III. Техническая революция

III. Техническая революция

Сущность технической революции, которая должна была дать новый толчок борьбе против общинных сервитутов, можно выразить в нескольких словах: уничтожение того, что один агроном, Франсуа де Нефшато, называл «позором паров». Отныне земле, привыкшей до сих пор, при наиболее усовершенствованных системах, отдыхать один год из каждых двух или трех лет, была запрещена всякая лень. В материальной жизни человечества нет более значительного достижения. Во-первых, это дало возможность увеличить в два или полтора раза сельскохозяйственную продукцию и, следовательно, прокормить гораздо большее количество людей; во-вторых, это давало возможность лучше, чем раньше, кормить людей, к тому же более многочисленных, ибо увеличение обрабатываемых земель не поспевало за ростом населения. Без этого небывалого завоевания невозможны были бы ни развитие крупной промышленности, собирающей в городах массы людей, которые не извлекали средства для своего существования непосредственно из земли, ни, вообще говоря, «девятнадцатый век» в том смысле, в каком употребляют слово для обозначения кипения человеческой энергии и ошеломляющих преобразований.

Но старые аграрные распорядки представляли собой хорошо согласованные системы. Нелегко было нарушить их, не уничтожив всего целиком. Для совершения революции в способах обработки земли необходимы были многие условия.

Что посеять на земле, отводившейся прежде под пар? Хлеб? Мысль об этом порой возникала, но она была слишком плоха, чтобы за нее держаться. Опыт показал, что постоянно сеять одно и то же растение или схожие растения на одной и той же земле — это значит обречь себя на ничтожные урожаи. Нужно было найти растения, корни которых проникали бы в почву совсем на другую глубину, чем корни зерновых. Овощи? Обычно с них начинали. Но их разведение можно было рекомендовать далеко не везде, а их потребление не могло быть расширено до бесконечности. Это же замечание справедливо для льна и рапса. Действительно, ради этого не стоило еще низвергать весь прежний аграрный распорядок.

К тому же дело было не только в том, чтобы найти растение. Как бы ни было удачно чередование посевов, непрерывность обработки была связана с риском истощить почву, если бы не был найден способ доставлять ей усиленную порцию удобрений, то есть навоза, поскольку химические удобрения еще не были изобретены. Отсюда необходимость увеличить поголовье скота. Но здесь имелось противоречие, на первый взгляд неразрешимое. Ведь пар имел своей целью не только обеспечение земле отдыха — он служил в то же время пастбищем для скота. В XVII и XVIII веках постановления Парижского парламента обязывали многие соседние со столицей деревни соблюдать старинный севооборот с годом отдыха. Это объясняется тем, что новые методы казались ему опасными для овцеводства и, следовательно, для снабжения парижского населения{187}. Уничтожить пар и вместе с тем не только поддержать, но и интенсифицировать скотоводство — не означало ли это искать квадратуру круга?

Разрешение этой двойной трудности было осуществлено благодаря травосеянию. В сущности, именно фуражные растения при новом чередовании культур заменили зерновые и в то же время, по словам поэта Сен-Ламбера[147], «предложили удивленным стадам нежную траву на недавно сжатых полях»{188}. Эти культуры (вроде клевера, эспарцета и люцерны), имевшие более длинные корни, чем корни зерновых, не требовали, кроме того, от почвы такого же количества химических элементов; или же это были растения с мясистым корнем, вроде репы, знаменитого турнепса (столь часто упоминаемого в агрономических сочинениях той эпохи), которые, помимо достоинств вышеназванных трав, обладали тем преимуществом, что они требовали прополки, благодаря чему пашни периодически очищались от сорняков. Были ли это новые культуры? Не обязательно. Большинство их разводилось издавна, но в небольших количествах и не на полях. Они предназначались для огородов. Революцию в способах обработки можно в некотором смысле рассматривать как победу огородничества над пашней: заимствование растений, заимствование методов (прополка и интенсивное унаваживание), заимствование правил ведения хозяйства (исключение всякого обязательного выпаса и в случае необходимости огораживание)[148]. В конце XVIII века картофель, известный с того момента, как он был привезен из Америки, но долгое время разводившийся лишь в небольших количествах и только в некоторых восточных провинциях, главным образом на корм скоту, пополнил список ботанических открытий, помогая крестьянскому населению, до тех пор кормившемуся лишь зерновыми, избегнуть призрака голода. Затем появилась сахарная свекла, сочетание которой с зерновыми дало самый классический севооборот. Но на первом своем этапе «новое земледелие», как говорили его теоретики, полностью находилось под властью фуражных культур.

