Вселенная и государство

Вселенная и государство

В первых двух главах была сделана попытка установить, каково было отношение древнего человека к окружающему его миру. Прежде чем перейти непосредственно к рассмотрению государства и его роли в картине египетской жизни, рассмотрим два вопроса, которые помогут нам создать фон для нашего разбора. Видел ли древний египтянин какое-либо различие по существу между людьми, обществом, богами, растениями, животными и физической вселенной? Какой представлялась ему вселенная: благосклонной, враждебной или равнодушной к нему? Эти вопросы имеют отношение к связи государства с вселенной и к деятельности государства на благо человека.

Прежде всего рассмотрим вопрос о существенном различии между людьми, богами и другими элементами вселенной. Эта проблема не давала покоя христианским богословам в течение многих веков. Мы можем дать на нее лишь наш личный ответ применительно к древнему Египту. Конечно, ясно, что человек — это одно, а небо или дерево — совсем другое. Но для древнего египтянина такие представления носили изменчивый и комплементарный характер. Небо могло мыслиться как свод, покрывающий землю, или как корова, или как женщина. Дерево могло быть деревом или женщиной — богиней деревьев. Истину можно было мыслить как абстрактную идею, или как богиню, или как божественного героя, некогда жившего на земле. Бог изображался в виде человека, или сокола, или же человека с головой сокола. В одном контексте царь описывается как солнце, звезда, бык, крокодил, лев, сокол, шакал и как пара богов — покровителей Египта, — и это не столько сравнение, сколько выражение его внутренней сущности1. Это означает, что все явления природы — органические, неорганические или абстрактные — имели одну и ту же сущность. Дело обстоит таким образом, что черное не противопоставляется белому, но вся вселенная есть некий спектр, в котором один цвет переходит в другой без четкой границы между ними; в котором, по сути дела, один цвет может превратиться в другой под влиянием определенных условий.

Этот момент нам хотелось бы развить. Мы постараемся доказать, что для древнего египтянина все элементы вселенной были единосущны друг другу. Если это так, то мерки человеческого поведения — то, что лучше всего было египтянину известно, — становились системой отсчета для понимания внечеловеческих явлений. Тогда вопрос о том, была ли вселенная или боги вселенной благосклонны, враждебны или индифферентны, становится бессмысленным. Они будут вести себя так же, как люди: когда они благосклонны, то они благосклонны, когда враждебны — враждебны, когда равнодушны — равнодушны. Если говорить о действиях, то можно сказать, что они были благосклонны, когда решали быть благосклонными, враждебны, когда решали быть враждебными. Этот вывод имеет отношение и к обязанностям государства, и к силам, ответственным за государство.

Первое условие для утверждения, что все элементы вселенной единосущны друг другу, — это принцип свободной замены, перестановки или возможности изображения. Один элемент с легкостью заменяет место другого. Усопший нуждался в хлебе, чтобы не голодать в другом мире. Он заключал договор, по которому в его могилу должны были регулярно класть караваи хлеба, с тем чтобы его душа могла вернуться и поесть. Но человек знал, что договоры преходящи, а нанятые слуги жадны. Хлеб для своих нужд он использовал в другой форме. Деревянная модель каравая, оставленная в могиле, была равноценным замещением настоящего хлеба. Караваи хлеба, изображенные на стене гробницы, будут продолжать насыщать усопшего. Если не было другой возможности изобразить хлеб, то его вполне могло заменить слово «хлеб», написанное или произнесенное в связи с питанием усопшего. Мысль проста: некогда здесь был вещественный человек, теперь здесь находится его душа; мы должны предоставить ему не вещественный хлеб, а душу хлеба, так что в настоящем хлебе нет необходимости, его изображения или идеи будет достаточно.

