Глава 13. ОТПРАВЛЕНИЕ ИЗ АНКОРИДЖА

Глава 13. ОТПРАВЛЕНИЕ ИЗ АНКОРИДЖА

Итак, KAL007 находился в полете в течение сорока пяти минут после того, как он был «сбит». Доказательства были предоставлены доктором Цубои, директором лабора­торий электротехнической компании «Иватсу», расположен­ной в токийском пригороде Кагуяма. Когда KAL 007 пере­дал KAL015 свой ответ по радио в 19.12 GMT [Greenwich mean time — среднее время по Гринвичу.—JE.K.], он нахо­дился неподалеку от Ниигаты и вскоре должен был вернуть­ся на официальную трассу, которая привела бы его в Сеул. Самолет следовал строго по графику. Если бы не случилось ничего неожиданного, он мог бы войти в воздушное про­странство Ниигаты точно по расписанию. В тот момент, ко­гда самолет был уничтожен, он находился не более чем в не­скольких минутах полета от Ниигаты. Если вдуматься, этот факт представляется экстраординарным. К тому времени, ко­гда самолет покинул Аляску, он уже существенно отклонил­ся от курса, и впоследствии это отклонение все нарастало. Но сейчас, следуя неверным курсом на протяжении более чем шести часов, он почти вписался в назначенное расписа­ние, как будто бы никогда не сходил со своего маршрута.

Экипаж

Перед вылетом KAL 007 из Анкориджа был нарушен ряд правил, в результате чего, говоря техническим языком, полет был неправомерным. Экипаж (пилот, второй пилот и бортинженер) не отдыхали положенное время между по­летами. Они не были «годны к полету» и если бы для них было так важно вернуться в Сеул именно этим конкретным рейсом, им следовало бы лететь в качестве пассажиров. Бо­лее того, той ночью среди пассажиров находилось еще два полных летных экипажа, члены которых хорошо отдохну­ли и один из которых только что прибыл в Анкоридж с ко­мандой бортпроводников, состоящей из 20 человек. Имен­но этот экипаж должен был находиться в пилотской кабине во время следования в Сеул, а не отдыхать в салоне перво­го класса. Что касается периода отдыха экипажа капитана Чуна, в отчете ИКАО 1983 года утверждается:

«Летный экипажKAL007 отдыхал больше времени, чем это минимально требуется правиламиKAL...Экипаж от­дыхал 22 часа во время первого визита в Анкоридж, 31 час — в Нью-Йорке и 11 часов 43 минуты — по возвращению в Ан­коридж».

Этот короткий отрывок содержит две ошибки. Первая из них — арифметическая. В отчете сказано, что экипаж провел 11 часов 43 минуты в Анкоридже. Но отдых не на­чинался до 14.37 и закончился в 01.50 (местное время Анкориджа). Разница составляет 11 часов 13 минут, а не 11 ча­сов 43 минуты.

Вторая ошибка более серьезна. Как утверждается в опе­рационном руководстве KAL, минимальный период отдыха должен в полтора раза превышать общее полетное время предыдущего рейса, если только следующий рейс не явля­ется чартерным или грузовым, в этом случае минимальный период отдыха должен быть, по крайней мере, равным про­должительности предыдущего полета. В дополнение к это­му в период отдыха не включены один час после последнего полета и два часа до следующего. Чун Бун-Ин и двое других членов его летного экипажа прибыли в Анкоридж из Нью-Йорка через Торонто грузовым рейсом KAL 0975, находив­шимся в полете 8 часов и 46 минут. Период их отдыха дол­жен был быть в полтора раза больше 8 часов 46 минут, или 13 часов 9 минут. Экипаж, ответственный за безопасность 269 пассажиров на борту KAL 007, отдыхал таким образом, на 1 час 56 минут меньше положенного времени.

Документ из аэропорта Анкориджа, который был от­правлен телексом в Сеул и появился в приложении к отче­ту ИКАО, содержит официальный анализ периода отдыха для экипажа KAL 007:

— Capt Chun B.I. team [Экипаж капитана Чуна Б.И.];

— КЕ0975/30 YYZ ANC in 13.37 [Прибытие в Анкоридж 30 августа рейсом КЕ0975 в 13.37];

— КЕ07/31 ANC SEL out 03.50 [Вылет из Анкориджа в Сеул 31 августа в 03.50];

— Anchorage ground time 12 hr 13 min [Продолжитель­ность пребывания в Анкоридже 12 часов 13 минут].

Проще говоря, это означает, что капитан Чун Бун-Ин и другие члены его летного экипажа прибыли в Анкоридж рейсом KAL 0975 из Торонто 30-го числа в 13.37. Они вы­летели из Анкориджа на борту KAL 007 в Сеул в 03.50. Об­щее время, проведенное ими в Анкоридже, составило 12 ча­сов 13 минут.

