§ 5. Судьбы сестер милосердия
§ 5. Судьбы сестер милосердия
За строчками уставов, официальных отчетов, исторических обзоров и газетных статей теряются судьбы конкретных людей. Уставы представляли лишь некую теоретическую картину функционирования целого учреждения, отчеты и обзоры обобщали и несколько приукрашивали информацию. Газеты, выполняя социальный заказ или в погоне за сенсациями, часто выхватывали из контекста и раздували случаи исключительные, которые никогда не были и не могли быть типичными, на их основе создавая картины полного благополучия или же, наоборот, глубокого кризиса. На самом деле в жизни все оказывалось гораздо сложнее. Сестры милосердия – это прежде всего живые люди, со своим мировоззрением, своими стремлениями и заботами, разными взглядами, характерами и судьбами. Объединяло их только одно – то служение, которому они посвящали свою жизнь.
Причины поступления в общины
Одним из важнейших является вопрос о причинах, побуждавших женщин поступать в общины сестер милосердия. Ответить на него чрезвычайно сложно, поскольку причины могли быть самыми разными и в каждом конкретном случае они были свои. Можно только попытаться обобщить известные сведения, почерпнув подобного рода информацию из источников личного происхождения – дневников, воспоминаний и писем самих сестер милосердия.
Большинство сохранившихся документов принадлежат тем, кто решил стать сестрами милосердия в связи с объявлением войны – Русско-турецкой, Русско-японской или Первой мировой[423]. Разумеется, ими двигал патриотический порыв, желание быть полезными Отечеству в трудное время, стремление следовать за дорогими людьми – отцами, братьями, женихами и мужьями. Далеко не всегда такие решения могли быть продуманными и взвешенными. Например, сестра Дьякова, совсем недолго проработавшая в отряде Александры Григоровой, призналась, что пошла в сестры в порыве патриотизма, под влиянием возвышенных речей своей пылкой подруги, так и не решившейся на аналогичный шаг. Девушка, бывшая сельской учительницей, отправилась на Дальний Восток, переоценив свои силы и способности. «Я ее убеждала, – писала А. М. Григорова, – что самое лучшее для нее постараться выйти из общины и вернуться к прежнему делу»[424].
Намного сложнее говорить о причинах поступления в общины сестер милосердия в мирное время. Впрочем, попытки как-то классифицировать мотивацию сестер предпринимались уже их современниками.
Христина Даниловна Алчевская – выдающийся педагог и публицист XIX в. – исполняла обязанности сестры-волонтерки во время Русско-турецкой войны 1877–1878 гг., работая в Харьковском госпитале. Она, анализируя собственные наблюдения, делила сестер милосердия на пять «типов»[425]. К первому, самому распространенному, она отнесла веселых и беззаботных молодых девушек, которые шли в больницу как на светский раут и удивительно легко относились к окружавшим их страданиям. Алчевская вспоминает одну из таких сестер, «которая обыкновенно так начинала свой рассказ: „это было так весело! так весело – приходит санитарный поезд с тяжело ранеными“ и т. д.»[426]. По-видимому, они так радовались возможности вырваться из привычных рамок обыденной жизни, возможности быть полезной, что не до конца сознавали всю ответственность своего служения.
Городской лазарет им. св. Татианы при бывш. Университетской типографии. Перевязочная (Альбом деятельности Московского Городского Управления по организации помощи больным и раненым воинам и семьям призванных 1914–1915 гг. М, 1915. С. 89)
Второй тип – это «сестры-педанты», воображавшие себя высококвалифицированными специалистами, практически врачами. Это могли быть даже сестры военного времени, прошедшие лишь краткие двух-трехмесячные курсы подготовки и не имевшие никакого опыта. В отличие от «веселых» девушек, они относятся к работе очень серьезно, трудятся добросовестно, но искренне считают, что «только им одним доступна эта работа, и на обыкновенных смертных смотрят с самоуверенностью и высокомерием невежества»[427].
Третий разряд – «наемницы», для которых работа сестер милосердия была не более чем способом заработать на жизнь. Как правило, это были те, кто попал в затруднительное материальное положение. Они поступали в общины не по велению сердца, а из-за нужды и соответственно готовы были оставить свое служение при первой же возможности. Одна из таких сестер говорила: «Если бы мои родные не разорились, никогда бы я не дошла до этого унижения»[428]. Иногда складывалось столь безвыходное положение, что поступление в общину воспринималось ими как единственная альтернатива уходу в монастырь[429].
