Глава 3. Выход на правильное понимание и дешифровку

Глава 3. Выход на правильное понимание и дешифровку

В предыдущей главе было показано, что даже прямой контакт с текстами славянского слогового письма вел к его неправильному пониманию, в чем, однако, исследователи убеждались лишь после получения очень сомнительных чтений. Становилось очевидным, что даже накопление новых эпиграфических материалов славянского слогового письма при неверной его оценке не позволяет прочитать без натяжек ни одного русского слова. Вероятно, следовало пристальнее вглядеться в уже опубликованные образцы.

Гипотеза Е.М. Эпштейна. В 1947 г. Е.М. Эпштейн собрал наиболее яркие примеры существования письменности в средневековой Руси и поместил в своей статье образцы начертания надписи эль Недима, надписи из Алеканова и черниговской надписи Самоквасова. Перейдя к более подробному анализу надписи из Алеканова, Е.М. Эпштейн писал: «Отсутствие повторяющихся знаков можно отнести за счет того, что письмо могло быть слоговым, где каждый рисунок мог быть слогом или даже словом» [35, с. 25]. По сути дела, это допущение означало, что славянское письмо было слоговым или даже иероглифическим. Эта мысль, конечно, в то время казалась не просто странной, но даже дикой. Что же касается Эпштейна, то он постарался также указать на существование и других загадочных надписей, кроме тех, изображения которых он воспроизвел; он приводит указания на надписи Маяцкого городища [35, с. 26] и на баклажке из Новочеркасского музея [35, с. 26], которые, как мы видели, относятся не к славянской, а к хазарской письменности; ряд эпиграфистов воспользовался этой «наводкой», но получили псевдодешифровку.

Статья носит двойственное впечатление. С одной стороны, собраны образцы русской средневековой письменности и указано на наличие и других образцов, так что существование этой письменности уже сомнений не вызывает.

Более того, сделано предположение об ее слоговом характере. С другой стороны, курсив на тексте Эль Недима, строчное письмо надписи из Алеканова и письмо-ребус надписи Самоквасова выглядели как три совершенно не связанных между собой типа письма.

Кипрская гипотеза Н.А. Константинова. Н.А. Константинов, занимаясь так называемыми «черноморскими» письменами Крыма, выдвинул гипотезу о кипрской принадлежности исследуемых знаков. Поскольку кипрское письмо было слоговым, его силлабарий определен еще в конце ХIХ века, а последующие исследования открыли чуть ли не до 5 разновидностей каждого знака, образовался массив примерно из двух сотен графем, с помощью которых можно было «читать» надписи Крыма, то есть приводить в соответствие крымским надписям очень близкие по графике начертания Кипра. Пока речь шла о «причерноморской» письменности скифов, которые соприкасались с греками и могли входить в контакт с киприотами, гипотеза Н.А. Константинова была вполне серьезной и имела право на существование в науке. Однако этот исследователь пошел дальше, и стал связывать кипрское письмо уже с «приднепровскими», то есть со славянскими знаками, хотя средневековую Русь от древних киприотов отделяют 1,5–2 тысячи лет и порядка тысячи километров пространства. Разумеется, такое расширение прежней гипотезы уже не могло быть понято, и исследователь подвергся критике. В подкрепление своей мысли он обратился к русским резным календарям, и там действительно нашел определенное сходство с кипрскими знаками. Это тоже вполне объяснимо, ибо хотя первоначально календарные знаки простого народа содержали слоговые инициалы названия святых или праздников, со временем, по мере забывания слоговой письменности, графемы подвергались упрощениям, искажениям и прочим модификациям, и со времени их стало тоже несколько сот вариантов. А согласно теории вероятностей между двумя большими массивами некоторых элементов обязательно найдутся сходные в каких-то отношениях. Поэтому, как это ни странно, можно говорить о статистическом подтверждении близости славянских и кипрских графем.

Кстати, мысль о некотором сходстве таких различных видов письменности вовсе не так уж бесплодна. Если слоговая письменность Европы имеет единственный источник своего происхождения, как это было в отношении алфавита, то и кипрский, и славянский силлабарий окажутся просто разными ветвями одного дерева и, следовательно, между ними обязательно будет иметься какое-то сходство. Так что гипотеза Н.А. Константинова, несмотря на ее экзотичность, не абсурдна; вместе с тем, из сопоставления далеких письменностей больших открытий сделать нельзя, и это великолепно подтвердилось в ходе конкретных дешифровок этого исследователя. Однако, оценивая кипрскую гипотезу Н.А. Константинова ретроспективно, нельзя не отметить ее определенной красоты: если предками греческого алфавита были слоговые знаки Крита, то предками кириллицы, по мысли этого исследователя, могли стать слоговые знаки Кипра. Совсем как в античности: греки вели свое происхождение от героя троянской войны Одиссея, тогда как римляне ? от другого героя той же войны, Энея.

Первые дешифровки Н.А. Константинова. Ключевой работой этого петербургского эпиграфиста стала статья 1963 года «Начало расшифровки загадочных знаков Приднепровья» [36]. Приведено всего 7 надписей, содержащих каждая по одному слову из 2–3 слогов; начертания имеют характер монограмм. По сути дела, Н.А. Константинов повторяет ход мыслей К.В. Болсуновского, однако теперь, как ему кажется, монограмма определяет не титул типа ВАСИЛЕВСА, а личное имя. В результате чтения появились такие значения знаков [36, с. 108]: ТИУНУ, что означает ТИУНЪ; ТИОУНО, что означает ТИУНЪ; ПОТАПО, что означает ПОТАПЪ; ПЕОНО, что означает ПЕОНЪ; МИНОТОРО, что означает МИНОДОРА, ПОСИТОНО, то есть ПОСЕЙДОНЪ; ТЕОКОНОСОТО, что означает ФЕОГНОСТЪ, рис. 9. В результате в качестве итогов оказались имена греческого происхождения, как если бы в Михайловском монастыре жил ПОТАП, на Оке проживала МИНОДОРА, в небольшом украинском селе Хатки проживал ПОСЕЙДОН, а под Черниговом существовал ФЕОГНОСТ (БОГОЗНАТЕЦ). Конечно, чего только на свете не бывает, однако в такую версию поверить весьма сложно. Да и лить формочки для ТИУНА как-то тоже не с руки: так ли уж много тиунов было в Киевской Руси, чтобы организовывать массовое производство отливок с их обозначением? Как известно, тиунами назывались управляющие хозяйством. Их было, видимо, не больше чем дворян, но вот монограмм с надписью БОЯРИН или ДВОРЯНИН Н.А. Константинов нам не демонстрирует. Больше всего, конечно, впечатляет украинский крестьянин ПОСЕЙДОН, заказавший специальную металлическую табличку со своим именем.

