но так и не нашли никаких подтверждений страшных рассказов про то, как «при внезапном ударе советских танкистов перестреляли еще до того, как они добежали до своих танков, а танки сожгли или захватили без экипажей...». Ничего подобного на Западном фронте не наблюдалось.

Но, может быть, В. Суворов имел в виду начало боевых действий на Западной Украине? Может быть, это в полосе Юго-Западного фронта «советские разведывательные самолеты не смогли подняться в небо... Нашему циклопу выбили глаз. Наш циклоп слеп. Он машет стальными кулаками и ревет в бессильной ярости...»?

Кто же выбил глаз циклопу? И чем? В составе 5-го авиационного корпуса люфтваффе, действовавшего совместно с группой армий «Юг» над Украиной, было семь бомбардировочных и пять истребительных авиагрупп. Всего (с учетом временно неисправных самолетов) в их составе утром 22 июня 1941 г. было 266 «горизонтальных» бомбардировщиков (163 Ju-88 и 103 Не-111) и 174 истребителя «Мессершмитт-109» [24].

Ни одного пикировщика Ju-87 (этого горячо любимого всеми кинодокументалистами символа «блицкрига»), ни одного истребителя-бомбардировщика Ме-110 над Юго-Западным фронтом не было. Из этого, в частности, следует, что возможности 5-го авиакорпуса люфтваффе для бомбометания по подвижным точечным целям (каковыми являются танки и бронемашины) были близки к нулю.

Немецкой авиации противостояли ВВС Юго-Западного фронта и два (2-й и 4-й) дальнебомбардировочных авиакорпуса, насчитывающие по меньшей мере 944 бомбардировщика (без учета устаревших тяжелых ТБ-3) и 1166 истребителей (в том числе 253 новейших МиГ-3 и Як-1) [23]. То есть даже по числу истребителей «новых типов» советские ВВС имели численное превосходство над противником в полтора раза!

И это только начало, так как по предвоенному «Плану прикрытия мобилизации и развертывания войск Киевского Особого военного округа» планировалось к 4-му дню мобилизации перебросить на Украину еще восемь авиадивизий и довести общую численность авиации на южном ТВД (с учетом авиации Южного фронта, разведчиков и штурмовиков) до 6760 боевых самолетов [16].

Преодолеть с ходу такое огромное численное превосходство немцы не смогли. Как ни старались, и как ни помогал им в этом тот хаос, в который погрузилась вся система управления и связи Юго-Западного фронта. В результате у командования 5-го АК, которому предстояло весьма хилыми силами атаковать более 160 аэродромов, которыми располагала западнее Днепра авиация Ю-3. фронта [16], просто не было сил и средств для того, чтобы еще и гоняться за тысячами советских танков, бронемашин, тягачей и орудий. В результате развертывание мехкорпусов Юго-Западного фронта и их выдвижение в исходные для наступления районы произошло почти без помех со стороны немецкой авиации.

С севера на юг, от Полесья до Карпат, реальная картина событий была такова [8, 61, 92, 105]:

— 22-й МК. Штаб корпуса, 19-я танковая и 215-я моторизованная дивизии перед войной дислоцировались в Ровно (примерно 150 км к востоку от границы). О потерях в первые часы войны ничего не известно. Передовая 41-я танковая дивизия находилась значительно западнее, в районе Владимир-Волынского (15 км от границы). Как уже отмечалось выше, в части 2, эта дивизия понесла потери: «...в 4.00 22.6.41 обстреливалась дальним артогнем противника и в период отмобилизования имела потери 10 бойцов убитыми».

— 15-й МК. Район предвоенной дислокации: Броды — Кременец (100—135 км от границы). В 4 часа 45 минут получено извещение о переходе германскими войсками нашей госграницы, объявлена боевая тревога, вскрыт пакет с директивой штаба Киевского Особого военного округа. Кстати — в отчете о боевых действиях 15-го мехкорпуса указана и дата утверждения оперативного плана: 31 мая 1941 г. Дивизии корпуса стали выходить в районы сосредоточения согласно данной директиве. Единственное упоминание о потерях первого дня войны встречается в отчете командира 37-й танковой дивизии:

«...в конце дня 22.6.41 г. в районе сосредоточения части дивизии впервые подверглись бомбардировке авиации противника. Особенно сильно бомбили район сосредоточения 73-го танкового полка, так как последний был сосредоточен вблизи Бродского аэродрома, однако потерь машин не было. Пулеметным обстрелом с воздуха было убито 2 человека...»