К четвертой группе относились «искательницы приключений», мечтавшие попасть на линию фронта, настолько занятые интригами и сомнительными приключениями, что на работу им времени уже не оставалось. Да и не соответствовал тяжелый ежедневный труд сестер милосердия их романтическим представлениям. Алчевская считала, что такие сестры компрометируют святое дело. «Кажется, что красный крест попал на их платье по ошибке»[430], – писала она.
Наконец, к пятой категории Алчевская относит девушек, полностью посвятивших себя выбранному служению, которые стали сестрами милосердия исключительно из-за горячего желания помогать ближним, из-за невозможности оставаться в стороне, видя чужое горе. Такие сестры умеют утешить и успокоить своих пациентов, плачут и страдают вместе с ними. Они работают с жаром и увлечением, надрывая собственное физическое и душевное здоровье. Их пример заражает и увлекает других, благодаря их самоотверженному труду в обществе поддерживается престиж сестер милосердия. Христина Даниловна считала, что такие сестры составляют меньшинство или даже являются исключениями – «это те святые, те праведники, которыми держался грешный город»[431].
Портрет сестры милосердия. 1917. Петроград. Фотограф В. Егоров (из личной коллекции А. Классена)
Конечно, сейчас невозможно провести какое-то статистическое исследование и выяснить процентное соотношение различных типов сестер милосердия. Все же есть основание думать, что сестер «по призванию» было немало, иначе сам институт сестер милосердия не только бы не получил столь широкого распространения, но и просто прекратил бы свое существование вслед за спадом очередной патриотической волны.
Условия жизни и работы сестер в общинах и в командировках
Бытовая сторона жизни сестер милосердия в общинах и госпиталях нередко добавляла трудностей к их и без того нелегкому служению. Поступавшие в общину размещались в общежитии для сестер. В лучшем случае там были двух-четырехместные комнаты, но в некоторых общинах число проживавших в одной комнате доходило до 80 человек[432].
Уставшая сестра не имела возможности побыть одной и полноценно отдохнуть после дежурства[433]. Как и в любом коллективе, могли встретиться девушки с неуживчивым характером[434]. При расселении сестер начальство общины не могло, а иногда, очевидно, и не старалось учитывать особенности их характера и личные склонности, что вносило дополнительные трудности во взаимоотношения. Постоянное напряжение, естественно, сказывалось на нервной системе сестер, когда начинала раздражать каждая мелочь[435]. Такие условия жизни периодически приводили к ссорам, иногда очень серьезным. Так, отряд сестры А. М. Григоровой был отправлен на Дальний Восток по срочному запросу, однако, прибыв на место назначения, его члены оказались совершенно невостребованными. Лишь через некоторое время удалось узнать причину, по которой возникла такая странная ситуация. Оказывается, инспектор их вызвал из-за того, что перессорились сестры в одном из госпиталей, и он сгоряча их всех уволил. Потом они помирились, попросили прощения и остались на своих местах; он же, по-видимому, забыл о своей экстренной телеграмме в Общество Красного Креста [436].
Мирные дружеские отношения между сестрами милосердия в такой обстановке особенно ценились. Они позволяли чувствовать себя более комфортно, спокойно и весело проводить минуты отдыха. «Проработав целый день, каждая на своем дежурстве, мы собирались часам к девяти вечера в своем домике за чашкою чая, делились дневными впечатлениями, рассказывали друг другу забавные эпизоды, порой хохотали до упаду над каким-нибудь пустяком, – вспоминала Н. В. Козлова. – Каждая из нас получила свое прозвище, соответствовавшее какому-нибудь характерному событию, которыми мы и звали друг друга. В этих наших отношениях хорошо было то редкое среди женщин явление, что у нас было настоящее товарищество. Мы отлично относились друг к другу, готовы были стоять друг за друга горой – вместе с тем совершенно отсутствовала чисто женская черта копаться в чужой душе и интимной жизни»[437].