Если мы проведем вычисления, то увидим, что разли­чие между временем отправления для KAL 007 (03.50) и временем прибытия грузовым KAL 0975 составляет 14 ча­сов 13 минут. Тот, кто составлял телекс, должен был вы­честь два часа до отлета, которые не входят в период отды­ха. Но, согласно правилам компании, один час после време­ни прибытия также должен быть вычтен из того времени, которое экипаж проводит на земле. Кто-то просто забыл это сделать? Как бы то ни было, это сообщение показывает, что экипаж KAL 007 не отдыхал положенное время.

Коммерческий пассажирский лайнер обычно обслужи­вается двумя группами персонала: летным экипажем, ответ­ственным за полет самолета (пилот, второй пилот, бортин­женер) и командой бортпроводников, которая отвечает за пассажиров (главный стюард, стюардессы, стюарды). Все са­молеты, независимо от рейса, имеют на борту полетный эки­паж. Все пассажирские рейсы имеют и полетный экипаж и команду бортпроводников. Тем не менее на грузовых само­летах обычно нет бортпроводников, хотя некоторые грузо­вые компании во время перелетов на большие расстояния часто включают в состав экипажа стюардессу или стюарда.

Капитан Чун и его летный экипаж прибыл в Анкоридж из Торонто на грузовом рейсе KAL 0975. На борту не было стюардесс. Когда капитан Чун принял командование рейсом 007 в Анкоридже, ему была предоставлена команда бортпро­водников. Тем не менее те бортпроводники, которые отдыха­ли в Анкоридже, ожидая 007, прибыли не одни. Их доставил другой экипаж. Что же с ним произошло? Ответ на этот во­прос поднимает несколько важных вопросов. Этот летный экипаж проследовал на борт KAL 007, но не пилотировать самолет, как этого можно было бы ожидать, а занять места в первом классе в качестве пассажиров. Персонал полетной кабины и бортпроводники составляют полный экипаж пасса­жирского самолета. Летный персонал рейса 007, который от­дыхал в Анкоридже вместе с бортпроводниками, был заменен капитаном Чуном и другими членами его полетного экипажа незадолго до вылета. Факт состоит в том, что первоначально назначенный полетный экипаж KAL 007 был не только ни­чем не занят, но и находился на борту в качестве пассажиров, и что экипаж капитана Чуна не имел положенного перио­да отдыха и нарушил тем самым правила. Все это позволяет предположить, что той ночью кто-то, по причинам, которые не были тогда очевидными, хотел видеть капитана Чуна — и никого иного в качестве первого пилота KAL 007.

То же самое справедливо и относительно капитана Парк Юн-Мана, пилота KAL 015, совершающего рейс из Лос-Ан­джелеса и сопровождавшего KAL 007 в рейсе Анкоридж — Сеул. Парк был старым другом Чуна и служил вместе с ним в южнокорейских военно-воздушных силах. Документы, со­держащиеся в деле KAL 007 в суде федерального округа Ко­лумбия, указывают на то, что Парк и другие члены его экипа­жа прибыли в Анкоридж на грузовом рейсе из Канзас-Сити. На KAL 015 они заменили отдохнувший и квалифицирован­ный полетный экипаж, который затем занял, вместе с экипа­жем, смененным Чуном, шесть дополнительных мест на KAL 007, упомянутых на стр. 1 текста отчета ИКАО 1983 года. Позднее, в ходе совместного полета двух авиалайнеров «Ко­рейских авиалиний» KAL 007 и 015, Парк Юн-Ман два раза передавал доклады о положении KAL 007 в Анкоридж. Вре­мя и характер предпринятых действий, отраженных в док­ладе, показывают, что эти два самолета было очень трудно различить. Именно это ввело в заблуждение токийский кон­троль, запрашивавший точную позицию KAL 007.

Полетный план

Многие исследователи, занимавшиеся загадкой KAL 007, усиленно обсуждали загрузку на борт KAL 007 десяти тонн дополнительного топлива. Относящиеся к этому факты до­кументы включены в приложение к отчету ИКАО от 1983 года. Приложение состоит из Операционного плана полета, Манифеста о весе и балансе и Листка выпуска в рейс. Эти три документа были подготовлены диспетчером рейса KAL в Анкоридже, а также скорректированы и утверждены ка­питаном Чуном, который их подписал.

Как показывает само название, в Плане полета содер­жатся все основные технические данные для его выполне­ния, включая вес, маршрут и погодные условия на трассе. В нем приведены также подсчеты количества топлива, необ­ходимого на каждом отрезке пути, и детальный анализ мар­шрута, по которому выполнялся полет, вместе с прогнози­руемыми скоростями и оценочным временем полета между контрольными точками. Полетный план вычисляется ком­пьютером по заказу диспетчера полета, который прилагает его к остальной полетной информации, предназначенной для пилота. Капитан Чун изучил полетный план и сделал несколько исправлений, включая оценку расхода топлива. Капитан Чун принял компьютерные расчеты потребления «топлива в полете» для предполагаемых 7 часов 53 минут полетного времени, которое составляло 206 400 фунтов. Тем не менее он перечеркнул все оставшиеся цифры, включая вычисления для определения оценки резервного запаса то­плива, который полетный план дает как:

Alternate (Дополнительный) 19 800 фунтов.

