Глава 15 ТАНКОВЫЙ ПАДЕЖ-2

Глава 15

ТАНКОВЫЙ ПАДЕЖ-2

Вторым по мощи и укомплектованности новейшей техникой на Юго-Западном фронте был 8-й мехкорпус.

Количество и состав танков 8-го МК (без учета плавающих танкеток Т-37/38) приведены в нижеследующей таблице:

Как видим, корпус состоял из двух неравных частей: «старой» кадровой дивизии (12-я тд), укомплектованной новейшими танками и скоростными БТ-7, и новой (34-я тд) танковой дивизии формирования весны 1941 г., вооруженной главным образом легкими и, безусловно, уже устаревшими Т-26. Примечательной особенностью 34-й тд было наличие на ее вооружении совершенно экзотической техники — пятибашенных тяжелых танков Т-35. По составу вооружения (короткоствольная 76-мм пушка, две 45-мм танковые пушки 20К и две пулеметные башни) один Т-35 равнялся группе из пяти немецких танков (один Pz-IV, два Pz-III и два Pz-I), а два батальона тяжелых танков (всего 48 исправных Т-35) в целом по числу танковых орудий превосходили любую из танковых дивизий 1-й Танковой группы вермахта.

В то время как 4-й МК короткими перебежками метался в заколдованном треугольнике Львов—Яворов—Немиров, 8-й МК генерала Рябышева двигался к району боевых действий широким, размашистым зигзагом, как лыжник в слаломе-гиганте. Ранним утром 22 июня 8-й МК, действуя по предвоенным планам, поднялся по тревоге и двинулся через Самбор к пограничной реке Сан. Вечером 22 июня, в 22 часа 40 минут, поступил новый приказ: к 12 часам 23 июня корпус должен был сосредоточиться в районе Куровичи (25 километров восточнее Львова). Из этого исходного района 8-му мехкорпусу предстояло (вместе с 15-м МК и 4-м МК) нанести удар во фланг и тыл немецкого «танкового клина», пробившего оборону 5-й Армии в полосе Луцк—Радехов. В ночь на 23 июня многокилометровые колонны 8-го мехкорпуса двинулись на восток, описывая большой крюк протяженностью более 150 км по маршруту Самбор—Дрогобыч—Стрый—Львов. В середине дня 23 июня, когда главные силы танковых дивизий находились примерно на рубеже г. Николаева (38 км по шоссе юго-западнее Львова), а 7-я моторизованная дивизия уже вышла в предместья Львова, Музыченко приказал повернуть 6-й мехкорпус и к 19 часам 23 июня сосредоточиться в лесу к югу от Яворова (т.е. в том самом районе, куда Музыченко, вопреки приказам командования фронта, направил и главные силы 4-го МК). Стальная лента из сотен танков, грузовиков, тракторов, бронемашин во второй раз за последние сутки развернулась почти на 180 градусов и снова двинулась на запад, к границе. Совершив утомительный ночной марш, 8-й мехкорпус вышел к Яворову, в полосу обороны 6-й Армии. Там поздним вечером 23 июня командиру корпуса вручили пакет с новым-старым приказом командования фронта: опять развернуть корпус и к исходу дня 24 июня выйти в конце концов в район г. Броды, на соединение с 15-м МК.

Практически одновременно с этим Музыченко предпринял последнюю попытку «заначить» хотя бы одну дивизию из состава 5-го МК. В соответствии с «Боевым распоряжением командующего войсками 6-й Армии» № 003 от 23 июня 1941 г. «34-я танковая дивизия входит в состав 6-и Армии с непосредственным подчинением Военному совету армии. Дивизии быть готовой к нанесению удара в направлениях Немиров, Яворов, Краковец». (70, стр. 146) Эта попытка самоуправства оказалась неудачной, и 34-я тд осталась в составе корпуса. Только к 6 часам утра 26 июня две танковые дивизии (12-я и 34-я) 8-го мехкорпуса вышли в район г. Броды, третья дивизия корпуса (7-я моторизованная) находилась в это время еще в районе г. Буск, отставая на 85 км от танковых дивизий. Хотя расстояние от Дрогобыча до Брод не превышает 150 км по прямой, танковые дивизии корпуса прошли (как явствует из доклада командира 8-го МК от 18 июля 1941 г.) 500 км, «оставив на дорогах за время маршей до 50% наличия боевой материальной части». (63, стр. 166) В такой оценке величины «маршевых потерь» явно сквозит желание оправдаться за разгром корпуса (каковой разгром к моменту написания доклада стал уже свершившимся фактом). Так, в другом тексте Рябышев пишет, что «во время марша протяженностью почти 500 км корпус потерял до половины танков устаревших конструкций». Наконец, простое суммирование данных о потерях и числе оставшихся в строю танков КВ и Т-34 позволяет сделать вывод о том, что даже после боев и потерь первого дня наступления (26 июня) корпус располагал еще 141 танком «новых типов», что составляет 83% от их первоначальной численности. Как бы то ни было, форсированный 500-км марш не мог не привести к большому количеству поломок, а с учетом того, что территория, по которой три дня и три ночи метался 8-й МК, еще через три-четыре дня была занята противником, все временно вышедшие из строя танки перешли в разряд «безвозвратных потерь».

Конкретное представление о том, как происходил этот «падёж» танков 8-го мехкорпуса, дает документ, размещенный на интернет-сайте «Мехкорпуса РККА». Это полный перечень всех тяжелых пятибашенных танков Т-35 из состава 34-й танковой дивизии с указанием даты, места и причины выхода танка из строя. Эти уникальные танки (к лету 41-го, безусловно, устаревшие) представляли собой сочетание очень мощного вооружения со слабой противопульной бронезащитой. Немецкая 37-мм противотанковая пушка могла гарантированно пробить бортовую броню этого чудища трехметровой высоты. Казалось бы, именно среди танков данного типа доля боевых потерь должна была быть особенно велика. В действительности же только у 6 танков из 47 причиной потери названо «подбит в бою 30 июня» (это был последний бой 34-й тд у города Дубно). Где же и как были потеряны все остальные?