Однако целью Н.А. Константинова было не точное чтение каждой надписи, а демонстрация метода: он показал, что слоговым способом читать можно, и что при этом получаются осмысленные значения. А уж насколько полученные чтения соответствуют реальным историческим объектам — это задача гораздо более серьезная, и на нее Н.А. Константинов даже не замахивался. Данная статья оказалась последней в его творческой деятельности; из этого можно сделать вывод, что он выполнил все свои замыслы, дав некий образец для чтения, но, вовсе не претендуя на реальное раскрытие значения всего пласта слоговых надписей Руси. Поэтому и мы высоко ценим этот весьма сырой результат: Н.А. Константинов показал, что русские надписи можно читать слоговым способом. А уж как их читать конкретно — это задачи последующих исследователей.

Подход Г.С. Гриневича. Поскольку отношение к этому исследователю в современной отечественной науке неоднозначно, отметим лишь, что его предшественниками были Френ, Магнусен, Шёгрен, Ванкель, Крольмус, Пекосиньский, Дрошевский, Лецеевский, Гедеонов, Болсуновский, Спицын, Турчанинов, Энговатов, Фигуровский, Константинов — как минимум 15 человек со своими предположениями и методиками. Вряд ли этот эпиграфист знал о существовании их всех, иначе его подход был бы в корне другим. Однако мы вынуждены напомнить об этом, поскольку, по мнению В.Г. Родионова «докириллическое славянское письмо открыто, бесспорно, Гриневичем» [37, с. 104]. Вероятно, В.Г. Родионов также не представлял себе количество эпиграфистов, пытавшихся прочитать этот вид письменности. Однако они существовали, так что Г.С. Гриневич был далеко не первым исследователем. Он был также не первым, кто подозревал, что славянские памятники можно читать слоговым способом. До него такое предположение высказал не только филолог Эпштейн, но и археолог А.Л. Монгайт: (1961 год): «По вопросу о знаках на алекановских сосудах возникла довольно значительная литература…

Сопоставление свойств русских и иностранных источников позволяет прийти к выводу, что у восточных славян существовала письменность еще до введения христианства. Может быть, алекановские сосуды представляют собой один из образцов такой письменности, те самые «черты и резы», о которых упоминает в Х веке черноризец Храбр. Если это так, то вряд ли письменность была алфавитной: на алекановских сосудах нет повторяющихся знаков.

Может быть, это слоговое письмо» [38, с. 161]. И, как мы видели, в 1963 г. Н.А. Константинов уже начал систематически читать славянские памятники слоговым способом; кстати, он был знаком и со статьей Эпштейна. Так что и в этом отношении Гриневич был как минимум четвертым. Сам Г.С. Гриневич не настаивает на своем приоритете в слоговом чтении, но пытается прочитать по-славянски протоиндийскую, этрусскую, эгейскую письменность, а также надписи германских и хазарских народов. Конечно, это своеобразный героизм, но, судя по полученным результатам, можно лишь пожалеть о затраченных эпиграфистом усилиях, да еще посетовать на дискредитацию им науки о письме. К крайнему сожалению, он проявил себя в этих попытках как новичок, как человек, пришедший уж очень со стороны, и потому не знающий элементарных положений. Сказать об этих чтениях, что они «открыли докириллическое славянское письмо» было бы не только большой натяжкой, но просто профанацией. Поэтому его заслугой остается лишь область собственно славянских и протославянских надписей.

Чтение наиболее древней праславянской надписи. Уже в журнальном варианте Г.С. Гриневич предпосылает своему чтению такую преамбулу: «…Трипольцы являлись наследниками культуры Винча-Турдаш, с которой связаны древнейшие на нашей планете письменные памятники и, в частности, глиняная табличка, найденная в 60-е годы близ румынского поселка Тэртерия. Возраст памятника по данным радиоуглеродного метода составляет 7 тысяч лет. Табличка имеет круглую форму. Вертикальной и горизонтальной линиями поле таблички поделено на четыре части. В каждой из них от двух до пяти знаков, но два знака в третьей по счету (против часовой стрелки) [строке] полустерты и вряд ли их когда удастся восстановить. Тэртерийские знаки в графическом отношении абсолютно идентичны знакам праславянской письменности, фонетическое значение которых было установлено при чтении надписей, исполненных письмом типа «черт и резов», этрусских, критских и протоиндийских надписей, и потому чтение тэртерийской надписи не составило большого труда: РОБЕ ЕТЬ (ять) ВЫ ВИНЫ […] Д’АРЬЖИ ОБЪ.

Перевести этот текст может любой, знающий славянские языки, даже не заглядывая в словарь. Ведь РОБЕ — это «робята, ребята», «дети» и ЕТЬ (ять) — форма глагола «яти, иму» — «взять, брать»; и местоимение ВЫ — «вас», то есть «ваши» (вспомните знаменитое славянское ИДУ НА ВЫ). Можно догадаться, что слово ОБЪ означает «около, рядом»… и ВИНЫ — «вина», это то, в чем мы провинились, грешны. Так что перевод текста, написанного нашим предком в пятом тысячелетии до н. э. звучит просто и понятно: ДЕТИ ПРИМУТ ВАШИ ГРЕХИ… ДЕРЖИТЕСЬ ОКОЛО (держитесь детей своих)» [39, с. 28], рис. 10-1. Сама дешифровка в журнальном варианте отсутствовала.

