Виталий Александрович Закруткин (23 марта (14 марта) 1908 – 9 октября 1984)

Виталий Александрович Закруткин

(23 марта (14 марта) 1908 – 9 октября 1984)

На берегу Дона, в станице Кочетовской, много лет жил Виталий Закруткин. Здесь написал он основные свои произведения – «Плавучая станица» (1950), «Сотворение мира» (1955—1967), «Подсолнух» и «Матерь Человеческая» (1969). Лауреат Сталинской, Государственной премии РСФСР (1970), Государственной премии СССР (1982).

Виталий Александрович Закруткин родился 27 марта 1908 года в городе Феодосии в семье народного учителя. Жил на Украине, в Молдавии, на Дальнем Востоке. Окончил Благовещенский педагогический институт. В Ленинграде защитил кандидатскую диссертацию. В Ростове-на-Дону несколько лет заведовал кафедрой русской литературы в Педагогическом институте, откуда в 1941 году добровольцем ушёл на фронт.

Военному корреспонденту Закруткину приходилось не только вести свои «Кавказские записки», но и браться за винтовку – не раз вместе с солдатами ходил в атаки, мёрз в окопах, мок под дождем. И неудивительно, что художнику удалось в «Записках» с яркой выразительностью воплотить невиданный по своему размаху героизм советского человека. Вся книга пронизана светлым оптимизмом, преклонением перед великим подвигом советских воинов.

Не проста судьба Закруткина, не сразу поверил он в свои силы, не сразу понял, в чём его главное призвание. Как талантливый писатель он особенно убедительно заявил о себе романом «Плавучая станица».

В этом романе писатель обрел тех героев, с которыми не расставался всю жизнь, – виноградарей, хлеборобов, простых сельских тружеников.

Закруткин – художник, которому удача сопутствует особенно тогда, когда за каждым созданным им образом стоит реальный прототип, живое человеческое лицо, со всеми его внешними и внутренними особенностями, со сложностью его судьбы, со всеми страстями, противоречиями и гранями человеческого бытия. О чём бы ни писал Закруткин – о войне ли, оставившей неизгладимый след в памяти народной, о преодолении послевоенных трудностей или о «сотворении мира» после Октября, – всюду и во всем на первом плане у него человек, гордый в независимости своего духа, цельный в своей неподкупности, мужественный в преодолении своих противоречий и страстей.

Дважды побывал автор этой книги в Кочетовской. Вместе с Виталием Александровичем был на рыбалке, в совхозном винцехе, на празднике Урожая, в семье рабочего совхоза, наблюдал за писателем в разговоре с людьми разного положения, возраста, профессии – всюду и везде встречали его радостные улыбки, крепкие объятия. Пришлось провести с ним полдня в Ростове. Где мы только не побывали за эти полдня. И всюду он что-то просил, пробивал, требовал для совхоза или для станичников… Весело было в тот вечер в Кочетовской. В разговорах смешное переплеталось с серьёзным, деловое, будничное – с песнями, то грустными, то залихватскими. Не обошлось и без воспоминаний о войне.

Четыре дня, проведённые в Кочетовской, пролетели быстро и незаметно. Горячо и много говорил Закруткин о дорогом его сердцу – о литературе. Лев Толстой и Иван Бунин – его любимые классики. Читал наизусть стихотворения Пушкина и отрывки из его поэм. С особым чувством Закруткин рассказывает о Михаиле Шолохове – своём учителе и добром друге. Читатели хорошо знают его книгу «Цвет лазоревый», его очерки, статьи о великом писателе земли Русской. И, словно бы подводя итог разговорам о Шолохове, Закруткин сделал дарственную надпись на книге «Цвет лазоревый»: «Мне думается, что отношение к Шолохову уже давно должно стать мерилом истинной человечности, художнической честности, любви к людям и своей земле». И после этих бесконечных разговоров о Шолохове оба они стали для автора этой книги ещё ближе, ещё роднее, ещё человечнее.

