IX

IX

Мы уже упоминали, что в Киеве в 1870-х годах председателем Комиссии по разбору древних актов, единственного официального учреждения для разработки местной истории, был Михаил Владимирович Юзефович. В 1840-х годах он занимал должность помощника попечителя Киевского учебного округа при Д. Г. Бибикове[82], который в своем лице совмещал должности генерал-губернатора и попечителя учебного округа. Занятый сложными делами по управлению Юго-Западным краем, Д. Г. Бибиков оставил за собой главным образом политический надзор за духом ведомства, повседневное же управление округом предоставил почти всецело М. В. Юзефовичу, который, таким образом, являлся фактическим руководителем учебного дела в округе.

М. В. Юзефович был помещиком Пирятинского уезда Полтавской губернии и принадлежал к малороссийскому дворянству.

Потомство малороссийской казацкой старшины, превратившееся в 1785 году в малороссийское дворянство, сыграло выдающуюся роль в истории Российской империи. В семейных преданиях оно свято хранило память о тяжелой борьбе, которую пришлось выдержать его предкам за православную веру и русскую народность против католической польской государственности, и потому особенно дорожило как неповрежденностью веры, так и мощью Российского царства. Можно сказать, что малороссияне, начиная с Феофана Прокоповича[83], которому принадлежала самая мысль о русской империи, непрестанно созидали и укрепляли империю, в то время как московские князья Долгорукие или Голицыны не задумались бы из-за личных честолюбий легкомысленно ее развалить. Малороссия дала Русской Церкви таких святых, как Дмитрий (Туптало) Ростовский[84], Иоанн (Максимович) Тобольский[85], Иоасаф (Горленко) Белгородский[86], таких иерархов, как Самуил Миславский, Сильвестр Кулябка или Христофор Сулима и многих других, а империи она дала таких деятелей, как Безбородко[87], Гудович[88], Завадовский[89], Кочубей[90], Паскевич[91], отличенных княжескими и графскими титулами. Достаточно бегло просмотреть четыре тома неоконченного, к сожалению, «Малороссийского родословника» В. А. Модзалевского, чтобы убедиться, насколько много выдающихся сил выставило на служение русскому государству потомство малороссийской казацкой старшины. Тесно связанное с нею в XVIII веке духовенство тоже не отставало. Явление это совершенно понятно. Высшие сословия бывшего Московского государства пережили Смутное время, но не испробовали иноземного ига. Поэтому национальное сознание не было у них достаточно развито. Малороссия только что освободилась из-под «ига лядского египетского», по выражению Самуила Велички[92]; люди ее понимали ценность единоверного национального государства и служили ему с полным усердием. Позднее настроения эти распространились на весь воссоединенный от Польши запад России, пережили эпоху великих реформ императора Александра II, и еще в печальное десятилетие Государственных дум, накануне крушения русского государства, западные части империи с русским населением, но входившие до разделов в состав Польши, высылали депутатов-националистов, тогда как великорусский центр и восток давали октябристов, кадетов и социалистов, которые соединенными усилиями погубили и похоронили русское государство.