Один танк «пропал без вести», два «увязли в болоте», два — «упали в реку с моста». Остальные 36 танков потеряны по причине всякого рода технических неисправностей. Например, танк № 715/62 оставлен экипажем во Львове по причине «поломка привода вентилятора», причем произошло это 29 июня, т.е. через пять дней после того, как 34-я тд покинула этот район и ушла к Бродам. Танк № 744/63 оставлен 1 июля на марше из Золочев в Тарнополь (т.е. на поле боя у Дубно этот танк никогда не был) по причине «заедание поршней двигателя». Танк № 234/42 оставлен в северном пригороде Львова по причине «сожжен главный фрикцион», но произошла эта авария якобы 3 июля, т.е. через четыре дня после захвата Львова немцами! Вообще история и география в этом отчете категорически не совпадают. По меньшей мере у 12 танков в качестве места, в котором они были потеряны, названы районы, из которых дивизия ушла несколько дней назад. Главной технической неисправностью, послужившей причиной потери 22 танков, названы поломки КПП и трансмиссии («сгорел фрикцион»), что в равной степени может быть связано как с износом техники, так и с безграмотными (или преднамеренными) действиями механика-водителя. Два последних по счету «сухопутных броненосца» сломались в ходе отступления 9 июля в районе Волочиска (100 км южнее Дубно), и на этом история боевого применения Т-35 навсегда закончилась. В Красной Армии — но не в вермахте. В апреле 1945 г. один трофейный Т-35 принял участие в боях за Берлин. Несмотря на свою «крайнюю ненадежность» и «безнадежную устарелость», стальной монстр дополз до поля боя, где и был подбит. (97)

В соответствии с приказами командующего Юго-Западным фронтом № 0015 от 24 июня и № 0016 от 25 июня 8-й МК перешел в наступление в 9 часов утра 26 июня (70, стр. 29, 33), т.е. практически с ходу, с марша, без разведки местности и противника. Командование фронта (после того, как 8-й МК потратил четыре дня на бессмысленные форсированные марши) теперь очень спешило. Только спешкой и можно объяснить по меньшей мере странный выбор направления удара: от Брод на Берестечко. Даже на карте автомобильных дорог Украины 2002 года между этими городами невозможно обнаружить ни одной приличной дороги, местность же покрыта лесом со множеством мелких речушек. А от Брод на Дубно идет главная автомагистраль, причем идет по совершенно открытой местности — ни одного «зеленого» пятна на карте. Самое же главное — именно днем 26 июня наступление на Дубно с северо-востока начала 43-я танковая дивизия полковника И.Г. Цибина. 19-й мехкорпус, в состав которого входила дивизия Цибина, входил в число «сокращенных первой очереди», и плановый срок завершения его формирования был отнесен на конец 1942 г. Несмотря на то что в 43-й тд количество танков «новых типов» было меньше, чем пальцев на одной руке, а бронебойных 76-мм снарядов не было вовсе, дивизия успешно громила и гнала противника:

«В 14.00 26 июня танки дивизии выступили в атаку, имея впереди два танка КВ и два танка Т-34, с ходу развернулись и ураганным огнем расстроили систему ПТО и боевой порядок вражеской пехоты, которая в беспорядке начала отступать на запад. Преследуя пехоту противника, наши танки были встречены огнем танков противника из засад и с места, но вырвавшимися вперед КВ и Т-34 танки противника были атакованы, а вслед за ними — и танками Т-26… Танки противника, не выдержав огня и стремительной танковой атаки, начали отход, задерживаясь на флангах, но быстро выбивались нашими танками, маневрировавшими на поле боя. Танки КВ и Т-34 (четыре штуки. — М.С.), не имея в достаточном количестве бронебойных снарядов, вели огонь осколочными снарядами и своей массой давили и уничтожали танки противника и орудия ПТО… Противник, отходя в Дубно, взорвал за собою мосты, лишив таким образом дивизию возможности прорваться в Дубно на плечах отходящей пехоты…» (63, стр. 238)

Быть может, менее точно, но зато гораздо нагляднее описывает этот день командир разведбата 43-й тд В.С. Архипов (вступивший в войну уже в звании Героя Советского Союза и закончивший ее дважды Героем). В своих воспоминаниях он пишет:

«…Когда вечером 26 июня мы гнали фашистов к Дубно, это уже было не отступление, а самое настоящее бегство. Части немецкой 11-й танковой дивизии перемешались, их охватила паника. Она сказалась и в том, что кроме сотен пленных мы захватили много танков и бронетранспортеров и около 100 мотоциклов, брошенных экипажами в исправном состоянии… Пленные, как правило, спешили заявить, что не принадлежат к национал-социалистам, и очень охотно давали показания. Подобное психологическое состояние гитлеровских войск, подавленность и панику наблюдать снова мне довелось очень и очень не скоро — только после Сталинграда и Курской битвы…» (77)

В то время когда 43-я танковая дивизия (командир которой не имел ни малейшей информации о действиях 8-го МК и 15-го МК) выходила к северным пригородам Дубно, стальная лавина танков 8-го мехкорпуса (командир которого только 27 июня узнал о боевых действиях 19-го МК) ринулась через заболоченный лес к Берестечко. Оценки успешности этого наступления сильно разнятся в разных источниках. Самая уничижительная оценка дана в Оперативной сводке штаба Ю-З.ф. № 09 (20.00 26 июня 1941 г.):

«…8-й механизированный корпус в 9.00 26.6.41 г. нерешительно атаковал механизированные части противника из района Броды в направлении Берестечко и, не имея достаточной поддержки авиацией и со стороны соседа слева — 15-го механизированного корпуса, остановлен противником в исходном для атаки районе…» (70, стр. 34)

В докладе командира 8-го мехкорпуса (от 18 июля 1941 г.) сказано более обтекаемо:

«…Корпус атаковал обороняющиеся части 16-й бронетанковой дивизии противника в общем направлении Броды, Берестечко, но, встретив организованное сопротивление противника, прикрывавшегося непроходимой для танков болотистой рекой и уничтожившего все переправы через эту реку, развить темп наступления не смог…» (63, стр. 166)

В своих же послевоенных мемуарах генерал Рябышев пишет:

«… Утром началось наступление. Но развивалось оно не так, как хотелось. 12-я танковая дивизия не смогла с ходу прорвать оборону врага… Однако мотострелки 12-й танковой дивизии генерал-майора танковых войск Т.А. Мишанина при поддержке артиллерии все же преодолели заболоченную местность, форсировали реку Слоновку, захватили разрушенный мост и плацдарм на противоположном берегу… К 16 часам в ожесточенном бою было захвачено селение Лешнев… Соединения и части 48-го мехкорпуса противника, неся большие потери, под натиском частей 12-й и 34-й танковых дивизий отошли на правый берег реки Пляшевка и перешли к обороне… Таким образом, за 26 июня корпус продвинулся на 8—10 км в направлении Берестечко и к вечеру, встретив сильное сопротивление противника, был вынужден перейти к обороне и отражать атаки противника… Отправляя в штаб фронта донесение об успешных действиях корпуса, я полагал, что командующий примет решение развить успех корпуса, разгромить врага и отбросить его к границе…» (78)

Читатель, вероятно, уже догадался, почему мы столь подробно разбираем, по сути дела, частный вопрос о том, продвинулся ли 8-й МК на 10 км вперед или же был «остановлен противником в исходном для атаки районе». День 26 июня был первым, единственным и последним днем, когда 8-й МК участвовал в контрударе советских войск как единое целое. В 2 ч. 30 мин. ночи 27 июня Рябышев получил приказ командующего Юго-Западным фронтом: «8-му механизированному корпусу отойти за линию Почаев, Подкамень, Золочев (25—50 км к юго-востоку от Брод. — М.С.)… Выход начать немедленно». Так же как и в случае с 6-м МК Западного фронта, начавшееся было наступление мехкорпуса было остановлено приказом вышестоящего командования. Так же, как и на Западном фронте, приказ на отход фактически стал толчком к началу распада соединения. Уже к утру 27 июня ситуация в 12-й тд дивизии, как можно судить по мемуарам Попеля, была такой: «Дивизия Мишанина ушла с передовой… По дороге несколько раз натыкались на мишанинских бойцов. Бредут как попало. Командиров не видно…» Разложение в дивизии дошло до того, что тяжело контуженного при бомбежке командира 12-й тд генерала Мишанина просто затащили в брошенный танк и оставили одного в Бродах, под «присмотром» такого же контуженого ординарца. (58)

В 6 часов утра 27 июня в 8-й мехкорпус поступил новый (второй за последние 4 часа) приказ командующего Юго-Западным фронтом № 2121 от 27.6.41 г. На этот раз отход был отменен, и перед корпусом была поставлена задача к исходу дня «сосредоточиться в районе Дубно, Волковые, м. Верба». (63, стр. 167) Сосредоточиться в Дубно можно было, только взяв этот город с боем. И хотя на этот раз направление удара было разумным (от Брод на Дубно идет шоссейная дорога, параллельно ей — насыпь железной дороги, местность открытая, пригодная для наступления танков), расстояние от Брод до Дубно составляет 62 км по шоссе, и едва ли такая задача дня была реальной для мехкорпуса, части которого в результате чехарды приказов командования фронта были разбросаны на десятки километров. 12-я тд удивительно быстро выполнила ночной приказ об отходе, в результате чего «в течение 27.6.41 г. находились в районе Подкамень, где приводили себя в порядок и к исходу дня сосредоточились в лесах северо-восточнее Броды». Попытка выполнить приказ № 2121 привела к тому, что корпус был разорван (как стало ясно через несколько дней — разорван навсегда) на две части. Группа войск под командованием комиссара корпуса Попеля, в состав которой вошла 34-я тд, усиленная 40 танками КВ и Т-34 из состава 12-й тд (всего 217 танков и до 9 тыс. человек личного состава), двинулась по шоссе на Дубно. Остальные соединения корпуса (12-я тд, 7-я моторизованная дивизия, корпусные части) под командованием Рябышева сосредотачивались в течение дня 27 июня в районе Броды.

Группа Попеля с боями дошла до пригородов Дубно (поселок Малые Сады на южной окраине города), перерезав тем самым основные коммуникации, по которым шло снабжение 1-й Танковой группы вермахта. Впрочем, судя по донесениям штаба Юго-Западного фронта в Генеральный штаб Красной Армии, «по данным на 14.00 28.6.41 г., 8-й механизированный корпус занимает Дубно». (70, стр. 44) О том, что танкисты 8-го мехкорпуса взяли сам город Дубно, пишет в своих мемуарах и Попель. Как бы то ни было, немецкое командование оценило по достоинству создавшуюся угрозу и подтянуло в район Броды—Дубно часть сил 16-й танковой и 16-й моторизованной дивизий, а также части четырех пехотных дивизий (111, 44, 57, 75). В скобках заметим, что сам факт появления немецкой пехоты в 120 км от границы уже на пятый-шестой день войны совершенно однозначно свидетельствует о том, каким было на самом деле «ожесточенное сопротивление» советских войск. Для пехоты, идущей пешком, 20 км в день — это темп марша, причем марша форсированного. Так, в октябре 1939 г. именно в этих местах, на территории оккупированной восточной Польши, для отвода немецких и советских войск на согласованную линию новой границы был установлен как раз такой — 20 км в день — график движения походных колонн.(1, стр. 130). Воевать при таких темпах наступления немецкой пехоте было бы просто некогда…

