1. Партком и служение официальной идеологии

1. Партком и служение официальной идеологии

Осенью 1981 года Виктор Кочетков увидел меня в ЦДЛ и сказал:

– Как хорошо, что я тебя встретил, а я о тебе уж несколько дней думаю. Мне предлагают партком возглавить, ведь скоро партийное собрание, ты знаешь...

Ну, как же не знать. Конечно, знаю, несколько лет подряд коммунисты-прозаики и критики выбирали меня заместителем секретаря партбюро творческого объединения прозаиков и критиков.

– Пойдешь ко мне заместителем по оргработе? Ответственная и важнейшая должность, в нашей организации больше пятисот человек, депутатом райсовета станешь. Соглашайся, – уговаривал Кочетков, человек, которого я очень уважал за блистательный поэтический талант, за простоту и открытость, за глубокий дар человеческого общения.

После минутных колебаний я согласился. Предчувствие хоть какой-то утраты свободы на мгновение кольнуло меня, но я тут же преодолел в себе эту слабость – на такую высокую ступеньку общественной лестницы я еще не поднимался. Что там бывает, какие вопросы решают? Интересно! Вот эта жажда новизны и победила.

И действительно, много нового, интересного приоткрылось мне во время работы в парткоме. Кому-то отказали в путевке, кого-то не приняли в Союз писателей, кому-то задерживают ордер на новую квартиру, а кому-то не дали квартиру, – приходили с просьбами, жалобами. Приходили друзья-единомышленники, приходили недруги и враги, приятные люди и не очень, а ты со всеми должен быть вежлив, внимателен, отзывчив на чужую боль и беду, обыкновенную просьбу или жалобу. Признаюсь, я радовался вместе с тем, кто приходил, если удавалось хоть чем-то помочь. После моих просьб и ходатайств приходившие получали и квартиры, путевки, принимали и в Союз писателей. Но нужно было много потратить времени, чтобы хоть чего-то добиться. А когда же писать? А частенько мой дорогой секретарь парткома отбывал то за границу, то с бригадой по Советскому Союзу, то в очередной или творческий отпуск. А жизнь в парткоме не должна затихать ни на минуту. Действительно вскоре после нашего избрания Виктор Кочетков стал депутатом Моссовета, а я депутатом Дзержинского райсовета, тоже приходилось выполнять какие-то дополнительные нагрузки, а деньги, правда весьма и весьма скромные, платили только секретарю.

А тут еще одна напасть. Как-то выступил я на общем писательском собрании с жесткой критикой председателя правления Литфонда СССР Алима Кешокова за невнимательность к заявлениям писателей (письма-то приходили к нам с жалобами на Литфонд, пусть все об этом знают), а после собрания в кабинете первого секретаря Московской писательской организации заведующий отделом культуры обкома КПСС мне сделал замечание, что я не имею права так выступать без согласования с вышестоящей организацией. Потом на каком-то совещании я выступил в защиту статьи Владимира Коробова, в которой резко говорилось о Сергее Михалкове. Опять мне замечание – «Вы не имеете права выступать с такими ответственными заявлениями, потому что вы представляете партийную организацию московских писателей». Нужно согласовывать, нужно согласовывать, то есть человек утрачивает самостоятельность мнений – утрачивает свободу, перестает быть самим собой, а лишь «винтиком» в громадной партийной машине. Ужасное состояние, хочется быть самим собой, ведь именно в этом счастье каждого человека, не утратившего собственное «я».

Однажды после какого-то банкета я зашел в партком и в присутствии двух членов парткома высказался со всей присущей выпившему человеку откровенностью, что надоели мне эти мальчишки из обкома партии, которые все норовят нами руководить, видимо, и еще какие-то более резкие, ругательные слова произнес, как водится среди единомышленников... Так, во всяком случае, мне казалось до сего дня. И что же?

На следующее утро звонит мне домой один из этих «мальчишек» и приглашает в обком.

– Виктор Васильевич, – с обидой говорит «мальчишка», – неужели мы вам так надоели, что вы публично ругаете нас?

– Я не публично, а в присутствии двух членов парткома слегка пожурил вас, обкомовцев. Но кто же из этих негодяев, которых я считал своими единомышленниками и которые мне все это время поддакивали, успел позвонить вам?