М. В. Юзефович и по семейным традициям, и по служебному воспоминанию в духе императора Николая Павловича бережно охранял русское государство от возможных опасностей. В деле Кирилло-Мефодиевского братства он, по преданию, пожертвовал своими симпатиями к Н. И. Костомарову, чтобы исполнить долг службы. В 1870-х годах, будучи уже в отставке и нося только почетное звание председателя Комиссии по разбору древних актов, М. В. Юзефович пристально следил за общественной жизнью Киева и с ужасом замечал то противогосударственное направление, которое начало проявлять украинское движение в лице М. П. Драгоманова и его последователей. Пользуясь своими связями в Петербурге, он обратил внимание правительства на опасность, но, к сожалению, отставши несколько от жизни, он не разобрался в подробностях, недостаточно углубился в вопрос и толкнул правительство на ложный шаг. Любовь к малорусской старине и народности, литературная обработка малорусского наречия естественно расширялись по мере того, как вследствие демократических реформ императора Александра II в ряды интеллигенции вливались получавшие образование представители мещанства и крестьянства, которые в домашнем быту привыкли пользоваться сельскими малороссийскими говорами. Юго-западный отдел Географического общества, объединивший в себе малорусских националистов, освещал вопросы народного быта, может быть, не совсем правильно с правительственной точки зрения, но все-таки в его работах было много полезного. Вообще, можно сказать, что «украинское» движение, хотя оно было построено на ложных диалектологических и исторических положениях, подсказанных тенденциозными польскими учеными и писателями, не заключало в себе ничего угрожающего государственному порядку, доколе оно не связалось с марксовским социализмом. Выше мы говорили, что М. П. Драгоманов, как горячий исповедник марксизма, преобразовал «украинское» движение в социалистическое на «украинском» языке. Он рассуждал так: малорусская интеллигенция под влиянием школы, службы и литературы совершенно утратила свой «украинский» облик и сделалась общерусской; малорусский национализм — это никому не нужный пережиток старины; «украинским» по языку остается только сельский «пролетариат», то есть крестьянство, для блага которого необходимо осуществление социализма; чтобы успешно проповедовать социалистическое учение в селе, необходимо облекать его в формы «украинской» речи. Социализм должен сделаться «украинским». Впоследствии мы увидим, какую гибельную роль сыграл «украинский» социализм в эпоху русской революции 1917 года.

Беспокойство любящего русское государство М. В. Юзефовича по поводу развития в малорусской среде иудейского социализма было прозорливо, понятно и благородно. Как мы убедились из совершившихся на наших глазах фактов, иудейский социализм Лассаля и Маркса в своей самой законченной форме — коммунизма — под руководством современных иудеев — Бронштейна, Апфельбаума, Розенфельда, Бриллианта и сотен им подобных действительно убил русское государство. Значит, опасность грозила не фантастическая, не мнимая, а самая настоящая, и слава тому, кто ее предусматривал. Ошибка М. В. Юзефовича заключалась в том, что он смешал малорусский национальный патриотизм с украинским социализмом, и, вместо того чтобы выяснить пред правительством разницу этих двух течений, он их отождествил. Развитие малорусского национального патриотизма и малорусского литературного слова правительство могло свободно допустить, предоставив самой жизни решить, нужна ли областная малорусская культура при существовании готовой общерусской, созданной главным образом трудами старых поколений тех же малороссиян, или нет. С социализмом как с новым религиозным учением нужно было повести широкую планомерную борьбу в общегосударственном масштабе. Малорусский патриотизм легко можно было даже ввести в государственное русло и противопоставить иудейскому социализму, как об этом мечтали — к сожалению не в пору, с опозданием на десятки лет, в 1917 и 1918 годы — М. И. Коваленко (убит большевиками в январе 1918 года), П. П. Скоропадский, А. А. Сахно-Устимович, С. О. Григоренко и другие.

Между тем удары петербургского правительства посыпались невпопад. По настоянию М. В. Юзефовича был закрыт объединявший малорусских националистов юго-западный отдел Географического общества, а в 1876 году издан был закон, коим воспрещались как появление в печати каких бы то ни было написанных по-малорусски сочинений в виде книг, брошюр или газет, так и постановка малорусских театральных представлений. Таким образом, малорусское печатное слово лишалось права на существование, естественный малорусский патриотизм признавался преступным, а между тем М. П. Драгоманов ловко улизнул за границу. В борьбе против социализма петербургское правительство не последовало примеру Бисмарка и не предприняло никаких разумных мер в течение тридцати лет, до появления у кормила власти П. А. Столыпина, когда начинать борьбу было уже поздно. Закон 1876 года принес огромный вред русской власти, ибо вызвал раздражение в малорусских кружках, не зараженных социализмом, но желавших развивать областную культуру на местном наречии. Это было бы еще не столь важно, ибо кружки эти («громады») были замкнуты и немногочисленны. Гораздо важнее другое обстоятельство: запрещение малорусского патриотизма с его «ридною мовою» в России вытолкнуло его за границу, в Галицию, в Вену, в Женеву, где русская власть не имела ни сил, ни способов, чтобы следить за его развитием и попытаться ввести его в государственное русло. С 1876 года как малорусским патриотизмом, так и украинским социализмом стали играть враги России: иудеи, масоны, немцы, поляки, папство — в самых разнообразных комбинациях.