Окруженная в районе Дубно группа Попеля была фактически брошена на произвол судьбы. Две стрелковые дивизии (140-я и 146-я) находились на расстоянии 10 км от Дубно, но, вопреки приказу комфронта № 018 от 28 июня, никакой поддержки группе Попеля не оказали. Взаимодействие с 19-м МК, 9-м МК, 22-м МК, которые вели бои в нескольких десятках километров к северу от Дубно, так и не было организовано. За четыре дня (с 27 по 30 июня) группа Попеля не получила от командования фронта никакой информации, никакой помоши, никаких указаний по выходу из окружения. Поздним вечером 30 июня тыловые подразделения, медсанбат, «безлошадные» танкисты под прикрытием группы в 60 танков пробили кольцо окружения и через несколько дней на шоссе Тернополь—Проскуров (Хмельницкий) соединились с отступающими на восток остатками 8-го МК. Главные силы группы Попеля (которые к этому моменту сократились до 80 танков и нескольких батарей артиллерии) вели напряженный бой до исхода дня 1 июля. В боях за Дубно погибли командир 34-й тд полковник И.В. Васильев, пропали без вести замполит дивизии М.М. Немцев и командир 24-го танкового полка (12-й тд) подполковник П.И. Волков, погибли, пропали без вести, оказались в немецком плену тысячи бойцов и командиров. Оставшиеся в живых (порядка одной тысячи человек) под командованием Попеля, присоединяя к себе группы окруженцев из других частей, прошли с боями 250 километров по огромной дуге Дубно—Славута—Коростень и в конце июля 1941 г. соединились с войсками 5-й Армии в районе Белокоровичи.

Основные силы 8-го мехкорпуса, несмотря на наличие мощного танкового тарана (кроме двух сотен легких танков, в 12-й тд оставалось еще порядка 46 КВ и 49 Т-34), пробить заслон 16-й танковой, 57-й и 75-й пехотных немецких дивизий не смогли. Хотя и в этих боях с беспощадной ясностью проявилось техническое превосходство новых советских танков. Так, 28 июня большая группа немецких танков прорвалась на КП 12-й танковой дивизии Мишанина. «Я наблюдал, — пишет в своих мемуарах Рябышев, — как фашистские танки с черными крестами метались между нашими громадными КВ, ища спасения. Они пытались маневрировать, чтобы получить возможность стрелять в слабую боковую броню. Но и это не помогло: КВ и Т-34 сноровисто расстреливали из своих 76-мм пушек вражеские танки… Таким образом, 6 КВ и 4 Т-34 уничтожили все 40 немецких танков, а сами не понесли потерь». Вечером 28 июня немецкая пехота вышла в тыл 8-го МК, отрезав путь отхода по шоссе на Броды. Снова началась паника. Погиб генерал Мишанин, в пешем строю поднимавший бойцов в атаку. В своем официальном докладе о боевых действиях корпуса Рябышев кратко пишет: «Части 7-й мотострелковой дивизии прорывались из окружения в разных направлениях. Потеряв большое количество танков, артиллерии и автотранспорта, к 24.00 28.6.41 г. дивизия вышла из окружения и сосредоточилась юго-восточнее Броды». (63, стр. 169) Мемуары Попеля дают гораздо более живые картаны того, что скрывалось за скупой фразой «прорывались из окружения в разных направлениях»:

«…Рябышев сел на «эмку» и помчался к Бродам. По пути он натыкался на бредущих толпами бойцов, горящие машины, лежащих в кюветах раненых. Рубеж, предназначенный 12-й танковой дивизии, никто не занимал… Какие-то неприкаянные красноармейцы сказали, что мотопехота покатила на юг, вроде бы к Тернополю. Комкор повернул на южное шоссе и километрах в двадцати нагнал хвост растянувшейся колонны. Никто ничего не знал. Рябышев попытался остановить машины. Из кабины полуторки сонный голос спокойно произнес:

— Какой там еще комкор? Наш генерал — предатель. К фашистам утек.

Рябышев рванул ручку кабины, схватил говорившего за портупею (рядовые бойцы ездят без портупеи. — М.С.), выволок наружу.

— Я ваш комкор.

Не засовывая пистолет в кобуру, Рябышев двигался вдоль колонны, останавливая роты, батальоны, приказывая занимать оборону фронтом на северо-запад… В штабе фронта, куда вызвали комкора, царили нервозность и неуверенность. В суете и всеобщей спешке на ходу отдавались сбивчивые приказания, которые зачастую через десять минут отменялись. Вдогонку за первым офицером связи мчался второй… Штаб фронта отходил в Проскуров…» (58)

Теперь от трагической истории гибели 8-го мехкорпуса вернемся к простой арифметике. Потери первого дня наступления (26 июня) были ничтожно (в сравнении с первоначальным количеством танков в 8-м МК) малы. В докладе командира корпуса приведены такие цифры: «в 12-й тд 8 танков было подбито в бою, 2 танка загрузли в болоте… 34-я тд потеряла 5 танков, из коих 4 танка были подбиты противником и 1 танк сгорел». (63, стр. 167) Несравненно большими (86 танков) оказались потери 12-й тд и 7-й мд, понесенные во время безуспешных боев и панического отступления к Тернополю 28—30 июня. Однако и после таких потерь 8-й МК по числу оставшихся в строю танков (207 единиц) превосходил любую танковую дивизию из состава 1-й Танковой группы вермахта. «К 1 июля 1941 года в 8-м механизированном корпусе, состоявшем теперь из 12-й танковой и 7-й моторизованной дивизий, имелось более 19 тыс. бойцов и командиров, 207 танков, в том числе 43 КВ, 31 Т-34, 69 БТ-7, 57 Т-26, 7 Т-40, а также 21 бронемашина.

В последующем наш корпус вышел из боевых действий (подчеркнуто мной. — М.С.), совершил марш в район Нежина (100 км восточнее Киева), где с 14 июля (с 8 июля, судя по докладу начальника АБТУ фронта. — М.С.) находился как резерв командующего фронтом…» (78,70) Именно во время этого безостановочного отхода на восток окончательно исчезли танки 8-го мехкорпуса.