Эта поездка дала очень многое для понимания творческого облика Виталия Закруткина. Не для изучения жизни переехал он в Кочетовскую, а для того, чтобы жить так просто и естественно, как виноградари, рыбаки, партийные работники и руководители совхозов. И в каждом его произведении – судьбы людские, счастливые и несчастные, полные неожиданных поворотов, падений и подвигов, простые и сложные, как сама жизнь.

Вот хотя бы рассказ «Подсолнух», исполненная высокой поэзии баллада о чабане, о богатстве его души, человечности, доброте, неиссякаемой любви к природе, к миру, к людям. Это взволнованный, мудрый рассказ об отце, скорбящем о погибшем сыне, но не теряющем веру в жизнь.

Из семечка, найденного в кармане куртки погибшего сына, старый отец вырастил подсолнух на диво всем.

Он часами просиживал у лунки, в которую посадил семечко, и земля, словно отогретая взглядом, дала семечку жизнь: «…белёсый стебель, пробивая толщу земли, потянулся вверх, потом пронзил последний слой подсохшей почвы и, наконец, проклюнулся, вышел из подземного мрака и замер, окружённый прохладой бесконечного, наполненного свежим воздухом мира».

Не было ещё такого, чтобы на солонцах подсолнух произрастал. Жизнь для людей приобрела какой-то другой смысл, пришла радость ожидания, любовь к ещё слабому, хилому, беспомощному, но такому живому растению.

Потеплели глаза сурового отца при виде этого чуда. Как за малым ребёнком ухаживал отец за подсолнухом. Подсолнух не был для него экспериментом, как для агронома, который уже, заглядывая в будущее, видел здесь целые плантации подсолнуха. Раз семечко было в кармане тужурки сына, значит, оно хранит прикосновение его рук. Вырастет подсолнух – напомнит о сыне, оставит память в людях о нём.

Дождь ростку нипочём. Хорошо. Но град может истерзать его, уничтожить его силу и красоту. И старик при виде опасности, угрожающей подсолнуху, несмотря на немалые годы, побежал, чтобы прикрыть от града. Он «успел добежать до него в ту самую секунду, когда по травам зашуршал частый крупный град.

– Держишься?! – закричал отец. – Держись, сынок, держись!

Распахнув полы плаща, он прикрыл ими подсолнух. Тяжёлые градины гулко стучали по мокрому плащу, скатывались на траву, прыгали по залитым водой солонцовым западинам… Старик стоял, слегка расставив руки, опустив голову, стараясь не шевелиться, чтобы неловким движением не сломать тугую корзинку подсолнуха, от которой тянулся слабый медовый запах».

А после этого началась испепеляющая засуха, немилосердно пожирающая всё вокруг. Всё поникло под действием жары и суховея. Только подсолнух, наперекор унылой степной серости, гордо и вызывающе поворачивал «к горячему солнцу свою цветущую корзинку». И даже скептики поверили в силу человеческого тепла, которое согрело, взрастило, уберегло от злых сил природы слабую былинку в степи. Люди «перехитрили» степь. Люди вырастили подсолнух. А нездешний прохожий взял да и срезал эту красу и пошёл себе, полузгивая семечки. Не знал он, что значил для людей этот подсолнух.

Как нельзя лучше соседствует с этим рассказом повесть «Матерь Человеческая», история простой русской женщины Марии. Писатель воздал ей должное за её неустанный труд, за любовь к людям и милосердие, за материнское терпение, за пролитые слёзы, за всё, что пережила она и свершила во имя жизни на любимой нелёгкой земле. Мария – и живой человеческий характер, и одновременно символическое воплощение той Матери Человеческой, в образе которой – и наша вера, и наша надежда, и наша любовь. Это гимн женщине, прекрасному символу жизни и бессмертия рода человеческого. Взволнованная романтическая приподнятость, хорошо ощутимая песенность и торжественный пафос утверждения победы добра над злом придают повести своеобразный настрой.