Holding (Удерживаемый) 12 000 фунтов.

Contingency (10%) (Непредвиденный расход) 17 600 фунтов.

Итого: 49 400 фунтов.

Перечеркнув эти вычисления, которые были не чем иным, как предполагаемым анализом, сделанным полет­ным диспетчером, капитан Чун переписал вычисления на другом документе, Листе выпуска в рейс, в который доба­вил информацию, не появившуюся в Операционном плане полета, такую как полетное время, на котором были осно­ваны его оценки:

Запасы топлива:

Alternate 0 часов 40 минут 19 800 фунтов. Holding 0 часов 30 минут 12 000 фунтов. Contingency (10%) 0 часов 47 минут 17 600 фунтов. Итого: 45 300 фунтов.

Самое удивительное в вычислениях капитана Чуна в том, что он сократил общие запасы с 49 400 до 45 300 фун­тов, на 4100 фунтов топлива. Для пилота крайне необычно уменьшать количество топлива, которое ему было назначе­но. Напротив, пилоты часто запрашивают больше топлива, чем рекомендует диспетчер полета. Вычисления количест­ва топлива капитаном Чуном немедленно привлекают вни­мание, потому что они крайне необычны.

Как и большинство коммерческих авиалиний, компания KAL придерживалась строгой политики сокращения издер­жек и предлагала пилотам премии за экономию топлива. Ре­зервное топливо, которое не используется во время обыч­ного полета, остается в баках самолета во время посадки. Диспетчеры считают его мертвым грузом и всегда пытают­ся свести к минимуму. Споры относительно резервного топ­лива всегда были самым большим источником разногласий между полетными диспетчерами, которые пытаются урезать его, чтобы сократить издержки, и полетным персоналом, ко­торый пытается максимизировать резерв топлива в интере­сах безопасности. Любой мертвый груз, который несет са­молет, не только ограничивает количество груза, которое можно взять на борт, но также ведет к потреблению допол­нительного топлива и поэтому рассматривается как неже­лательный большинством авиакомпаний.

Сократив свои топливные резервы на 4100 фунтов, ка­питан Чун также сократил количество мертвого груза на са­молете, что выразилось бы в сбережении 800 фунтов топ­лива в течение полета. Это несущественный объем, учиты­вая общее потребление в 206 400 фунтов топлива. Капитан Чун сократил свои запасы топлива на 4100 фунтов в Листе выпуска в полет, первом и иногда единственном докумен­те, который изучается Операционным отделом для сбора статистической информации. Тем не менее странно то, что он принял оценочное потребление топлива, которое было обозначено на операционном полетном плане без вычета 800 фунтов топлива, которые он с такими мучениями смог сократить, уменьшая свои резервы.

Общее количество 251 700 фунтов является количе­ством топлива в баках самолета в момент взлета. К этому нужно добавить топливо, необходимое для запуска двигате­лей и рулежки, что составляет 2000 фунтов. Эти 2000 фун­тов потребляются до взлета, но присутствуют в баках само­лета в момент запуска двигателей. Это составляет общее ко­личество 253 700 фунтов топлива. Эта часть Листа выпуска в полет выглядит следующим образом:

Топлива при посадке 45 300 фунтов.

Израсходовано топлива за 7 часов 53 минуты 206 400 фунтов.

Топлива в момент взлета 251 700 фунтов. Рулежка 2000 фунтов.

Топлива в момент запуска двигателей 253 700 фунтов.

Официально в баках KAL 007 находилось 253 700 фун­тов топлива. Но сколько топлива было на самом деле?

Третий документ, появившийся в отчете ИКАО 1983 года, является Манифестом веса и баланса. В нем указано 263 700 фунтов топлива перед взлетом. Эта цифра «общего количества топлива» должна соответствовать 253 700 фун­там в момент запуска двигателей, что дало повод спорам от­носительно количества топлива, которое самолет действи­тельно имел в момент взлета.

В Манифесте веса и баланса капитан Чун поставил га­лочку рядом с цифрой 206 400 расходного топлива, указав тем самым, что он согласился с оценкой. Тем не менее эта цифра не принимает во внимание сэкономленные 800 фун­тов, вытекающие из 4100-фунтового сокращения топливных резервов. Манифест веса и баланса используется для того, чтобы вычислить параметры взлета и в особенности пара­метры регулировки закрылков, которые капитан Чун вни­мательно проверил и принял, как это указано в документе посредством записи «TRIM=7.0». Мы могли бы подумать, следовательно, что количество топлива, указанное в этом документе, было действительным количеством топлива, ко­торое KAL 007 нес в своих баках в момент взлета. Это под­разумевает, что самолет вылетел с 263 700 фунтами топлива, имея на 10 000 фунтов больше, чем показано в Листе выле­та. Но давайте подумает, так ли это было на самом деле?