Арифметика расходится с фактическим остатком танков в двух дивизиях 8-го мехкорпуса (12-й тд и 7-й мд) на 331 единицу. Это если не учитывать того, что порядка 60 танков из состава группы Попеля вышло из окружения и соединилось с основными силами 8-го МК. Полторы сотни танков (в том числе 29 КВ и 17 Т-34) пропало уже после 1 июля, т.е. после фактического завершения боевых действий корпуса. Всего в период с 22 июня по 17 июля неизвестно куда пропало 72 новейших танка КВ и Т-34. Тех самых, которые (если верить рассказу Рябышева) вдесятером уничтожали 40 немецких танков без единой собственной потери. В целом небоевые потери танков составляют три четверти (331 из 427) от общего числа потерь. И это если наивно считать «боевыми» все потери (86 танков) разгромного дня 28 июня…

Лучше других документирована история разгрома 15-го мехкорпуса — в нашем распоряжении целых три доклада о боевых действиях (как корпуса в целом, так и каждой из его танковых дивизий). (70, стр. 196, 63, стр. 193, стр. 217) К сожалению, кажущееся обилие информации отнюдь не способствует прояснению ситуации. Скорее, наоборот — цифры и факты (если только это «факты», а не выдуманные задним числом «уважительные причины» разгрома мощнейшего танкового соединения) противоречат как друг другу, так и элементарному здравому смыслу. Не говорю уже о том, что количество танков в дивизиях корпуса в различных документах разнится на десятки единиц — хотя, казалось бы, составители докладов и рапортов не фантики считали, а крайне дорогостоящую и «дефицитную» на войне боевую технику. По имеющимся документам невозможно хотя бы в общих чертах прояснить злополучный вопрос об укомплектованности 15-го мехкорпуса автотранспортом и средствами мехтяги артиллерии. Опять же речь идет не об общем для всей Красной Армии «чуде», вследствие которого при наличии огромного количества автомототехники (еще ДО объявления открытой мобилизации в среднем на каждую из 303 советских дивизий — включая формирующуюся в отдаленных местах Сибири стрелковую — приходилось по 900 автомашин и 112 гусеничных тягачей и тракторов) механизированные корпуса первого эшелона войск приграничных округов оказались без штатного количества тягачей, грузовиков и автоцистерн. Разительно не совпадают конкретные цифры в отчетах командиров одного и того же соединения. Всего в 15-м МК на 10 июня 1941 г. (т.е. еще до начала войны и мобилизации техники из народного хозяйства) числилось 2035 автомашин (всех типов и назначений), 50 артиллерийских тягачей («Ворошиловец», «Коминтерн», С-2) и 115 тракторов. (79) По отчету ВРИО командира 10-й тд к началу боевых действий в дивизии было (всего, с учетом неисправной техники) 962 автомобиля и 30 тягачей. Вопрос для второклассника: сколько автомобилей и тягачей осталось «на долю» двух других дивизий корпуса? Открываем доклад ВРИО командира 15-го МК и читаем:

«…212-я моторизованная дивизия, имея почти полную обеспеченность личным составом красноармейцев, не имела совершенно (подчеркнуто мной. — М.С.) машин для перевозки личного состава и не могла даже обеспечить себя автотранспортом для подвоза боеприпасов, продовольствия и горючесмазочных материалов, а также для перевозки вооружения. Артиллерийский полк имел 8 — 76-мм орудий, 16 — 122-мм орудий и 4 — 152-мм орудия, а средств тяги было лишь на один дивизион и то без тылов… Противотанковый дивизион 212-й мд не имел средств тяги…»

Где же «гуляют» еще 1073 автомобиля, 20 специализированных тягачей и 115 тракторов? Может быть, они все оказались во второй танковой дивизии корпуса? «Мотострелковый полк 37-й танковой дивизии находился в 160 км от дивизии (???) и не имел средств передвижения. Артиллерийский полк 37-й тд находился в составе 12 орудий 122-мм без панорам (???), 4 орудия 152-мм и всего 5 тракторов…»

По докладу ВРИО командира корпуса в артполку 37-й тд к началу боевых действий было 12 гаубиц калибра 122 мм и 4 гаубицы калибра 152 мм. В докладе командира 37-й тд количество артиллерийского вооружения дивизии выражено в процентах. Можно предположить — в процентах от штатной численности. Конкретно: «122-мм гаубицами — 56%, 152-мм гаубицами — 33,3%». 33% от штатного количества 152-мм гаубиц — это, по-простому говоря, 4 орудия. Цифра, совпадающая с докладом ВРИО комкора. Но вот 56% от штатного количества 122-мм гаубиц составляет 6,72 гаубицы. Это уже ни с чем не совпадает. В частности, не совпадает с дальнейшим текстом доклада командира 37-й тд, из какового доклада следует, что в поход было выведено 4 гаубицы 122-мм, и еще 21 гаубица 122-мм была оставлена в месте постоянной дислокации дивизии. Итого — 25 орудий из непонятно скольких имевшихся…

Разумеется, все это мелочные придирки. Цифра «21» скорее всего является опечаткой. Но вот можно ли считать малозначимой «мелочью» такие факты (опять же, если эти «факты» имели место быть):

«…Полковая артиллерия была послана в полки почти вся неисправная… Личный состав корпусного мотоциклетного полка ни разу не стрелял… Приписных машин из народного хозяйства дивизия не получила. В пункт приема приписных машин Шепетовка было послано 8 представителей, но они, пробыв там несколько дней, вернулись обратно без единой машины, заявив, что машины, предназначенные для нашей дивизии, убыли в один из укрепленных районов (автотранспорт, предназначенный для МЕХАНИЗИРОВАННОГО соединения, убыл в НЕПОДВИЖНЫЙ по определению укрепрайон?)… За весь период боев дивизия не могла ниоткуда получить ни одного снаряда для 37-мм зенитных пушек… Данных авиаразведки не имели до 25.6.41 г. и в дальнейшем тоже… Поддержки дивизии со стороны нашей авиации не было в течение всего периода боевых действий…»