В книжном варианте картинка появилась [40, с. 315], рис. 10-2. Данное чтение не совсем понятно. Если первым квадрантом считать левый верхний, то по логике вещей вторым следует считать не левый нижний, а верхний правый. Но тогда сначала надо прочитать верхнюю строчку, потом среднюю и, наконец, нижнюю. Это даст совершенно иной порядок чередования знаков. Если с чтением первого знака можно согласиться, то второй знак вовсе не БЕ, а ДА, как в слове ДАРЖИ. Но тогда получается, что первое слово будет РОДА, а не РОБЕ. Знак под Ш Г.С. Гриневичу хорошо знаком, это ЖА/ЗА, однако он его не читает. Читаемы и «полустертые» знаки, это два ВЪ/ВО и параллельные линии ДИ/ДЫ. Совершенно удивительно, что предпоследний знак прочитан не ВО (как следует читать слоги), а О (как буква кириллицы). Короче говоря, из 17 знаков 4 не прочитаны и 2 прочитаны неверно, то есть треть надписи искажена, а последовательность чтения избрана неверно. Удивительно, что вообще что-то удалось прочитать! Удивляют и слова. Слово РОБЕ нам никогда не встречалось в надписях, хотя несколько раз встречалось слово БЕБИ. Слово ДЕРЖАТЬ никогда не изображалось как ДАРЖАТЬ. Конец фразы оказывается не на правом нижнем квадранте, где он должен быть при любом порядке чтения, а на правом верхнем, и тут мы встречаем слово, состоящее из одной приставки, ОБЪ! Еще более удивителен смысл, уместный разве что в христианстве, где грехи родителей становятся грехами детей. Допустить такое морализаторство в культуре Винча кажется более чем странным.

Короче говоря, по всем показателям данное чтение Гриневича не выдерживает критики. В монографии появляются некоторые новые моменты описания. Так, Д’АРЖИ понимается как слово ДЯРЖИ (белорусский вариант произношения!), а ОБЪ — как предлог ОКОЛО [7, с. 252]. Но остается неясным, почему ПРЕДЛОГ должен стоять ПОСЛЕ слова. В последующих выпусках журнала непрочитанный кусок текста стал читаться как ЩЕЖА ЙЕ, то есть, ЩЯДЯ ЕГО. Так что теперь общий смысл стал таким: ДИТЯ ВОСПРИМЕТ ВАШИ ГРЕХИ, — ЩАДЯ ЕГО, ДЕРЖИ ЕГО ПООДАЛЬ (вторая страница обложки журнала «Русская мысль», № 1–6 за 1994 год). Следовательно, слово ОБЪ из ОКОЛО превратилось в ПООДАЛЬ, поменяв свое значение на прямо противоположное. Вообще для издателя В.Г. Родионова это изречение стало любимым, и он стал заполнять им пробелы между статьями журнала, не отдавая отчета в том, что много раз цитирует эпиграфический полуфабрикат, чтение которого только начато.

Наш комментарий. Г.С. Гриневич поторопился, объявив данную надпись прочитанной. Тем не менее, перед нами добротный протославянский текст, который действительно можно прочитать. Мы читаем его так, рис. 10-3. Текст гласит: РОДУ ДАНА ЖЕРТЬВА БЕ. СЬТАВИ ВЫШЕ НИЗА ВЪ ВОДЕ. Это означает: РОДУ ДАНА БЫЛА ЖЕРТВА. СТАВЬ (ЕЕ) ВЫШЕ НИЗА (ИДОЛА РОДА) В ВОДЕ. Текст получается осмысленным и соответствующим ритуалу жертвоприношения. Порядок чтения соответствует расположению трех строк.

К сожалению, основная часть дешифровок Г.С. Гриневича оказалась неверной, причем не только неславянских письменностей, но и значительной части славянских. Неславянские тексты читать по-славянски, разумеется, бессмысленно; однако и славянские этот исследователь читал с рядом натяжек, поскольку не знал многих слоговых знаков, допускал их перестановки, и не разлагал лигатуры. Вместе с тем, пусть с ошибками, но некоторые надписи были прочитаны осмысленно. Их я проиллюстрирую тремя лучшими примерами.

Чтение надписи на иконке из Слободки. Одно слово вычитывает Г.С. Гриневич на обломанной иконке с городища дер. Слободка на Навле, относящейся к IХ-Х векам, и это слово — КАВЕДИЕ [39, с.11, рис. 4–3], рис. 11-1. Из этой надписи Г.С. Гриневич вычитывает мало понятное слово КАВЕДИЕ, которое вообще никак не комментирует и даже не воспроизводит в основном тексте статьи в журнальном варианте. Комментарий появляется только в монографии, где из словаря Срезневского вытаскивается слово КАВЕДЬ в значении КАМЕННОЕ ИЗВАЯНИЕ. Вряд ли значение каменного монумента подходит для глиняной иконки, ибо глина камнем никогда не считалась, а ее размеры крайне скромны, так что данное чтение — ошибочное. Рассматривая надпись знак за знаком, можно отметить, что два первых знака прочитаны верно, КА и ВЕ. Однако третий знак никогда не имел значение ДИ, а является знаком МО/МЪ без правой мачты. Четвертый знак не может быть прочитан как ВЕ, поскольку он округлый; знак Е вообще состоит из одной черты. Тем самым два последних знака определены и прочитаны Г.С. Гриневичем неверно, что дает основание для утверждения, что и эта надпись прочитана им ровно наполовину.

Наш комментарий. Изображение иконки заимствовано эпиграфистом, видимо, из работы [41, с. 163, рис. 59-2]. Т.Н. Никольская обращалась к чтению надписи на ней и ранее. Первый раз она опубликовала довольно подробное изображение, снабдив его таким пояснением: «Заслуживает также упоминания глиняная иконка с изображением Иисуса и подписью ИСИС, изготовленная, очевидно, местным мастером» [42, с. 10, рис. 4–1], рис. 11-4.

Как видим, текст ИСИС как искаженное написание имени Иисуса мало подходит, ибо первый знак никак не является кирилловской буквой И, а второй — буквой С, хотя все знаки на изображении 11-2 видны отчетливо. Очевидно, несоответствие надписи кирилловским буквам заставило исследовательницу дать другое изображение, рис. 11-3, и теперь уже отнести иконку с ее надписью к «предметам импорта». Мы же читаем надпись как КАВЕМЪСЯ, то есть КАЕМСЯ, рис. 11-5, и считаем, что надпись, как и иконка, являются русскими и по месту изготовления, и по смыслу надписи.