Операционный план полета, разработанный Операци­онным отделом дает 255 800 фунтов топлива, к которым следовало бы добавить 2000 фунтов для запуска двигате­лей и рулежки, что дает общее количество в 257 800 фун­тов. Различие между этой цифрой, предложенной диспет­чером полета, и исправленной цифрой капитана Чуна со­ставляет только 5900 фунтов. В своей книге «Shootdown», которую я цитировал ранее, Р. В. Джонсон упомянул разни­цу в 7900 фунтов, но автор, по всей очевидности, не при­нял в расчет 2000 фунтов, необходимых для запуска двига­теля и рулежки, которые не показаны в Операционном пла­не полета. Капитан Чун, следовательно, вылетел бы, имея на 5900 фунтов больше топлива, чем по оценке, содержащейся в Операционном полетном плане, который был подготов­лен диспетчером KAL 007. Эта разница соответствует при­мерно 15 минутам полетного времени. Почему капитан Чун решился на это жонглирование цифрами ради такой несу­щественной экономии?

Ни Роберт Аллардайс, ни другие эксперты, включая спе­циалистов ИКАО, не ответили на более важный вопрос. В 07.20 утра 1 сентября 1983 года KAL 007 опаздывал на 1 час 15 минут с прибытием в Сеул и рейс был помечен на демонстрационном табло как «delayed indefinitely» [прибы­тие отложено на неопределенное время. — Е.К.]. Официаль­ный представитель «Корейских авиалиний» сказал обеспо­коенным семьям, которые собрались в аэропорту в ожида­нии прибытия самолета, что во время взлета в Анкоридже у самолета было достаточно топлива, чтобы оставаться в воздухе на протяжении двенадцати часов. Лист выпуска в рейс, тем не менее, показывает 251 700 фунтов топлива при взлете, и соответствующее максимально возможное полет­ное время составляет 9 часов 50 минут. Если мы добавим четверть часа за счет дополнительных 5900 фунтов топли­ва, то получим 10 часов 5 минут полетного времени. Отку­да появилось оставшееся топливо?

Тщательное исследование Листа выпуска в полет позво­ляет найти ответ. В верхнем правом углу документа отобра­жены вычисления, в которых учтен вес самолета. Первая цифра в колонке показывает максимально допустимый вес: 759 000 фунтов. Вторая строка показывает допустимый вес как функцию погодных условий и длины пробега при взле­те. Даны две цифры, из которых пилот выбирает ту, которая ему больше подходит: 759 ООО фунтов для взлетной полосы 06, с установкой закрылок в 10 градусов и 744 100 фунтов для взлетной полосы 32 с закрылками, установленными под углом 20 градусов. Капитан Чун проверил первую цифру в 759 000 фунтов, указав, что это был вес и та взлетная поло­са, которую он собирался использовать. Эта цифра не обяза­тельно соответствует фактическому весу в момент взлета, а просто отражает максимально допустимый вес при данных условиях. На полях справа от этой цифры капитан Чун на­писал «-2575». К чему эта цифра относится? Вычитая ее из 759 000 фунтов мы получаем вес 756 452 фунта.

Если мы сочтем это фактическим весом KAL 007 при взлете, нам нужно вычесть вес топлива, который составля­ет 460 967 фунтов, для того чтобы определить количество топлива, которое, по вычислениям капитана Чуна, KAL 007 мог нести при взлете. Остаток составляет 295 458 фунтов, на 31 758 фунтов больше, чем цифра, данная Манифестом веса и баланса, и на 41 758 фунтов больше, чем цифра, по­казанная в Листе выпуска в полет. 41 758 дополнительных фунтов топлива эквивалентно дополнительным 115 мину­там полетного времени. Если мы добавим это время к 9 ча­сам и 50 минутам, указанным в Листе выпуска в полет, то получим 11 часов 45 минут полетного времени. Это близко к 12 часам полетного времени, объявленным представите­лем «Корейских авиалиний». Это обстоятельство позволяет предположить, что руководство KAL было знакомо с дета­лями загрузки KAL 007 в соответствии с документами, ко­торые капитан Чун заполнил в Анкоридже.

Эти цифры соответствуют Листу выпуска в полет и за­явлениям, сделанным KAL. Таким образом, капитан Чун, ве­роятно, планировал взлет с полосы 06 с закрылками, уста­новленными под углом 10 градусов, при весе в 756 425 фун­тов. Но, как оказалось, контрольная вышка назначила ему полосу 32, с чем он согласился. По некоторой причине он хотел взлетать при менее благоприятных условиях. Преде­лы безопасности достаточно велики, так что взлет при этих условиях не представлял бы неприемлемого риска, исклю­чая, возможно, случай с неполадками в двигателе во вре­мя взлета.