Как было принято тогда, бронебойных снарядов в одном из наиболее мощных мехкорпусов Красной Армии не было. Или почти не было. Сказать точнее трудно. В докладе командира 10-й танковой дивизии (63 танка КВ и 38 Т-34) читаем: «Первые три дня боев дивизия не имела ни одного бронебойного снаряда для 76-мм пушек». В докладе же командира корпуса о том же самом сказано несколько иначе: «Первые 3 дня боев не было бронебойных снарядов (в 19-м и 20-м танковых полках 10-й тд было всего на полк по 96 бронебойных снарядов)» Бронебойных снарядов калибра 76 мм в Красной Армии действительно было мало. Но не до такой же степени. По состоянию на 1 мая 1941 г., в среднем на одно 76-мм орудие в Киевском ОВО имелось по 18 бронебойных снарядов. (9, стр. 261) В среднем. В соответствии же с Директивой начальника штаба округа № 0054 от 29 апреля 1941 г. имеющийся скромный запас должен был быть распределен с умом, а именно: (75, стр. 23)

«…Бронебойными выстрелами части округа обеспечить по следующему расчету:

— на каждую 76-мм пушку стрелковых дивизий по 6 выстрелов;

— кавалерийских, мотострелковых дивизий и частей укрепрайонов по 12 выстрелов…

— на каждую 76-мм пушку на танках КВ по 25 выстрелов (подчеркнуто мной. — М.С.)

— на танках Т-34 по 13 выстрелов…»

Одна-две дюжины бронебойных снарядов в боекомплекте танка — это уже не так и мало. Бронебойными снарядами (в отличие от осколочно-фугасных) не стреляют десятками тысяч «по площадям». Одного-двух попаданий 76-мм снаряда летом 41-го было достаточно для уничтожения любого немецкого танка. Если бы приказ от 29 апреля был выполнен к 22 июня, то в 10-й танковой дивизии должно было бы быть более 2 тыс. бронебойных 76-мм выстрелов. Теоретически этого могло хватить если и не на всю 1-ю Танковую группу вермахта, то на ту единственную немецкую дивизию (11-я тд, 143 танка), с которой столкнулась 10-я танковая. Но не хватило…

Традиционная советская историография называет это «неготовностью к войне». Не успели. «История отпустила нам мало времени». Вот если бы война началась летом 1942 года — вот тогда бы в стране порядок был… Железный сталинский порядок…

Кстати, о Сталине. В том тексте доклада ВРИО командира 10-й танковой дивизии, который напечатан в СБД № 33, есть такая фраза: «Дивизия в сложной обстановке приобрела большой боевой опыт, вырастила значительную прослойку боевого актива и еще больше сплотилась вокруг партии Ленина». (63, стр. 213) Этого не могло быть в документе. Такое не может быть, потому что не может быть никогда. Это не вопрос страха, боязни ответственности — такого просто не могло быть. Священник в православном храме не может обратиться к верующим со словами «Аллах акбар». Того, Кому молятся в православной церкви, зовут иначе. Партия же называлась «партия Ленина-Сталина». Это словосочетание было намертво вбито в голову и в пальцы. Написать «партия Ленина» в 1941 году никто не мог. Все знали, как называется партия, которая ведет нас от победы к победе. Если составители секретного сборника, предназначенного (как сказано в предисловии) для офицеров и генералов, сочли возможным в целях обеспечения «политкорректности обр. 1957 г.» изменять подлинный текст публикуемого документа в такой ничтожной мелочи, то что же было сделано с серьезными цифрами и фактами?

И тем не менее — будем работать с тем, что есть. Начнем, как и раньше, с оценки укомплектованности дивизий корпуса танками.

Как и другие мехкорпуса Киевского ОВО (Юго-Западного фронта), 15-й МК состоял из трех частей, весьма различающихся по степени своей боеготовности. 212-я моторизованная дивизия (как и все прочие «двухсотые» мд) была совершенно «сырой» дивизией формирования весны 41-го года. Отсутствие автотранспорта (будем считать, что такое отсутствие было в наличии) и конского состава превращало ее в малоподвижную стрелковую дивизию, правда, усиленную группой из 37 легких танков и 17 плавающих танкеток Т-37/40. Впрочем, малая подвижность 212-й мд никакие помешала ей. В соответствии с приказом командования фронта 212-я мд была с самого начала войны выведена из состава корпуса и оставлена на месте своего постоянного расквартирования, в городе Броды, с задачей обороны этого важного дорожного узла. Судя по всем отчетам, дивизия обороняла Броды до 28 июня, когда этот город безо всякого боя был занят немецкой пехотой. Впрочем, из воспоминаний Рябышева и Попеля явствует, что никакой дивизии в Бродах они вообще не обнаружили. Уже 1 июля, во время начавшегося общего отхода частей 15-го МК, в районе м. Олеюв пропали без вести командир дивизии генерал-майор Баранов и начальник штаба полковник Першаков. Фактически С.В. Баранов был ранен, попал в плен и умер от тифа в лагере для военнопленных под Замостьем в феврале 1942 г. После потери командования 212-я мд быстро и окончательно развалилась — за Днепр в Пирятин к 12 июля изо всей дивизии, «имевшей почти полную обеспеченность личным составом красноармейцев» и не участвовавшей фактически в крупных боях, вышло всего 745 человек…

Боевые действия танковых дивизий 15-го МК начались в 9 часов 50 минут 22 июня, когда передовой отряд 10-й тд в составе 3-го батальона 20-го танкового полка и 2-го батальона 10-го мотострелкового полка выступил к границе по маршруту Золочев—Радехов. Вечером, в 22 часа, отряд встретился с противником «силою до двух батальонов пехоты с противотанковыми орудиями» (вероятно, это были передовые части 57-й пехотной дивизии вермахта, прорвавшей оборону советских войск в районе Сокаль—Крыстынополь). «В результате боя уничтожено 6 противотанковых орудий противника и до взвода пехоты. Наши потери — 2 танка. К исходу 22.6 передовой отряд занял Радехов…» Это был первый и, увы, последний успех 10-й танковой дивизии, да и всего 15-го мехкорпуса.