Чтение надписи эль Недима. Здесь мы вступаем область уже достаточно обжитую эпиграфистами. Г.С. Гриневич предлагает такое чтение данного текста [39, с. 11, рис. 4–2], рис. 12-1. Надпись, поделенная им, рис. 12-2, гласит: РАВЬИ И ИВЕСЪ (вариант: ИВЕРЪ) ПОБРАТАНЕ, рис. 12-3. Нас приятно удивило разложение второй лигатуры, образующей слово БРАТАНЕ, которое мы считаем виртуозным и вообще говоря, мало типичным для этого эпиграфиста. Несомненно, это чтение следует признать большой удачей; к нему у нас нет ни малейшего замечания. К сожалению, однако, чтение первой половины текста дает нечто невразумительное. Кто такие РАВЬИ? Кто такой ИВЕСЪ или ИВЕРЪ? Что такое ПОБРАТАНЕ? (Русское слово будет иным, ПОБРАТИМЫ). В журнальном варианте сам эпиграфист недоумевал: РАВЬИ И ИВЕРЪ — два мужских имени? Или русские и грузины? [39, с. 10]. В монографии оба варианта были узаконены: РАВЬИ И ИВЕСЪ (ИВЕРЪ) ПОБРАТАНЕ, то есть СОЮЗНИКИ [40, с. 52]. С точки зрения правильности чтения сомнение вызывает разложение уже первой лигатуры, где эпиграфист не замечает верхнего горба, знака БЕ, но вычленяет угол, знак ВЕ/ВЬ. Поэтому слоговой знак РА/РО выходит у него при чтении на первое место, хотя он должен быть прочитан вторым. Следовательно, первый знак — не РА, а второй — не ВЬ. Далее прочитаны три знака И подряд и знак ВЕ, прочитаны правильно.

Но седьмой знак разделен Гриневичем на два, каждый из которых прочитан неверно, один как СЪ (РЪ), другой как ПО. Честно говоря, ни для того, ни для другого чтения этих половинок нет никакого основания. Тем самым из 12 знаков верно определены 8 — надпись прочитана на три четверти правильно! Подобный результат можно смело назвать выдающимся, если учесть, как много ошибок делалось в предшествующих чтениях!

Наш комментарий. На наш взгляд эта надпись читается БЕРОЙ И И ВЕДИ БРАТАНЕ, что означает: БЕРИ ЕГО И ВЕДИ К БРАТАНАМ! Гриневича смутила первая лигатура (выше мы уже отмечали, что он не силен в разложении лигатур), а также необычное начертание знака ДИ в слове ВЕДИ, где левая мачта оказалась подпорченной (вероятно, деревянный «рез» в данном месте выщербился).

Чтение надписи из Алеканова. Этой надписью открывается вся галерея чтений Г.С. Гриневича, так что в каком-то роде она является образцово-показательной. Судя по тому, что он обнаружил в надписи фигурки разных зверушек, как-то: зайца, рыси, собаки, а также человека, он вглядывался в нее в течение многих лет. С нее, по сути дела, и пошла вся его дешифровка. В результате получилась такое чтение [39, с. 11, рис. 4–1], рис. 12-4: НАДО БЕ ЗАКРЫТЬ, ВЪ ЧЕЛО ВЪСАДИВЪ. Под ЧЕЛОМ подразумевается отверстие русской печи. Казалось бы, результат получен превосходный. «На горшке из Алеканова надпись содержит практический совет хозяйке горшка», полагает эпиграфист [39, с. 10]. Нам, однако, такой совет кажется пригодным только для людей, не знакомых с хозяйством: в огонь горшок обычно не ставят (иначе он закоптится), и крышкой не накрывают (паром ее все равно приподнимет). Если же имеется в виду металлическая плита над огнем, то там достаточно жарко, и совет «закрыть горшок, чтобы не остывала находящаяся в нем еда» [40, с. 50] большого смысла не имеет, ибо пока в духовке жарко, еда в нем не остынет даже в горшке без крышки. Иными словами, совет закрывать крышку хотя и хороший, но бессмысленный. Ради него не стоит трудиться делать надпись. С эпиграфической точки зрения можно согласиться с чтением Г.С. Гриневичем первого знака как НА, хотя он больше напоминает ЗА, но уж никак не второго, который нигде не читался как ДО. Третий знак может читаться и БЕ, и ПЕ, равно как и БИ, и ПИ. Четвертый знак представляет собой СА/СО, но не ЗА, как полагает эпиграфист. Кстати, третий от конца точно такой же знак он читает именно как СА. Пятый знак, вероятно, действительно КА с вирамом. Шестой знак отличается от РЫ угловатым начертанием. Седьмой знак, возможно ТЬ, но очень крупный, как и третий; в принципе он может читаться как ШЕ/ШИ.

Восьмой, одиннадцатый и последний знаки — это, действительно, ВЪ. Девятый можно принять за ЧЕ/ЦЕ, но и за лежащий на боку ПО/ПЪ, а десятый явно представляет собой лигатуру, где ЛО составляет чтение лишь правой части монограммы. Остальные знаки, действительно, СА и ДИ. Тем самым сомнительными оказываются знаки 1, 2, 4, 10, или четырех из 16. И опять этот результат в 3/4 прочитанных знаков можно считать великолепным!

Наш комментарий. В нашем чтении на рис. 12-2 мы предложили вариант: ЗАСТУПИ СЪ КРЫШИ, В ПЪКЛО ВЪСАДИВЪ [43, с. 48], — но нас самих не очень устраивало чтение тех же знаков. Теперь я предлагаю чтение: ЗАТОПИТЬ, СЪКРЫТЬ, ВЪ ЖЕРЬЛО ВЪСАДИВЪ, рис. 13-2, что означает ЗАТОПИТЬ (В ЖИДКОСТИ И ТЕМ САМЫМ) СКРЫТЬ, В ГОРЛОВИНУ ВСАДИВ. Из этого следует, что автор надписи поручал сообщнику скрыть содержимое данного горшка, поместив этот горшок в другой сосуд с не очень широким горлом. Надпись является очень сложной для чтения за счет изобретения автором ее ряда украшений для стандартных знаков, из-за чего приходится гадать, является ли знак надписи лигатурой, или новой авторской графемой. Черепок из Алеканова № 1, рис. 13-4 [35, с. 371], я читаю ЛЕЖАЛЕ, то есть ВЫДЕРЖАННОЕ, на втором черепке имеется 2 знака, рис. 13-3 [35, с. 371], которые я читаю справа налево как ВИНО. Тем самым проясняется, куда автор основной надписи хотел поместить горшок с возможным кладом: в горловину амфоры с вином. Надпись хотя и оказывается производственной, но граничит с тайнописью, что и повлекло усложнение знаков. Надпись сложна именно тем, что возможно несколько вариантов чтения. Например, вполне возможно прочитать первые слова как ЗАТЕЙ БЕСЪ КАСТЕЙ, если считать, что «вирам» стоит слева от знака. Но можно прочитать и НА ТЕБЕ СОКРЫТЬ. Вторая половина текста тоже может быть прочитана по-разному, например, ВЪ ЧЕРЕСЪЛА ВЪСАДИВЪ. Возможно, два самых крупных знака должны быть прочитаны в первую очередь, образуя нечто вроде слова ПИТЬ или ПИТЬЕ.