— 4-й МК. Район предвоенной дислокации: Львов (80 км к западу от границы того времени). Этот мехкорпус пришел в движение раньше всех. Уже 20 июня 1941 года по боевой тревоге были подняты 8-я танковая и 81-я моторизованная дивизии, одновременно из Львовского лагерного сбора были отозваны зенитные артиллерийские дивизионы этих дивизий, которые тут же получили приказ прикрыть с воздуха расположения наземных войск. 32-я танковая дивизия, дислоцировавшаяся на восточной окраине Львова, была поднята по тревоге в 2 часа ночи 22 июня и начала выдвижение по улицам города в сторону Яворовского шоссе. Корпусной мотоциклетный полк покинул место основной дислокации еще раньше, так как уже в 9 часов 45 минут вступил в бой с переправившимися через реку Сан немцами у городка Ляцке, в 70 километрах к западу от Львова.

Сведений о потерях на марше от бомбардировок противника нет.

— 8-й МК. Район предвоенной дислокации: Дрогобыч — Стрый (70—100 км от границы). Уже 19 июня 1941 г. командир корпуса Д.И. Рябышев приказал вывести большую часть личного состава из казарм в Дрогобыче в район сосредоточения. 20 июня по распоряжению штаба Киевского Особого военного округа все танки, даже находившиеся на консервации, были полностью заправлены горючим и получили боекомплект. В три часа утра 22 июня из штаба армии поступило указание «быть в готовности и ждать приказа». В 10 часов утра поступил приказ, в соответствии с которым корпус был поднят по тревоге и к исходу дня вышел к пограничной реке Сан западнее Самбора.

Ранним утром 22 июня немецкая авиация бомбила Дрогобыч, но, как прямо указывает в своих мемуарах комиссар корпуса (заместитель командира по политчасти, начальник отдела политической пропаганды) Н.К. Попель, «части корпуса от бомбежки почти не пострадали». В ходе марша в район развертывания один мотострелковый полк 7-й моторизованной дивизии попал под бомбовые удары авиации врага и потерял 70 человек убитыми и 120 ранеными. И это были самые большие потери 22 июня среди личного состава всех мехкорпусов Ю-3. ф. Силы немецкой авиации на этом участке были настолько малочисленны, что уже, описывая обстановку второй половины дня 24 июня, Попель отмечает:

«...вражеская авиация стала явно пренебрегать нами. Самолеты равнодушно пролетали над нашими колоннами, сберегая свой боезапас для каких-то других целей...» (105)

Разумеется, дело тут не в «пренебрежении» (8-й МК по числу танков превосходил всю 1-ю ТГр вермахта), а в элементарной нехватке сил, самолетов, бомб.

Дабы читатель мог самостоятельно оценить, насколько такие потери от «первого обезоруживающего удара» могли снизить боеспособность мехкорпусов, укажем численность некоторых из них:

22-й МК - 24 087;

15-й МК - 33 935;

4-й МК - 28 097;

8-й МК - 31 927 человек [8].

Это данные на 1 июня 1941 г. С учетом того, что с конца мая 1941 г. в стране полным ходом шла скрытая мобилизация, 22 июня численность личного состава указанных мехкорпусов, вероятно, была еще выше.

— 16-й МК. Корпус входил в состав 12-й армии, растянувшейся на 350-километровом фронте в Карпатах, от Ужокского перевала до границы с Молдавией. В первые дни войны это был один из наиболее пассивных участков, на котором малочисленные венгерские части вели беспокоящие боевые действия с целью сковывания сил 12-й армии. Генерал Б. Арушанян, в те дни — начальник штаба 12-й армии— так прямо и пишет: «22 июня 1941 г. активных действий против войск армии противник не предпринимал». Дивизии 16-го МК, развернутые в районе Станислав (Ивано-Франковск) — Черновцы — Каменец-Подольск, только утром 23 июня вступили в первые стычки с противником.

— 9-й МК. Корпус числился в резерве фронта и дислоцировался в глубоком тылу, в районе Шепетовка — Новоград-Волынский (220—250 км к западу от границы). Утром 22 июня 1941 года, действуя по предвоенному оперативному плану, корпус начал выдвижение на Ровно — Луцк.

К.К. Рокоссовский в своих воспоминаниях пишет: «...немецкая авиация появлялась довольно часто. Преимущественно это были бомбардировщики, проходившие над нами на большой высоте, как ни странно, без сопровождения истребителей» [111]. Странного в этом мало. Малочисленные истребители люфтваффе были связаны боями над приграничными аэродромами, к тому же радиус действия немецких «мессеров» просто не позволял им патрулировать небо над Шепетовкой.

