Владимир Васильевич Карпенко (19 февраля 1926 – 1 мая 2005)

Владимир Васильевич Карпенко

(19 февраля 1926 – 1 мая 2005)

В издательство «Советский писатель» поступила рукопись романа «Отава». Никто в издательстве не мог припомнить, чтобы фамилия автора появлялась в печати. Пошли в Ленинскую библиотеку и по каталогу установили, что Владимир Карпенко только что опубликовал первую часть романа в Астраханском книжном издательстве. Листов десять из тридцати. И всё. А между тем художественная ткань книги не оставляла сомнений, что «Отава» принадлежит перу безусловно талантливого человека. Казалось бы, тема старая, а сколько в ней свежести, непосредственности. Особенно радовал язык писателя – образный, меткий.

В основе сюжета романа история возникновения и роста молодёжной организации, активно действовавшей под руководством большевистского подполья против немецких оккупантов. И вот на этом «старом» материале автор создал яркое, интересное произведение. В романе много действующих лиц, и каждое отличается резко выявленной индивидуальностью, чётко обрисовано психологически.

Надолго запоминаются три друга – Фёдор, Леонид, Михаил. Бескорыстные, самоотверженные, преданные Родине. В их поступках на первых порах много мальчишеского, но потом их характеры мужают. Двое из них погибают в суровой борьбе, третий после освобождения родной станицы вступает в ряды Красной армии.

Словом, роман «Отава» получился вполне зрелым в художественном отношении, интересным, значительным по материалу произведением.

Догадываешься, что автор рассказывает о близком, пережитом. Но тем не менее возникал вопрос, что лежит в основе его романа – вымысел или документ?

…К середине лета Сальская степь выгорает. Из апрельской нежной, зелёной и голубой, превращается в бурую, серую. Корёжится, сохнет трава, трескается земля. Днями над степью колышется раскалённая воздушная зыбь. Стоит одуряющая жара. Нечем дышать. Кажется, всё живое вымерло. А если в эту пору подует извечный враг степи – ветер из далёких горячих пустынь Закаспия, – становится просто невыносимо.

К концу августа жара спадает, утихают и меняют направление ветры. Выпадают дожди. Теплынь, будто снова вернулась весна. Обновляется, молодеет степь – одевается в зелёный наряд, отаву. Нет в ней майских одурманивающих запахов, она скромнее на цвет, крепче на корню, жёстче и суровее. Но радует так же. Растет и тянется к солнцу до самых заморозков.

Картина эта, поэтическая и вместе с тем полная драматизма, помогает понять суть творчества В. Карпенко. Сальская степь взрастила писателя, она, как добрая мать, мудро делилась прожитым.

Весенней грозой прошла Гражданская война. Прошла, казалось пытливому мальчишке, давно. Но гудит, стонет под копытами тысяч коней распластанная степь, стоят перед глазами рвущиеся в бой конские лавы; не утихает пушечная пальба; косые полотнища пулемётных очередей выкашивают людские массы; молодая кобылица, учуяв кровь всадника, тоскливым ржанием оглашает скорбно притихшую степь…

Ночами напролёт мог слушать Владимир Карпенко рассказы бывалых людей. Тёмночубые и седые, с резкими складками на лицах, близкие и дальние, в табачном дыму, за неизменной бутылкой, они вспоминали ушедшую жизнь. Для него не было ни странным, ни удивительным, что эти люди некогда сходились насмерть, ослеплённые сословной ненавистью друг к другу, рубились напропалую, лихо. Теперь победители и побеждённые – за одним столом. Нравственное превосходство сделало победителей великодушными. Прямой наследник отцов и дедов, мальчишка тоже проникался великодушием. Услышанное тревожило его воображение. Чуть свет он бежал на бугор, где белела пирамида, сложенная из ракушечника, обнесённая частоколом; на макушке алела звезда из жести. Похоронили на этом месте казаков-дружинников с Дона. Они уходили из станицы Романовской от повстанцев-белоказаков; пробивались сюда, в Сальские степи, к красным. Человек шестьдесят покоится в братской могиле. Или оказывался парнишка далеко за хутором, задумчиво вглядывался в забурьяневшие окопы, выколупывал позеленевшие стреляные гильзы. Вот канава у дороги. Тут валялся казачий офицер, срезанный с тачанки из пулемета дядькой Гришкой Беркутовым, двоюродным братом отца. За хутором гребля через ерик… Опять Беркут на своей тачанке: валит снопами с сёдел казаков, сумевших уйти от клинков думенковцев…

Детвора, очарованная услышанным, повторяла боевые дела отцов и дедов в играх. Сходились улица с улицей, шли край на край, хутор на хутор.