Если мы добавим к 756 425 фунтам, обозначенные выше 2000 фунтов топлива, используемые для запуска и взлета, то получим 758 425 фунтов, что очень близко к максимально допустимому весу в 759 ООО фунтов. Таким образом, суще­ствует вероятность того, что капитан Чун вылетел из Анко­риджа на самолете, загруженном до его максимально допус­тимого веса в 759 ООО фунтов. Рукописная пометка «-2575» должна была отражать его оценку потребления топлива для запуска двигателей и рулежки. Это больше 2000-фунтовой оценки в других документах и имело бы смысл, если само­лет нес максимальную загрузку.

KAL 007 должен был прибыть в Сеул в 06.05 утра после 8 часов и 5 минут в воздухе. Двенадцать часов после взлета дают нам 10.05 утра по сеульскому времени. В своей книге «Shootdown» Р. В. Джонсон отмечает:

«Если выразить одним словом, есть что-то отврати­тельно-подозрительное во всем сообщении ЦРУ. Нельзя не видеть, что оно появилось в Сеуле в тот самый момент, когда родственники пассажиров стали паниковать, пото­му что они знали: у самолета, где бы он ни находился, вот-вот кончится горючее».

Под «сообщением ЦРУ» Джонсон понимает информа­цию, приписываемую ЦРУ о том, что KAL 007 благополуч­но приземлился на Сахалине (см. главы 1 и 2).

Если KAL 007 вылетел из Анкориджа, имея гораздо больший вес, чем показывают цифры капитана Чуна о на­личии топлива, это неизбежно отразилось бы на характери­стиках самолета во время рейса. Но именно это и произош­ло на самом деле. Вес самолета оказывает наибольший эф­фект на его характеристики во время набора высоты. Вот почему все коммерческие авиалайнеры начинают свои по­леты на большое расстояние с предписанной высоты поле­та, которую они сохраняют до тех пор, пока не сожгут дос­таточное количество топлива, чтобы подняться на большую высоту. KAL 007 вылетел из Анкориджа в 13.00 GMT и дос­тиг крейсерской высоты полета 31 ООО футов через 29 ми­нут в 13.29.28 GMT. Напротив, его компаньон, KAL 015, который покинул Анкоридж через 14 минут после взле­та KAL 007, достиг своей крейсерской высоты 33 000 футов всего за 24 минуты и поднялся на высоту 31 000 футов за 22 минуты. Семиминутная разница во времени между эти­ми двумя самолетами предполагает, что KAL 007 был загру­жен гораздо тяжелее, чем KAL 015.

Копия Операционного плана полета, составленная ка­питаном Чуном в офисе управления воздушным движени­ем Анкориджа, поднимает другой, также усиленно обсуждав­шийся исследователями вопрос. Она содержит следующие ру­кописные пометки: «ЕТР 1501 NM», «3 часа 22 минуты» и «250 NM». Третья цифра была вставлена между контроль­ными точками NEEVA и NIPPI. Большинство авторов, пи­савших о случае KAL 007 полагают, что ЕТР означает equal-time point, или точку равного времени. Это точка на мар­шруте самолета, находясь в которой, если принимать во внимание направление ветра и скорость, ему потребуется одно и то же время, чтобы достигнуть места назначения или вернуться в начальную точку.

Однако, если мы сделаем необходимые вычисления, мы узнаем, что, учитывая условия полета в этот день, ЕТР нахо­дилась не в 1501 морской миле от Анкориджа, а в 1862 ми­лях от него. Если ЕТР 1501 NM не соответствует точке равно­го времени, то эта аббревиатура должна указывать на что-то иное. В аэронавтике, где аббревиатуры часто стандартизиро­ваны, для того чтобы избежать ошибок интерпретации, бу­квы ЕТ в трехбуквенных сокращениях часто обозначают estimated time of, или оценочное время чего-то. ЕТР, таким образом, обозначило бы оценочное время Р. Мы должны вы­яснить, чему в данном случае соответствует это Р. Более близ­кое изучение цифр капитана Чуна дает нам лучшую идею о точке, которую он имеет в виду и в то же самое время обна­руживает некоторые примечательные совпадения.