— 19-й МК. Корпус числился в резерве фронта и дислоцировался в глубоком тылу, в районе Житомир — Бердичев — Казатин (350—380 км от границы). Воздействию противника в первый день войны не подвергся. Приказ о выдвижении в район Ровно поступил только вечером, в 18 часов 22 июня 1941 г. При совершении марша колонны 40-й танковой дивизии западнее г. Новоград-Волынский «неоднократно подвергались воздушному нападению противника, в результате которых 2 человека было убито и 4 человека ранено». Далее в отчете о боевых действиях 40-й ТД 19-го мехкорпуса говорится, что 24—25 июня «при движении дивизии в район Клевань противник неоднократно пытался атакой с воздуха приостановить движение дивизии... В результате бомбежки дивизия потерь не имела...» 43-я танковая дивизия в ходе выдвижения к Ровно потерь от авиации противника (насколько можно судить по докладу командира о боевых действиях дивизии) не понесла.

Вот и все, что было на самом деле. Таким был в реальности «внезапный обезоруживающий удар немецкой авиации».

Здесь автор считает необходимым извиниться за интонацию, в которой написана эта глава. Разумеется, для семей красноармейцев, в дома которых пришли первые похоронки, эти жертвы были величайшим в их жизни горем, а не «единичными потерями». Но военная история пишется на своем, достаточно специфичном языке. И на этом языке итог первого дня войны может быть обозначен единственным образом: мехкорпуса вышли в указанные им исходные районы для наступления, понеся ничтожно малые потери от ударов вражеской авиации.

Никакого «первого обезоруживающего удара» не могло быть, и в натуре его не было.

Исписав горы бумаги о том, чего не было и быть не могло, советские «историки» извели другую гору бумаги на отрицание того, что на самом деле было. Речь идет о такой важнейшей составляющей подготовки к войне, как мобилизация.

В каждой без исключения книжке было сказано, что «история отпустила нам мало времени», что наша армия могла быть «полностью готова к войне никак не раньше 1942 г.», а до этого нам надо было изо всех сил оттягивать, оттягивать и оттягивать военное столкновение с Германией...

Что оттягивать? Куда? Зачем?

Что такое «полная готовность к войне», автор даже и представить себе не может. И уж тем более не способен он понять — сколько лет или веков требуется для достижения этого загадочного состояния «полной готовности». Совсем другое дело — мобилизация. Это перечень абсолютно конкретных мероприятий, которые поименно названные должностные лица должны были осуществить в установленные с точностью до дней и часов сроки. Воздержавшись от дальнейших дилетантских пояснений, приведем сразу же большую цитату из монографии генерала Владимирского — в те дни заместителя начальника оперативного отдела штаба 5-й армии, — знавшего по долгу службы о мобилизационных мероприятиях почти все (ключевые слова подчеркнуты автором):

«...Мобилизационные планы во всех стрелковых соединениях и частях были отработаны. Они систематически проверялись вышестоящими штабами, уточнялись и исправлялись. Приписка к соединениям и частям личного состава, мехтранспорта, лошадей, обозно-вещевого имущества за счет ресурсов народного хозяйства была в основном закончена...

Стрелковым вооружением дивизии обеспечивались полностью, за исключением некоторых его видов (автоматов ППД, крупнокалиберных пулеметов),..

Артиллерийским вооружением стрелковые дивизии обеспечивались в основном полностью, за исключением 37-мм зенитных пушек, некомплект которых составлял 50 процентов. Укомплектованность корпусных артиллерийских полков материальной частью составляла 82 процента...

Обеспеченность механизированным транспортом стрелковых дивизий составляла 40—50 процентов. Недостающие автомашины и тракторы планировалось пополнить ресурсами народного хозяйства восточных областей Украины...

С 20 мая 1941 г. в целях переподготовки весь рядовой и сержантский состав запаса привлекался на 45-дневные учебные сборы при стрелковых дивизиях. Это позволило довести численность личного состава каждой стрелковой дивизии до 12—12,5 тыс. человек, или до 85—90 процентов штатного состава военного времени...»

Вы помните, уважаемый читатель, сколько тысяч раз нам врали про то, что «дивизии Красной Армии содержались по штатам мирного времени и к 22 июня были в два раза меньше немецких»? Вы помните, как великий наш Маршал Победы размышлял в своих воспоминаниях о том, что «накануне войны в приграничных округах 19 дивизий были укомплектованы по 5—6 тысяч человек, а 144 дивизии имели численность по 8—9 тысяч человек» ?