Перенесем идею изображения в другую область. Бог представлял нечто важное во вселенной: небо, область Египта или царскую власть. Ему были присущи пространность и неуловимость. Но он мог появляться и в нашем мире, в таком месте, где он чувствовал бы себя дома, т. е. для него мог быть специально предназначен храм. В таком храме существовало место, где бог мог бы проявиться в каком-либо образе. Этот образ не был богом сам по себе, это было просто сооружение из камня, дерева или металла, где бог мог бы проявиться. Об этом рассказывается в одном из египетских мифов о творении. Бог-творец действует для других богов, и «сотворил он подобия тел их так, что стали довольны сердца их, и боги вошли в (эти) тела свои из дерева всякого, из ценных камней всяких, из глин всяких… в которые они воплотились»2.

Для богов были предусмотрены такие образы, чтобы у них было место, где они могли бы проявиться в видимой форме. Так, дом бога Амуна мог быть в каменной статуе в форме человека, в специально отобранном баране или гусаке. Он оставался сам собой и не был тождествен форме, в которой проявлялся, но все же для разных целей избирал различные формы проявления, подобно тому как люди могут содержать несколько домов или иметь различные платья.

Конечно, мы рационализируем изображение или священное животное, представляя его как оболочку божества, пустую до тех пор, пока божество не вселится в нее. Однако в каком-то смысле изображение или животное было изображением божества или самим божеством. Я хочу сказать, что божество присутствовало в месте своего воплощения всякий раз, как его приводило туда дело, а это случалось тогда, когда акт поклонения образу призывал бога в его резиденцию. Так что изображение действовало за бога и в качестве бога всякий раз, как молящийся к нему обращался. В этом смысле изображение бога было богом для всех насущных нужд.

Существовали и другие заместители богов. Царь Египта сам был одним из богов и был представителем от земли среди богов. Кроме того, он был единственным официальным посредником между богами и людьми, единственным правомочным жрецом всех богов. Наделенный божественностью, фараон обладал изменчивым характером божества: он мог слиться с другими богами, мог стать любым из них. Отчасти это носило символический характер (например, исполнение роли в религиозной драме или риторическое сравнение с богом в похвале). Но египтянин не отличал символическое изображение от реального присутствия. Если он говорил, что царь был Гором, то он не имел в виду, что царь играл роль Гора, он имел в виду, что царь действительно был Гором, что бог фактически присутствовал в теле царя во время той или иной деятельности.

Как мог царь быть богом-царем, если в нем не присутствовал бог-царь, если двое не сливались в одно? Один текст, восхваляющий царя, приравнивает его к ряду божеств: «он — Сиа», бог познания, «он — Рэ», бог солнца, «он — Хнум», бог, создающий человечество на гончарном колесе, «он — Бастет», богиня-защитница, и «он — Сехмет», богиня карающая3. Познание, высшая власть, создание народа, защита и наказание были атрибутами царя; царь был каждым из этих атрибутов; каждый из этих атрибутов проявлялся в боге или богине; царь был каждым из этих богов и богинь.

Действие принципа замещения на этом не кончается. Если царь мог изображать бога, то человек мог изображать царя. Царские обязанности были слишком сложны, чтобы их могло целиком и полностью исполнять одно лицо. Поэтому отдельные обязанности могли быть перепоручены его представителям, хотя официальная догма и гласила, что царь делал все. Официальная догма утверждала также, что царь был единственным жрецом всех богов, но он не мог служить каждый день во всех храмах, эти обязанности также перепоручались его представителям. В такого рода замещении, надо признать, есть некоторое отличие: жрец или чиновник действовал за царя, а не как царь. Это было не участием в делах в облике другого существа, а передача полномочий. Это — признанная разница, но все же не абсолютная. Человек, действующий вместо другого, как бы соучаствует и в личности замещаемого им человека. Само расположение гробниц придворных Древнего Царства вокруг пирамиды фараона показывает, что они хотели соучаствовать в его божественной славе, принадлежа ему и тем самым становясь частью его самого. Даже здесь они принадлежали к разным частям одного и того же царского спектра — ив конечном итоге были единосущны ему — отчасти благоприобретенным образом, отчасти по рождению. Невозможно провести пограничную линию между богом и человеком и сказать, что здесь сущность меняется от божественной, сверхчеловеческой, бессмертной к светской, человеческой, смертной.