Вполне естественно, что первой мыслью его инициаторов было сохранить старинный двухгодичный или трехгодичный севооборот. Только пар «похищали». Но скоро заметили, что многие кормовые культуры давали лучшие урожаи, когда они непрерывно росли в течение нескольких лет на одной и той же земле. Когда затем возвращались к зерновым, их колосья были от этого только тяжелее и гуще. Так возникла мысль об устройстве на некоторое время настоящих искусственных лугов и о выработке более длительных и в то же время более гибких циклов севооборота, которые совершенно перевернули древнюю систему.

Необходимо было еще и другое условие (не для победы технической революции, ибо ее успех был возможен только в результате некоторых юридических изменений, исследование которых последует ниже, но для ее начала) — необходимы были как представление о ней, так и потребность в ней.

Импульс для введения новых методов Франция получила в основном из-за границы. Агротехнический переворот — явление европейского масштаба — распространялся путем преемственности, исследование которой весьма любопытно. Области с густым населением и в еще большей степени области с многочисленными городами повсюду первыми уничтожили пар. Таковы пригороды некоторых немецких городов, некоторые сельские районы Нормандии или Прованса, но в особенности Северная Италия и Фландрия; две великие страны городской цивилизации Европы еще со средних веков. Однако, несмотря на то, что один венецианский агроном еще в XVI веке (несомненно, первый во всем западном мире) рекомендовал севооборот без пара с кормовыми культурами{189}, и несмотря на некоторые ссылки во французских работах XVIII века на сельскохозяйственную практику Ломбардии, итальянский пример не оказал, по-видимому, сколько-нибудь сильного влияния на способы ведения хозяйства за Альпами. Напротив, Фландрия с Брабантом была поистине матерью реформ в методах обработки. К тому же ее методы, несомненно, лучше подходили для нашего климата. Но если исключить ради простоты небольшой район Франции (Франции после Людовика XIV), который представляет собой всего лишь кусок Фландрии, то влияние Нидерландов, хотя и пограничных с Францией, сказалось у нас только через посредство Англии. «Рассуждение о земледелии в том виде, как его практикуют в Брабанте и Фландрии» («Discours sur lagriculture, telle quon la pratique en Brabant et dans les Flandres») — таково название первого английского сочинения 1650 года, которое излагает совершенно ясную программу севооборота, основанного на кормовых растениях{190}. В Англии, рождавшейся для крупной промышленности, потребительницы хлеба и мяса, где земля все более и более оказывалась в руках крупных собственников, охотно вводивших новые методы, «новое земледелие» находило благоприятную почву; там оно получило сильное развитие и было усовершенствовано. Но можно почти не сомневаться, что его пионеры позаимствовали принципы «нового земледелия» в основном у фламандских равнин. В свою очередь, французские теоретики приняли эстафету от Великобритании, особенно начиная с 1760 года, когда появились «Элементы земледелия» («El?ments dagriculture») Дюамеля дю Монсо, составившие целую эпоху[149].

Действительно, сначала следует говорить именно о теориях и идеях. «Нет такого землевладельца, — писал в 1766 году один туренский наблюдатель, подразумевая, конечно, крупных собственников, — который бы не размышлял о выгодах, которые он может извлечь»{191}. Пессимисты, вроде Гримма, издевались над «кабинетными земледельцами». Они не всегда были неправы. Однако размышления, влияние книги на практику, стремление осуществить технический прогресс в соответствии с требованиями разума — вот, что показательно. Сельскохозяйственные преобразования прежних времен никогда не имели подобной интеллектуальной окраски. Но новая доктрина добилась некоторого успеха только потому, что она встретила тогда во французском обществе во всех отношениях чрезвычайно благоприятные условия.