Фактически же, по данным монографии «1941 год — уроки и выводы», в 103 стрелковых дивизиях приграничных округов численность личного состава была доведена:

«21 дивизии — до 14 тыс. человек, 72 дивизий — до 12 тыс. человек и 6 стрелковых дивизий — до 11 тыс. человек» [3, с. 82].

Вернемся, однако, к книге Владимирского:

«...Предусмотренный мобилизационными планами частей порядок отмобилизования в основном сводился к следующему.

Каждая часть делилась на два мобилизационных эшелона. В первый мобилизационный эшелон включалось 80—85 процентов кадрового состава части... Срок готовности первого эшелона к выступлению в поход для выполнения боевой задачи был установлен в 6 часов.

Второй мобилизационный эшелон части включал в себя 15—20 процентов кадрового состава, а также весь прибывавший по мобилизации приписной состав запаса. Срок готовности второму эшелону частей... был установлен: для соединений, дислоцированных в приграничной полосе, а также для войск ПВО и ВВС — не позднее первого дня мобилизации, а для всех остальных соединений — через сутки...

Всем соединениям и частям устанавливались укрытые от наблюдения с воздуха районы отмобилизования вне пунктов их дислокации, а также определялся порядок выхода частей в эти районы и прикрытия их во время отмобилизования.

По заключению комиссий штабов армии и округа, проверявших состояние мобилизационной готовности стрелковых соединений и частей в мае-июне 1941 г., все стрелковые дивизии и корпусные части признавались готовыми к отмобилизованию в установленные сроки...» [92]

Теперь давайте переведем дух и обдумаем прочитанное.

Традиционная версия была такова: Красной Армии был нужен еще как минимум целый год для того, чтобы подготовиться к войне. Немцы не стали по-рыцарски ждать и напали на «неподготовленную к войне» армию.

В несколько более облагороженном варианте эта туфта звучала так: для полного завершения мобилизационных мероприятий нужно было еще две-три недели, но быстрое продвижение вермахта в глубь страны сделало мобилизацию невозможной. Что и послужило причиной...

А на самом-то деле скрытая мобилизация была уже практически ЗАВЕРШЕНА. Стрелковые дивизии (т.е. основной костяк армии той эпохи и, заметим, главная сила в обороне!) практически закончили отмобилизование, и плановые сроки их готовности к ведению боевых действий исчислялись даже не днями, а ЧАСАМИ. Небольшой «довесок» (второй мобилизационный эшелон) мог быть приведен в полную готовность всего лишь за один-два дня. Каким же образом «внезапное нападение» немцев могло лишить Красную Армию этих считаных часов? Разве СССР по своим размерам был похож на Люксембург или Данию, которые вермахт занял за один день? Важно отметить и то, что накануне войны никаких сомнений в реальности указанных сроков доукомплектования и приведения частей в полную боевую готовность у нашего командования не было. Основные виды стрелкового и артиллерийского вооружения (см. выше) уже были в частях.

А упомянутые Владимирским «40—50% штатной численности мехтранспорта» в переводе на более конкретный язык составляют 250 автомашин всех типов и полсотни тракторов в одной стрелковой (т.е. пехотной!) дивизии. Дело в том, что сами «штатные численности», предусмотренные сталинскими планами подготовки к Большой Войне, были огромны. Так, в гаубичном полку стрелковой дивизии РККА планировалось иметь два трактора (мощные дизельные «Коминтерн» и «Ворошиловец») на одну гаубицу (!), 37 радиостанций (в том числе две большого радиуса действия на шасси спецавтомобиля), 90 грузовых и 3 легковые автомашины. В отдельном противотанковом дивизионе все той же стрелковой дивизии на 18 «сорокапяток» приходилось 24 автомашины и 21 тягач. Причем в качестве тягача использовался бронированный гусеничный «Комсомолец» — созданный на базе узлов и агрегатов легкого танка Т-38, вооруженный пулеметом в шаровой установке и в целом соответствующий по боевым возможностям немецкой танкетке PZ-I, которую все советские историки неизменно зачисляли в разряд «танков». К июлю 1941 г. было выпущено и передано в войска 7780 таких «Комсомольцев» [148].