И вдруг… война! Неокрепшие детские руки, кидая на чердаки самопалы, деревянные шашки, потянулись к настоящему оружию. Мальчишки сразу повзрослели, оставив школьные парты; старшие уходили на фронт, вливаясь в Красную армию.

Знойным летом 1942 года враг вступил в Сальские степи. Заполыхали тесовые курени, колхозные камышовые сараи; со стоном падали в садах яблони и вишни, подмятые гусеницами немецких танков. Гитлеровские стальные колонны, извиваясь по буграм и балкам, вытянулись на десятки километров, рвались к Волге и на Кавказ…

На пороге каждого дома встала беда. Вот он, враг: беловолосый парень в изодранном комбинезоне; лицо загорелое, голубые глаза пытливо оглядывают каждого встречного… Чужая лающая речь, чужой смех скребли душу…

Рушился привычный мир. На глазах происходила переоценка сложившихся уже понятий, душевных качеств, взрослели чувства. От притока духовных сил креп, мужал характер. Чёрная сила не смяла впечатлительную натуру, благодушную, взращённую на добре. В ответ на зло рождалась ненависть…

Вчера вместе сидели за партой, бегали за одной конопатой девчонкой. Нынче сверстник в галифе, хромовых сапогах, снятых с убитого лейтенанта, на левом локте – повязка полицая. Курит, пьёт самогонку, глядит с прищуром… Сосед, незаметный, приветливый человек, с простреленной в Гражданскую кистью правой руки (трое сыновей, окончившие станичную десятилетку, красные командиры, бьют где-то на Волге и на Кавказе фашистов), на базарной площади встречает немцев хлебом-солью. Оказывается, он, сын деникинского офицера, двадцать лет ждёт этого часа, чтобы жизнь развернуть по-старому да по-бывалому. Голубоглазая, стриженная под мальчишку десятиклассница, сводившая с ума всех станичных парней, пошла работать в немецкую комендатуру…

Дико, нелепо! Рассудок отказывается принимать всё происходившее за действительность.

Фронт откатился с Дона на Волгу, на Кубань и Ставропольщину, к предгорьям Кавказа, а в сальских хуторах и станицах, оккупированных врагом, то тут, то там валились под откос товарные составы с зерном, взлетали на воздух баки с горючим, полыхали тревожные зарева – горели хлеба на корню, сено в копнах.

На заборах, на стенах домов забелели комендантские приказы со зловеще распятым чёрным орлом. Полевая немецкая жандармерия, каратели, полицаи с ног сбивались. Кто они, поджигатели? На площадь силой сгонялись люди, спешно крепились к телеграфным столбам перекладины… Кто они, пожилые, угрюмые, с тяжёлыми руками, а больше – угловатые мальчишки?

В южных степных областях партизанская борьба имела иные формы, нежели, скажем, в болотистых дебрях Белоруссии, Смоленщины. На голой, как ладонь, местности партизанскую бригаду не развернёшь. Какую бригаду! Взвод укрыть негде, а борьба была и там; борьба массовая, народная.

Народ не принял «нового порядка», навязываемого фашистами, не хотел подставлять шею уготованному для него ярму.

Партия, отступая, оставляла ветеранов для подпольной работы, к ним примыкала молодёжь, комсомольцы. Зелёная юность без жизненного опыта один на один выходила на бой с жестоким беспощадным врагом. Молодые парни и девушки гибли, но смертью своей утверждали на земле победу добра над злом. Их пытали, расстреливали, вешали, топили, обливали на морозе у проруби водой, сооружая страшные ледяные памятники…

Пятнадцатилетний мальчишка, восьмиклассник, В. Карпенко глядел на эти драматические события в упор – совершались они у него на глазах. Мало того, он не оставался в стороне.