Вовсе не собираюсь подробно говорить о своем пребывании в парткоме Московской писательской организации, но и ничуть не жалею о том, что столько потратил времени – кое-что было сделано на пользу страждущим.

Но об одном событии в жизни парткома не могу не рассказать – о персональном деле Сергея Николаевича Семанова, моего друга и единомышленника по совместной работе в литературе.

Слухи о том, что имя его упоминалось на одном из судебных процессов диссидентов, до меня доходили. Я спросил его об этом, но он только отмахнулся, сказав, что ничего серьезного, так, какие-то мелочи... Но обком прислал нам бумагу, в которой четко было сказано, что партийная организация должна дать свою оценку тому «делу», в котором участвовал коммунист С.Н. Семанов. Я попросил Семанова поподробнее рассказать об этом процессе. Недалеко от Киевского вокзала, где живет Семанов, мы встретились и долго разговаривали, он убедил меня, что ничего действительно серьезного не произошло, ну, читал он кое-какие журнальчики диссидентской направленности, но он же историк, – а то, что происходит сегодня, – это тоже история. И я полностью с ним согласился... Почему же историк, литератор, журналист не может читать то, что пишут инакомыслящие? Он должен читать, чтобы знать о происходящих процессах внутри общества, в котором живет. Так мы и разошлись, уверенные, что ничего не будет. Но обком думал по-другому, вызвал Кочеткова, дал все документы о судебном процессе, как следует накрутил его. И из малюсенького эпизодика возникло целое персональное дело. Много часов мы потратили на обсуждение этого дела... Как спасти хорошего человека от неприятностей? Обком настаивал на исключении, я уговаривал Виктора Ивановича не соглашаться с этим предложением. Мнения членов парткома разделились, и часто мы встречались с Феликсом Кузнецовым и обсуждали вечерами, что сделать для того, чтобы с меньшими потерями выиграть эту битву.

Накануне заседания парткома я поговорил со всеми, кто мог ослушаться обкома, некоторых удалось уговорить, некоторые колебались, хотели посмотреть, как поведет себя в этой ситуации «провинившийся».

Колебался и Виктор Кочетков, то за выговор, то за исключение. И за час до заседания он пришел из обкома, я его ждал в парткоме.

– Исключить! – мрачно произнес он.

– Ну а ты? – спросил я.

– Что я? Ты знаешь, в какой квартире я живу, а у меня две дочки – одна из них замужем, ждет ребенка, а мне даже на кухне нет места.

Действительно, он оказался в тяжелейшем, поистине трагическом положении, и нет достойного выхода. Я знал, что в обкоме твердо сказали, что его новая квартира, которую ему предложили и которую он уже смотрел, получив так называемый смотровой ордер, полностью зависит от исхода этого персонального дела... Милый, милый Виктор Иванович, как тяжко тебе было в эти дни. Прекрасный поэт, может, лучший из своего военного поколения, талантливый прозаик и публицист, тебе бы писать и писать, ты заслужил своими военными страданиями достойную жизнь, а тебя заставляли лукавить, играть со своей совестью, и опять же эти обкомовские «мальчишки» выкручивали руки этому отважному Воину и Поэту. Но что делать... Минувшее не вернешь, не приукрасишь, но и не забудешь.

Сохранилась стенограмма, скорее, протокол заседания парткома, в котором кое-что сохранилось из происходившего. А так жалею, что не пригласили стенографистку, вот был бы документ времени, в зеркале которого отразились бы наши физиономии:

«Выписка из протокола заседания партийного комитета МО СП РСФСР от 12 октября 1982 г. На заседании присутствовали:

члены парткома: Аксель Т.М., Андреев В.М., Ардаматский В.И., Градов П.М., Емельяненко В.Б., Еремин Д.И. .Жуков А.Н., Каплинская Е.С., Кочетков В.И. (секретарь парткома), Кузнецов Ю.П., Медников A.M., Петелин В.В., Самсония А.А., Щипахина Л.В., парторг МГК КПСС Лесин (Самвелян) Н.Г., зав. сектором культуры Краснопресненского РК КПСС Семенцов В.В.

Повестка дня:

Персональное дело тов. Семанова Сергея Николаевича.

Слушали:

Кочетков В.И:.

Прежде всего я должен ознакомить партком с частным определением Московского городского суда от 24 июня 1982 года, послужившим основанием для возбуждения персонального дела Семанова Сергея Николаевича, коммуниста нашей парторганизации. (Читает частное определение судебной коллегии по уголовным делам Московского городского суда от 24 июня 1982 г. Копия определения прилагается к протоколу.)