Значительно хуже обстояли дела с мобилизационной готовностью механизированных корпусов. Оно и понятно. Во-первых, мехкорпус уже по определению требует огромного количества «механизмов», в том числе автомашин и тракторов (гусеничных тягачей), значительная часть которых по плану должна была работать в народном хозяйстве вплоть до дня объявления открытой мобилизации. Во-вторых, сталинская гигантомания, вследствие которой одновременно формировалось 29 мехкорпусов по тысяче танков в каждом, превысила реальные возможности экономики страны.

Признав все это, не будем опять-таки спешить с выводами, а лучше приступим к изучению конкретных фактов, взятых все из той же монографии Владимирского:

«22, 9 и 19-й механизированные корпуса сформировались с апреля 1941 г. на базе бывших танковых бригад и к началу войны находились еще в стадии организации... Располагая относительно большой численностью личного состава (танковая дивизия — 9 тыс. человек, или 80 процентов, моторизованная дивизия — 10,2 тыс. человек, или 90 процентов штатов военного времени), механизированные соединения имели некомплект начальствующего и сержантского состава (40—50 процентов)... Особенно неблагополучно обстояло дело с укомплектованностью частей командирами танков и танковых подразделений, а также механиками-водителями и другими специалистами...»

Не следует, правда, забывать, о каких корпусах пишет Владимирский. По предвоенным планам командования советских бронетанковых войск 19-й МК даже не входил в число девятнадцати «боевых мехкорпусов» и формировался по сокращенным штатам, а 22-й МК и 9-й МК должны были завершить формирование лишь в 1942 году. Неукомплектованность этих мехкорпусов танкистами вполне «уравновешивалась» отсутствием в них штатного количества танков. Так, в 22-м МК было 712 танков (69%), в 9-м МК - 316 танков (31%), в 19-й МК - 453 танка (44%).

К тому же все познается в сравнении. Вермахт, численность которого с осени 1940 г. начали лихорадочно наращивать, испытывал те же самые проблемы:

«...в танковых и моторизованных дивизиях кадровые офицеры составляли 50% командного состава, в пехотных дивизиях — от 35 до 10%. Остальные были резервистами, чья профессиональная подготовка была значительно ниже...» [ВИЖ, 1989, № 5, с. 72. Лишь в писаниях советских пропагандистов существовал пресловутый «двухлетний опыт ведения современной войны». Из пяти танковых дивизий 1-й танковой группы вермахта в польской кампании не участвовала ни одна, во вторжении во Францию — только две (9-я тд и 11-я тд), 14-я тд успела до «Барбароссы» повоевать одну неделю в Югославии, 13-я и 16-я тд (созданные в октябре 1940 г. на базе пехотных дивизий) вообще не принимали до 22 июня 1941 г. какого-либо участия в боевых действиях.

Теперь снова обратимся к книге Владимирского, дабы выяснить, как обстояло дело с техникой и вооружением моторизованных войск:

« Стрелковым вооружением танковые и моторизованные дивизии, кроме винтовок и карабинов, были обеспечены не полностью: ручными пулеметами — на 50 процентов, автоматами — до 40 процентов (верный традициям советской исторической науки заслуженный генерал так и не решился написать прямо, что основными видами стрелкового вооружения — винтовками и карабинами — войска были обеспечены полностью. — М.С).

Артиллерийской материальной частью танковые и моторизованные дивизии были обеспечены:

76-мм орудиями — на 70%), 122-мм гаубицами — в среднем на 87%, 152-мм гаубицами — от 33 до 66%, 37-мм зенитными пушками — от 33 до 50 процентов.

Мехтранспортом танковые и моторизованные дивизии также были недоукомплектованы. Автомашин имелось 22— 38 процентов, тракторов — 20—40 процентов. В гаубичных полках недоставало арттягачей, что снижало их маневренность...»

В конкретных цифрах это выглядело так. В 22-м МК из положенных по штату 5165 автомашин в наличии было 1382 (27% штатной численности), тракторов — 129 штук (37%). Всего 927 автомашин и 67 тракторов было в 19-м МК, в 9-м МК —1027 автомобилей и 114 тракторов [8]. Ситуация в ударных 4-м МК, 8-м МК и 15-м МК, которые начали формирование значительно раньше, была значительно лучше.

В частности, дивизии 15-го МК перед войной были укомплектованы рядовым составом на 94—100%, младшим командным составом на 45—75%, старшими командирами — на 50—87%, причем некомплект командного состава в основном объяснялся нехваткой политработников и административо-хозяйственного персонала.