Тем временем (в 18 часов 22 июня) начали выдвижение по направлению на Радехов—Лопатин главные силы 10-й и 37-й танковых дивизий. Задача была им поставлена в высшей степени решительно: «уничтожить сокальскую группу противника, не допустив отхода ее на западный берег реки Буг» (т.е. в первый день войны советское командование было обеспокоено тем, как бы не дать агрессору убежать назад, на сопредельную территорию). С началом движения танковые полки 10-й тд завязли (примерно в 15—20 км от мест постоянной дислокации) в болотах, а части 37-й тд «в 14.00 23 июня получили от прибывшего командира 15-го мехкорпуса генерал-майора Карпезо задачу уничтожить танки противника в районе Адамы. Впоследствии оказалось, что танков противника в районе Адамы не было…»

Пока части 10-й и 37-й танковых дивизий блуждали по лесам и болотам, 11-я танковая дивизия вермахта встретилась в 5 часов 15 минут 23 июня на окраине Радехова с передовым отрядом 10-й танковой дивизии. Завязался ожесточенный неравный бой, в котором немецкой дивизии противостоял не 15-й мехкорпус и не одна из его дивизий, а только два батальона без бронебойных снарядов к пушкам Т-34. «Результаты боя: уничтожено 20 танков противника, 16 противотанковых орудий и до взвода пехоты. Потеряно: танков БТ — 20 штук, Т-34 — 6 штук, убитыми 7 человек, ранено 11 человек, без вести пропавшими 32 человека…» Наконец, в три часа дня к месту боя подошли два полка 10-й танковой дивизии (19-й танковый полк продолжал барахтаться в болоте и расстояние в 40 км от Броды до Радехова пока еще не преодолел). «Атака мотострелкового и 20-го танкового полков 10-й танковой дивизии без поддержки артиллерии, при наличии явно превосходящих сил противника, расположенных на выгодном рубеже, была неуспешной, и Радехов остался за противником. Подбито 5 танков противника и 12 противотанковых орудий…» Про собственные потери дивизии в этом бою в докладе командира ничего не сказано.

Этот странный бой 23 июня, в ходе которого советские танкисты вынуждены были царапать броню вражеских танков осколочными снарядами, оказался первым и единственным столкновением 15-го мехкорпуса с немецкими танковыми соединениями (строго говоря, в середине июля 41-го остатки частей 15-го МК в виде отряда из 21 танка и сводного батальона мотопехоты под командованием командира 10-й тд генерал-майора Огурцова приняли участие в многодневном танковом сражении у Бердичева). Немцы, почувствовав усиливающееся давление на южный фланг 1-й ТГр, ушли от Радехова на Берестечко (где уже вечером 23 июня захватили важнейшие переправы через реку Стырь) и далее от Берестечко по шоссе на Дубно. А в это время части 15-го мехкорпуса (подобно боксеру на ринге, пританцовывающему перед тем, как нанести удар) совершали некое хаотичное движение внутри «треугольника» Радехов—Броды—Буек. Части 10-й и 37-й тд, непрерывно сменяя друг друга на разных исходных рубежах, подгоняемые приказами командования корпуса и фронта, готовились то к наступлению на Берестечко, то к повторному наступлению на Радехов, то к отражению наступления несуществующего противника, «прорвавшегося» на Броды, а то и вовсе к отходу на Тернополь… Хотя геометрические размеры названного «треугольника» не превышают 50—60 км на сторону, 10-я и 37-я танковые дивизии вырабатывали (судя по отчету командования 15-го МК) по 10— 13 моточасов в день.

Вся эта неразбериха закончилась в шесть часов вечера 26 июня сценой, вполне достойной фильма ужасов.

В отчете о боевых действиях 15-го МК читаем: «18 самолетов противника подвергли тяжелой бомбардировке командный пункт корпуса… Бомбежка продолжалась в течение 50 минут, в результате ранено 2 красноармейца и 1 убит».

18 самолетов, 50 минут бомбежки, потери — 3 человека? В ходе этого налета погиб командир корпуса, генерал-майор Игнатий Иванович Карпезо. Сослуживцы тут же, в лесу у местечка Топорув, похоронили генерала. Но тут на разбитый КП корпуса прибыл Иван Васильевич Лутай, заместитель командира по политчасти, проще говоря — комиссар корпуса. Прибыл, выслушал доклад о гибели командира — и приказал разрыть свежую могилу. Писатель-фронтовик В.В. Карпов, член ЦК КПСС последнего срока, последний первый секретарь правления Союза писателей СССР, в своей известной книге восхвалений мудрости Маршала Победы дает такое объяснение действиям комиссара: Иван Васильевич, дескать, потерял самообладание от горя и начал биться над могилой как истеричная барышня… Верится в такое с трудом. У наших комиссаров и биография и воспитание были слишком суровыми, чтобы их можно было представить в таком образе. Торопливость подчиненных, видимо, насторожила Лутая, и он, скорее с наганом в руке, нежели со слезами на лице, решил лично разобраться в причине гибели командира корпуса. Могилу разрыли — Карпезо был жив, правда, без сознания, в тяжелой контузии. Бдительность и настойчивость, проявленные Лутаем, спасли генерала (И.И. Карпезо дожил до 1987 г. и ушел из жизни в возрасте 89 лет), но спасти 15-й МК от разгрома, к которому тот уже неудержимо катился, не удалось никому.