Текучий характер египетских представлений и тенденция к синтезированию самых различных элементов привели некоторых египтологов к мысли, что египтяне были на самом деле монотеистами, что все боги были включены в одного-единственного бога. Сейчас мы приведем текст, который на первый взгляд кажется важнейшим документом в защиту тезиса о монотеизме. Но нам хотелось бы предварить его утверждением, что речь здесь идет не о едином боге, но о единой природе явлений, наблюдаемых во вселенной. В отношении богов и людей египтяне были монофизитами: много богов и много людей, но все в конечном счете одной природы.

Текст, о котором идет речь, представляет древнюю египетскую троицу: три бога, которые обладали первостепенной важностью в один исторический период, объединены в одно божество. Задача заключалась в том, чтобы расширить бога Амуна путем включения других богов в его существо. «Все боги — числом три: Амун, Рэ и Птах, и у них нет второго». Амун — имя этого единственного существа, Рэ — его голова, Птах — его тело. «Только он: Амун, Рэ (и Птах), вместе три»4. Трое богов составляют одного, и все же египтянин в другом месте настаивает на том, что каждый из трех существует как отдельная личность.

Б другой группе гимнов, названной монотеистической5, к богу обращаются как к единому существу составной формы, Амун-Рэ-Атум-Харахти, т. е. к нескольким богам — солнечному, верховному и национальному, сведенным в одно существо. Далее в тексте это существо разбивается на различные аспекты — Амуна, Рэ, Атума и Харахти, а также приравнивается к Херпри, Шу, Луне и Нилу. Монотеизм это или нет — зависит от определения. Возможно, что это — мелочные придирки, но мы предпочитаем, ссылаясь на принципы единосущности и свободной замены, утверждать, что египтяне были не монотеистами, а монофизитами. Различая разнообразные существа, они ощущали, что все они единосущны, подобно радуге, в которой при одних условиях доминировали одни цвета, а при других — другие. Целостная личность включает в себя много различных аспектов личности.

Один из элементов единосущности связан с тем, что египетские боги были очень человечны, им были присущи человеческие слабости и смена настроений. Они никак не могли удержаться на высоком уровне непогрешимости, и ни за кем из богов не была однозначно закреплена какая-либо функция. Например, бог Сет был хорошо известен как враг «добрых» богов Осириса и Гора, а стало быть, враг добра; он был чем-то вроде дьявола. Однако несколько раз на протяжении египетской истории Сет выступал как добрый бог, временами проявляя благосклонность к мертвым, сражаясь от имени бога солнца и способствуя расширению египетского государства. Гор, на всем протяжении египетской истории, как правило, добрый сын, однажды разгневался на свою мать и отрубил ей голову, так что несчастная богиня вынуждена была принять форму безголовой статуи6.

Египтяне явно упивались человечностью своих богов. Хорошо известен рассказ о том, как Рэ, бог-творец, раскаялся в том, что создал человечество, которое замыслило против него зло. Решив уничтожить людей, он послал для этого Сехмет, «Могущественную». Эта богиня убивала людей, бродила в их крови и, уничтожая, наслаждалась. Затем Рэ смягчился и пожалел о своем жестоком приказе. Но вместо того, чтобы приказать Сехмет прекратить резню, он прибегнул к хитрости. На пути Сехмет было вылито семь тысяч кувшинов красного пива, которое она должна была принять за кровь. Богиня с вожделением вошла в него, опьянела и прекратила кровавую бойню7.

