Первые залпы Тридцатилетней

Первые залпы Тридцатилетней

Европейскую политику в XVII в. во многом определяла Франция. Она, правда, была на треть меньше нынешней — за ее пределами оставались самостоятельные Лотарингия, Савойя, испанцам принадлежали Артуа, Франш-Конте, земли на Пиренеях, папе римскому — Авиньон и Конте-Венсенн, Германской империи — Эльзас, а князьям Нассау — Оранж. Тем не менее Франция являлась крупнейшим государством Западной Европы, ее население составляло 15–16 млн. (в Испании 8 млн., в Англии — 5,5 млн.). Соответственно, и ресурсы страны были больше. Но политическую линию Генриха IV его вдова и правительство Кончини перечеркнули. И коалицию, сколоченную им для войны против Габсбургов, развалили. Свернули связи с германскими протестантами, разорвали союз с герцогом Савойским, а поскольку он уже начал задирать испанцев, то вынужден был на коленях просить у них прощения. По всем спорным вопросам Франция теперь шла на уступки Мадриду, и ее авторитет в Европе упал до нуля.

Внутри Франции было еще хуже. Из-за хищничества временщиков и беспрецедентного «ублажения» принцев страна была обобрана. Бунты крестьян и горожан прокатились в Иль-де Франс, Шампани, Пикардии, Гиени, Пуату, Берри, Сентонже, Гаскони, Нормандии, Анжу, Бурбонне, Оверни, Лангедоке. Стал возмущаться и парижский парламент. Это был огромный паразитарный орган — 2 тыс. судей, 20 президентов, масса секретарей, нотариусов, прокуроров, адвокатов. Лица, купившие места в парламенте, освобождались от городских пошлин, поэтому широко занимались торговлей и ростовщичеством. А кроме судебных функций, парламент имел одну важную прерогативу — он должен был регистрировать королевские указы. И мог отказать, если они противоречили каким-то законам. Теперь парламентарии встали в оппозицию. Пошла «война памфлетов» — анонимных листков, обливавших грязью правителей. С парламентской оппозицией быстро нашли общий язык и принцы, готовые возглавить любой протест и недовольные, что огромные суммы уплывают мимо них в карманы четы Кончини.

Мария Медичи в это время задумала реализовать свой проект испанских браков — женить сына Людовика на дочери Филиппа III Анне Австрийской, а дочь Елизавету выдать за наследника испанского престола. Денег не было ни у французов, ни у испанцев, и договорились, что дают за принцессами якобы равное приданое. Но возмутились гугеноты, обеспокоившись поворотом в сторону Испании, собрали в Ла-Рошели протестантскую ассамблею, и их лидер герцог де Роан поднял восстание на юге Франции. Принцы крови сочли ситуацию подходящей и тоже взбунтовались. Обвинили Марию, что о браках с ними не посоветовались, снова подняли вопрос о законности ее регентства и стали собирать войска на севере. Собирало и правительство. Две армии встретились в Шампани, но до драки не дошло.

Ведь принцев интересовала не победа, а возможность урвать очередные подачки. Они и урвали. По договору, заключенному в Сен-Менуельде, Мария надавала кучу обещаний, для обсуждения дальнейшей политики согласилась созвать Генеральные штаты, заплатила Конде 450 тыс. ливров, Лонгвилю 100 тыс., Майенну 300 тыс. Принцу Ванд омскому ничего не досталось, он попробовал бунтовать в одиночку, но против него выступили армии короля и тех, кто удовлетворился полученным, и он сдался. Чтобы не выполнять обещаний, данных от своего имени, и снять вопрос о регентстве, королева-мать в сентябре 1614 г. поспешила провозгласить 13-летнего Людовика совершеннолетним и короновать. Хотя реально это ничего не изменило — Мария стала «президентом королевского совета». Но, чтобы притушить всеобщее недовольство, Генеральные штаты все же созвала. Они избирались от трех сословий и считались высшим государственным органом Франции. Однако для любителей сопоставлять традиции западных «свобод» с отсутствием таковых в России приведу даты. Генеральные штаты созывались в 1484, 1560, 1614 и 1789 гг. И все… А русские Земские соборы — в 1550, 1566, 1584, 1598, 1599, 1610, 1613, 1616, 1618, 1619, 1621, 1623, 1632, 1643, 1645, 1649, 1653, 1654, 1676, 1680, 1682…