Переезд в станицу Кочетовскую был для Закруткина не началом новой жизни, а всего лишь возвращением к юности, к истокам, питавшим молодость художника, к людям, которые были ему близки и которые формировали его взгляды, мысли, чувства. Ведь годы, самые важные для формирования характера, Закруткин провёл в деревне, подобной Огнищанке из «Сотворения мира».

В «Сотворении мира» наибольшие писательские удачи мы видим в описании семьи Ставровых. И это не случайно: в образах фельдшера Ставрова, его жены Клавдии Васильевны, сыновей Андрея, Романа, Феди, дочери Кали легко угадываются отец, мать, братья и сестра писателя. А уж о том, что образ Андрея Ставрова вобрал в себя много автобиографического, личного, и говорить не приходится – настолько это очевидно и совпадает с фактами биографии самого писателя. Понятно, что он что-то изменял, добавлял, отбрасывал несущественное и неинтересное, но в основе своей это повествование о собственной судьбе и судьбе своей семьи.

Действие романа «Сотворение мира» начинается с 1921 года – именно с того года, который хорошо запомнился автору. Мог бы он начать с революции, показать Гражданскую войну, сложность и противоречивость этого трудного времени? Нет, не мог бы. Без конкретных деталей, увиденных самим художником, талант В. Закруткина бескровен и робок. Другому писателю, возможно, и не нужны такие лично наблюдаемые детали, он обходится без них, с помощью домысла, фантазии. А В. Закруткину эти детали необходимы.

Неторопливо и вместе с тем остро-драматически развиваются события:

«Крест был готов. Он был сделан из дубового бревна, снятого с конских яслей. Кони годами терлись об ясли, годами роняли слюну на крепкое дерево, и потому крест лоснился, как рыжая, в мыльных натеках конская шея.

В середине бревна торчало грубо выкованное, тронутое ржавчиной железное кольцо, к нему когда-то привязывали повоз. Кольцо надо было снять, но у старика, который делал крест, иссякли силы… Шаркая валенками, старик отошёл, прищурил глаза и вздохнул:

– Эхе-хе… Грехи наши тяжкие… Вот, гадал человек, что от голода уйдёт, из-за Волги в нашу Огнищанку прибыли, детей и внуков с собой привёз, в господском дому поселился, а от смерти не ушёл».

Гнетущая атмосфера безысходности, голода, нищеты, непоправимого бедствия народного возникает с первых же страниц романа. Всё привычное рушится, священник на похоронах «говорил с непонятной угрозой, словно не просил, а требовал у Бога».

Так начинается роман – от голода умирает старый Данила Ставров. Все крохи, которые ему перепадали в это лихолетье, он отдавал внукам: лишь бы они выжили, им ещё жить да жить, а он своё отжил.

Обряд похорон совершается в спешке, без соблюдения обязательной формы. Да и как тут соблюдать обряд, когда «мрут люди как мухи». По тридцать человек в день хоронит престарелый священник. Люди испуганы, торопливы, думают только об одном – пережить эту лихую годину. И от конкретного эпизода В. Закруткин идёт к широкому обобщению. Не только эта семья и эта маленькая деревенька, но и вся великая Россия переживает страшную пору – голод косит тысячи людей.

О «Сотворении мира» много писалось. Даже в резко критических статьях отмечалась широта охвата исторических событий, разнообразие типов, созданных художником, стремление через малое раскрыть глубинные процессы, происходившие в то время. Говорили и о недостатках – об излишней детализации, о растянутости и композиционной несогласованности разнородного материала, вводимого в роман.

Здесь появляется Ленин, участвуют крупные политические деятели, авантюристы международного масштаба, разведчики, генералы, дипломаты, рабочие, крестьяне, партийные и советские работники. Каждый, вовлечённый в данное действие ходом событий, либо помогает сотворению нового мира, либо всеми силами старается разрушить его. Этот новый мир складывается не просто, потому В. Закруткин не мог замкнуть своё повествование границами малой Огнищанки из двадцати домов. И совсем не случайно один из персонажей – Долотов на правах старого знакомого приехал к больному В.И. Ленину. В разговоре он обратил внимание вождя на факты, которые внушали ему беспокойство: образовались ножницы между ценами на промышленные товары и ценами на продукты. Крестьянин не хочет задёшево вывозить на рынок плоды своего труда. Так связываются воедино большой, исторический мир и мир малый, огнищанский.