Как видите, С.Н. Семанов в течение четырех лет покупал у антисоветчика А. Иванова самоиздатовский журнал «Вече», который судебная коллегия квалифицирует как нелегальное антисоветское машинописное издание. У коммуниста С.Н. Семанова не нашлось мужества порвать с А. Ивановым, поставить в известность партийные органы о существовании антисоветской группки, издававшей пресловутое «Вече». Более того, когда органы Госбезопасности прекратили враждебную деятельность вечевцев, С.Н. Семанов продолжал тесные и, как сказано в частном определении, «доверительные» отношения с А. Ивановым. Таким образом, коммунист Семанов пренебрег одним из важнейших требований, предъявляемых партией к своим членам, «выступать против любых действий, наносящих ущерб партии и государству, и сообщать о них в партийные органы вплоть до ЦК КПСС».

Прежде чем мы приступим к обсуждению персонального дела С.Н. Семанова, нам необходимо выслушать объяснения самого товарища Семанова. С.Н. Семанов дал письменные объяснения парткому вскоре после того, как он был вызван в партком и ознакомлен с частным определениям Мосгорсуда, то есть 31 августа 1982 года, и месяц спустя, после возвращения из больницы, где он лечился от сердечной болезни, т. е. 10 октября 1982 года. (Копии обоих объяснений прилагаются к протоколу.)

Прошу, Сергей Николаевич, объясните парткому, чем была вызвана такая длительная политическая слепота и почему вы очутились в компании антисоветчика Иванова.

Семанов С.Н.:

Я представил в партком объяснения. У меня было много времени обдумать происшедшее, и я не вижу никаких смягчающих обстоятельств, оправданий перед партией. Я полностью виноват перед партией, перед вами, как представителями партии, и приму как должное любое наказание.

Да, я принимал от Иванова журнал и видел, что он носит антисоветский диссидентский характер. С Ивановым я общался часто, он не скрывал своих взглядов. Я оправданий для себя не вижу, я взрослый человек. Я не собираюсь касаться многих вещей, я много размышлял о том, как это могло случиться. Я все, что угодно, готов сделать для защиты советской власти, сделать совершенно искренне. Живем мы в счастливое время: ни войн, ни социальных потрясений. Радоваться нужно. Но всеядность толкает на поиски «интересных» людей. Иванов – талантливый человек, у него есть интересные произведения. С этого и началось.

Могу, если я имею право, просить лишь об одном (я всю жизнь провел в партии без каких-либо взысканий), прошу оставить меня в партии, ибо без нее не мыслю себя в жизни.

Кочетков В.И.:

Мне, как секретарю парткома, была предоставлена возможность ознакомиться с журналом «Вече», чтобы обрисовать членам парткома характер этого диссидентского, антисоветского издания.

«Вече» – это довольно странный симбиоз славянофильства и сионизма, осложненный религиозно-мистическими мотивами, а также откровенной антисоветчиной.

«Фасадной» частью журнала являются статьи, связанные с историей России, историей русской философии и литературы, со сложными страницами нашего давнего и недавнего прошлого. В те же годы (1970 – 1971), когда еще не прошла дискуссия о славянофильстве и не были изданы книги о славянофилах и книги самих славянофилов (Киреевского, Григорьева, братьев Аксаковых, Страхова), материалы славянофильского толка могли представлять известный интерес, хотя место их появления уже тогда должно было насторожить Семанова С.Н. В самом славянофильстве выносилось на первый план то, что составляет их историческую ограниченность и идеалистическую подоплеку. Мысли, вроде тех, что «русский человек может быть только православным» или «что бы ни было, Христос победит», превращали эти материалы в типичную антинаучную поповщину, выдаваемую за новое слово «страдающей русской мысли». Но за этим более или менее «респектабельным фасадом» шли уже просто антисоветские материалы, связанные с академиком Сахаровым и его «комитетом прав человека», с Солженицыным и Максимовым, с сионистом Каликом и его утверждением, что «в большой и многонациональной стране за последние десятилетия не нашлось места еврейской культуре», с десятком других авторов, на все лады перепевавших «еврейский вопрос в Советском Союзе, России», «латышский вопрос в России».