Если складывался сплоченный коллектив, то жил он уже несколько обособленно. Сестры, сдружившиеся, как правило, еще в общине, старались держаться друг друга и в командировках. К примеру, Н. В. Козлова с удивлением отметила: «Поступившие к нам три в-ския сестры так до последнего дня и остались в-скими, а мы N-скими. Никакого слияния между нами не произошло»[438]. Одну из причин таких отношений называет в своем письме сестра Иверской общины София Михайловна Андронова: «Да еще слышали, что к нам хотят присоединить Елизаветинскую общину. Это не особенно радует. Мы пока все дружны и все у нас мирно, но тогда не знаю, мы слышали, что они уже успели между собой перессориться. Пожалуй, и нас заразят этим, чего не дай Боже» [439].
Отношения сестер милосердия с врачами складывались хорошо, если последние видели в них своих надежных помощниц. «Работая вместе с сестрой, видя ее сочувствие к его делу, врач сознает ее полезность, смотрит на нее как на своего сотоварища, отдает ей справедливость и обращается к ней с чувством доверия и уважения», – писала С. А. Арендт[440]. Если же эти взаимоотношения выходили за рамки служебных, они могли доставить сестре милосердия серьезные неприятности, компрометируя ее перед подругами и начальством. Подобные романы заканчивались как законным браком, так и трагедиями[441].
Случались конфликты сестер с начальством общин и руководством госпиталей, в первую очередь со старшими сестрами и главными врачами. Для сестер милосердия такие случаи были чреваты увольнением из госпиталя или переводом на более тяжелую работу[442]. Причины здесь могли быть самыми разными – от личной неприязни до сознательного нарушения сестрами установленных в учреждении правил. Если с первым все достаточно ясно, то нарушения дисциплины – явление далеко не однозначное. С одной стороны, правила не всегда были хорошо продуманы, а их исполнение казалось сестрам тяжелым и бессмысленным. К примеру, сестрам одного из отрядов, следовавших на фронт, строго воспрещалось на станциях обедать в зале первого класса и даже входить в станционные здания, из-за чего они почти всю дорогу оставались без горячих обедов. Это правило было тем более обидным, что сестры других отрядов, ехавшие в том же поезде, спокойно выходили и обедали на станциях[443].
Неприятие правил приводило и к более серьезным конфликтам, примером чему могут служить события, произошедшие в Иверской общине в конце 1901 – начале 1902 г. [444] После нескольких случаев уклонения сестер от предложенных им командировок Совет общины принял решение разработать и утвердить точные правила, устанавливающие обязанности и права сестер милосердия и испытуемых, что и было сделано в ноябре 1901 г. Некоторые пункты этих правил вызвали возмущение сестер и врачей. Первые посчитали, что эти правила обидны, так как слишком стесняют их свободу и права. Врачей же не устроили изменения в порядке назначения сестер милосердия в клинику и лечебницу. Кроме того, именно в это время сменилась старшая сестра общины: после ухода из-за тяжелой болезни Л. К. Пиварович, занимавшей эту должность в течение пяти лет, была назначена Н. Д. Липинская, которая стала усердно наводить порядок, что привело к трениям и столкновениям с сестрами.
В. Ф. Джунковский, исполнявший в то время должность попечительницы, будучи человеком военным, решил действовать решительно и пресечь дальнейшее брожение в общине. В первую очередь он распорядился перевести в Военный госпиталь сестру хирургического отделения Анну Куликову, имевшую большое влияние на сестер и агитировавшую их против введенных правил. В ее защиту выступили 12 сестер – весь персонал лечебницы и хирургической клиники общины. Они потребовали возвращения Куликовой, угрожая в противном случае уйти из общины. Джунковский настоял на своем решении и, безуспешно попытавшись урезонить сестер, принял их прошения об увольнении в запас. Вслед за сестрами милосердия из общины стали уходить и врачи, недовольные сложившейся ситуацией.
Тем не менее данные события не нанесли серьезного вреда работе общины. Стараниями В. Н. Штурма ушедшие врачи скоро были заменены новыми и после трех недель перерыва прием больных возобновился.
Т. М. Миркович указывает, что некоторые девушки уже при поступлении в общину знают, что «из-за трудности общинских правил очень многие из сестер их нарушают и не видят для себя необходимости явиться в данном случае исключением»[445]. Руководству в ситуации острой нехватки сестер приходилось идти на компромисс и принимать кандидаток, заведомо неспособных подчиняться правилам общин [446]. В случае с Иверской общиной руководство заняло жесткую позицию и рассталось со всеми, кто не хотел или не мог подчиняться установленным правилам.