Пока две танковые дивизии 15-го мехкорпуса метались по заболоченному лесу, в полосу Радехов—Берестечко вышла немецкая пехота (262, 297, 57, 75-я пехотные дивизии), которая, пользуясь медлительностью командования 15-го МК, спешно создавала оборонительный рубеж по берегам мелких лесных речушек Радоставки, Слоновки, Пляшевки. Контузия командира корпуса и чехарда приказов командования Юго-Западного фронта от 26—27 июня (то отступать на Тернополь, то наступать на Берестечко) привели к тому, что в общее наступление танковые дивизии 15-го мехкорпуса перешли только утром 28 июня.

Вот мы и подошли к главному вопросу: в каком составе 10-я и 37-я танковые дивизии начали наступление утром 28 июня? Потери 10-й тд в бою 23 июня и в последующих стычках с противником подробно, по каждому дню и бою расписаны в докладе, подписанном 2 августа новым (после ранения Карпезо) ВРИО командира 15-го МК полковником Ермолаевым. Что же касается 37-й тд, то она до 28 июня боевого соприкосновения с противником и соответственно боевых потерь — равно как и потерь от авиации противника — не имела вовсе. Сведем всю доступную информацию в две таблицы:

Итак, самая мощная в 15-м МК (и одна из лучших по укомплектованности и подготовке личного состава во всей Красной Армии) 10-я тд за пять дней превратилась в изрядно потрепанный танковый батальон. От 318 исправных по состоянию на 22 июня танков к исходу дня 26 июня в строю осталось всего 39. Потери «неизвестного происхождения» составили 226 танков. За пять дней. Даже если предположить, что в докладе командира дивизии и упущены какие-то боевые потери в ходе эпизодических стычек с немецкими пехотными частями, то эта неточность никак не объясняет расхождение между числом боевых (53 танка) и общих (279 танков) потерь. Особенно впечатляют динамика и структура потерь трехбашенных Т-28, которые тихо исчезают, так и не успев, вероятно, сделать ни одного выстрела по противнику. Если верить отчету, 48-тонные КВ с их 75-мм броней ничуть не превосходят по боевой живучести легкие БТ-7 и Т-26 с противопульным бронированием. Самое же удивительное — ни в докладе ВРИО командира дивизии, ни в докладе ВРИО командира корпуса эти вопиющие факты даже никак не комментируются!

В 37-й танковой дивизии пока что дела обстоят значительно лучше. 221 танк (из 316) готов вступить в бой. Еще 26 ждут своего часа на месте постоянной дислокации дивизии в г. Кременец. Три четверти от общего числа «безнадежно устаревших» БТ-7 выдержали многодневные бестолковые метания по лесным дорогам и, судя по отчету командира дивизии, пока еще исправны.

Утром 28 июня 15-й МК (вместе с приданной ему 8-й тд из состава 4-го мехкорпуса, которая, как было уже отмечено выше, «сократилась» до группы в 65 танков) перешел в наступление в общем направлении Буск—Лопатин—Берестечко. Танки противника к тому времени уже ушли от Берестечко далеко на восток, к Ровно и Острогу, и 15-й мехкорпус мог встретиться только с отдельными частями 297-й и 262-й пехотных дивизий вермахта. Отчету о бое 28 июня в докладе ВРИО командира 15-го МК предшествует длинный перечень причин, по которым удар бронированного кулака, в котором даже после всех загадочных исчезновений все еще оставалось более трех сотен танков, был обречен на поражение. В частности:

«…Местность. В полосе наступления корпуса до Берестечко — 5 серьезных водных преград: р. Радоставка, р. Острувка, р. Жечка, р. Лошувка и р. Соколувка. Все реки имеют болотистые берега и представляют собой труднодоступные рубежи для действия танков. Вся местность в полосе наступления лесисто-болотистая, командные высоты на стороне противника. Вывод: местность не способствует наступлению…»

С таким выводом спорить не приходится. Остается только задать вопрос — по какой местности наступали дивизии 1-й Танковой группы вермахта? Как же они смогли преодолеть могучие, не обозначенные ни на одной географической карте лесные ручьи (Радоставку, Острувку, Жечку, Лошувку и Соколувку), а также Западный Буг, Стырь, Горынь, Случь, а далее и Днепр? Откуда в заболоченном лесу появились «командные высоты» и почему они оказались в руках противника, который появился в этом лесу всего несколько дней (или даже часов) назад? Впрочем, в данном вопросе командир корпуса лишь следовал в «общем русле» жалоб на местность и противного противника, как это было задано вышестоящим начальством. Так, еще 3 июля 1941 г. начальник Автобронетанкового управления Юго-Западного фронта в докладе на имя начальника Главного АБТУ Красной Армии объяснял «огромные потери и небоеспособность оставшейся в наличии материальной части» тем, что мехкорпусам пришлось действовать на «почти танконедоступной лесисто-болотистой местности», в условиях «упорного сопротивления со стороны преобладающего (???) противника и отсутствия бронебойных снарядов для КВ и Т-34». (63, стр. 134) Последнее, бесспорно, является правдой. Но кто же должен был озаботиться тем, чтобы хотя бы малая часть от 132 тыс. бронебойных 76-мм выстрелов была доставлена в тот военный округ, который получил танков КВ и Т-34 больше, чем все остальные округа, вместе взятые? Как начальник АБТУ Киевского ОВО мог есть, пить, спать, исполнять супружеские и служебные обязанности, зная, что в танковых дивизиях, стоящих у границы, нет бронебойных снарядов? Или он узнал об этом только 3 июля?

Описания боя 28 июня, содержащиеся в отчетах командиров 15-го МК, 10-й и 37-й танковых дивизий, очень пространны и запутанны. Краткий конспект выглядит примерно так:

«… В течение дня части вели бой за овладение Лопатин… наступающие части 10-й тд были задержаны перед торфяными болотами, в районе которых единственная дорога оказалась совершенно непригодной для переправы танков… В процессе боя за Лопатин на рубеже р. Острувка наступавшие части были окружены (танковая дивизия была окружена пехотой противника?). Оставаться 10-й тд в данном районе на ночь, будучи окруженной, было бесцельно (???) и могло привести к потере всей дивизии…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.