У меня создалось впечатление, что это русофильско-русофобская, сионистско-антисемитская каша варилась явно в котлах иностранного происхождения и по заграничным рецептам.

Трудно поверить, что кандидату наук, историку, писателю, связанному с революционной темой, невозможно было сразу определить «лицо» этого «издания». С.Н. Семанов и в письме в партком и в сегодняшнем объяснении глубоко и, на мое ощущение, очень искренне раскаивается в содеянном. Он сказал, что понимает: поступок его несовместим с пребыванием в рядах КПСС.

Я хотел бы выслушать, что думают по этому поводу члены парткома.

Андреев В.М.:

Я занимался этим вопросом как заместитель секретаря парткома, долго взвешивая за и против. Мы видим, что вина явная. Существует понятие – идеологическая борьба. «Вече» – выпад врага, против которого мы должны бороться. Семанов этого не делал. Его беспринципность налицо. Я старался все взвесить. Его вина заслуживает самого строгого наказания. Я не буду повторять, что допустил С.Н. Семанов, входя в контакт с врагом. Но я должен сказать, что на одну доску с враждебными элементами я Семанова не могу поставить, хотя в каких-то своих действиях он смыкается с врагами. Мы должны учитывать при решении его судьбы, что он более двадцати лет в партии, он работает в литературе, проявил себя гражданином, я почувствовал раскаяние сегодня, на мой взгляд, искреннее. Я знаю, какая лежит на мне ответственность. И я считаю, что нужно строго наказать, убедить, воспитать. Он заслуживает самого серьезного наказания, вплоть до исключения из партии. Но личная встреча показала, что Семанов раскаялся искренно. Я за строгий выговор с занесением в личное дело.

Аксель Т.М.:

Исключить из партии – равносильно смертному приговору. Я много думала о деле Семанова. Конечно, он совершил тягчайший проступок перед партией. Но я взвешивала и самый проступок, и всю жизненную судьбу Семанова. Здесь человек за лопоухость должен быть исключен из партии, ибо если он четыре года молчал, то он заслуживает исключения. Но исключить мы всегда успеем, но сейчас, когда мы видим его искреннее раскаивание, мы должны его строго наказать, но оставить в партии. Все учитывая, думаю, что мы его строжайше накажем, но в партии оставим, дадим возможность ему вернуть доверие товарищей по партии.

Ардаматский В.И.:

Я читал книги Семанова, могу сказать, книги хорошие, полезные. Но тем вопиюще выглядит это двурушничество, оно невыносимо, его невозможно постичь умом. Мне ясно иностранное происхождение журнала. В ФРГ тоже выходит журнал «Вече». Стряпня, подобная этому. Молчание, зная о гнезде антисоветчины, продолжение работы над своими книгами... У меня нет никаких «но», я – за исключение.

Градов П.М:.

Книг его я не читал, его до этого не знал, но, ознакомившись с частным определением, Семанов заслуживает самого строгого наказания – исключения из партии, как это верно сказал Ардаматский, за двурушничество . Но голосовать буду за строгий выговор. Он не уцепился за отсутствие фактов, он не защищался, признал безоговорочно свою вину тягчайшей. Это говорит о нем, как о человеке. Он не распространял журнал, читал, сжигал. Смягчает его искреннее раскаяние и то, что он не выступал в журнале. Нельзя отмести его несколько хороших, как все говорят, книг, они тоже смягчающее для него обстоятельство. Мне кажется, что он не конченый человек. Не исключение – это огромное доверие ему, аванс.

Емельяненко В.Б.:

Я себя ставил на место Семанова. Если б я понял, что этот журнал – антисоветчина, то конечно же поставил бы в известность партком. Я бы его не сжигал, а он сжигал, потому что хотел скрыть. Сергей Николаевич работал в ЖЗЛ, в журнале «Человек и закон», кандидат исторических наук, не скажешь, что человек не зрелый. Я прослушал градовские «за» и согласен с ним: голосую за строгий выговор, нельзя рубить человека.

Еремин Д.И.:

В партии можно и 60 лет просидеть без взысканий, но не быть настоящим коммунистом. Из своих 24 лет в партии он четыре года занимался двурушничеством, как правильно сказал Ардаматский. Об этом антисоветском журнале знать, стать его читателем, значит исключить себя самого из партии. Я считаю, прав Ардаматский – принять участие в том, что подрывает основы нашего государства, и оставаться в партии – значит проявить двурушничество. Я лишен сентиментальности и голосую за исключение.