Общее расстояние от Анкориджа до контрольной точки NEEVA составляет 1251 морскую милю. Если мы добавим к этому 250 морских миль, которые капитан Чун вставил в свой полетный план между NEEVA и NIPPI, то получим 1501 NM. Между тем местом, откуда он передал сообще­ние, как будто из точки NEEVA, и тем местом, где KAL 007 согласно и США, и Советам, вошел в советское воздушное пространство, расстояние составляет 250 морских миль. От­метка 250 NM таким образом, скорее всего, относится к рас­стоянию между точкой, из которой Чун доложил как из точ­ки NEEVA, и границей советского воздушного пространст­ва над Камчаткой. Капитан Чун сделал запись «1501 NM» имея, таким образом, в виду общее расстояние между Анкориджем и границей советского воздушного пространства на том курсе, которым он следовал.

Кроме того, если мы добавим 3 часа 22 минуты к 13.00 часам (время вылета из Анкориджа), то получим 16.22. Вре­мя входа самолета-нарушителя в воздушное пространство СССР над Камчаткой, которое Советы указали как 16.30, от­личается на восемь минут. Но именно на этой стадии полета KAL 007 потерял девять минут по сравнению с оценочным временем, указанным в его полетном плане. Если бы самолет летел точно по графику, он прибыл бы в точку, находящуюся в 1501 NM от Анкориджа («ЕТР 1501» Чуна в 16.21), в преде­лах одной минуты его плана полета. 3 часа 22 минуты также совпадают со временем, когда американский спутник Ferret, находящийся на полярной орбите (номер 1982 41 С) занял позицию для регистрации событий в районе Камчатки.

В главе 17 я буду еще обсуждать вероятность того, что KAL 007 мог не пролететь над Камчаткой или Сахалином. Я также буду обсуждать факты, предполагающие, что тем курсом, которым, как утверждали и в США, и в Советском Союзе, он следовал, на самом деле летел американский во­енный самолет, имитирующий KAL 007, в то время как на­стоящий KAL 007 находился гораздо южнее. В этом случае, тот факт, что заметки Чуна на полях относятся к более се­верному курсу и расписанию полета самолета, который ему следовал, был бы интересен сам по себе.

Список пассажиров

Все официальные сообщения указывают, что на борту самолета находились 240 пассажиров и 29 человек экипа­жа, всего 269 человек. Отчет ИКАО 1983 года и список пас­сажиров самолета также содержит эту цифру. Тем не менее Манифест веса- и баланса, подписанный капитаном Чуном, показывает наличие на борту 225 пассажиров и 19 членов экипажа, всего 244 человека. Так сколько же человек было на борту самолета — 269 или 244? Откуда появилась эта разница? Хотя я еще не могу объяснить это несоответствие, краткий обзор того, что говорили относительно числа лю­дей, находящихся на борту самолета, лишний раз доказы­вает, что в случае KAL 007, куда бы вы ни посмотрели, все не так просто, как кажется с первого взгляда.

Доктор Жильбер Милле являлся депутатом Француз­ского национального собрания от департамента Гари мэ­ром Але. 18 января 1989 года он подал письменный запрос в Палату депутатов, в котором привлек внимание минист­ра транспорта и морских дел к «пробелам в расследовании, проведенном ИКАО относительно трагедии, происшедшей 1 сентября 1983 года включая смерть 240 человек, некото­рые из которых были франко-канадцами».

Интерес депутата Милле к этому делу очевиден. Один из его родственников, канадец французского происхожде­ния, находился той ночью на борту рейса 007. Он был бра­том Филипа Робера де Массе, монреальского адвоката, ко­торый работал на правительство Квебека. Их родители уе­хали из Франции и поселились в Канаде. Филип де Массе, который был, конечно же, опечален трагедией и полагал, что большая часть этой истории не была раскрыта, попро­сил своего двоюродного брата, депутата Милле, сделать все возможное, чтобы убедить французское правительство в не­обходимости вмешаться.

Депутат Милле утверждает, что на борту KAL 007 на­ходились 240 человек. Он не указывает источник своей ин­формации. Рукописная аннотация была сделана правитель­ством после консультаций с послом Костантини, француз­ским представителем в ИКАО. В аннотации сказано, что на борту находились 250 человек, 225 пассажиров и 15 чле­нов экипажа. Если сложить эти цифры, получим 240, а не 250. Если проигнорировать недосмотр правительства, об­щая цифра «240 человек» не соответствует 225 пассажирам и 19 членам экипажа, указанным в листе выпуска в полет и еще меньше она соответствует общему числу пассажи­ров и команды в 269 человек, упомянутых KAL и другими, источниками.

У нас с Джоном Кеппелом есть копия списка пассажи­ров KAL 007, как мы предполагаем, полного, в котором со­держится 240 имен. Если мы добавим к этому количест­ву 3 членов летного экипажа, двадцать бортпроводников, и шесть членов смененных летных экипажей, то получим число «269». Но есть свидетельства, что по меньшей мере трое предполагаемых жертв KAL 007 не находились на бор­ту корейского авиалайнера.