На закате солнца он скачет по степи, чтобы предупредить старшего товарища об опасности. 25 километров – едва не запалил лошадь. Но в хуторе уже немецкий комендант на легковой машине. И товарищ его арестован. Первая жертва… Позже, декабрьской ночью, по этой же степной дороге за ним гналась стая волков; от волков ушёл – угодил в лапы полиции. Его уже искали. Хуторской атаман отправил их с дедом Овчинниковым, бородатым крепким старовером, в станицу – доставить в полицию две пароконные брички и верховую лошадь с седлом. Предназначались они формируемой калмыцкой сотне. Ни брички, ни лошади по назначению не попали. В самые глаза уставилось дуло пистолета разъярённого гильфполицая… Спасла случайность.

Ждали своих. Гремит на востоке, у Котельникова. Уже не надо прислонять на утренней заре ухо к земляному полу – слышно и так. Неожиданно поднялась стрельба за бугром, на западе. Хуторяне теряются в догадках: почему отсюда? кто такие? Трое суток шёл бой в соседнем хуторе Денисовке.

Оказалось, свои. Моряки-дальневосточники. Полгода назад их сняли с кораблей, привезли на Волгу, в Сталинград. В волжском горниле они обрели новое имя – 52-й гвардейский отдельный стрелковый полк. Около месяца, как полк оторвался от железной дороги Сталинград – Тихорецкая – главного направления наступающего фронта. Где-то от станции Котельниково моряки двинулись но бугристому правому берегу реки Сал к Дону, держа курс на Ростов. Под Большой Мартыновкой, в хуторе Рубашкин, перешли на левый низкий берег…

И вот они вдвоём с комиссаром, замполитом. Уже далеко за полночь. Моряки, смертельно уставшие, давно спали; кому не хватило места в хатах, набились в сараи, катухи, зарывались в скирды. Паренёк видит, как замполит мучительно борется со сном, усталостью. Воспалённые глаза уставились в карту. Но сведения важные – не до сна! Он – самый старший начальник.

Два часа назад в эмку угодила бомба; погибли командир полка и начальник штаба. Что же делать? Куда идти? Думал, на восток, навстречу своим. Нет, парень настойчиво твердит своё… В соседних хуторах – немецкие танки. В Мамоне – четыре, в Ермакове – двенадцать… А что дальше?

До железной дороги, в Зимовнике, 60 километров. По гулу – там бои. Один путь – на запад, в хутор Рубашкин, откуда пришли. И уходить немедленно.

В хату ввалились двое. Румяный моряк-лейтенант и коренастый военный кавказского типа, в дублёном полушубке, на животе – автомат ППШ. Докладывает весело: они армейские разведчики, передовые части уже на подходе, утром будут здесь.

Едва закрылась за разведчиком дверь, вспоминает В. Карпенко, он так и вцепился в ожившего от добрых вестей замполита: не верь! Это немецкие диверсанты! Их восемь человек; среди них одна женщина. Командир – кавказец, в полушубке, с автоматом, на белой лошади. Они орудуют уже недели две-три по сальским хуторам под видом разведчиков-красноармейцев. Останавливают днём на дорогах немецкие машины, закуривают и разъезжаются…

Через час взводные силой отрывали ото сна бойцов, ставили в колонны и уводили в предрассветных декабрьских сумерках обратно за Сал. На бугре, за хутором, нашли бесславную могилу предатели-диверсанты. Прождав до полудня своих разведчиков, немецкие танки бросились за моряками в погоню…

За год до конца войны, вернувшись из госпиталя, В. Карпенко продолжал учёбу в школе. Виденное, пережитое не давало покоя. Прошлое – рассказы старших – тесно сплеталось со своим, пережитым.

Над рукописью сидел ночами, после уроков. Летом отвёз в Ростовское издательство десяток толстых тетрадей.

– Роман неважный… – будто извиняясь, заговорил редактор. – И герой сам… оторванный от земли.

Всего ожидал, только не этого. Ведь он же писал о себе и своих сверстниках.

После долго не брался за перо. Другая страсть всецело поглотила его. Пять лет Карпенко не выпускал палитру. Рисунок, живопись, композиция, история искусств… А перед глазами – широкая степь, своя, Сальская, с буграми, балками, буераками, ериками… И – люди. Огромные группы, массы! В движении, экспрессии. Конная атака, рубка… В воображении художника начали уже сливаться в единый сплав события прошлые, услышанные некогда, и своё, пережитое… Так возникал замысел романа о Борисе Думенко, так зарождался роман «Отава».