Не только к своим героям привязан художник. Всё, что их окружает, – земля, небо, леса, поля, весеннее цветение черёмухи, запахи луговых трав, – всё это создаёт неповторимый образ матери-Родины, бесконечно дорогой и любимой России.

Закруткин пытается раскрыть движущие пружины социальных процессов, происходящих в мире. В поле его зрения не только Ставровы, огнищанские коммунисты, крестьяне, ищущие новых путей к социальному равенству и справедливости, но и весь большой мир с его политическими столкновениями, международными распрями.

В публицистическом отступлении В. Закруткин проникновенно говорит о смерти Ленина – тяжком горе, которое обрушилось на человечество:

«На земле не оставалось такого уголка, такой страны, где, подобно искрам в ночи, не светили бы призывы коммунистов. Ещё темна была холодная ночь и очень далёким казался рассвет, но посеянные Лениным искры светились везде… По всей земле, во всех странах, с трудом и отчаянием, с верой и надеждой поднимались борцы за свободу. Они умирали в неравных боях, но их становилось всё больше, и объединяло их всех имя – Ленин.

Так, в преддверии весны, когда пригреет солнце и сначала на взлобках степных курганов, на высотах, на гребнях борозд, а потом в низинах, в западинах начнут таять снега, – тихие, бесшумные, ещё неприметные, пробиваются поверх первые струмочки талой воды. С каждым днём солнце греет всё больше и всё быстрее текут разрозненные ручьи. И вот приходит час – ручьи сливаются в один могучий, неодолимый поток, рушат твердыню реки, с грохотом, шумом, звоном уносят тёмные, потерявшие блеск льдины к голубому морю. И никто не может остановить победное движение весеннего потока, никто не может удержать под лучами солнца застарелый, ноздреватый, испещрённый трещинами лёд…»

Зрелость художника сказывается во всём – говорит ли он о заграничных мытарствах огнищанца Максима Селищева или о бурных процессах, происходящих в деревне. Писатель показывает, как после тяжких невзгод, испытаний, голода снова ожила русская деревня, свободно вздохнула и спокойно вышла на свои запущенные поля справиться с голодом. Оттаивала земля после жуткого холода Гражданской войны, оттаивали мужики, почувствовав себя хозяевами земли и своей собственной судьбы.

Идёт весна по Русской земле. Ничто уже не страшит людей. Они смело всматриваются в будущее. В деревне, однако, многое остаётся по-прежнему, бедняки, даже и получившие землю, не могут вырваться из бедности: нет тягла, нет инвентаря. А какие же достатки, если земля плохо обработана, урожай не убран вовремя? Пшеница перезревает, осыпается, вполовину меньше собирает бедный мужик. По-прежнему кулак Антон Терпушный держит в своих руках добрую половину Огнищанки. Но уже побеждает в людях человечность. Недаром старый Силыч говорит: «Хоша и озверел наш народ, а душа-то в человеке осталась…»

Всё чаще огнищанские бедняки поднимают голос за переустройство старой крестьянской жизни. Длугач, председатель сельсовета, много думает, смутно ощущая, что нужен какой-то выход. Ему, как и многим в то время, этот выход видится в коммуне. Но, познакомившись с коммуной Бухвалова поближе, он убеждается в её несвоевременности. Радужные надежды рассыпались в прах при столкновении с реальной действительностью. Крестьянин не пошёл в коммуну. Как человек практичный, сметливый и самостоятельный в своих решениях, крестьянин все время сравнивает собственные результаты труда с результатами труда коммунаров и не хочет жертвовать своим малым, но надёжным сегодня ради безвестного завтра.