А для сравнения с духом Земских соборов, их огромными полномочиями и принимаемыми решениями любопытно посмотреть на то, как проходили Генеральные штаты в 1614 г. Выборы проходили под усиленным контролем со стороны королевы, старавшейся обеспечить послушное большинство. Но первое заседание в Бурбонском дворце долго не могло начаться — депутаты лаялись из-за мест, кто должен сидеть выше, а кто ниже. Кое-как утихомирили. Король сказал пару слов. Потом канцлер де Сальери закатил речь на полтора часа — о том, как прекрасно было правление регентши. От духовенства то же самое повторил архиепископ Лионский. От дворян выступил барон Пон-сен-Пьер, ввернув оскорбительные слова в адрес «третьего сословия». А от «третьего сословия» глава парижских купцов Робер Мирон произнес речь, стоя на коленях, ввернув осторожненькую критику в адрес дворян и пожелание уменьшить подати.

После чего заседали по сословиям, составляли и согласовывали наказы. Формулируя их — «нижайше просим короля» о том-то и том-то. И опять перессорились.

Депутаты «третьего сословия» написали, что «три сословия являются братьями и сыновьями их общей матери — Франции». А дворяне раскипятились: «Сыновья башмачников не могут называть нас своими братьями». В конце концов вручили правительству наказы (которые никто и не думал выполнять). На заключительном заседании опять от каждого сословия прозвучали панегирики власти. И делегатам было приказано возвращаться домой. Как впоследствии писал Ришелье: «Вся кампания не дала ничего, кроме того, что провинции были еще больше обременены налогами, которые им пришлось выплатить своим депутатам, и показала всему миру, что ни к чему видеть зло, если нет желания с ним бороться».

Впрочем, на этих Генеральных штатах как раз и выдвинулся Арман дю Плесси де Ришелье. В юности он поступил в военное училище де Плюивиля (но учили там не тактике и стратегии, а фехтованию, верховой езде, манерам и умению выбирать одежду). А в родовом владении Ришелье находилось епископство Люсонское, предназначавшееся брату Армана, Альфонсу, который вдруг передумал быть епископом и решил уйти в монахи. И, чтобы не потерять доходы, семья предложила занять его место Арману. Он согласился сразу, в Сорбонне проштудировал теологию, а в 1607 г. получил рукоположение от папы — из мирян сразу в епископы. Причем наврал Павлу V, что уже достиг требуемого возраста, а тотчас после посвящения попросил об отпущении греха, признавшись во лжи. И папа заявил, что такой парень далеко пойдет.

Он и впрямь вынашивал планы карьеры, разработав для себя «Наставления и правила, которыми я намерен руководствоваться при дворе». Например: «Важнее всего наблюдать, откуда именно дует ветер, и не мозолить королю глаза, когда он в дурном расположении духа». Отмечал, что надо угождать любимцам и фавориткам «ввиду необходимости приносить жертвы как добрым, так и злым богам: первым для того, чтобы помогали, последним — чтобы не делали зла». Но попытки устроиться при дворе оказались ему не по карману, пришлось уехать в епископство. А в 1614 г. он произнес речь на заключительном заседании. В то время как вся Франция стонала от правления Марии и Кончини, молодой епископ очень округло высказал пожелания об улучшении положения духовенства и переплюнул всех в лести королеве: восхвалил до небес ее таланты и высказал просьбу прибавить к титулу матери короля еще и титул матери королевства.

Его заметили. Он стал секретарем Марии Медичи. И, наверное, единственным, кого удовлетворили «результаты» Генеральных штатов. Ведь в стране ничего не изменилось. Де Роан с гугенотами продолжал бунтовать и намеревался сорвать испанские браки, перехватив невесту. 13-летнюю принцессу Елизавету по своей территории повезли в сопровождении армии, потратив на это из казны последние гроши. На пограничной реке Бидассоа обменялись невестами, получив от испанцев Анну Австрийскую, а чтобы сыграть ее свадьбу с Людовиком XIII, Мария влезла в долги и вымогала подарки от городов.

Но, едва успели погулять на свадьбе, принцы снова взбунтовались. И шантажировали гражданской войной, опять требуя пожалований. Причем аппетиты росли. Теперь Конде просил губернаторство Берри и 2,4 млн., герцог Мэнский — Гиень и 900 тыс., Сюлли — 2,4 млн. А кроме них, претензии предъявили еще и Буйонн, Лонгвиль, Росси, Вандом. И всем дали! Да только Кончини при этом и себя не забывал, прибрал еще ряд городов и замков, а государственные финансы отдал своему фавориту Барбену, сформировав новое правительство. В него вошел и Ришелье — он уже зарекомендовал себя верным человеком Марии и Кончини, и его сделали духовником Анны Австрийской, дали портфели военного министра и министра иностранных дел. Хотя в первый приход к власти он ничем себя не проявил.