Возможно также, что знаки ВЪ являются словоразделителями, как предполагали некоторые эпиграфисты. Тем самым мы хотим подчеркнуть, что сложность текста вызвана не тем, что эпиграфисты не знают каких-то знаков надписи, а, напротив, тем, что в силу их небрежного начертания каждый знак надписи может быть прочитан разными способами, то есть, возможно множество решений. Но в этом множестве есть очень сомнительные предположения, на которые мы и указали, рассматривая чтение Г.С. Гриневича.

Заметим также, что надписи на двух других черепках он читать и не пытался.

Чтение надписи из дома Ипатьевых. Последняя надпись, рис. 12-5, была рассмотрена Г.С. Гриневичем отдельно от остальных и с нашей подачи. Хотя редактору журнала «Русская мысль» мы предоставили ряд наших дешифровок, он предпочел издать только эту, показав ее Г.С. Гриневичу; тот с ней не согласился и предпочел свой вариант [37, с. 106], рис. 12-6. Результат гласит: ВЫ — РАБЫ НЕТИ. При этом слово НЕТЬ понимается Г.С. Гриневичем (который распространяет его и на праславянский язык) как ИНОЙ МИР, ЗАГРОБНЫЙ МИР. Следовательно, в доме, где был расстрелян последний русский император, кто-то начертал: ВЫ — РАБЫ ЗАГРОБНОГО МИРА. Что ж, эта версия не лишена логики. Хотя, если задуматься, противопоставлять СЕБЯ ИМ, это означает противопоставлять палачей жертвам. Но палачами были большевики, которые вряд ли знали тайну слоговой письменности.

Жертвы же из дома императора могли знать эту тайну, но они должны были называть себя МЫ, а не ВЫ. Наконец, слово НЕТЬ современным русским неизвестно. Поэтому данный результат чтения кажется нам сомнительным. С эпиграфической точки зрения сомнение вызывает знаки 2 и 5 и, кроме того, пропущен один знак в конце центральной лигатуры, который Г.С. Гриневич вообще не выделяет. Тем самым из 6 знаков надписи, верно прочитаны 1, 3 и 5 (считая четвертый непрочитанным), то есть надпись прочитана наполовину. Это тоже следует признать хорошим результатом чтения.

Наш комментарий. Надпись из дома Ипатьевых [44, с. 7, рисунок] состоит из трех однозначно читаемых одиночных слоговых знаков и центральной монограммы, вызывающей наибольшие сложности в чтении, рис. 12-5. Крайние слоговые знаки понятны, это ВИ/ВЬ, НЕ и Я. Центральный знак, однако, мог быть поделенным на РА, БО, ГУ, рис. 12-7 или на НЕ, СУ, ЛИ, рис. 12-8 [37, с. 105]. Г.С. Гриневич нам справедливо указал на то, что выделение из лигатуры слога РА и его отнесение к предыдущему знаку ВИ для образования слова ВИРА вряд ли допустимо; то же самое можно сказать и в отношении варианта со словом ВЫНЕСУ [37, с. 106]. С этим следует согласиться. Поэтому мы предложили третий вариант; поскольку к настоящему времени нами накоплен опыт чтения отдельно стоящих знаков ВЕ/ВИ как предлога ВЬ в смысле В; кроме того, несколько раз встречались слоговые знаки, обозначающие слово БОГЪ. Этот третий вариант учитывает замечания, и предлагает такое чтение: ВЬ НЕБЕ БОГЪ — НЕ Я, рис. 12-9. У нас есть уверенность в том, что это чтение уже гораздо более надежное. На этом примере видно, что сложные тексты с неоднозначным чтением знака или неоднозначным разложением лигатур вряд ли могут быть верно прочтены с первого раза. Ничего постыдного или порочащего чести эпиграфиста в этом нет. Ведь и в спорте спортсмену дается несколько попыток, хотя засчитывается лучшая. Именно поэтому первые чтения Г.С. Гриневича, дающие верное понимание половины знаков, мы сочли хорошими, а дающие 3/4 правильных результатов — просто великолепными.

Другое дело, что на начальном этапе останавливаться нельзя, а следует идти вперед, несмотря на то, что не все вершины покоряются сразу.

Давая же этому эпиграфисту общую оценку, можно сказать, что он ЧАСТИЧНО ПРОЧИТАЛ 5 СЛАВЯНСКИХ И НЕ СМОГ ПРОЧИТАТЬ ОКОЛО 63 НЕСЛАВЯНСКИХ НАДПИСЕЙ. Кроме того, исследуя ряд текстов, он читал только центральные, не обращая внимание на дополнительные (таких оказалось по меньшей мере 6 из числа рассмотренных). Тем самым сказать, что это письмо открыто только Гриневичем, или хотя бы что оно было им впервые прочитано, нет оснований. ГРИНЕВИЧ НЕ ПРОЧИТАЛ ПОЛНОСТЬЮ НИ ОДНУ СЛАВЯНСКУЮ НАДПИСЬ. А его силлабарий, не содержа многих славянских слоговых знаков, разбавлен знаками рунической и хазарской письменности, а также пиктограммами дьяковской культуры. Вместе с тем, было бы неверным и умалить значение его вклада. Он смог собрать ряд славянских надписей воедино, привлечь внимание общественности к существованию этой самобытной письменности, возбудить сердца энтузиастов мнимой легкостью чтения (ибо он продемонстрировал только конечные результаты, не вводя в свою творческую лабораторию, и отбрасывая многочисленные варианты разложения и интерпретации знаков), показать графическую близость ряда систем письма (играя при этом на струнках панславизма) и продемонстрировать весьма правдоподобные результаты дешифровки (для многих лиц, не вникающих в детали, они кажутся вполне убедительными). Иными словами, определенный общественный резонанс его деятельность возбудила. Но успех этой деятельности лежал не столько в научной области (здесь, как мы показали, его успехи достаточно скромны), сколько в плане популяризации эпиграфики и практической дешифровки. С позиций науки, однако, он весьма небрежен, неаккуратен, бессистемен и в ряде вопросов — невежествен.