Многое, конечно, зависело и от характера и личных качеств людей, занимавших руководящие посты. Если начальник беспокоился в первую очередь о благополучии своих подчиненных, старался всех устроить наилучшим способом, удовлетворить по возможности все просьбы, терпеливо выслушивая жалобы, то и сестры, чувствуя такую заботу, были ему благодарны[447].
Во время военных действий большую часть сестер милосердия командировали из общины в военные госпиталя и передовые отряды, где условия работы различались. Госпиталь, как правило, всегда был полон раненых, и сестры работали не покладая рук. А на передовых перевязочных пунктах персонал мог долго сидеть почти без дела, а потом вдруг начиналась крайне напряженная работа. Здесь, «как в калейдоскопе, мелькали перед глазами раненые головы, руки, ноги, но не было того личного отношения к больным, которое является, когда ходишь за ними и которое придает какую-то особую силу, смысл и утешение в тяжелой сестринской работе»[448].
Одна из палат городского лазарета им. св. Татианы при бывш. Университетской типографии (Альбом деятельности Московского Городского Управления по организации помощи больным и раненым воинам и семьям призванных 1914–1915 гг. М., 1915. С. 88)
Отношения с больными были крайне важны для сестер, так как составляли основной смысл их служения. «Кроме того, что я сама понимала свои обязанности так, как я старалась их исполнять, ведь и учили нас тому, чтобы мы во всей полноте, не считаясь ни с силами своими, ни тем более с удобствами, принимали на себя заботы о своем больном и не только о физических его нуждах, но и о духовных. Сестра должна быть опорой, утешением, защитой своего больного; она должна знать все нужды его и быть посредницей между ним и его начальством. От нас также требовалось, чтобы мы отказались от всякой личной жизни и чтобы наши интересы ставились нами на последнее место. Как много ни отдавали бы мы своим больным, все это было бы только должное: обязанности сестры неограниченны», – писала А. М. Григорова[449].
Сестры милосердия искренне привязывались к своим больным, тяжело переживали их смерть, особенно в первое время. Одна сестра в госпитале отвечала за несколько палат, число пациентов в которых измерялось в десятках, а во время крупных сражений и в сотнях. Так что «в конце концов все больные группируются в одно целое существо, дорогое для вас, которое как бы живет только вашим уходом, – отмечала М. И. Девиз, – потому торопишься к нему, чтобы облегчить его физические и духовные страдания, выслушивая его и давая советы»[450].
Раненые солдаты отвечали сестрам милосердия благодарностью за их заботу, любили и берегли их, ласково говоря: «Наше солнце вошло, наш ангел-хранитель»[451]. А. М. Григорова воспроизводит в своих воспоминаниях такой показательный случай:
«Через несколько дней после прибытия больных нам прикомандировали на время четырех сестер еще не открытого госпиталя, чтобы они подучились у нас. В мое отделение были назначены две, и когда они пришли, д-р Бергман сказал, чтобы я их заставила поучиться массажу и передала бы им всех нуждающихся в растираниях.
– Может быть, еще у кого болят ноги? – обратился он к больным.
Сразу заявило о боли в ногах больше десяти человек. Д-р Бергман спросил их, отчего они молчали до сих пор.
– Да нам было сестрицу жалко, – отвечали они, – у ней и так уж очень много дела»[452].
Если отношения с больными почему-либо не складывались, сестре приходилось особенно тяжело. На них жаловались, их изводили насмешками и придирками[453]. Причины были разными. Иногда это мог быть один капризный больной с тяжелым характером, которому было невозможно угодить[454]. Таких сестрам приходилось терпеть. В некоторых случаях плохое отношение могло быть вызвано и поведением самой сестры. М. И. Девиз утверждала, что больные быстро отличали настоящую сестру от авантюристки. «Но ведь хороших больше, чем дурных?» – спрашивала она солдат. «Да, – отвечали те, – много было хороших, добрых, что говорить, очень много»[455].