Потому что во Франции начался уже полный бардак. Принцы, урвав столь жирные куски, сразу нацелились на продолжение вымогательства. Гиза перекупили, но начал плести интриги Конде. Терпение у Марии иссякло, денег на подачки не было, и его арестовали — что вызвало мятеж остальных принцев. Их возглавил Невэр, захватил ряд местностей при активной поддержке населения — такое правление уже всех допекло. А о юном короле Людовике в этих склоках как-то все забыли. Впоследствии он признавался: «Я притворялся ребенком», — опасаясь за свою жизнь. Молодая жена его не интересовала, он целиком попал под влияние своего любовника де Люиня, который и возглавил заговор.

В атмосфере всеобщей ненависти фаворитка Марии Леонора Галигаи, более умная, чем муж, уговаривала его, что нахапали они достаточно и пора бежать. Однако самоуверенный Кончини надеялся удержаться. Построил в Париже для устрашения 50 виселиц, заменил французскую гвардию на швейцарцев и итальянцев. У Ришелье уже имелась собственная разведка, и он узнал о готовящемся перевороте. Но узнал и то, что душой заговора является сам король. И скрыл информацию, сочтя, что песенка его прежнего благодетеля спета. 24 апреля 1617 г. Людовик приказал капитану де Витри арестовать Кончини. Якобы. Потому что арестовать его не пытались. При въезде в Лувр подъемным мостом отсекли его свиту и тут же убили. И радостный Людовик провозгласил: «С этого часа я король!» Ришелье подсуетился было сменить хозяина, явился с поздравлениями, но его не приняли.

Все должности и богатства Кончини король отдал Люиню. К несчастью Леоноры, огромное состояние, 15 млн. ливров, определило ее участь. Ее обвинили в колдовстве, осудили и сожгли. Впрочем, смягчили кару и сперва обезглавили. Ее деньги тоже уплыли к Люиню, а драгоценности казненной Людовик подарил супруге Анне. Свою мать король выслал в Блуа. Ришелье не оставлял надежды подольститься к новой власти, написал Люиню, что едет с Марией, дабы «подавать ей благие советы и доносить о всех ее намерениях и поступках». Но не оценили. Сочли самым опасным советником королевы— матери и выслали сперва в Люсон, потом за границу, в Авиньон (принадлежавший папе). И во Франции… все пошло по-старому. Если не хуже. Только Кончини сменил Люинь, по словам современников, имевший «всего 6 недостатков — был бездарен, тщеславен, скуп, нерешителен, лжец и трус». На все посты хлынули его ставленники, хищничество приняло еще большие размеры, а в политике продолжились грубые ляпы. Так, король издал указ о возвращении церкви имущества, некогда захваченного гугенотами, и без того бунтовавшими. В результате протестантский юг Франции вообще отделился.

В Англии Яков I правил куда более грамотно. Его твердая линия, взвешенная внешняя политика и жесткое управление не позволили стране скатиться в революционные и религиозные распри, обеспечили ей четверть века процветания, великолепный расцвет культуры. Но именно это жесткое правление раздражало купеческо-протестантские круги, определявшие тогдашнее «общественное мнение» и составлявшие самую голосистую часть парламентариев. Противостояние между палатой общин и королем углублялось, денег ему не давали. И он стал использовать свое право распускать парламент в надежде, что новый будет более сговорчивым. Первый парламент распустил в 1611 г., в 1614 г. созвал второй, который вел себя еще хуже, и в 1617 г. его тоже пришлось распустить. И до внутренней стабильности было далеко. Решили было осушать болота, но это вызвало новый скачок «огораживаний» и восстания крестьян в Нортгемптоншире, Лестершире, потом в западных и южных графствах. А в Лондоне в 1617 г. бунтовали подмастерья и ученики, недовольные 16-часовым рабочим днем и мизерной оплатой. Мятежи подавлялись, активистов отправляли на виселицы.