С неумолимой силой снова потянула литература. Окончил Литературный институт имени Горького. Дипломная работа – роман «Отава»…

Навсегда запомнились молодому писателю слова Всеволода Иванова, сказанные на дипломной защите:

– Роман Владимира Карпепко «Отава» написан в традиционной манере русских реалистических романов, в манере, имеющей уже почти столетнюю традицию. Роман идёт плавно, подробно, – быть может, чересчур подробно; я боюсь, что для читателя он будет несколько утомителен именно своей подробностью и обилием деталей, которые не всегда необходимы. Впрочем, за читателя говорить вряд ли стоит. Персонажи романа, скажем – Лёнька, очерчены выпукло, с большим знанием сельского быта и условий подпольной и неподпольной войны с немецкими фашистами, которую описывает автор. В общем, автор – человек, несомненно, талантливый.

Написать роман об Отечественной войне с немецкими фашистами, – пусть даже на материале быта, ещё не использованном другими авторами, – после ряда выдающихся романов на эту тему – задача нелёгкая. Автор с нею вполне справился, хотя длинноты есть, и длинноты заметные, – особенно во второй части… Постоянно надо твердить самому себе: «Сжато, коротко, без деталей!» В этом залог успеха. Всё же другое у Карпенко есть, и остаётся пожелать ему только работать и работать.

Слова известного писателя укрепили веру в призвание и многому научили. Ещё два года Карпенко работал над рукописью.

Работая над «Отавой», Карпенко часто вспоминал одного из полузабытых героев Гражданской войны – Бориса Мокеевича Думенко. Для многих это имя было совершенно неизвестно. А Карпенко рассказывал о нём как о трагической фигуре, благородном герое Гражданской войны, попавшем в тяжёлое, трагическое, безвыходное положение. Как раз к этому времени стали появляться публикации, в которых заговорили о Думенко как об одном из видных вождей.

В 1967 году Карпенко опубликовал первую книгу романа под названием «Красный генерал» в журнале «Волга», вторая часть появилась в том же журнале в 1969 году. А потом и третья. Вся трилогия получила общее название «Тучи идут на ветер».

Это роман о герое Гражданской войны Борисе Думенко, который был расстрелян в 1920 году в расцвете своей славы и полководческого таланта. Один из организаторов Красной кавалерии, талантливый командир крупных конных соединений, беззаветно преданный революции и трудовому народу, одним из первых получивший высшую награду Республики – орден Красного Знамени. Многие возражали против жестокого приговора, в том числе Сталин и Егоров, но приговор был спешно приведён в исполнение.

В Сальских степях, где прошло детство и юность писателя, помнили Бориса Думенко и свято хранили образ легендарного героя Гражданской войны, с которым судьба обошлась немилостиво. Известно, плохие люди быстро забываются, хорошие надолго западают в сердце. Вот и старые думенковцы в рассказах о Гражданской войне всегда с теплотой вспоминали о нём. Почему всё же так случилось?

Эти мысли одолевали молодого писателя. И он взялся за «дело» Бориса Думенко. Не ограничившись, естественно, изучением архивных документов, В. Карпенко стал разыскивать соратников Думенко, допытываться, каким он был, каков был его характер, в каких событиях приходилось участвовать, как вёл он себя в том или другом случае. Накапливался огромный материал. Автор понял, что характер и личность Бориса Думенко невозможно понять, если не исследовать социальные истоки его участия в революции и Гражданской войне на стороне революционного народа.

В журнальный вариант не вошли главы о детстве и юности, столь необходимые для выявления социальной характеристики облика главного героя. В журнале отсутствуют главы, в которых рассказывается всё, что связано с личной жизнью Бориса Думенко. Всё это необдуманно было выброшено, оставлены только внешние событийные линии, которые повествуют о зарождении на Дону партизанских конных отрядов, о возникновении Гражданской войны, о роли Думенко в формировании Красной конницы и о тех сражениях, в которых он принимал участие. Конечно, это важно и интересно, по слишком односторонне обрисовывает характер главного героя.