В буднях села Огнищанка В. Закруткину удалось раскрыть политическое и экономическое значение Октября – во весь рост распрямляется русский человек. Трезвость, самостоятельность, независимость прочно утверждаются в душе огнищанского мужика. Он уже не тот, кто безропотно гнул спину на богатеев или безвылазно работал от темна до темна на своем кусочке земли «за так» и не мог свести концы с концами. Духовно преобразился русский мужик. И на эту черту обратил внимание художник. Вот хотя бы огнищанский пастух Силыч. Немало горя, страданий, житейских невзгод испытал он на своём веку. И только при советской власти его богатые человеческие возможности раскрылись во всей полноте и многосторонности.

Сколько теплоты, человеческой ласки разлито во всем облике Силыча! Он ведёт в лес детей Ставрова, учит их различать полезные растения и плоды. Силыч твёрдо верит, что «мир не без добрых людей», и сам является как раз тем человеком, который обогащает мир своей добротой и лаской. Ничто не ускользает от зоркого взгляда Силыча. Украдкой, чтоб никто не заметил, жадно принюхивается Андрей к запахам, идущим от сырой, ещё не отмякшей земли. А Силыч уже даёт свои простые и мудрые пояснения: «Земля… тоже живая. Правда, правда! Она ить и воду пьёт, и родит, и спать на зиму ложится, а весной обратно просыпается…»

И эта любовь ко всему живому, пробуждённый интерес к окружающему не прошли даром. Впечатлительным, гуманным, близко к сердцу принимающим любую человеческую беду рос Андрей.

Андрей возвратился в деревню уже повзрослевшим. Многое видится ему по-другому. И снова Силыч входит в его жизнь, на многое открывает глаза: «Народ у нас не одинаково живёт: один, к примеру, работает на совесть, государству рабочему и крестьянскому помогает, а другой злобствует, как волк скаженный, всё норовит за ноги тебя хватануть».

«Андрей с интересом слушал деда Силыча. То, о чём дед говорил, как бы освещало заброшенную среди холмов Огнищанку новым светом». Силыч принимает участие во всех наиважнейших событиях жизни села. Он заступается за Николая Комлева, помогает коммунарам собирать урожай, поддерживает Длугача во всех его нововведениях; после поездки на сельскохозяйственную выставку он просто заболевает новыми идеями, которые там почерпнул: мысль о коллективной организации труда настолько захватила его, что он только об этом говорит и думает.

Замысел романа раскрывается уже в эпиграфе: «И слышал я как бы слово многих народов, как бы шум вод яростных, как бы грохот громов. И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали». То перед нами проходят картины огнищанских будней – здесь художник создаёт неповторимый мир, полный поэзии труда, с лирической неподдельностью и искренностью воссоздаёт он сцены сева, сенокоса, жатвы, молотьбы, – то возникают страстные, взволнованные публицистические отступления – главы, в которых передана атмосфера политической, экономической жизни страны. Не всё получилось на одинаковом художественном уровне, но, во всяком случае, художнику удалось сцены деревенской жизни пропитать, так сказать, насытить, политикой, раскрыть борьбу за новое в деревне как часть великой политической работы, которую партия вела по всей стране.

Когда речь заходит о конкретных лицах, например о Максиме Селищеве и Юргене Раухе, В. Закруткин заявляет о себе как полнокровном художнике и точно воссоздаёт душевный настрой двоих совершенно разных людей, оказавшихся на чужбине. Немец по происхождению, Юрген быстро обрёл в Германии вторую родину, вошёл в штурмовые отряды Гитлера, принимал активное участие в акциях, учиняемых фашистами. В объятиях мюнхенских проституток он постепенно забывает о своём чистом чувстве – о любви к огнищанской красавице Гане.

А донской казак Максим Селищев мучительно тоскует по родной земле, мечтает увидеться с любимой женой, с дочкой, с земляками. Ему чуждо всё, куда бы ни заносила его злая судьба, – и на турецкой, и на болгарской, и на американской, и на французской, и на польской земле. Днем и особенно ночью, во сне, видятся ему родные поля, родная природа, и чувство горечи и бесприютности с новой силой вспыхивает в нём. Прямой, мужественный, принципиальный, нравственно чистый Максим Селищев много раз делал попытки сблизиться с новой Россией, но трагические случайности каждый раз обрывали открывавшиеся перед ним возможности. По разным странам пронёс он любовь к родной земле, к своим близким. Жизнь пыталась заставить его совершить подлость, предательство по отношению к своему народу, но Максим всегда оставался честным человеком.