Однако, как бы ни оценивать вклад этого исследователя, можно отметить, что с его приходом число полностью или частично дешифрованных текстов возросло, а слоговой характер письма стал много более понятен. Кроме того, становилось ясным, что это письмо не заимствовано на Руси X–XI вв., а является вполне привычным и традиционным. Тем самым наметились контуры такого понимания: этот вид письменности уже бытовал на Руси несколько веков; его корни уходят в письменность других народов, которые, будучи весьма далекими от славян, тем не менее писали не только славянской графикой, но и на праславянском языке (этот тезис в корне ошибочен); слоговая графика частично легла в основу глаголицы и кириллицы; самый ранний праславянский текст восходит к культуре Винча; тот же тип письма существовал и в Черняховской культуре.

Подход М.Л. Серякова. Своеобразный подход, и уже после выхода в свет работ Г.С. Гриневича, развивает М.Л. Серяков. Он тоже полагает, что славянская докирилловская письменность была слоговой, однако силлабарий видит совершенно иным, близким по графике к индийскому письму брахми. Хотя с нашей точки зрения этот путь чтения представляется бесперспективным, все же будет интересно взглянуть на полученные здесь результаты.

Чтение надписи Эль Недима. М.Л. Серяков прочитал ее первой, совершенно неожиданно для себя, ибо при обзоре дохристианской письменности не ставил задачу ее дешифровки. Читал он так [69, с. 39], рис. 14-1: ДАЙ УДАЧИ ТЕ, РАТНЫЙ БГ! Текст не вполне понятен, ибо он служил пропуском на территорию русских; такое приветствие было бы уместно, если бы эта записка вручалась князю непосредственно, а не предъявлялась бы каждому постовому. Так что в правильности чтения сомнения возникают уже на этапе рассмотрения общего смысла. Есть претензии и с эпиграфической точки зрения.

Чтение надписи на камне из села Пневище. Эта большая надпись привлекла особое внимание М.Л. Серякова, и он посвятил ее чтению несколько страниц. В результате получилось вот что [5, с. 60], рис. 14-2. Здесь верхняя строка представляет собой графемы надписи, вторая строка — их транслитерацию знаками письма брахми, третья — транслитерацию буквами современного гражданского русского письма, и нижняя — окончательную редакцию текста. Эпиграфист полагает, что в данной надписи говорится: ВОТ КНЯЖЕ РЕЧЬ ДА(Л): А ГРАДУ ПРАВИ(ТЬ)… НАРЯД. ОДАРИ ТЕПЕРЬ РОД ЩЕКА, КОИ МОГ УЩИТИ(ТЬ) РОТУА. Этот результат редактируется еще раз, и теперь получается гладкая фраза: КОГДА Я УМРУ (?), ГРАДУ ХРАНИТЬ ПОРЯДОК. (БОЖЕ)(?), ОДАРИ ТЕПЕРЬ РОД ЩЕКА, КОТОРЫЙ МОГ ЗАЩИТИТЬ СПРАВЕДЛИВОСТЬ. Итак, выходит, что когда-то вблизи деревни Пневище было княжеское захоронение, и на нем якобы была высечена последняя воля князя. Однако, никакого ГРАДА поблизости не было, который должен был ХРАНИТЬ ПОРЯДОК. Не найдено и княжеской могилы. А иметь распоряжение князя в чистом поле весьма странно. Кстати, КНЯЖЕ — это форма звательного падежа от слова КНЯЗЬ, она употребляется только при обращении, но не в повествовании. И на могилах обычно писали эпитафии, пожелания от живущих умершему, но не цитаты из их речей, и не их распоряжения. Кстати, чаще всего на надгробьях упоминаются имена покойных. Так что надгробной данная надпись быть не может. Сомнения усиливаются при взгляде на полученный текст в первой редакции. Тут есть несогласования (РОД…КОИ вместо КОТОРЫЙ) и странные слова (РОТУА, УЩИТИ), которых быть не должно. Сопоставление этого текста с подстрочником показывает огромное желание эпиграфиста сделать его славянским. На самом деле подстрочник гласит (с разбивкой на слова в соответствии с текстом первой редакции): ВТА КАНУЙЖЕ РАЕЧА ДА. ГХАРАДАУ ПИРАВИ (далее идет текст, который М.Л. Серяков счел возможным опустить: РАЕ-РАЕ-РОК) НАРАДА (изображение рыбы). ОДХАРА ТХАПАРА РАДА ЩЕКА, КА МАГА УЩЕТХА РАДАА. Ничего славянского тут также нет. Нечего говорить и о том, что знаки письма брахми плохо совпадают с графикой надписи.

Чтение надписи на печати Святослава. Крупной славянской надписью, прочитанной М.Л. Серяковым, явилась легенда на печати Святослава [5, с. 62–63], рис. 14-3 и 14-5. В окончательном виде этот текст у него читается так: ТО СВЯТОСЛАВ… РОТУ ДАН, рис. 14-4, ГРА(МО)ТУ ИНАХ…У (?) ГАБИЧА [5, с. 63], рис. 14-6. Честно говоря, из него ничего невозможно понять: зачем дан Святослав какому-то РОТУ и что такое ГРАМОТУ ИНАХУ, и кто такой ГАБИЧ. Эпиграфист поясняет: «Последнее слово может быть именем, а может иметь общее происхождение с древнерусским словом «габити» — «притеснять», и в данном контексте обозначать, вероятнее всего, «оттиск»» [5, с. 63]. Но и с таким пояснением нам неясно, что означает ГРАМОТУ ИНАХУ ОТТИСК. Ясно лишь, что ОТТИСК что-то делает с ГРАМОТОЙ, но что именно, непонятно. Короче говоря, неудовлетворительность чтения видна уже на уровне окончательного результата. Обращение к подстрочнику дает совершенно неславянский текст: КАТХА САТЛАГА РАТА?? ДАНА ГАРАТХУ ИНАХ?? У ГАБИЧА. И опять знаки письма брахми мало соответствуют графике текста. Особенно велико несовпадение двух знаков, БИ и ЧА слова ГАБИЧА.