Закон 1876 года породил множество несообразностей. Приведем такой пример. Братья Рудченко, Иван Яковлевич и Афанасий Яковлевич, гадячане, были образцовыми по исполнительности чиновниками-службистами. Оба брата держались либеральных взглядов, но не были заражены социализмом и вполне лояльно служили русскому государству. Иван Яковлевич, проходя различные должности, достиг места председателя Варшавской казенной палаты и скончался тайным советником, членом Совета министра финансов. Он очень гордился своей служебной деятельностью и в приятельских беседах был истинным поэтом службы. Афанасий Яковлевич довольствовался местом начальника отделения Полтавской казенной палаты и отклонял всякие повышения, чтобы только не расставаться с любимой Полтавой. Оба Рудченко были талантливыми малорусскими писателями. Иван Яковлевич, поглощенный сложной службой, постепенно забросил литературу, а Афанасий Яковлевич, имея больше досуга, был плодовит и написал под псевдонимом Панас Мирный целый ряд рассказов и драм, из которых иные (например, «Бондаривна») очень сценичны и перед войной не сходили с репертуара малорусских театров. Как-то в молодости общими силами братья Рудченко (Иван Билык и Панас Мирный) написали чрезвычайно интересный роман «Хиба тоди волы ревут, як ясла повни?». Канвой послужила семейная хроника гадяцких помещиков Войн, а героем являлся сельский парень, искатель правды, который не мог примириться с окружающими условиями жизни и сделался поджигателем («палием»). Это яркий прообраз будущего большевика. Братья Рудченко как бы предчувствовали, что их родной Гадяч сделается сценой дикого народного зверства. Лютой смертью погибли там во дни революции местный предводитель дворянства граф Сергей Михайлович Капнист и председатель Гадяцкой земской управы Филипп Иванович Мельников. Последний сначала был оскальпирован обезумевшей от крови толпой, а потом схвачен за ноги и разорван пополам. Несмотря на полную лояльность братьев Рудченко и на художественную ценность их романа, он по закону 1876 года не мог быть напечатан в России и появился в свет в Женеве, в типографии драгомановской «Громады». Запрещение малорусского издательства постепенно привело к тому, что не только такие «украинские» зубры, как Михаил Петрович Старицкий или Александр Яковлевич Кониский (Переходовец)[93], стали печатать свои бездарные произведения в Галиции, но и самые безобидные «Тарасики» из полтавских или черниговских трущоб посылали стишки о лаевой (сальной) свечке (Самойленко) или о криничке (Гр. Коваленко[94]) в галицкие журнальчики, существовавшие на средства из России. Львовская «Зоря» наполнялась материалом почти исключительно из-за кордона.

Вторая половина 1870-х годов в Киеве была временем затишья в украинском движении. М. П. Драгоманов пребывал за границей и занимался пропагандой «украинского» социализма в Галиции. В. В. Антонович усиленно работал в области доисторической археологии и писал докторскую диссертацию о первоначальной истории Великого княжества Литовского. А. Ф. Кистяковский занят был изданием важного сборника законов XVIII века, озаглавленного «Права, по которым судится малороссийский народ». К. П. Михальчук служил на пивоваренном заводе Киевского товарищества и мало имел досуга для тенденциозных филологических занятий «украинским» языком, к которым питал особенную склонность. П. И. Житецкий писал свою превосходную магистерскую диссертацию «Звуковая история малорусского наречия». M. M. Левченко более думал о настойках и наливках, чем об усовершенствовании своего русско-украинского словаря, второе издание которого так и не состоялось. П. П. Чубинский начинал уже впадать в ту хроническую болезнь, которая и свела его в могилу.

Новую струю в умственную жизнь Киевского университета влил профессор Александр Александрович Котляревский, который в январе 1876 года начал в университете преподавание славянской филологии. Настоящий малороссиянин и по смуглости лица, и по тонкому юмору, родом из Кременчуга, воспитанник полтавской гимназии, А. А. Котляревский[95] по талантливости своей натуры не мог сочувствовать пребыванию в удушливой атмосфере «украинского» подполья, да еще отравленной социалистическими испарениями, и смотрел на славянский мир глазами европейски просвещенного ума, пред которыми жители всех этих Русей — Малой, Белой, Черной и Червонной — являются лишь ветвями единого русского народа. В своих замечательных лекциях по истории славянской филологии профессор А. А. Котляревский подробно разбирал сочинения графа Яна Потоцкого и выяснил его ложный взгляд на обособленность «украинского» народа, который с польской точки зрения действительно жил на «украине», то есть на краю польского государства, но по существу был русским. К сожалению, деятельность профессора А. А. Котяревского в 1881 году была прервана его преждевременной смертью в городе Пиза, в Италии, от грудной болезни.