Эта наивная сказка, столь отличная от библейской легенды о потопе полным отсутствием какой-либо нравственной мотивации, рассказана здесь только затем, чтобы обратить внимание на частую мелочность египетских богов. Они легко меняют свое мнение, а для осуществления своих целей прибегают к трюкам. И тут же — в соседнем тексте — они изображаются благородными и последовательными.

Другой, более сложный рассказ повествует о слушании дела в суде богов. Младшее божество поднялось с места и выкрикнуло оскорбление высшему, председательствующему богу; оно закричало: «„Твое капище пусто!“ Тогда Рахарахт оскорбился выкриком, брошенным ему, лег на спину, и было его сердце печальным весьма и весьма. Тогда Девятка вышла… в шатры свои. Тогда Бог Великий провел один день, лежа на спине в своей палате, причем сердце его было печальным весьма и весьма и был он один». Чтобы исправить его дурное настроение, другие боги послали к нему богиню любви, и она обнажила перед ним свои прелести. «Тогда Бог Великий засмеялся над ней и встал и воссел (вновь) вместе с Девяткой Великой», и суд продолжался дальше8. Конечно, это — забавная история, предназначенная для развлечения, но характеристика богов, которую она дает, вполне согласуется с картиной, предстающей в более строгих контекстах.

Если боги были так похожи на людей, то неудивительно, что люди могли обращаться к ним в бесцеремонных выражениях. Нередко встречаются тексты, в которых молящийся напоминает богам о том, что он для них сделал, и угрожает тем из них, кто не торопится отплатить службой за службу. Один из знаменитых пассажей египетской литературы называется «Гимн каннибала», так как мертвый выражает намерение пожирать всех, кто встретится ему на пути, будь то человек или божество. Первоначально текст этот был написан для умершего царя, но позже был подхвачен простолюдинами. «Заволакивается небо, меркнут звезды… дрожат кости Акру (бог земли)… когда видят они (умершего царя) воссиявшим, могучим в качестве бога, что питается отцами своими и кормится матерями своими… (Он) тот, кто пожирает людей и питается богами… (Он) тот, кто пожирает чары их и поглощает блеск их; великие из них — ему на завтрак, средние из них — ему на обед, малые из них — ему на ужин; старики и старухи из них — ему на каждение»9.

Действенное продолжение этой мысли в том, что каждый человек способен достичь такого могущества в колдовстве, что сможет поглощать величайших богов, а поглощая их — вбирать их волшебную силу и их славу. Это — крайнее представление о возможности единосущности низшего высшему во вселенной. Такое представление может показаться наивным, как мечты маленького мальчика, воображающего, что со временем он станет сверхчеловеком и покорит мир. Но маленький мальчик еще не вырос и все еще продолжает мечтать о том, что в один прекрасный день он станет невероятно великим. Так и единосущность египетской вселенной, простирающейся от человека вдаль, в неведомые пределы, предоставляет египтянину подобную уверенность.

Наше представление о том, что египетская вселенная единосущна, верно для продолжительного раннего периода египетской мысли, длившегося приблизительно до 1300 г. до н. э. Это представление подразумевает чувство, что между богами и людьми нет четкого различия. Необходимо, впрочем, оговориться относительно более позднего периода египетской истории. Как будет показано в следующей главе, наступило время, когда между слабым, маленьким человеком и могущественным богом пролегла пропасть. В поздний период эта разница ощущалась и человек уже не был единосущен богу. В данный момент, однако, наша задача — подчеркнуть не позднейшее расхождение, но более раннее единство.

Действительно, чем глубже изучаешь гипотезу о единосущности, тем больше исключений и оговорок приходится допускать. Так, в предыдущей главе мы сказали, что египтяне не считали иноземцев существами, равными себе. А дальше в этой главе мы укажем на разницу в административной свободе царя, который был богом, и его министров, которые были людьми. Вопрос в том, идет ли речь о качественной разнице (различие по существу) или количественной (вариации одной сущности). Мы считаем, что перед нами количественная разница одной и той же сущности: египтяне в противоположность нам и другим народам воспринимали вселенную как однородную по существу, без четкой границы между ее частями.