Оценка вклада М.Л. Серякова. Хотя этот исследователь в несколько меньших масштабах демонстрирует практически все те направления, в которых работал Г.С. Гриневич (кроме чтения надписей других стран), то есть читает и германские руны (на брактеате из Упсалы), и хазарские руны (на кирпичах Цимлянского городища), но мы судим о нем как о дешифровщике славянских слоговых знаков по его чтению монограмм и славянских слоговых надписей. К большому сожалению, монограммы типа «княжеских знаков» не содержали инициальных аббревиатур, а слова, которые он вычитывал на славянских памятниках, весьма сильно отличались от принятых традиций (например, вместо слова СЕРЕБРО он читал КЕСАРЬ, вместо ПУЛ ТВЕРСКИЙ — МОНЕТА БОГОСОХРАНЯЕМОГО. На русских монетах таких надписей никогда не было. Столь же удивительны его чтения и других памятников.

Вместе с тем, нельзя сказать, что эти чтения были целиком бесплодны. М.Л. Серяков, подобно Г.С. Гриневичу, показал, что ряд систем письма все еще достаточно близок к традиционной славянской, так что их применение способно давать какие-то осмысленные результаты. Кроме того, этот исследователь тоже отбирал памятники славянского письма, отмечал их особенности, демонстрировал определенную технику применения к их чтению восточного силлабария типа брахми, разыскивал определенные пласты неизвестных видов письменности, критиковал коллег-эпиграфистов, выстраивал определенную концепцию развития славянской письменности, то есть занимался полноценной грамматологической деятельностью. Это дает возможность сравнивать его подход с подходами других исследователей даже в рамках чисто слогового направления дешифровок.

Подход В.А. Чудинова. После знакомства с первой статьей Г.С. Гриневича мы попытались произвести ряд дешифровок по его методу, применив его к новому материалу. Поскольку своих вариантов чтения у нас тогда не было, мы воспользовались силлабарием Г.С. Гриневича и попытались прочитать ряд новых надписей. Поэтому этот отрезок нашей деятельности вписывается как раз в период развития представлений о славянской докирилловской письменности.

Чтение надписи на Тверском пуле. Как правило, на этих монетах повторяется одна и та же надпись: ПУЛ ТВЕРСКОЙ или ТФЕРСКИЙ [45, с. 211]. И действительно, на ряде монет я прочитал кирилловское слово ПУЛ, рис. 15-1,2,3,4, и слоговое слово ТВЕРЬСЬКИЙ, рис. 15-5.

Чтение надписи на пряслице из Белоозера. Поскольку у нас под рукой была статья Л.А. Голубевой о пряслицах из Белоозера [46, с. 21, рис. 4–7], рис. 15-6 на одной стороне и рис. 15-7 на другой стороне, естественно, появилось желание попробовать предложенный Г.С. Гриневичем метод чтения на ее примерах. Результат был таким. Нам казалось, что на пряслице начертано нечто вроде НЕ ЖАЛЕЙ ЖЕ ИНУ, НИ НЪЙ ЛУДИ, И ИДИ ВЪ Л?Л?ЖЕ…, рис. 15-8. В то время мы еще изображали над гласными диакритические знаки, следуя предположению Г.С. Гриневича о тщательном различении в слоговом письме этих звуков; нас вполне удовлетворило данное чтение, ибо что-то начало вырисовываться, какая-то сентенция обыкновенной пряхи… Вроде бы она советовал кому-то: НЕ ЖАЛЕЙ ЖЕ ИНУЮ (ЖЕНЩИНУ), ИЛИ ЕЕ ЛЮДЕЙ, И ИДИ В ЛЕЛЕЖИ. Сейчас нас подобное чтение вряд ли бы устроило, но тогда казалось вполне нормальным. С нашей современной точки зрения этот пример демонстрирует неопытность эпиграфиста, который очень уж рабски следует за мельчайшими изгибами знака, как если бы надпись изготовил профессионал высшего класса. На самом деле писали самые обыкновенные люди, которые часто какие-то черты не дописывали, а какие-то писали очень утрированно, слитные знаки разделяли, раздельные сливали. Они часто путали Е и И, не знали об употреблении разделительных знаков, озвончали или оглушали надпись, словом, позволяли себе множество таких вольностей, за которые в наши дни школьникам ставят двойки. Однако в те дни мы этого еще не знали и воспринимали знак чересчур буквально. С позиций современного опыта совет пряхи кому-то выглядит странным: ведь кроме нее надпись на пряслице практически никто не прочитает. Есть ряд знаков, имеющих несколько вариантов чтения, и на это не обращено внимание. Получившийся текст, хотя в какой-то мере осмыслен, но не доработан, и это бросается в глаза. Но для первого чтения результат неплох.

Наш комментарий. Надпись на этом пряслице ХII века в целом несложная, хотя некоторые знаки читаются не в основном чтении, а в дополнительном, более редком. После такой коррекции получается другой текст. Он представляет собой ворчание пряхи, поведанное овручскому шиферу. Он гласит: НУ И ЛЮДИ! ДЕЛО СЪЕЛО ЛУЧИНУ, ЗЪЛЫЕ ЖЕ И НОНЕ! рис. 15-9. Итак, видимо, пряха вынуждена была прясть в темное время суток, сожгла лишнюю лучину, за что, либо от мужа, либо, скорее всего, от его родителей, получила упрек в расточительности. Заметим, что это чтение в основном соответствует предыдущему. Если раньше мы читали НЪЙ ЛУДИ, то теперь НУ И ЛЮДИ; если прежде нам казалось, что написано И ИДИ, то теперь черточки были мысленно сдвинуты плотнее, что образовало слово ДЕЛО; если раньше мы читали ВЪ ЛЕЛЕНИ, поскольку знак СЕ нам был неизвестен, а ЛЕ и ЛО нами различались плохо, то теперь ясно вино, что вместо ВЪЛЕ написано СЕЛА, причем правая мачта СЕ выделяется так, что можно вычленить гласный звук Е, что означает СЪЕЛА или СЪЕЛО; а далее вместо ЛЕНИ НЕ мы читаем ЛУЧИНУ. Для слов же ЖАЛЕЙ ЖЕ и ЗЪЛЕЕ ЖЕ или ЗЛЫЕ ЖЕ знаки слоговой письменности будут одними и теми же. Наконец, вместо ИНУ НИ мы читаем более точно И НОНЕ, то есть И ТЕПЕРЬ. Тем самым речь идет не о принципиально новом чтении, а о «дотягивании» результата до кондиции не с помощью словарей, которые оправдывали бы все эти словечки типа ЛЕЛЕ или НЪЙ, а с помощью более точной интерпретации смысла каждого слогового знака. Вот это с нашей точки зрения и есть доработка итога, доведение его до приемлемого вида.