Правда, не всегда соглашаешься с писателем. Порой кажется, что уже всё ясно: тяга Селищева на родину, его порядочность, нравственная чистота, – а В. Закруткин ещё и ещё водит нас по кругу, в котором очутился донской казак. Такие подробности излишни, они перегружают ткань произведения бесполезными деталями. Понятно, художнику хотелось столкнуть два разных мира, но в композиции романа эти два мира вряд ли могут претендовать на равное внимание.

В романе много действующих лиц. Одни проходят через весь роман, другие только появляются, чтобы тотчас бесследно исчезнуть, так и не оставив следа в читательской памяти. Конечно, при широте охвата действительности и немыслимо одинаково полное изображение всех действующих лиц.

В романе часто говорят о счастье, о поисках своего места в жизни. Счастлив тот, кто удовлетворяет порывы своего сердца, чем бы ему это ни грозило. Стремление к намеченной цели, борьба, ведущая к ней, – вот что составляет счастье. Потому-то оборванные, голодные, но видевшие великую цель русские рабочие и крестьяне были счастливы.

Часто задумывается о счастье и Андрей Ставров. С детских лет он познал горе, нужду, смерть близких. На его долю выпало немного безоблачных дней. Отец не баловал его. Он рос, как и все деревенские ребята, испытывая те же радости и огорчения.

Закруткин очень строго отбирает факты, эпизоды из деревенской жизни, ограничивает поле художнического наблюдения только сферой социальных столкновений в происходящей борьбе. Перед читателем проходят разные события, факты, эпизоды. В них участвуют разные люди, разные характеры, а нанизывается всё на один стержень – борьбу социально враждующих группировок.

В гуще событий, в массе бытовых деталей и эпизодов автор всё время обращает внимание на те факты деревенской жизни, в которых крупно выявляется дух коллективизма, общность устремлений.

Влияние Шолохова плодотворно ощущается на всём творчестве В. Закруткина. И дело не в том, что Длугач чем-то напоминает Нагульнова, а дед Силыч – Щукаря. В. Закруткин продолжает развивать шолоховский взгляд на мир, который устремлён к лучшему, что есть в душе русского, к его национальной чести, гордости, бесстрашию, самоотверженности, удали, доброте, сердечности, бескорыстию, мужеству и простоте.

О замысле второй книги романа В. Закруткин писал:

«Вторая книга романа «Сотворение мира» посвящена трудному и сложному десятилетию в истории Советского государства – тридцатым годам… На пороге десятилетия, в 1929—1930 годах, началась сплошная коллективизация сельского хозяйства. Десятки миллионов земледельцев навсегда прощались с дедовскими наделами, с чересполосицей, с межами, со своими конями и волами, с плугами и боронами, со всем тем, что столетиями называлось «моё», а отныне должно было стать общим, «нашим». Нелёгким было это прощание с прошлым. При широко распространённых перегибах многие люди переживали тогда глубокую трагедию, уничтожали скот, имущество, уходили из деревни куда глаза глядят. Тысячи кулацких семейств, высланных из сёл и деревень, увозились на Север, в Восточную Сибирь, на Дальний Восток. Трудно было начинать новую, неведомую жизнь только что организованным колхозам.

На примере жителей затерянной в глуши, ни на каких картах не обозначенной деревни Огнищанки в романе будут показаны разные, то радостные, то горестные, судьбы крестьян-земледельцев…

Неприметная, малая капля в океане народном – семья Ставровых, в её истории отразилось всё то, чем жил в это десятилетие советский народ: и радость трудовых побед, и несправедливость, и горечь утрат, и надежды, и неистребимая вера в грядущее…»

Как и в первой книге, В. Закруткин на широком историческом фоне повествует о жизни семьи Ставровых.