Борис Думенко – сложная историческая личность. В нём – наряду с ярким организаторским талантом, бесстрашием и мужеством, храбростью и силой, энергией и волей, то есть чертами, которые во время революции поставили его во главе трудовых народных масс, – были и такие качества, как вспыльчивость, несдержанность, нетерпимость. Качества, приводившие его порой к анархичности в поступках, к субъективным решениям. В Борисе Думенко отразились многие черты крестьянской массы, из которой он вышел: отсутствие опыта политической борьбы, недостаток культуры и др. Вот эта сложность личности, сложность его отношения с людьми, яркость его дарования как полководца, не знавшего поражений, порождали зависть и злопыхательство мелких людишек, использовавших карающий меч Революции в корыстных целях. Это и привело к трагической гибели легендарного полководца.

Сейчас о Борисе Думенко написаны статьи и воспоминания ветеранов-очевидцев, в которых освещается истинное место Думенко в исторических событиях того времени.

В Сальских степях, где вырос Думенко, откуда начинал свой героический путь по революционным шляхам, свято чтили память о нём, свято чтили и верили, что о Борисе Думенко, как и о Чапаеве, Котовском, будут написаны книги, песни, созданы фильмы и картины.

В. Карпенко поставил перед собой нелёгкую задачу – воссоздать облик подлинного Бориса Думенко, рассказать о нём объективно и беспристрастно, раскрыть характер во всей полноте, во всей сложности и противоречивости. Автору удалось проследить рост и формирование Думенко как командира, показать, как из вожака небольшого хуторского отряда постепенно вырос командир многотысячного конного соединения.

Трудную жизнь прожил Борис Думенко. Голодное детство, полное лишений и обид, которые доставались сыну иногороднего на казачьей земле, невесёлая юность, проведённая в непрестанном труде, окопы Первой мировой войны, но потом – два года Гражданской войны, радость полководца, не испытавшего поражений.

В романе Думенко предстаёт талантливым полководцем и организатором, пользующимся доверием высшего военного начальства, человеком, умеющим прощать ошибающихся и жестоко расправляться с врагами, бесконечно преданным революции и трудовому народу, честным, прямым, бескорыстным, мужественным. И вместе с тем Карпенко не скрывает от читателей грубости, излишней прямолинейности, некоторого превосходства перед другими командирами меньшего калибра. Все это было и в реальном Думенко: и неумение сдерживать свои чувства, и заносчивость, что можно понять, если учесть, что ему приходилось командовать не регулярной армией, а крестьянской массой, где уговорами, убеждением не скоро добьёшься желаемого результата: здесь нужен был именно такой командир – прямой и скорый на руку. За короткий срок из полуанархических крестьянских отрядов Думенко создал регулярную Красную кавалерию.

Вместе с Думенко действуют в романе и другие исторические личности, в частности Сталин, Ворошилов, Будённый, Троцкий, Егоров. В. Карпенко нашёл подходящие эпизоды для обрисовки каждого из исторических деятелей, не лакируя положительных сторон личности, не шаржируя отрицательных. Сталин, Ворошилов, Егоров показаны как положительные деятели революции. Но они – живые люди. Они могут быть раздражительными, грубыми и вместе с тем глубокими и дальновидными.

Владимир Карпенко не романтизирует Бориса Думенко, который правду-матку режет в глаза. Ворошилову, например, приходится выслушивать резкие слова Думенко о своём плане разгрома белых, – в плане Думенко больше трезвости и глубины. Троцкого Думенко называет дураком. А Троцкий – человек самолюбивый, жестокий. Вот и завязался калмыцкий узел в их отношениях. А если не показать всего этого, не показать Думенко резким, прямодушным, правдивым, решительным до жестокости, то читателю непонятна будет трагическая судьба героя.

Автор глубоко раскрывает роль революции в формировании донских партизанских отрядов, даёт яркий исторический фон, выдвигая на первый план деятельность красных комиссаров.

Интересным получился образ Ивана Кучеренко, первого комиссара Сальского округа, одного из лучших ораторов-большевиков на Дону. Возвращаясь с фронта, Борис Думенко сталкивается на родной станции с Иваном Кучеренко, рассказавшим ему о положении на Дону.

