ГНИЛАЯ КАРТОШКА

ГНИЛАЯ КАРТОШКА

В середине марта появились редкие оттепели. Дни стали светлее, длиннее. Но есть почему-то хотелось еще сильнее. Мох и кора не давали ощущения сытости. Голод сидел внутри, как червяк, поедающий тело. Тупела голова, гасли всякие желания. К нам пришла Оля, так я даже ей не обрадовался. Встретил ее настороженно.

А Тоня сразу к ней на руки бросилась, защебетала:

– Олечка, Олечка, я картинку нарисовала, сейчас покажу тебе.

– Где же мама твоя? – спросила Оля.

– Она за дровами пошла, скоро придет, – ворковала Тоня, отправляясь за своим рисунком.

– А ты, племянничек, что угрюмый такой?

– Есть хочу, – сердито ответил я.

– Сочувствую. У меня тоже постоянно сосет под ложечкой. Поэтому и пришла. Думаю позвать твою маму в село Каложицы.

– Как?! Опять в поход?! Мало вы натерпелись?

– Не волнуйся! Теперь не страшно будет. За прошлогодней картошкой пойдем.

Вошла мама. Бросила охапку дров к печке, обняла Олю.

– Что-нибудь случилось? – спросила она.

– Из Каложиц от Маруси весточку получила. Там немцы бурты раскрывают. Очень много картошки померзло нынче, целые горы выброшены. Она знает наше трудное положение и советует сходить и отобрать более или менее съедобные клубни.

Тетя Маруся была четвертой из шести маминых сестер. Младше нее только Оля да Нина. Она работала на овощебазе в Каложицах, в пятидесяти километрах от Реполки.

– Что же, нам с тобой опять версты мерить? – раздумчиво сказала мама. – А ты, сынок, что скажешь? – обратилась она ко мне.

– Мы с ним уже договорились, – решила за меня Оля. – Он согласен.

– Это правда? – прижала мама меня к себе.

Я кивнул головой. Соблазн поесть мороженой сладковатой картошки был велик.

***

На следующий день я пошел проводить маму и Олю в очередной поход. Вывел их за деревню. Остановились, попрощались. Мама наказала мне заботиться о сестренке. И пошли они, на меня не оглядываясь. А я все стоял и смотрел, как они удалялись, уменьшались и скрылись за поворотом. На этот раз я не боялся за них. Было какое-то чувство, словно посадил картошку на грядке и надеялся через три дня получить урожай.

Когда я вернулся домой, вырезал ножом деревянный кубик с черными точками и четыре разноцветные фишки. На листе от запасных обоев нарисовал большую окружность, разместил на ней сорок маленьких кружков и четыре загона под цвет фишек. Получилась известная до войны игра «Вокруг света». Тоня азартно играла со мной. Чувство голода притуплялось, три дня прошли быстро.

К вечеру третьего дня Тоня первой увидела маму. Мы быстро оделись, побежали ее встречать. Взяли из ее рук холщовую сумку с двумя ручками, понесли. Мама с большим заплечным мешком едва передвигала ноги. Пятьдесят километров пройти за один день, да с таким тяжелым мешком и сумкой в руках, просто немыслимо даже для здоровой и сытой женщины. Я считал это очередным подвигом мамы и Оли.

В избе она скинула двухпудовый мешок. Не раздеваясь, села на лавку, обняла нас и закрыла глаза. Минут десять молчала, как будто дремала. Мы терпеливо ждали. Потом я принес кружку горячего чая и лепешку из коры.

– Спасибо, сынок, – сказала мама, откусывая от лепешки. – У нас еще много работы сегодня. Пойдем на речку, перемоем всю картошку, пока она не оттаяла. Когда раскиснет, уже не помоешь. Разложим ее на полу на старой клеенке оттаивать. А утром начнем чистить и варить.

– Ой, а я мечтала сегодня поесть картошечки, – захныкала Тоня.

– Ничего, дочурка, потерпи. Теперь немного осталось.

На речке мы часа за два управились. На клеенке раскладывали уже при горящей лучине. Разместилась только половина картошки. Другую половину оставили на веранде, на морозе. Утром, когда рассвело, мы увидели, что от клеенки расползаются в разные стороны десятки белых червяков. Мама схватила веник, стала торопливо собирать их на совок. Бабушка, глядя на это с печки, с усмешкой сказала:

– Не переживай. Ко мне на печку они не залезут.

После завтрака мы с мамой и Тоня стали чистить эту картошку. Ножи нам не понадобились. Мы ногтем надрывали тонкую кожицу, надавливали с другого края, и ядро картофелины буквально выскакивало из шкурки и плюхалось в таз. Это были скорее белые комки крахмала с белыми червяками.

Дело продвигалось быстро – через несколько часов вся оттаявшая картошка была очищена. К обеду мама испекла картофельные лепешки на моховой муке и сварила суп с клецками из этих комков крахмала. Нам всем понравились лепешки – червей в них не было видно. Зато в похлебке все черви всплыли наверх, и было их великое множество. Из своей миски я черпал, черпал их в помойное ведро, а червей как будто не убывало. Но все же этот суп был много вкуснее похлебки из коры.

Мама угостила бабушку Машу. Она стала есть суп прямо с червями.

– Почему ты не выгребаешь их? – спросил я.

– Переварятся в животе, еще жирок свой оставят. Посмотри, какие они красивые, упитанные. Еще поговорка есть: «Не те черви, которых мы едим, а те черви, которые нас будут есть».

Тогда я и мама с Тоней тоже перестали с червяками бороться. Вкус супа от этого, кажется, не менялся. Может, и вправду от них какой-то жирок в супе появлялся? По крайней мере от этих лепешек и супа признаки сытости наблюдались.

Через неделю мама и Оля опять собрались в Каложицы. На этот раз к ним присоединилась Дуся. Еще держались небольшие морозы не только ночью, но и днем. Картошка в заплечных мешках оставалась твердой, дома легко обрабатывалась проверенным способом. Поход был удачным.

Втроем они еще несколько раз ходили за картошкой. Последний раз – уже в конце апреля. Тогда днем было тепло и солнечно. Картошка в мешках потекла, превратилась в кашу со скверным запахом. Ее невозможно было отмыть от земли. Дома пришлось выдавливать комки крахмала прямо из грязных шкурок. В испеченных лепешках попадался песок, он хрустел на зубах. Больше не было смысла ходить в Каложицы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.