Жуков А.Н.:

Состав проступка ясен. Семанов заслуживает самого сурового наказания. Но почему я должен верить врагу Иванову, а не товарищу по партии Семанову. Я не могу сказать, что Семанов – двурушник, ведь это значит, что он – «и нашим, и вашим», а этого не было. Исключить сегодня – это хуже, чем сентиментальность. Он признал ошибку, его работа как писателя, ученого, издателя, редактора не имеет пятен. Я против исключения, я за строгий выговор.

Кочетков В.И.:

Товарищи коммунисты! Я хотел бы в дополнение к тому, что говорил вначале, сказать, что мы не вправе ставить под сомнение аргументы частного определения.

Каплинская Е.С.:

Сегодня партком с высокой партийной серьезностью и ответственностью обсуждает Семанова. Я с Семановым познакомилась в мае этого года, мы вместе выполняли партийное поручение – проверяли работу ЦДЛ. Он произвел на меня впечатление серьезно относящегося к выполнению партийного поручения.

У нас, среди членов парткома, есть человек, которого я знаю с 10 лет и который является всей своей партийной и гражданской биографией примером для меня, примером настоящего коммуниста. Это – Т.М. Аксель. И сегодня я согласна с ней, ее выступлением.

Наша партия гуманна и сильна, потому что исключение из партии я расцениваю как духовную смерть для человека. Партия борется за каждого коммуниста, в этом ее идеологическая сила, я в эту силу верю. Если мы исключим его из партии – это будет победа для наших врагов, а не для нас. Я – за строгий выговор с занесением в учетную карточку.

Кузнецов Ю.П.:

Семанова я вижу третий раз, но сейчас как писатель, как коммунист я убедился, что имею дело с искренним и честным человеком. Честность его состоит в том, что он не ищет для себя оправданий, что он судит себя строже, чем судим его мы. Все, что с ним произошло, похоже на глупость. Мое мнение однозначно – строгий выговор с занесением в учетную карточку.

Медников A.M.:

Я Семанова вижу впервые, книг его не читал. Но считаю так: в мире ожесточилась идеологическая борьба. Поставлю себя на место Семанова: я главный редактор журнала «Человек и закон». Выходит «Вече», читаю и сжигаю его. А остальные его читают! И никому не сказал, что рядом существует антисоветское подполье. Факт двурушничества здесь налицо. Одно это ставит человека вне рядов партии. И сейчас не придать этому прямой политической оценки нельзя. Я буду голосовать за исключение.

Петелин В.В.:

Мне выступать тяжелее всего. Обстоятельства дела свидетельствуют о большой политической близорукости и беспринципности Семанова С.Н., он совершил проступки, не совместимые с Уставом КПСС и званием члена партии, выразившиеся в покупке в 1971 – 1974 годах антисоветского журнала «Вече» и длительных контактах с антисоветчиком Ивановым, осужденным за антисоветскую деятельность. И если б я знал только эти факты, позорящие звание коммуниста, я бы ничуть не сомневался в своем решении: вместе с Василием Ивановичем Ардаматским и Анатолием Михайловичем Медниковым голосовал бы за исключение из партии коммуниста Семанова, своими проступками нанесшего объективный вред нашему общему делу.

Я знаю Семанова больше десяти лет, знаю его как заведующего редакцией серии «Жизнь замечательных людей» издательства «Молодая гвардия». В этой серии выходила моя книга «Алексей Толстой», знаю Семанова как редактора журнала «Человек и закон», знаю его книги, статьи, острые, полемичные, знаю Семанова как члена партийного бюро прозаиков и критиков, где он стоит на учете, он выполнял и серьезные партийные поручения горкома партии, состоя в комиссии по проверке работы ЦДЛ, о чем здесь уже упоминалось. И у меня всегда возникало ощущение этого человека как честного и верного, деловитого и одаренного в административном отношении, он умеет быть организатором, и не только умеет, но и любит организаторскую работу. Но то, что он общался с Ивановым, читал и сжигал антисоветский журнал «Вече», что признает и сам Семанов, для меня было полной неожиданностью, громом среди ясного неба, как уже кто-то здесь говорил. Это известие было для меня тяжелейшим горем.