8-й МК еще до призыва приписного состава под видом «больших учебных сборов» в июне 1941 г. был укомплектован личным составом на 89%, его артиллерийские полки имели на вооружении 88 пушек и гаубиц (88% от штатной численности), противотанковых 45-мм пушек было даже больше «нормы» (49 вместо 36). В корпусе было 3237 автомобилей и 359 тракторов (на 7 единиц больше нормы!) [1, 8, 113].

И тем не менее, проблемы с мехтягой были повсеместными. Даже в наиболее подготовленной 10-й танковой дивизии 15-го МК было всего 64 автоцистерны (из 139 положенных по штату), 800 грузовиков (из 918 положенных по штату), причем большую часть составляли «полуторки» «ГАЗ-АА», из-за низкой грузоподъемности которых дивизия оставила в месте предвоенной дислокации 450 тонн различного имущества. И это — одна из старейших танковых дивизий в округе. В других дивизиях и полках (особенно мотострелковых) проблема автотранспорта стояла еще острее.

Так, в 32-й тд «образцово-показательного» 4-го мехкорпуса было всего 417 автомашин всех типов, 212-я моторизованная дивизия (15-го МК), «имея почти полную обеспеченность личным составом красноармейцев, не имела совершенно машин для перевозки личного состава и не могла обеспечить себя подвозом боеприпасов, продовольствия и ГСМ...» Артполк 37-й тд (15 МК) имел на вооружении 16 гаубиц калибра 122-мм и 152-мм и всего 5 тракторов для их транспортировки.

А весили они по 2,5 и 4 тонны соответственно, и на руках их по полю не покатаешь. Мотострелковый полк в этой же 37-й тд «был совершенно не укомплектован автомашинами, дислоцировался в 150 км от дивизии, поэтому действовать совместно с дивизией в начале боевых действий не мог».

В оценке этих (как и любых других) фактов необходимо проявить взвешенный подход и не спешить с выводами. Едва ли можно согласиться с теми авторами, которые заявляют, что «так называемые механизированные корпуса представляли собой обычную пехоту с танковым усилением». Даже мехкорпуса второго эшелона (9-го МК и 19-го МК) имели в наличии по тысяче автомашин. Можно ли это называть «обычной пехотой»?

Таким ли уж безвыходным было положение гаубичного полка вышеупомянутой 37-й танковой дивизии? В дивизии было 239 танков БТ и 32 Т-34 в исправном состоянии. Каждый из этих танков мог быть использован в качестве гусеничного тягача, причем тягача гораздо более мощного и быстроходного, нежели тогдашние трактора.

И тем не менее без мобилизации автотранспорта из народного хозяйства и доведения укомплектованности до штатных норм боеспособность мехкорпусов, безусловно, снижалась. Единый военный механизм распадался на малоэффективные по отдельности элементы: пехоту без танков и танки без способной закрепить их успех пехоты.

Такая же ситуация — одновременно трагичная и абсурдная — сложилась и в некоторых артиллерийских частях. Перед войной дивизионные и корпусные гаубичные артиллерийские полки переводились с конной тяги на механическую (тракторную). Полностью механизированными («...ни одной лошади, только моторы...» — пишет в своих мемуарах Москаленко) должны были быть и все противотанковые артбригады. Казалось бы — огромное преимущество перед вермахтом, который отправился в Восточный поход с огромным табуном в 750 тысяч лошадей.

Но когда началась война, немецкие лошади были в натуре, а вот с приписанными к Красной Армии тракторами и автомашинами начало происходить нечто уму непостижимое.

С одной стороны, их было очень и очень много. Уже в феврале 1941 г. в РККА числилось 34 тысячи тракторов (гусеничных тягачей). А также 214 тысяч автомашин и 11 454 мотоцикла. 23 июня 1941 г. началась мобилизация, и техники стало еще больше. В монографии «1941 год — уроки и выводы» приводятся следующие данные:

«...к 1 июля намеченные по мобилизации ресурсы в основном были получены... поставлено из народного хозяйства 234 тысячи автомобилей и свыше 31,5 тысячи тракторов... в итоге мобилизации поставлено и обращено на укомплектование войск... грузовых и специальных автомобилей — 82%, гусеничных тракторов — 80% от их потребности по мобилизационному плану...»

А теперь переведем эти «проценты от мобплана» в нечто более понятное и осязаемое.

По штату для полного укомплектования мехкорпуса требовалось 352 трактора. Это значит, что для укомплектования всех двадцати мехкорпусов, развернутых в западных округах, им надо было передать всего-то 7000 тракторов. К тому же ряд корпусов, только лишь начинавших свое формирование (17-й и 20-й на Западном фронте, 9-й и 24-й на Юго-Западном), просто не нуждались в трех сотнях тягачей — тягать там было еще нечего.