Чтение надписи на пряслице III-13. Достаточно большой была также надпись на пряслице № III-13 из Белоозера [46, с. 21, рис. 4-13], рис. 16-1 и 16-2. Мы ее прочитали так: МОЛИМО ВО ВОДИ, ИМО ЖИВЕЙ БЫ Я. Как видим, и здесь получается странный результат: вроде бы какой-то намек на осмысленное чтение есть, на одной стороне вычитываем МОЛЕМО ВО ВОДИ, то есть МОЛЕМСЯ О ВОДЕ, рис. 16-3; на второй — ИМО ЖИВЕЙ БЫ Я, рис. 16-4, что-то вроде ИМЕТЬ БЫ ЕЕ ПОЖИВЕЕ! Странно, однако, что такого рода молитвы пишутся на предмете для вращения веретена, то есть на вещи сугубо утилитарной, не предназначенной для передачи молений. И опять приходится сожалеть, что перед нам показан полуфабрикат, а не полноценный результат.

Наш комментарий. Современное чтение этой же надписи оказывается другим, поскольку теперь известны обычные, стандартные сюжеты. Надпись читается так: МОЙ ВЬСЕЛЫЙ, рис. 16-6, и ПЪРАСЬЛЕНЪ, рис. 16-5. На пряслице есть несколько случайных сколов, поэтому третий знак вместо ВО читается ВИ (хотя по нормам современной орфографии должен был бы находиться знак ВЕ), у знака ЛЕ есть случайная черточка внизу, знак РА написан очень небрежно, а от предпоследнего знака со значением ЛЕ остались только маленькие черточки внизу, тогда как на его месте оказался обширный скол, который мы прежде по ошибке читали как МО. На самом деле мы видим вполне понятную надпись: МОЙ ВЬСЕЛЫЙ ПРАСЬЛЕНЪ, то есть МОЙ ВЕСЕЛЫЙ ПРЯСЛЕНЬ. В данном начертании слова ПРЯСЛЕНЬ отражены не только личные орфографические представления пряхи, но и особенности произношения этого слова в данной местности. Конечно, были чтения и других пряслиц (по крайней мере, 10) с 1–2 словами, но они уже менее интересны и менее поучительны. Кроме средневековых надписей было крайне любопытно прочитать надписи более ранних культур. Прежде всего, это были трипольские надписи, поскольку незадолго до наших исследований нам попал в руки сборник статей главным образом по исследованию трипольской культуры, где внимание привлекла статья [47], из которой и были заимствованы изображения для чтения.

Чтение надписи на сосуде Хвойки. В этом сборнике находилась надпись на сосуде, описанном двумя археологами [47, с. 3–4], которую мы прочитали так, рис. 17-1: МОЗЯ НЕСЕ МИ ВЪ РАЗУ, БО ЯЗЯ ЩАДЯ РАМО, что означает МОЖНО НЕСТИ МЕНЯ В (КРАЙНЕМ) СЛУЧАЕ, ИБО Я ЩАЖУ ПЛЕЧО. Иными словами, сосудик как бы говорил от своего имени о том, что его можно нести. — Хотя фраза получилась и осмысленная, к чтению можно предъявить ряд серьезных претензий. С современной точки зрения мало понятны выражения типа МОЗЯ, НЕСЕ, ЯЗЯ; а с позиций накопленного опыта было весьма странно первый знак принимать за МО, второй — за ЗЯ и т. д.

Короче говоря, несмотря на то, что чтение идет не на буквенной, а на слоговой основе, результат получился не лучше, чем у Суслопарова. Опять перед нами неумелая попытка чтения добротного текста.

Чтение надписи на трипольском сосуде. На том же рисунке из [47, с. 139, рис. 18] можно видеть сосуд из Александровки, рис. 17-2; приводим на нем наше раннее, рис. 17-2, ПАРОВЕ, и современное чтение ПАРЪ, рис. 17-3.

Старое чтение дает слово ПАРОВЕ, что означает ПАРОВОЙ; новое чтение (где вместо знака ПО, предложенного Гриневичем и отсутствовавшего в иных текстах, мы узнали другое его начертание, правильное) весьма близко к старому, ПАРЪ. На этом примере видно, что краткие лигатуры могут быть разложены весьма правдоподобно, и давать неплохое чтение.

Чтение надписи на подсвечнике из Новгорода. Если самые первые надписи нами заимствовались из таких работ, где археологи прямо писали о наличии изображений, хотя бы и нечитаемых, то позже такие изображения мы стали выявлять самостоятельно, даже если у археологов о них вообще не было никакой речи. Особенно странным казалось выявление надписей с фотографий, где они сфотографированы так, что их сложно было заметить. Мы понимали, что часто такого рода фотографии делались сознательно, поскольку указание археолога на наличие надписи требовало ее прочтения, или хотя бы какого-то комментирования, а это при весьма слабом уровне знаний докирилловской славянской письменности вряд ли было возможно.

Поэтому нас обрадовало выявление первой такого рода надписи на подсвечнике ХIV века из раскопа на улице Кирова в Новгороде [48, с. 215, рис. 28-2], рис. 17-4. В данном случае, наше раннее и современное чтение полностью совпадают: на подсвечнике написано СЬВЕТИЛО, рис. 17-5. Так, видимо, в средние века назывался любой СВЕТИЛЬНИК.

Мы привели ряд наших наиболее интересных чтений (всего их было более 20), чтобы показать, что в начале нашего пути мы мало отличались от рассмотренных эпиграфистов, как по количеству, так и, что важнее, по качеству чтений. Во всех приведенных примерах присутствует какой-то смысл, однако, при внимательном всматривании в полученные результаты весьма заметно, что они крайне сомнительны. Случаи, подобные последнему чтению, встречались весьма редко как несомненные удачи. Из этого видно, что наши успехи не перекрывали достижений того же М.Л. Серякова, ибо он шел самостоятельно, а мы основывались на результатах, уже добытых Г.С. Гриневичем. И, разумеется, в первый год наших исследований (1993), по количеству прочитанных надписей мы сильно уступали этому последнему эпиграфисту. Тем самым мы не стремились показать, что наш подход был изначально самым совершенным и принципиально отличным от наших предшественников. Очевидно, этап

начального применения слогового подхода к чтению славянских надписей вряд ли может принести больший урожай. Для получения более точных, полных, стабильных и, главное, надежных результатов, было необходимо оторваться от наследия Г.С. Гриневича и развивать самостоятельное направление исследования.