И вот я тоже очень много думал над этим делом и пришел к выводу: да, Семанов совершил перед партией тяжкие проступки, заслуживающие самого строгого партийного взыскания вплоть до исключения из партии. Но при решении судьбы коммуниста мы должны учитывать все обстоятельства его жизни, его поведение, его книги, всю личность в совокупности его проступков и хороших дел.

Сейчас мне кажется, что Семанов попал в ловушку, расставленную ему более ловкими, более дальновидными и более талантливыми людьми, враждебно к нам настроенными. «Ловушка» сыграла свою роль, и мы готовы исключить из партии попавшего в эту «ловушку». Взвешивая все обстоятельства этого наисложнейшего для нынешнего парткома дела Семанова, я прихожу к выводу: вынести Семанову С.Н. строгий выговор с занесением в учетную карточку и предупредить, что при первом же проступке, противоречащем Уставу КПСС, партийная организация вернется к вопросу о пребывании его в рядах КПСС.

Самсония А.А.:

Ленин был добрый человек. Ленин был беспощаден, когда вопрос касался партийной целостности. На протяжении длительного времени Семанов занимался чтением антисоветчины. Это то же самое, как если бы на войне человек видел врага и не доложил своему начальству об этом. Исключение – это не жестокость. Я голосую за исключение, ибо совершил проступок зрелый человек.

Щипахина Л.В.:

Для меня представляются убедительными аргументы товарищей, голосующих за строгий выговор.

Кочетков В.И.:

Высказались все члены парткома. Все как один осудили поступок Семанова, но меру наказания предложили неодинаковую. Я тоже много думал над этой историей, мне тоже хотелось найти смягчающие обстоятельства. В самом деле, С.Н. Семанов на протяжении 24 лет пребывания в партии не имел ни одного партийного взыскания, не раз избирался в состав партийного бюро, по отзывам тех, с кем работал в издательстве «Молодая гвардия», журнале «Человек и закон», был деятельным коммунистом, выполнявшим все партийные поручения. В последние годы им написаны такие значительные произведения, как «Макаров» (серия «Жизнь замечательных людей»), «Брусилов» (та же серия), отличная книга «О документальной основе романа Михаила Шолохова «Тихий Дон». Он автор хороших книг о первой русской революции 1905 года и Кронштадтском мятеже. Книги эти до сих пор работают на утверждение нашей идеологии, нашей истории, нашего героического прошлого.

Но я думаю о том вреде, который нанес С.Н. Семанов своей беспринципностью, о той объективной роли, которую он сыграл в этой стыдной истории, и не нахожу смягчающих обстоятельств. Я буду голосовать вместе со «стариками» за исключение С.Н. Семанова из рядов КПСС.

Ставлю вопрос на голосование. Первым было предложение вынести С.Н. Семанову строгий выговор с занесением в личное дело.

Кто за это предложение? Девять членов парткома проголосовали за это предложение (Андреев, Аксель, Градов, Емельяненко, Жуков, Каплинская, Кузнецов Ю., Петелин, Щипахина). Кто против? Пять членов парткома против этого предложения (Ардаматский, Еремин, Медников, Самсония, Кочетков).

Вторым было предложение: исключить из рядов КПСС.

Кто за это предложение? Пять членов парткома за это предложение (Кочетков, Ардаматский, Еремин, Медников, Самсония). Кто против? Против девять членов парткома (Аксель, Андреев, Градов, Емельяненко, Жуков, Каплинская, Кузнецов Ю., Петелин, Щипахина).

Партком постановляет:

Заслушав частное определение суда и сообщение секретаря парткома тов. Кочеткова В.И. о дополнительном знакомстве с обстоятельствами дела, а также объяснения С.Н. Семанова, партийный комитет Московской писательской организации считает, что коммунист Семанов совершил проступки, несовместимые с Уставом КПСС и званием члена партии, выразившиеся в приобретении в 1971 – 1974 гг. антисоветского журнала «Вече» и в длительных контактах с антисоветчиком и диссидентом Ивановым, осужденным судом за антисоветскую деятельность, а потому заслуживает исключения из рядов КПСС.