Другой первоочередной получатель мехтяги — это противотанковые артбригады (ПТАБ) резерва Главного командования. Во всей Красной Армии их было ровно десять. Каждой из них по штату полагалось иметь 120 противотанковых пушек разных калибров. Итого — 1200 тракторов для полного оснащения мехтягой всех десяти ПТАБов. И эта цифра сильно завышена — многие бригады только начинали свое формирование и поэтому в июне 1941 г. не имели еще всех положенных им по штату орудий.

И наконец, главная труженица войны — пехота. В каждой из 155 стрелковых дивизий, развернутых в европейской части СССР (включая и дивизии, находившиеся в глубочайшем тылу, за Волгой или в Архангельском округе) был гаубичный артиллерийский полк, в котором по штату полагалось иметь 36, гаубиц калибра 122- и 152-мм и 72 трактора для их транспортировки Это еще 11 160 тракторов.

Таким образом первоочередные потребности армии в тракторах/тягачах выражались в цифре 7000 + 1200 + 11 160 = 19 360 штук. Причем по очень «жирным» нормам, предполагающим в большинстве случаев двойной резерв техники. Даже до начала открытой мобилизации в армии уже формально числилось в ПОЛТОРА РАЗА больше тракторов. Мобилизованные за первую неделю войны тракторы увеличили общий парк еще в два раза. И при этом даже в дивизиях первого стратегического эшелона не хватало средств мехтяги артиллерии! Это и есть знаменитый «сталинский порядок»?

Столь же «радужная» картина складывается и с обеспеченностью армии автомобилями. Во всей Красной Армии к началу войны было более трехсот дивизий (точную цифру назвать невозможно, так как численность армии росла стремительно, как бамбук). По состоянию на 22 июня 1941 г. в армии уже было 273 тысячи автомашин всех типов [3, с. 363]. К 1 июля (см. выше) в армию из народного хозяйства было поставлено еще 234 тысячи.

Итого: 1700 автомобилей на одну дивизию!

Стоит отметить и тот факт, что в «полностью механизированном», по утверждениям советских пропагандистов, вермахте было точно такое же (500 тыс.) количество колесных машин, причем на наших дорогах до конца 1941 г. 106 тысяч машин пришло в полную негодность [11].

Вот тут бы нам и порадоваться огромным достижениям сталинской индустриализации, но радоваться-то на самом деле нечему. Открываем отчеты командиров советских корпусов и дивизий и практически в каждом читаем: «Материальная часть, предусмотренная мобпланом, по мобилизации не прибыла». Как это? А куда же тогда прибыли эти самые «234 тысячи автомобилей и свыше 31,5 тысячи тракторов»!!!

Рокоссовский (в те дни — командир 9-го МК) пишет, что личный состав мотострелковых полков и дивизий корпуса, оказавшихся в начале войны и без лошадей и без машин, должен был в буквальном смысле слова на своих плечах нести минометы, ручные и станковые пулеметы, боеприпасы, в результате чего «совершенно выбивался из сил и терял всякую боеспособность». Как же так вышло, что дивизиям механизированного корпуса не досталось ни 1700, ни даже 170 автомашин?

А вот доклад командира 10-й тд (15-го МК):

«...приписных машин из народного хозяйства согласно мобилизационному плану должно было поступить к исходу М-2 (т.е. второго дня мобилизации. — М.С): «ГАЗ-АА» — 188 и «ЗИС-5» — 194. Ни одной машины из этого числа ни в М-2, ни в один из последующих дней дивизия не получила...»

«От командира 2-й ПТАБ полковника М.И. Неделина поступило донесение, что трактора из народного хозяйства он еще не получил и двинуть к границе сможет лишь один дивизион» — это строки из воспоминаний Баграмяна [ПО].

Нет, не случайно Неделину в дальнейшем предстояло стать командующим Ракетными войсками стратегического назначения СССР: он все-таки смог, даже в этой обстановке всеобщего хаоса, вывести целый артиллерийский дивизион (12 противотанковых пушек). А вот 5-я ПТАБ, как пишет Владимирский, даже к 29 июня (на седьмой день войны!) «из-за отсутствия мехтяги оставалась в Новограде-Волынском» (250 км к востоку от границы. — М.С).