Вернемся к вопросу о том, каково было отношение вселенной к египтянам: дружественным, враждебным или безразличным. Поскольку имеется единая сущность, простирающаяся от человека в неизведанные дали, к миру мертвых, миру богов и духов, к миру органической и неорганической природы, то это означает, что системой отсчета должно быть само поведение человека. Как настроены по отношению к нам другие люди: дружественно, враждебно или равнодушно? Ответ таков: специально никак не настроены, но заинтересованные в нас существа относятся к нам дружественно или враждебно в зависимости от того, совпадают их интересы с нашими или противоречат им; незаинтересованные существа относятся к нам равнодушно. Дело сводится к тому, каковы интересы данной силы и каково ее расположение к нам в данный момент. Солнце согревает и этим дает жизнь, но оно же, сжигая, может уничтожить жизнь или же, скрывшись, убить ее холодом. Нил приносит жизнь, но необычно низкий или необычно высокий Нил несет разрушение и смерть.

Современный египтянин ощущает себя окруженным невидимыми одушевленными силами, джиннами, каждый из которых связан с определенным явлением: ребенком, овцой, домом, деревом, бегущей водой, огнем и т. д. Одни джинны добрые, другие злые, но большинство безразлично, пока их не обидишь — тогда они становятся враждебными — или пока не добьешься их хорошего расположения. Древний египтянин испытывал сходное чувство: его окружал мир невидимых сил. Мать над спящим младенцем напевала охранительную песенку: «Да утечешь ты, пришедшая во мраке, вошедшая украдкой, нос которой обращен вспять (букв.: позади нее), лицо которой повернуто назад, причем она не имела удачи в том, ради чего она пришла. Разве ты пришла (не) для того, чтобы поцеловать это дитя? — Я не позволю тебе поцеловать его! Разве ты пришла (не) для того, чтобы сделать его немым? — Я не позволю, чтобы ты вложила немоту в него! Разве ты пришла (не) для того, чтобы причинить ему вред? — Я не позволю тебе причинить ему вред! Разве ты пришла (не) для того, чтобы унести его? — Я не позволю тебе унести его от меня! Я сделала (магическую) защиту его против тебя из клевера (?) … лука… меда»10. В заклинании против болезни злые силы, могущие эту болезнь наслать, включают «светлого всякого и светлую всякую (= блаженные умершие), мертвого всякого и мертвую всякую», т. е. и тех мертвых, кто достиг вечной славы, и тех, кто умер без уверенности в бессмертии11.

Однако, несмотря на то что человека окружали неопределенные духи, общим правилом оставалось то, что некоторые существа наделялись определенной функцией или деятельностью и эта деятельность была либо дружественной, либо враждебной. Так, были установлены обычно благожелательные функции солнца, Нила, северного ветра, Осириса или Исиды; как правило, опасные или враждебные функции демона Апопа, Сета или Сехмет. Это были их обычные функции, но временами могла возникнуть необходимость защитить человека от «доброго» Осириса или доверить его помощи «злого» Сета — подобно тому как люди этого мира могут иметь различные стороны характера.

Уяснив себе функциональность власти и ответственности, мы будем искать теперь ответ на вопрос о функциях государства в тех силах, которые управляют государством и ответственны за него. Спекулятивную мысль древних египтян не интересует философия управления государством или отношения правительства к подданным, она обращена к силам, атрибутам, интересам тех богов, чьей преимущественной заботой является Египет. Наше внимание особенно сосредоточивается на высказываниях, касающихся «доброго бога» — царя Египта. Мы наилучшим образом можем раскрыть функции государства, определив идеалы, установленные в различных источниках для одного лица, ответственного за управление, — царя.