Однако, учитывая чистосердечное раскаяние и правильную политическую оценку своих поступков, заверения в том, что он сделает все необходимые выводы на будущее, а также тот факт, что за двадцать четыре года пребывания в партии он не имел взысканий, что как литератор он, особенно в последние годы, создал ряд книг, активно работающих на утверждение социалистического мировоззрения, партком считает возможным оставить С.Н. Семанова в партии, объявив ему строгий выговор с занесением в учетную карточку, и предупредить, что при первом же проступке, противоречащем Уставу КПСС, партийная организация вернется к вопросу о пребывании его в рядах КПСС».

В эти дни я чувствовал себя несчастнейшим человеком, тоже попавшим в ловушку под названием ПАРТКОМ... Мое предложение – ограничиться обсуждением, а что получилось, сам же говорил черт знает что, говорил одно, а думал другое... Да, счастье быть самим собой. И еще два эпизода, о которых с горечью вспоминаю. Идет заседание парткома, обсуждаем статью М. Лобанова «Освобождение», опубликованную в журнале «Волга» (1982. № 10). Вокруг этой статьи уже немало сломано копий, резкое обсуждение в Литературном институте. Накануне заседания парткома вышла статья ПА. Николаева «Освобождение»... От чего?» в «Литературной газете» (1983.5 января), в которой много было передержек и явной напраслины. Я подготовился выступить на этом заседании, написал свое выступление. Не помню ход этого обсуждения, но дело складывалось так, чтобы осудить позицию Михаила Петровича. По положению мне нельзя было выступать в первых рядах, а как бы заключать, умненько подвести этакие итоги. А заготовленное выступление несколько противоречило этому самому ходу заседания. И я в панике, по-другому никак не могу определить тогдашнее свое состояние, показал свои листочки Феликсу Кузнецову, сидевшему рядом. Он быстро пробежал глазами по тексту и сказал: «Не надо!»

И вот спустя много лет я привожу текст своего подготовленного выступления, горько сожалея, что не выступил.

«Здесь не место подробно выяснять позицию Михаила Лобанова во всех ее аспектах... Должен только отметить, что позиция эта вызывает порой и раздражение, и сожаление, и горькое чувство досады: такой яркий, талантливый критик и прозаик порой впадает в полемические крайности и в сущности перечеркивает весь богатейший фактический и эстетический материал, вложенный в эту статью. В частности, никак не могу согласиться с тем, что он пишет о Шолохове: «Если в «Тихом Доне» Шолохова гражданская война нашла выражение глубоко драматическое, то равные им по значению события коллективизации в «Поднятой целине» звучат уже совершенно по-иному, на иной, бодрой ноге. Различие между двумя этими книгами одного и того же автора знаменательно...» (Волга. 1982. № 9-10. С. 148).

А ведь и в «Поднятой целине» события развиваются остро и драматично, и как Михаил Лобанов не увидел этого? Да и вообще, как можно сравнивать с точки зрения драматизма событий столь разные по своему историческому материалу, по творческому замыслу, по характеру избранных персонажей произведения, как «Тихий Дон» и «Поднятая целина».

А ведь сравнивает... И при этом знаешь, что это делает не приготовишка какой-нибудь, а весьма знающий и одаренный писатель.

Досаду вызывает и та его полемическая заостренность, которой он пользуется против Федора Абрамова и Владимира Крупина. Все мы помним письмо Федора Абрамова своим землякам, письмо, пронизанное болью за судьбы не только своих земляков, но и за судьбу всего колхозного крестьянства, за судьбу всей страны. Призывает к дисциплине, к возрождению былого крестьянского трудолюбия и другим многим хорошим и полезным для нашего сегодняшнего положения вещам в деревне...

Так что прав, конечно, Федор Абрамов, а не Михаил Лобанов... Есть и другие положения, вызывающие недоумение с моей как читателя стороны.

Ну зачем, скажем, столь уничижительно отзываться о полезных для своего времени очерках Владимира Солоухина «Владимирские проселки»? И что тут странного и удивительного, если перед тем, как пойти по этим проселкам, автору пришлось немало посидеть в Ленинской библиотеке, чтобы познакомиться предварительно со своим краем, ведь ушел он из деревни, когда ему было восемнадцать...

Так что, конечно, есть претензии к этой статье Михаила Лобанова, претензии вполне обоснованные.