Точно такая же ситуация сложилась со всеми остальными ПТАБами, на всех фронтах. Ни одна бригада — кроме 1-й ПТАБ Москаленко — не выполнила своей задачи в борьбе с вражескими танками, и все советские историки в один голос во всех своих книжках называют одну и ту же причину — отсутствие мехтяги. Это как? Куда же делась вся техника — и та, что уже 22 июня была в частях, и та, которую мобилизовали в первые дни?

Все это, скажет иной читатель, отдельные частные недостатки. Извольте, вот вам и обобщенная картина:

«...крайне плохо проходила поставка по мобилизации механизированного транспорта....

На сдаточных пунктах скопились тысячи автомобилей и тракторов, нуждавшихся в ремонте. Были случаи, когда автомобили на сдаточные пункты военкоматов прибывали без горючего или из-за отсутствия его в хозяйствах вовсе не прибывали... Так, из МВО (т.е. из центрального, столичного округа. — М.С.) в ЗапОВО не удалось отправить своим ходом автомобили, на третьи сутки мобилизации была отправлена только четверть автомобилей... зачастую из-за большой спешки автомобильный транспорт грузился в эшелоны и отправлялся на фронт без водителей и горючего... 1320 эшелонов (50 347 вагонов) с автомобилями простаивали на железных дорогах...» [3]

Спешка и вправду была очень большая. 6 июля 1941 г. товарищ Тутушкин, заместитель начальника 3-го управления (контрразведка) Наркомата обороны, докладывал товарищу Сталину:

«...в Управлении военных сообщений до 1 июля не велась сводка учета перевозок войск... на десятки транспортов нет данных об их месте нахождения... эшелон со штабом 19-й армии и управлением 25-го стрелкового корпуса вместо ст. Рудня (между Витебском и Смоленском. — М.С) был направлен на ст. Гомель. Виновники этого остались ненаказанными...

...26 июня два эшелона танков с Кировского завода (новейшие тяжелые КВ. — М.С.) несколько дней перегонялись в треугольнике Витебск — Орша — Смоленск... где эти транспорты находятся в настоящее время, управление сведений не имеет...

...27 июня предназначенные на Юго-Западный фронт 47 эшелонов с мототранспортом, в котором сильно нуждался фронт, были выгружены на ст. Полтава, Харьков (т.е. за сотни километров от места назначения. — М.С.)...

...направленные на Юго-Западный фронт 100 тысяч мин к месту назначения не прибыли, и где эти эшелоны находятся, управление не знает...» [112, с. 199]

Товарищ Тутушкин ничего не говорит о причинах такого «броуновского движения». Генерал Владимирский называет некоторые из них:

«...Вечером 26 июня Военный совет 5-й армии заслушал доклад начальника оргмоботдела полковника Щербакова и заместителя начальника штаба армии по тылу полковника Федорченко о ходе отмобилизования войск и тыловых органов 5-й армии. Было установлено, что отмобилизование войск и тылов армии, которое по мобплану должно было быть завершено в 24.00 25 июня, то есть на третий день мобилизации (объявленной с 00 часов 23 июня), фактически было сорвано...

Основная масса рядового состава запаса — уроженцев западных областей Украины — либо не успела явиться в части, либо уклонилась от явки по мобилизации. Лишь соединениям 15-го стрелкового корпуса, перед которыми наступление противника было замедленным, удалось частично пополнить войска рядовым составом и лошадьми из ближайших к ним районов...»

Столь неожиданный и обескураживающий результат Владимирский объясняет «психологическим воздействием внезапного нападения противника на настроения местного населения, быстрой передвижкой линии фронта к востоку и подрывной деятельностью вражеской агентуры (т.е. бандеровцев. — М.С.) на нашей территории».

Но и это еще не все:

«...командный и технический состав запаса, мехтранспорт и водительский состав, приписанный из восточных (!!! — М.С.) областей, также не прибыли в армию...». Вот эту информацию Владимирский уже никак не комментирует...

Еще раз подчеркнем главное. Красная Армия вовсе не была безоружной. В ходе скрытой предвоенной мобилизации она уже получила огромное, значительно большее, чем у противника, количество людей, пушек, танков и тракторов. Срыв планового доукомплектования ослабил ее боевые возможности, но отнюдь не свел их к нулю.

И тем не менее первый удар погребального колокола уже прозвучал. Хваленый сталинский «порядок» в первые же часы встречи с настоящим, вооруженным противником обернулся беспримерным хаосом, бардаком и анархией. Цельный в теории армейский механизм начал рассыпаться на отдельные «шестеренки» прежде, чем были сделаны первые выстрелы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.