События происходят во Франции, Германии, России. Действующие лица прежние – Дмитрий Ставров и его дети, семья Солодовых, Долотов и Длугач, Максим Селищев и Гурий Крайнев. Из новых действующих лиц удачен образ Петра Бармина, молодого отпрыска русских князей, тоскующего по России. Во второй книге тоже выведено много реальных исторических деятелей. Закруткину удалось дать объективную характеристику каждого из них.

Центральное место в развитии сюжета второй книги романа занимают события, связанные с коллективизацией в деревне. Правдиво, без утайки и малейшей фальши В. Закруткин повествует о драматических событиях тех лет. Вместе с враждебно настроенными к советской власти кулаками раскулаченными оказывались и честные труженики, такие как, например, Тимоха Шелюгин из Огнищанки.

Встреча Длугача с Шелюгиным накануне раскулачивания – одно из центральных и, пожалуй, лучших мест во второй книге романа. Длугач по-разному относился к тем, кто подлежал раскулачиванию: «Прижимистого, хитрого и злого Терпужного яростно ненавидел, а смирного, работящего Тимоху Шелюгина втайне жалел». Много общего было у них – оба служили в Красной армии, кровь проливали. Потом дороги их разошлись – Длугач стал председателем сельсовета, коммунистом, Шелюгин «залез по самую глотку в воловье дерьмо и человека в себе убил».

Шелюгин, может, и не хотел быть кулаком, но начатое отцом хозяйство засосало его. Прошлое проявлялось в настоящем. И Тимофей Шелюгин должен был отвечать за своего отца, нажившего кулацкое хозяйство. Его отец, Левон Шелюгин, перед смертью вспомнил «бесконечные годы тяжкой, непроходящей работы». Вспомнил покойную жену. «Ведь это он, жадный до земли, до работы, сгубил её. Вся деревня ещё спала, а он до рассвета уходил с женой в поле. Ещё и заря не занималась, а они пахали, боронили, сеяли, пололи, косили, таскали тяжеленные снопы».

И вот на развилке дорог случайно встретились два человека. Ничего враждебного не чувствуют они друг к другу. Внешне они спокойны, но только внешне. Знает Длугач, что не понадобятся больше дрова Тимофею. Догадывается и Тимофей, но по укоренившейся привычке не может сидеть без дела. Скорбно у Длугача на душе. Завтра Тимофея под конвоем вышлют куда-то в Сибирь. А ведь Шелюгин от самого рождения на земле работал, да так, что «штаны и сорочка… от пота в клочки разрывались». В голодные годы он делился последним куском с неимущими. И Длугач знает, что Тимофей человек честный, «не контра какая-нибудь», но законы классовой борьбы жестоки и беспощадны. Нужно было выкорчёвывать весь класс кулаков. И Длугач, втайне жалея Тимоху Шелюгина, в то же время убеждённо говорит ему, что советская власть карает его, Тимофея Шелюгина, не как огнищанского гражданина, а как предателя. «Тут класс на класс войной пошёл, и замирения промеж них не будет… Тебе ж я совет даю такой: покорись жизни, нутро своё в ссылке переделай и вертайся очищенным, потому что как кулацкий класс тебя ликвидируют, а как человека на свет возродят, на ноги поставят и в семью свою примут». И действительно, оказавшись в «автономной кулацкой республике», Тимофей Шелюгин по-прежнему трудолюбив, своей честной работой заслужил доверие местного начальства, стал бригадиром, получает хорошую зарплату, полон надежд на возвращение домой.

В сюжете второй книги Дмитрий Ставров отходит на второй план. Всё больше внимания уделяется его старшему сыну Андрею. Учёба, работа на Дальнем Востоке, быстрое возмужание, женитьба – вот эпизоды, в которых раскрывается его беспокойный характер. Одна из главных особенностей Андрея Ставрова – любовь к земле, к деревне, деревенским людям. Об этом много говорилось и в первой книге.