Искренняя благодарность больных была, по сути, единственной наградой для сестер милосердия за все их лишения, в ней они черпали силы для дальнейшего служения. А сестры милосердия нуждались в духовной поддержке. Значение духовного настроя и религиозного осмысления сестрами милосердия своего служения хорошо осознавали некоторые устроители общин. Великая княгиня Елизавета Федоровна, княгиня Наталья Борисовна Шаховская старались уделять пристальное внимание духовно-нравственной стороне подготовки сестер. Но это была их личная инициатива и заслуга, не типичная для большинства представителей учреждений РОКК, в которых заниматься воспитанием сестер, каким-то образом контролировать их духовное состояние не могли, да и не стремились. В России, официально православной стране, всем гражданам традиционно старались обеспечить возможность посещения богослужений и участия в основных Таинствах Церкви – то же касалось и общин сестер милосердия. На их территории строились храмы, Закон Божий входил в обязательную программу обучения, при желании сестры могли получить духовное окормление в своей общине.
В военное время все было несколько иначе. В командировках посещение богослужений для сестер милосердия было затруднительным – в эти часы они обязаны были находиться в госпитале[456]. В известных воспоминаниях нет сведений и о священниках, которые приходили в госпиталь и могли бы, помимо совершения треб, постоянно окормлять персонал, как это практиковалось в московских общинах. По распоряжению Главного управления в состав некоторых отрядов Красного Креста входило духовенство [457]. И великая княгиня Елизавета Федоровна, по всей видимости, старалась устроить так, чтобы в санитарных отрядах любимой ею Иверской общины находился священник. В этой связи особенный интерес представляет отрывок из письма М. П. Манчтета – врача Пятого хирургического передового отряда имени вел. кн. Елизаветы Федоровны. Во время Первой мировой войны отряд работал в тяжелейших условиях непосредственно в зоне неприятельского огня, постоянно подвергался обстрелам с воздуха[458]. Доктор пишет в Москву сестре-настоятельнице Иверской общины Е. К. Авеллан и просит ее уговорить великую княгиню не присылать к ним нового священника взамен заболевшего: «Живем мы в такой ужасной тесноте, что никого лишнего нам негде физически принять, так как негде… Каждый лишний человек для нас страшная обуза. Кормить мне трудно» [459].
В «Дневнике полкового священника» отец Митрофан Сребрянский указывал на сходное по характеру явление: мало кто заходил в станционный храм, устроенный заботами Елизаветы Федоровны специально для воинов, идущих на войну. Редактор издания 1906 г. нашел нужным пояснить это замечание: «Усталого, измученного дальним походом солдата едва ли справедливо упрекать»[460]. Вероятно, так же можно объяснить и просьбу из письма доктора Манчтета. В воспоминаниях сестер встречаются описания редких случаев посещения церкви: в большие праздники или в неожиданно выдавшееся свободное время[461]. Между тем выдержать тяжелые условия жизни, особенно во время командировок, не имея какого-то внутреннего стержня, было невозможно. Сестрам милосердия, несомненно, помогали те высокие представления о собственном служении, которые они получили в своих общинах. Вот пример рассуждения одной из сестер: «"Возьмите иго Мое на себя и обрящете покой душам вашим: ибо иго Мое благо и бремя Мое легко", – сказал нам Спаситель (Мф 11: 29–30). Сама жизнь убеждала нас, слабых и, быть может, неверующих, выполнявших только отчасти и даже очень несовершенно этот завет, что и над нами уже исполнились обещания Его. Не только я сама считаю этот год лучшим временем моей жизни, но и от тех товарищей своих, с которыми сохранила сношения, я слышу, что они вспоминают о нем как о «самом светлом кусочке своего жизненного пути». Самым светлым был он и для меня; только там я увидала и почувствовала все сродство своей души со всякой душой «скорбящей и озлобленной», – и убедилась, что единственное неотъемлемое наше счастье – только в любви к ближнему»[462].
Мечты и разочарования
Приходя в общину в порыве искреннего стремления послужить ближним, сестры милосердия, большей частью совсем молодые девушки, сталкивались с целым рядом серьезных трудностей. С одной стороны, во время активных боевых действий на них ложился огромный объем работы, так что они практически не имели времени для отдыха. «У меня было столько дела, что я торопилась даже во сне», – вспоминала А. М. Григорова[463]. Постоянное лицезрение человеческих страданий и смертей не могло не сказываться на психике сестер. По словам одной из них, «как ни сложна философия в русской натуре, как бы просто ни смотрелось на неизбежность смерти, изучать ее в непосредственном соседстве становится невыносимым»[464]. С другой стороны, много проблем было и в бытовых условиях жизни, и в личных отношениях персонала госпиталей[465].