По первоначальным намерениям автора предполагалось на этом и закончить, а все последующее – болезнь Бориса, формирование нового Конно-Сводного корпуса, взятие Новочеркасска, суд и расстрел – дать коротко, в эпилоге, ограничившись, может быть, теми документами, которые фигурировали в ходе судебного процесса. Такова была цензурная ситуация в России.

Но вскоре писатель понял, что те события, о которых предполагалось рассказать в эпилоге, очень значительны и важны для понимания трагедии Бориса Думенко. Да и в истории Гражданской войны этот период мало освещён. Необходимо было мотивировать гибель одного из любимых командиров Красной армии. Причина гибели Думенко лежит не только в самой его личности, но и в тех обстоятельствах, которые сопутствовали этому трагическому событию. Если дать в эпилоге только стенограмму суда, то читатели не поймут, что это беззаконие совершено по прямому указанию Троцкого, действовавшего через Смилгу и Розенберга. Троцкому нужен был любой, малейший повод для того, чтобы свести личные счёты со своенравным комкором.

И вот во второй книге романа В. Карпенко исследует все факты и обстоятельства, которые подготавливали арест и гибель Думенко. Сюжетная линия Троцкий – Думенко самая напряжённая в романе; для последнего она заканчивается трагически.

События разворачиваются стремительно. 19-й год – самый драматический в гражданской войне. Голодная, оборванная Республика Советов отбивается от врагов на всех фронтах.

Хорошее взаимопонимание складывается у Думенко с командармом Егоровым. Умный, тонкий, интеллигентный комиссар сумел найти ключ к норовистому начдиву. В штабе армии разглядели у Думенко «завидный организаторский талант, знание природы кавалерии» и поэтому назначили его помощником начальника штарма.

Даже собственный кабинет получил Думенко: «Стол огромный, красного дерева, резной, обтянутый зелёным сукном. Мягкие кресла, диван, на весь простенок шкаф, ковёр на полу… С тоской в вольных степных глазах огляделся Борис. Вздохнул, как неук, выхваченный арканом из косяка и доставленный на ремонтные конюшни. Молчком вышел в коридор».

Но не долго пребывал он в кабинете. Боевые задачи, возложенные на армию, потребовали его личного присутствия в кавалерийских частях, которым, как всегда, отводилась особая роль в разгроме противника.

Операция была сорвана Верхнедонским казачьим восстанием. А некоторое время спустя в генеральном сражении с белогвардейской конницей Борис Думенко был тяжко ранен и отправлен в глубокий тыл – в Саратов.

Главы, посвящённые саратовскому периоду в жизни Думенко, очень интересные, потому что здесь Борис раскрывается как личность в разговорах с Егоровым, который был ранен в том же бою, с женой Леей, с доктором и медсёстрами. Едва пошло на поправку, до него стали доходить печальные слухи о поражениях Красной армии летом 1919 года. Не в силах сдержать своего раздражения, Думенко начал срывать злость по-своему:

«В сердцах поубавил подушек из-под боков. Кидая их к порогу, крестил матюком:

– …вашу мать… как буржуя обложили. Башка трещит от этой пуховой благости».

С того момента в палате появилась карта, и два тяжелораненых командира строили свои стратегические планы, мысленно участвуя во всех сражениях. Здесь же и было решено начать формирование нового конного корпуса – конница Думенко уже была под командованием Будённого. Все нужно было начинать сначала. «Свести разрозненные части – полдела… сдавить, спрессовать рыхлую массу бойцов, вселить в неё боевой дух, бесстрашие, закалить в огне и воде…

Поймал себя на том, что на 4-ю глядит со стороны, издали, как чужой. Не испытывал уже того остро сосущего чувства оторванности от неё, душевная боль утихла, но явно не прошла… Отломанную от хлебины краюху не прилепишь. «Корпус Будённого»… Его рук дело. Полтора года ковал».