Первый случай. В интервью советских водолазов, ко­торые участвовали в подводных поисках корейского лай­нера в 1983 году, один из них по прозвищу Борода ска­зал, что нашел паспорт и фотографию человека по фами­лии Riukovtchiuk. Хотя имя является русской фонетической калькой какого-то другого имени и хотя оно пострадало от фонетической транскрипции с русского на японский, а за­тем с японского на английский, тем не менее его можно рас­познать как имя славянского происхождения. Этого име­ни нет среди 240 имен из списка пассажиров KAL. Ни одно имя из этого списка не может быть ассоциировано, даже в самом широком смысле, с этим именем. Некоторые люди в Японии и Корее, осведомленные об этом, предложили идею, возможно ошибочную, что это имя может быть неправиль­но произнесенным корейским именем Chung-Riu-Ku. В лю­бом случае, японская телевизионная группа отправилась в главный офис «Корейских авиалиний» в Сеуле. Представи­тели KAL отказались сказать журналистам TBS, был ли та­кой человек на борту KAL 007. Представитель авиалиний сказал, что придерживает эту информацию по приказу ко­рейского правительства.

Второй случай. Примерно 10 сентября 1983 года на по­бережье Хоккайдо, омываемом Охотским морем, неподале­ку от города Абашири, японской полицией было найдено удостоверение личности с текстом на греческом языке и фотографией молодого человека. Удостоверение принадле­жало греку по фамилии Ваянопулос. Этого имени нет сре­ди 240 имен пассажирского списка. Согласно информации, приведенной на странице 6 отчета ИКАО 1993 года, на бор­ту KAL 007 не было ни одного пассажира греческой нацио­нальности.

Третий случай. О другом странном факте, обнаружен­ном в октябре 1991 года, рассказало японское телевидение. Среди различных обломков, предположительно принадле­жащих KAL 007 и поднятых со дна моря советскими водо­лазами в 1983 году, был посадочный талон на борт самоле­та авиакомпании «ПанАм». Японский комментатор сказал, что талон, возможно, принадлежал пассажиру KAL 007, ко­торый собирался лететь из Сеула в Токио на борту рейса «ПанАм». Я смог получить видео и скопировать посадоч­ный талон. Имя пассажира нельзя было распознать. Но но­мер рейса «ПанАм», 801, был виден отчетливо. Это был пря­мой рейс, выполнявшийся по маршруту аэропорт Кеннеди в Нью-Йорке — Токио. Как бы там ни было, нет причины, по которой пассажир KAL 007, летевший из Нью-Йорка в Сеул, не мог бы иметь посадочный талон «ПанАм» на рейс из Нью-Йорка в Токио. Но дело в том, что у вас не будет посадочного талона до тех пор, пока вы не сели в самолет и не летите рейсом «ПанАм».

Конечно, вполне возможно, что кто-то мог путешест­вовать на борту KAL 007, направляющегося в Сеул, имея в кармане старый посадочный талон «ПанАм», оставший­ся от предыдущего полета в Токио. В этом случае посадоч­ный талон не оказался бы на дне океана у берегов Сахали­на, потому что корейский авиалайнер разбился не там, а в четырехстах милях к югу. Но допустимо предположить, что этот человек мог лететь из США в Токио на «ПанАм» и за­тем пересесть на борт RC-135, ряд которых расквартирован в Японии и который разбился затем у берегов Сахалина. Из свидетельств, представленных советскими водолазами мы знаем, что, по крайней мере, один RC-135 действитель­но здесь разбился.

Четвертый случай имеет странный привкус, смесь чело­веческий драмы и секретного мира шпионов. История начи­нается в 1983 году на маленьком пограничном посту Пере­путье, к югу от Невельска. Командиром пограничного поста и политработником был лейтенант Белов. Репортер фран­цузского телевидения русского происхождения Миша Лобко находился на Сахалине в 1993 году, где он расспрашивал лейтенанта Белова. Лейтенант Белов вспоминал:

«Приказы были прямолинейными: «Уничтожь все и под­тверди рапортом. Никогда не рассказывай об этом». Они прибыли в большом десятитонном грузовике ЗИЛ-131. Они спросили: «Где эта яма?» Я показал им. Они разгрузили гру­зовик в яму с помощью моих солдат. Они прикатили бочку и все залили бензином. Затем они все это подожгли. Огонь горел два часа. Когда все было сожжено, мы бульдозером раз­ровняли то, что осталось. Затем мы забросали все землей.

Я позвонил по телефону своим вышестоящим начальникам в Невельск и доложил. Я уверен, что имена и звания началь­ников были вымышленными, но, тем не менее, я сказал «Все уничтожено». Вот и все».