«Острый парень с огнём в душе» – так отзывается об Андрее Платон Иванович Солодов. Он не стерпит, не смолчит, когда видит неправду и несправедливость. Он весь на виду, прямой, честный, открытый. Тем, кто привык к изворотливости, хитрости, ловкости, он может показаться грубым, неотёсанным, этаким деревенщиной. Напротив, других он подкупает своей искренней неподдельностью, чистотой помыслов, широтой натуры, бескорыстием. Конечно, не всегда хорошо говорить то, что думаешь. Андрей не сразу познает эту житейскую истину. Он способен прикрикнуть на мать, когда на семейном совете они обсуждают, остаться ли им, Ставровым, в Огнищанке, вступить в колхоз или уехать из деревни. На этом семейном совете Андрей твёрдо высказывает свою мечту: «Будут колхозы, не будут, я всё равно вернусь к земле». Казалось бы, точно сказано. Здесь нет определённого отношения к колхозам, он ещё не знает о них ничего, но зато твёрдо решил вернуться к земле. И эта уверенность ничуть не противоречит смутному отношению к коллективизации, которое у него возникло. Тем более что два любимых преподавателя высказали разные взгляды на коллективизацию. И без того неясное представление о колхозной жизни теперь стало ещё неопределённее. И ничего здесь удивительного нет: в то время не так-то просто было решить этот вопрос. И не такие, как он, путались в поисках ответа.

Но не только раздумьями о сложностях и противоречиях человеческого бытия занят Андрей Ставров. «Особой любовью к деревьям и старательностью в работе» покорил он старого садовода Житникова. Жадно впитывает он всё, что рассказывает старый садовод. Мечта «о море садов с самым лучшим сортовым отбором», по мысли старого садовода, могла осуществиться только тогда, «когда десятки миллионов крестьянских дворов объединятся в колхозы». И эта мечта о «море садов» прочно вошла в сознание юного Ставрова. Её осуществление стало главной целью жизни Андрея.

В. Закруткин стремился раскрыть сложность натуры Андрея Ставрова. Добрый, отзывчивый (вспомним, как он, «охваченный чувством нежной признательности», стал упрекать свою родственницу Таю за то, что она сбежала из дома), искренний, честный, мужественный, сильный – таким предстаёт Андрей Ставров.

Но порой он бывает резок, груб, дерзок. Еля называет его «дикарём», так сумасбродны бывают его поступки.

В Андрее Ставрове некоторые критики не заметили главной черты – сочувствия людям, попавшим в беду, и стремления делиться с ними всем, чем сам располагает. В тайге, где каждый кусочек хлеба на вес золота, Андрей, встретив в охотничьей избе старого гольда, охотно приглашает того разделить трапезу, даёт в дорогу продуктов: «Всматриваясь в морщинистое, тёмное, как древесная кора, лицо старика, в его спокойные, полуприкрытые глаза, Андрей представил его полную трудов и лишений жизнь и подивился силе человеческого духа и стойкости таёжного жителя-гольда».

Пути Андрея Ставрова пересекаются различными людьми. Встречи с гольдом-охотником, сектантами, земляками-кулаками, разговоры с Токаревым и Крапивиным раскрывают перед нами Андрея Ставрова как человека серьёзного, думающего, глубокого. Он не остаётся равнодушным, с болью переживает любую несправедливость, старается понять высокие общественные идеалы, во имя которых идёт перековка целого кулацкого сословия. И вовсе, как видим, не история женитьбы Андрея привлекает художника. В романе герой раскрывается не только в сфере личной, но и, так сказать, идеологической, общественной. Он ищет и находит свою точку зрения, по-своему решает многие из злободневных вопросов. В нём воплощены положительные стороны того поколения, которое в довоенное время прошло настоящую закалку, чтобы во время войны выдержать все неслыханные испытания.

Виталий Закруткин, по выражению Шолохова, произнесённому по случаю его юбилея, познал «пору зрелости и мудрого видения жизни». Он много ездил по стране, много писал о наших замечательных людях, о будничных свершениях нашего века.

Закруткин В.А. Собр. соч.: В 4 т. М., 1977—1980.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.