День за днем сталкиваясь с серыми буднями, тяжелой, однообразной работой, многие девушки начинали разочаровываться в своих мечтах о благородном и возвышенном подвиге служения ближним: «Мы начали нашу совместную работу весной, в ясные и теплые дни, со свежими силами и светлыми взглядами; теперь мы расставались унылые, измученные, с издерганными нервами, и настроение наше соответствовало суровым и темным ноябрьским дням»[466].
Городской распределительный госпиталь при ночлежном доме им. Ф. Я. Ермакова. Операционная (Альбом деятельности Московского Городского Управления по организации помощи больным и раненым воинам и семьям призванных 1914–1915 гг. М., 1915. С. 26)
Кто-то стремился к перемене мест, думая, что в другой общине или в другом госпитале им будет гораздо лучше. Поменять место службы было не очень сложно, о чем свидетельствуют многочисленные записи в послужных списках сестер милосердия[467]. Это в свою очередь приводило к постоянной «текучке кадров» и отрицательно сказывалось на постановке всего дела оказания помощи раненым. Во-первых, сестры не успевали хорошо вникнуть в свое дело и приобрести необходимый опыт[468]. Во-вторых, в нужный момент в госпитале могло не оказаться необходимого количества сестер милосердия[469]. По мысли Т. М. Миркович, главной причиной ухода сестер из общины являлось их необеспеченное будущее. Молодая, работоспособная девушка, видя по своим старшим подругам, что ее ждет впереди, при первом же удобном случае постарается променять свой труд на более продуктивный в материальном отношении[470].
Отношение к сестрам милосердия выражалось в нескольких стержневых моментах. Требования к поступающим в общину в основном заключались в возрастных рамках, хорошем здоровье и грамотности. Однако в тех общинах, где служение сестер не ограничивалось сугубо медицинскими обязанностями, а занятие каждой из них назначалось исходя из ее способностей, крепкое здоровье было желательным, но не превалирующим критерием отбора. В большинстве случаев в число сестер милосердия принимались девушки всех христианских исповеданий, но только православные могли стать сестрами общин, находившихся в ведении епархиальных властей.
Следующий важный момент – статус сестер милосердия в самих общинах. Только в Павловской общине сестры считались полноправными членами, могли выбирать старшую сестру и участвовать в общих собраниях. Во всех остальных общинах сестры милосердия никак не участвовали в управлении и обязывались беспрекословно подчиняться начальству.
Наконец будущее сестер после окончания их службы – яркий показатель отношения к ним со стороны руководства общин. В общинах Красного Креста даже самая маленькая пенсия назначалась только сестрам, прослужившим 15–20 лет. Если же сестра имела несчастье потерять здоровье ранее этого срока, община, согласно уставным документам, ничем не помогала той, которая отдала ей все свои силы. В общинах «Утоли моя печали» и Владычне-Покровской, как это ни парадоксально, увольнявшиеся сестры даже лишались соответствующего звания. Более-менее спокойными за свое будущее могли быть сестры милосердия в тех организациях, где они обладали определенными правами членов общины.
В общине сестры сталкивались с бытовой неустроенностью, с проблемами взаимоотношений медицинского персонала. Само их служение требовало большого напряжения всех душевных и физических сил. Такое положение приводило к тому, что женщины, по разным причинам принявшие решение вступить в общину и служить своим ближним, столкнувшись с тяжелыми условиями жизни и неопределенным будущим, не видя уважения к своему труду, могли разочароваться в своих первоначальных стремлениях. Они находили поддержку в искренней благодарности и любви больных; высокие моральные качества и горячее желание помогать ближним давали сестрам милосердия силы продолжать свое служение. В общинах создавались необходимые условия для духовной поддержки сестер, но все зависело от личных устремлений руководства конкретной общины и желания самих сестер – руководство же РОКК не ставило перед собой специальной задачи воспитать и духовно подготовить сестер милосердия.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.