Я встретил Мишу Лобко в Париже в феврале 1994 года, и он рассказал мне еще кое-что. В ноябре 1992 года яма у Перепутья была снова «найдена» и вскрыта. Прибыла пра­вительственная комиссия под председательством Степано­ва и приказала, чтобы были взяты все металлические об­ломки с идентификационными номерами. Затем яма была закрыта. Она была вскрыта вновь в январе 1993 года и все оставшиеся обломки были вынуты и сложены в ангаре в Холмске, где КГБ рассортировал их и отправило в Москву. В марте этого же года, остальное было снова похоронено в воронке у Перепутья. В июне 1993 года яма была раскопана в третий раз, как раз в то время, когда там был Миша Лоб­ко. На этот раз все обломки были взяты из нее и посланы в тот же самый ангар в Холмске, что и прежде. Миша Лоб­ка снял обломки видеокамерой, прежде чем КГБ рассорти­ровал их и отправил в Москву.

Благодаря своему русскому происхождению Миша Лоб­ко был воспитан в русской языковой среде и в традициях русской культуры. Некоторые российские чиновники, с ко­торыми он подружился, показали ему фото маленькой де­вочки в возрасте десяти или двенадцати лет, предположительно из Азии. Они согласились передать ему эту фотогра­фию в обмен на большую плату. Оригинал этой фотографии был найден в бумажнике, который находился в яме у Пе­репутья. Из-за того, что кожаный бумажник был толстым и хорошо закрывался, он чудесным образом избежал унич­тожения огнем. Бумажник был послан в Москву вместе с другими предметами, включая несколько паспортов. Мише Лобко не разрешили снимать паспорта. Позднее в том же году, 1 сентября 1993 года, во время церемонии в память погибших несколько предметов из ямы у Перепутья были переданы семьям жертв, но фотография маленькой девоч­ки и паспорта в их число не вошли. «Почему?» — удивлял­ся впоследствии Миша Лобко.

Из-за того, что эта фотография задевает человеческие чувства, японская телестанция TBS, на которую Миша Лоб­ко в то время работал, показала ее в эфире в вечерней про­грамме новостей. В тот же вечер кто-то позвонил на теле­станцию в Сеуле и назвал имя девочки и ее отца. Эта девоч­ка работала теперь секретаршей в Сеуле. Ее отец, военный, исчез в 1983 году. Когда на TBS услышали о таком поворо­те событий, они немедленно попытались узнать больше, но далее им не удалось продвинуться. Им мешали на каждом шагу. Ходили слухи, что отец этой маленькой девочки не находился на борту KAL 007. Он был офицером южноко­рейской армии и работал на корейскую разведку, KCIA. Он исчез в то же самое время, что и корейский авиалайнер, и больше о нем никто никогда не слышал.

Я захотел проверить эти слухи и попросил помочь мне доктора Сугвона Канга, профессора политических наук в Хартвикском колледже в США и друга Джона Кеппела. Про­фессор Канг работал в течение многих лет над случаем KAL 007 и в настоящее время пишет книгу об этом предмете. Мы обменялись находками. У профессора Канга были хорошие связи с южнокорейской прессой и особенна с сеульской газетой «Йонг Анг дейли ньюс». Я связался с этой газетой, 30 октября 1992 года опубликовавшей одну из моих статей о поддельных черных ящиках, которые президент Ельцин пе­редал правительству Южной Кореи. Тем не менее мы с про­фессором Кангом не смогли получить никакой новой ин­формации о маленькой девочке и ее отце. Это странно, по­тому что имя девочки было известно, по крайней мере, той станции, которая приняла первый звонок. Если бы ее отец был простым пассажиром на борту KAL 007, нет никакой необходимости хранить это в секрете.

По словам Миши Лобко, те люди, с которыми он го­ворил на Сахалине, полагали, что история о яме у Пере­путья, вырытой, чтобы закопать обломки KAL 007, явля­лась вымышленной. Первоначально, говорили они, здесь разбился самолет. Это был, как они сказали, RC-135. Если все это правда, возможно, что отец маленькой девочки на­ходился на борту в качестве переводчика. Самолеты элек­тронной разведки часто имеют языковых специалистов в составе экипажа из 25—30 человек, хотя обычно это гра­ждане США.

В списке погибших остаются изъяны. Но некоторые вещи ясны. Если бы KAL 007 не отклонился от назначен­ного ему курса и если бы американский военный самолет не пролетел над Камчаткой и Сахалином, те, кто погиб той ночью, были бы, по всей вероятности, живы. Сколько бы не было людей на борту KAL 007 и на других самолетах, которые я упоминал и которые могли находиться в возду­хе, ясно одно: они все умерли в результате плохо сплани­рованной и проведенной разведывательной операции, кото­рую, прежде всего, вообще не следовало бы проводить. Эта операция лишила многих людей их близких. И поскольку все они мертвы, операция сокрытия истины лишила род­ственников их тел и правды о том, как они умерли. Кто бы они ни были и как бы они ни умерли, нас всех ранит каж­дая ненужная смерть.

Но я забегаю вперед. Давайте вернемся к рейсу KAL 007 через Аляску и Берингово море.