А борьба с пиратством привела к тому, что морская вольница отнюдь не исчезла, а стала перебираться в Карибское море, обосновываясь на «бесхозных», не имеющих поселений и гарнизонов островах Св. Христофора, Невес, Тортуга, Антигуа, Провиденс. Но уход «джентльменов удачи» резко ослабил морские силы Англии, так как королевский флот из-за мизерного финансирования находился в жалком состоянии. И вместо своих пиратов появились африканские. Настолько обнаглели, что их эскадры гуляли по Ла-Маншу, добирались до Исландии — и показывали плохой пример. Офицер Мейнуэринг угнал в Плимуте военный корабль и ушел в Алжир. Вскоре под его началом собралась эскадра из 8 пиратских судов, он свирепствовал на Средиземном море, совершил рейд в Атлантику, ограбив Ньюфаундленд. И Яков предпочел переманить его на службу за амнистию и щедрые пожалования. Мейнуэринг вернулся очень богатым человеком, стал губернатором Дувра, членом парламента. А за это наконец-то разгромил и изгнал из Ла-Манша своих бывших африканских друзей. Он, кстати, написал мемуары, посвятив их королю, где рассказал и о том, что алжирские и тунисские пираты сбывают добычу английским и фламандским купцам, покупая у них оружие и порох. И делал вывод: «В коммерческих делах нет места патриотизму».

Чрезвычайно усилилась в это время Голландия. Она имела самый крупный в мире торговый флот — из 25 тыс. европейских кораблей, бороздивших моря, 15 тыс. были голландскими. Нидерланды контролировали ²/₃ торговли на Балтике, Амстердам стал крупнейшим в Европе рынком хлеба, железа, леса, воска. А годовые доходы акционеров Ост-Индской компании достигали 100 % от вложений. Голландцы теснили англичан, а германскую торговлю совершенно задушили. Владея устьем Рейна, «перекрыли воздух» прежним коллегам по Ганзе: Кельну, Аахену, Вормсу, Аугсбургу. Другие центры — Гамбург, Любек, Бремен — уже не могли конкурировать с Нидерландами. Ганзейский союз распался, Германия переживала экономический кризис, который дополнился политическим.

И тучи католическо-протестантского противостояния, давно сгущавшиеся над Европой, вдруг сверкнули первой молнией. Как часто бывает — случайной. Император Матвей переехал из Праги в Вену и, будучи бездетным, в 1617 г. объявил наследником чешского престола эрцгерцога Фердинанда Штирийского (что предопределяло и избрание его императором). Фердинанд был известен как ярый гонитель протестантов, даже высказывался о необходимости их истребления. Поэтому чехи заволновались и созвали в Праге съезд некатолических сословий. Матвей его запретил, но в мае 1618 г. съезд все равно собрался, возбужденные депутаты отправились в Град и выбросили из окон канцелярии трех имперских чиновников. Лететь было невысоко, они отделались ушибами, но как раз «пражскую дефенестрацию» (выбрасывание из окон) принято считать началом Тридцатилетней войны…

Впрочем, сперва большой войной вроде не пахло. Войско у Матвея было слабенькое, после первой же стычки с пражанами отступило. Чехи создали свое правительство, директорию из 30 человек во главе с Вацлавом Виллемом, а в 1619 г., после смерти Матвея, их генеральный сейм отказался признать Фердинанда и избрал королем Фридриха V — курфюрста Пфальца, главу Евангелической унии. Чехов поддержали некоторые другие земли, возникла конфедерация с Моравией, Силезией, Лужицами, к союзу примкнул князь Трансильвании Габор Бетлен. Но воспрепятствовать избранию Фердинанда II императором они не смогли. И реальной помощи не получили почти ниоткуда. Хотя Фридрих Пфальцский был зятем Якова I, английский король действия родственника осудил. Обвинил его, что тот поощряет мятеж чехов, и заявил его послу: «Значит, вы того мнения, что подданные могут свергать своих королей? Вы очень кстати прибыли в Англию, чтобы распространять эти принципы среди моих подданных».