Конечно, хорошо бы вернуться в свой корпус, где его любят и знают, где всё сходило ему с рук, ибо знали его недюжинные организаторские способности, его храбрость и мужество. Но судьба и начальство распорядились по-другому: корпус возглавил Будённый, а фронту нужен был срочно новый конный корпус. Приказ по армии гласит: «Командиром корпуса назначаю тов. Думенко, лихого бойца и любимого вождя Красной Армии. Своими победами не раз украсившего…» – и т. д. Трудно начинать всё сначала, особенно формировать конницу, во все времена отличавшуюся своенравием, удальством, бесшабашностью. Все эти качества проявляются не только в бою, когда они приносят зачастую победу, но и в мирной обыденной жизни, когда доставляют порой одни неприятности. Со своими новыми конниками Борис знакомится на станции, у цистерны со спиртом: «Запускают на поясах котелки, чайники, вёдра… Тут же пьют на бегу. Кто-то уже затягивает песню… Задрожало всё внутри. Мародёры… Сволочи… Правая рука стиснула кобуру; не осилят пальцы новую неразболтанную кнопку. Потянулась левая, здоровая. Хищными глазами водил, с кого начать? Вот он, топает с полным чайником… Гимнастёрка новенькая, распояской – ремень волочится за чайником от дужки, путается в заплетающихся ногах. Сапоги тоже добрые, хромовые… Да и весь он обличием – не рядовой». Но лучше бы не встречался Думенко с этим человеком… Не простит тот подобного позора, будет внимательно следить за малейшими просчётами комкора и доносить в соответствующие инстанции: и анархист, и политкомов не признаёт, мешает проводить политработу в корпусе. Верно в этих донесениях было только одно: действительно, таких, как Пискарёв, Думенко не любил и презирал, не зная о том, как сильны бывают эти люди, когда пускают в ход демагогию и хитрость.

Во всех этих сценах, эпизодах действует уже несколько другой Думенко. Он уже не так горяч, не так скор на руку. Решения свои обдумывает. Во второй книге автор чаще прибегает к внутреннему монологу как форме передачи мыслей, настроений, отношения своего героя к окружающим людям.

После болезни и ранения Думенко должен был о многом задуматься, не только о текущих событиях, связанных с войной, его душу всё чаще занимают и тревожат мысли и чувства, свойственные любому человеку.

В чём-то он как личность похож на Григория Мелехова, остротой своей натуры, драматизмом и сложностью испытываемых чувств и переживаний.

Борьба против Деникина, разгром его составляют содержание второй книги романа «Тучи идут на ветер». Автор уделил немало места роли Центрального Комитета партии во главе с В.И. Лениным в организации борьбы с южной контрреволюцией.

Автор подмечает какие-то новые черты в облике Бориса Думенко, который становится после болезни мягче, сентиментальнее, добрее.

Во второй книге романа значительным и глубоким получился образ военкома Микеладзе. Да и сам Борис Думенко изображён как-то роднее, человечнее.

О Борисе Думенко высоко отзывался В.И. Ленин. В разгар успешного наступления, 4 апреля 1919 года, В.И. Ленин прислал телеграмму в Царицын, командарму-10, копию в Великокняжескую, начдиву Думенко: «Передайте мой привет герою 10 армии товарищу Думенко и его отважной кавалерии, покрывшей себя славой при освобождении Великокняжеской от цепей контрреволюции. Уверен, что подавление красновских и деникинских контрреволюционеров будет доведено до конца. Предсовнаркома Ленин».

В «Отаве» и первой книге романа о Борисе Думенко у В. Карпенко заметна тяга к пластическому изображению действительности: картины, в которых запечатлены жанровые сценки, быт, подробности обихода. Оно и понятно: художник старается воспроизвести обстановку в одном из казачьих хуторов, широко используется пластическими средствами. В авторе крепко сидит живописец.

Движется панорама жизни, стремительно и звонко. Автор умеет передать разноцветье Сальской степи, находя для этого точные и ёмкие слова, умеет показать человека в действии, в поступках, в чувствах и страстях. Во второй книге художник углубляется во внутренний мир своих героев, старается понять и раскрыть побудительные причины того или иного поступка. Во всём этом – несомненный рост автора как художника-психолога.

В творчестве Владимира Карпенко подлинность событий, документальность являются, пожалуй, самым важным. Писатель сохраняет верность теме подвига, ратным делам отцов и своего поколения. В итоге творчества В.В. Карпенко – подлинные открытия героев Гражданской войны Думенко и Миронова, романы о трагической жизни генерала Врангеля, его поражении в Крыму, о других действующих лицах Истории России.

Карпенко В.В. Отава. М., 1965.

Карпенко В.В. Тучи идут на ветер. Саратов, 1972.

Карпенко В.В. Карпенко С. Исход. М., 1984.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.