Но есть, повторяю, и огромный позитивный материал, касающийся творчества Михаила Алексеева... В конкретном анализе произведений этого крупного художника современности есть новые мысли, свежие наблюдения, талантливо раскрыт творческий замысел романа «Драчуны». И здесь порой не соглашаешься с автором статьи, особенно тогда, когда он неправомерно сопоставляет различные произведения Михаила Алексеева, написанные в разное время... И нельзя упрекать художника за то, что в «Вишневом омуте» не развернуты картины голодного 33-го года, у писателя была другая задача, действовали другие герои. Но вот сказать, что и «Вишневый омут» для своего времени был откровением, было просто необходимо: писатель пишет в определенной исторической обстановке, ставит перед собой определенные художественные цели... А в повести «Хлеб – имя существительное», в романе «Ивушка неплакучая» – свои творческие цели... Достигает ли он их? Достигает... Вот об этом должен вести разговор критик, взявшийся за сопоставительный анализ творческого пути писателя, а не побивать «Драчунами» «Вишневый омут»... Но и в анализе «Вишневого омута» есть интересные наблюдения, интересные мысли...

В общем эта статья не без критических «заскоков», но статья честная, искренняя, написанная с позиций человека, заинтересованного в том, чтобы наши современные литераторы окончательно освободились от оглядки, освободились от догматических представлений вульгарного социологизма, нет-нет да проявляющегося в некоторых современных произведениях о недавнем историческом прошлом нашего народа.

Но вот в «Литературной газете» появляется статья Петра Николаева «Освобождение»... От чего?». Статья острая, в некоторых своих позициях вполне справедливая и безусловно честная. Здесь у меня не возникает никаких сомнений... Но статья поспешная, непродуманная и – главное – во многом бездоказательная.

В частности, Петр Николаев утверждает, что статья Михаила Лобанова – это «феноменальный пример почти безоговорочного критического нигилизма по отношению не только к большой литературе, но и к истории, а заодно и к теории литературы, апробированной исторически. Впрочем, она не случайна в литературной практике автора, но почти уникальна в современной критической мысли.

Коллективизация в сущности своей была необходимым историческим актом революционной перестройки. О практических издержках этого акта историческая наука и литература сказали достаточно ясно, но сущность не подверглась сомнению.

Однако ни эстетика, ни социально-нравственные взгляды М. Лобанова не позволяют ему принять историческую аксиому. На разном материале, с разных сторон, но всегда в единой – иронической – стилевой тональности он подвергает ее сомнению.

Индустриализация? Подумаешь».

Петр Николаев выдвигает серьезное политическое обвинение, а аргументов нет, доказательства этого серьезного обвинения просто смехотворны, зыбки. «Деревня потрясена увиденным трактором...»

«Нетрудно догадаться, куда клонит автор. Во-первых, нечего особенно гордиться послереволюционной индустриализацией страны. Во-вторых, и сама по себе индустриализация не заслуживает восторгов».

Нетрудно догадаться. А зачем же строить необоснованные догадки? Критик, полемизируя с какими-то положениями другого критика, не может строить догадок, он должен стоять на платформе фактов... А если Лобанов иронизирует по поводу трактора – «фордзона», то это еще не означает отрицание индустриализации, тем более коллективизации – ведь «фордзоны»-то мы не сами производили, а покупали за границей... Так что тут Петр Николаев допускает произвольное толкование мыслей своего коллеги, допускает передержки для доказательства несуществующей позиции Михаила Лобанова.

А ведь обвинения-то весьма серьезные... Если им поверить на слово, то можно легко и дров наломать...

Столь же неубедителен Петр Николаев и тогда, когда приписывает Лобанову взгляды Николая Страхова и «почвенников» прошлого века, не разделявших стремление революционных шестидесятников поднять уровень крестьянского сознания до уровня мышления передовой интеллигенции...

Опять Петр Николаев делает столь сокрушительный вывод на основе догадок и передержек... Ничего подобного в этой статье не обнаруживается...

Петр Николаев, заключая свою статью, призывает Лобанова вспомнить «нормы литературной полемики». И тут я совершенно согласен: у Лобанова есть крайности в полемике, от которых ему необходимо освободиться. Но не меньше эти слова нужно адресовать и самому Петру Алексеевичу Николаеву, грубо нарушившему эти самые нормы полемики. Если мы не будем соблюдать нормы полемики, то мы ничего не достигнем в нашей общей созидательной работе».

Вот такое выступление я подготовил на парткоме. Но промолчал по указанию Феликса Кузнецова. А сейчас горько вспоминать об этом! Ох, какое несчастье изменять самому себе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.