Население сильно возросло. Лица, озабоченные общественным благосостоянием, делали отсюда вывод о необходимости увеличить средства к существованию и не ставить это, насколько возможно, в зависимость от ввоза из-за границы, всегда случайного и находившегося постоянно под угрозой ввиду многочисленных войн. Это же демографическое явление обеспечивало собственникам, если им удавалось поднять доходность своих имений, надежный сбыт. Было создано целое экономическое учение, проникнутое заботой о производстве и готовое пожертвовать ему другими человеческими интересами. В результате собирания земель, осуществленного дворянством и буржуазией, были восстановлены крупные имения, представлявшие благоприятные условия для технических усовершенствований. Ввиду того, что промышленность и торговля предоставляли капиталу недостаточные и часто случайные возможности вложения, он охотно обращался к земле, ища там применения более прибыльного, чем сеньориальные ренты. Наконец, дух века Просвещения был проникнут двумя важными идеями. В этом веке стремились наряду с верованиями рационализировать и практику и отказывались впредь уважать традиции сами по себе; старые земледельческие обычаи, которые по причине их варварства охотно сравнивали с готическими постройками, должны были исчезнуть, если они не имели другого оправдания, кроме своего давнишнего существования. В это время очень высоко ставили права личности и протестовали против того, что ее связывали по рукам и ногам путы, порожденные обычаем и навязанные непросвещенными общинами. Пристрастие салонов к полям, царившая тогда агромания вызывают порой улыбку; поражает наивность тезиса физиократов о земле как источнике всех богатств. Что это, литературная мода? Общее настроение? Несомненно. Но прежде всего это духовные или сентиментальные проявления большой глубинной волны — агротехнического переворота.

Кто говорит об истории техники — говорит об истории контактов между умами. Подобно всем другим переменам того же порядка, источником распространения аграрных преобразований стали несколько пунктов, которые оказывали свое влияние на людей. Это были министерства или интендантства, где вскоре нашлись люди, ставшие на сторону новой агрономии; сельскохозяйственные общества, официальные более чем наполовину; особенно эти более скромные, но и более эффективные центры, которыми становились в самой деревне отдельные разумно обрабатываемые имения. Инициатива редко исходила от крестьян. Там же, где они стихийно присоединялись к новым методам, это объясняется обычно их индивидуальными или массовыми связями с более развитыми районами. Мелкие производители Перша, являвшиеся в то же время разносчиками полотна, погонщики волов или торговцы обручами для бочек узнали о новых приемах ведения хозяйства в Нормандии и в Иль-де-Франсе, куда они носили свои товары{192}. Дворянин, просвещенный книгами или путешествиями, кюре, страстный читатель новых сочинений, директор рудника или начальник почты (оба весьма чуткие к изобретениям, способным облегчить им содержание их упряжек; многие почтовые начальники сделались к концу века арендаторами у стремившихся к улучшениям землевладельцев) — вот кто чаще всего разводит на своей земле искусственные луга и чей пример постепенно оказывал воздействие на соседей. Иногда миграции идей дополняются людскими перемещениями. Эно, Нормандия, Гатинэ и Лотарингия призывали в качестве работников или арендаторов главным образом фламандцев, уроженцев родины технического прогресса. Жителей Ко старались привлечь в более отсталую область Бри. Мало-помалу разведение кормовых растений, дополняемое многими другими усовершенствованиями, осуществленными или только начинавшими вводиться (в инвентаре, в селекции пород животных, в предохранении растений и животных от болезней), распространяется от одного поля к другому. Пар начал исчезать, особенно в областях крупной собственности и преимущественно вблизи деревень, где унаваживание было более легким делом. Впрочем, это происходило очень медленно. Техническая революция сталкивалась не только с укоренившимися обычаями или с трудностями экономического порядка. Основным препятствием для торжества технической революции в большей части страны была твердо установившаяся юридическая система. Чтобы революция могла восторжествовать, нужен был пересмотр права. Правительство принялось за эту реформу во второй половине века.