А Людовику XIII пришлось в это время самому бороться с мятежом. Его матушка жила в Блуа очень неплохо, имела свой двор, бюджет в 820 тыс. ливров, по-прежнему скупала бриллианты, развлекалась балами и балетами. Но ей не хватало власти! И она окунулась в заговоры, завела переписку с Испанией, Лотарингией, Италией, прося помощи и обещая взбунтовать всех недовольных правлением Люиня. Письма перехватили, к ней ограничили доступ, однако Мария снеслась с герцогом Эперноном, прежним сообщником по убийству Генриха IV, и бежала из замка по веревочной лестнице. Точнее, ее спустили в охапке, поскольку она была весьма рыхлой и массивной дамой. Началась «первая война матери с сыном». К Марии примкнул губернатор Седана Буйонн, прислал подмогу герцог Лотарингии Карл. Большинство принцев на этот раз поддержали короля. Но ни он, ни его мать не доверяли собственным сторонникам, и тогда Людовик вспомнил о Ришелье. Вызвал его, поручив провести переговоры, и пришли к соглашению. Марии дали губернаторство в Анжере, оплатили ее долги в 1,8 млн. ливров. Прочих мятежников простили, оставив им все посты и владения. А в убытке осталось только население, которое грабили по пути оба войска. Немудрено, что и в чешском конфликте Людовик настроился против мятежников. Решил заступиться за католицизм, требовал от Фридриха Пфальцского не принимать престол и даже порывался оказать военную помощь императору Фердинанду II. Люинь его отговорил и счел, что выгоднее будет взять на себя посредничество. В Ульме начались переговоры. Германские князья Евангелической унии были тоже не склонны поддерживать Фридриха, считая его равным с собой и не желая усиления Пфальца. И при посредничестве Парижа заключили в 1620 г. договор о локализации конфликта — на чем и сыграл Фердинанд. Ему, как и Матвею, воевать было нечем, но, пока французы убеждали немецких князей не вмешиваться, он вел свои переговоры, получил помощь от испанцев, а на заем от великого герцога Тосканского Франческо Медичи нанял армию кондотьера Спинолы. Император привлек на свою сторону поляков, Саксонского курфюрста и Католическую лигу во главе с герцогом Баварским Максимилианом, которому за помощь была отдана в залог Верхняя Австрия и обещан Пфальц.

И осенью 1620 г. объединенные силы двинулись на Чехию. С севера — саксонцы, с запада и юга — баварцы и войска лиги под командованием маршала Тилли. У Фридриха V войск было мало, присоединились только несколько мелких германских князей. Чешско-пфальцская армия под командованием князя Анхальта 8 ноября встретилась с противником у Белой Горы недалеко от Праги. И через 2 часа все было кончено, протестантов разнесли вдребезги, были убиты 1,5 тыс., многие при отступлении утонули во Влтаве. Фридрих бежал в Гаагу. В Праге были казнены 27 членов директории, конфискованы земли протестантского дворянства, запрещалось некатолическое богослужение, в качестве государственного языка вводился немецкий, а остатки чешской автономии ликвидировались.

Этот триумф католицизма и поддержка Людовиком Фердинанда сразу аукнулись во Франции. Забурлили гугеноты. Протестантский Беарн, в тот период связанный с Францией только личной унией (после восшествия на престол Генриха IV), вообще провозгласил независимость и создал Суверенный совет. Волнениями воспользовалась Мария Медичи, продолжавшая плести интриги в подаренном ей Анжере. И началась «вторая война матери с сыном». Причем теперь многие принцы приняли сторону матери, из-за безобразного правления Люиня ее поддержали Нормандия, Бретань, Пуату, Сентонж, Мец, Седан, Дофине. Формировались армии Эпернона и Майенна, чтобы наступать на Париж. Людовик собрал всего 7 тыс. бойцов, но был оперативнее, выступил быстро и возглавил войско лично. А против короля города воевать не хотели и сдавались ему без боя.

Мятежников встретили у переправ через Луару возле Понде-Се. В столкновении погибли несколько сот человек, и Людовик одолел. Начались переговоры, где Марию представлял Ришелье, и король наконец-то догадался перекупить его, пообещав сан кардинала. Заключили мир, помиловав мятежников, королеве-матери опять оплатили долги и выдали 300 тыс. После чего Ришелье посоветовал королю, раз уж армия под рукой, двинуть ее дальше на юг, в отложившийся Беарн. Людовик послушался. Беарнцы струхнули и взмолились о прощении. Монарх без единого выстрела вступил в их столицу г. По, дал клятву уважать прежние привилегии области, а взамен потребовал принести клятву повиновения и восстановить католическое богослужение. И триумфатором вернулся в Париж.

Но получилось так, что и на внешней арене политика Люиня села в лужу, потому что Фердинанду II успех в Чехии вскружил голову — он решил восстановить политическое и религиозное единство своей лоскутной империи, объявил об изгнании Фридриха Пфальцского и воевавших на его стороне князей Анхальтского, Егерндорфа, Гогенлоэ. Испанская армия Спинолы вторглась в Пфальц. Остальные протестантские князья, поверившие Франции и не поддержавшие Фридриха, поняли, что следом и их прижмут к ногтю. Плюнули на парижское миротворчество и принялись организовывать армию Евангелической унии под командованием Мансфельда. Начали реанимировать и связи, которые в свое время налаживал Генрих IV, — вести переговоры с Данией, Швецией. Контрреформаторская политика Фердинанда вызвала восстания в Чехии и Австрии, вмешались венгры. А в 1621 г. закончилось 12-летнее перемирие между Испанией и Нидерландами… Общеевропейская война стала реальностью.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.