В 1880 году поселился в Киеве историк Малороссии Александр Матвеевич Лазаревский[96], приобретший уже известность замечательным трудом «Посполитые крестьяне в Малороссии», напечатанным в «Записках» Черниговского статистического комитета, и целым рядом статей о людях старой Малороссии, появившихся как в упомянутых «Записках», так и в «Русском архиве» П. И. Бартенева. В молодости, будучи студентом Петербургского университета, он принадлежал к петербургской «громаде» и весной 1861 года вместе с художником Честаховским сопровождал тело Тараса Шевченко, перевозимое из Петербурга через Киев в Канев для погребения, согласно «Заповиту», на берегу Днепра. В 1881 году выслужил пенсию на должности начальника одной из учебных дирекций в Царстве Польском и перебрался на жительство в Киев Феофан Гаврилович Лебединцев, брат которого, о. Петр Гаврилович, был в то время в Киеве кафедральным протоиереем. Лебединцевы происходили из Звенигородского уезда Киевской губернии и были горячими малороссийскими патриотами. Феофан Гаврилович в молодости написал дельное историческое исследование об архимандрите Мельхиседеке Значко-Яворском, изданное в серии томов «Архива Юго-Западной России», а о. Петр Гаврилович был глубоким знатоком киевской церковной старины и издал целый ряд брошюр о киевских церковных памятниках.

Однажды сошлись на беседу А. М. Лазаревский и В. В. Антонович и обсуждали вопрос о том, что настало время основать в Киеве, по завету М. А. Максимовича, исторический журнал на русском языке для разработки и всестороннего освещения предметов малороссийской старины и народности. Редакция этого журнала могла бы объединять ученые и литературные силы Малороссии, которые после закрытия юго-западного отдела Географического общества и прекращения его «Записок» лишены были и своего центра, и своего печатного органа. Редактором-издателем намечен был Феофан Гаврилович Лебединцев — во-первых, как человек, не могший внушить правительству никаких подозрений относительно своей лояльности, и во-вторых, как брат кафедрального протоиерея, который своим влиянием мог подвинуть духовенство Киевской епархии и к сотрудничеству в журнале, и к подписке на него. А. М. Лазаревский и В. В. Антонович вместе поехали к Ф. Г. Лебединцеву, и Александр Матвеевич со свойственной ему прерывистой стремительностью в речи обратился к Феофану Гавриловичу: «Вот-с, Феофан Гаврилович, вы-с теперь совершенно свободны. Что вы предпочитаете делать-с: строить дома или издавать исторический журнал?» После некоторых размышлений и колебаний Феофан Гаврилович решил издавать исторический журнал, который получил название «Киевская старина» и начал выходить в свет с 1 января 1882 года.

Феофан Гаврилович вложил в издание «Киевской старины» все свои способности и всю жизненную энергию, какая была ему присуща. С первого же года издания обнаружилось, что крут лиц с сознательным малорусским патриотизмом крайне ограничен и что на широкую подписку рассчитывать нельзя. Постоянно стесненный в денежных средствах на издание, Феофан Гаврилович для сокращения расходов был и редактором, и корректором, и экспедитором журнала. Сверх того, находя, что, кроме крупных статей, необходимо для оживления журнала помещать в нем мелкие заметки более или менее забавного содержания, он сочинял их сам под всевозможными псевдонимами. Вся эта работа была крайне обременительна, и через шесть лет Феофан Гаврилович преждевременно сошел в могилу, главным образом от переутомления. Журналу грозила ликвидация, но его выручил Александр Степанович Лашкевич, землевладелец села Брахлово Новозыбковского уезда Черниговской губернии, воспитанник Киевского университета и собиратель замечательной библиотеки книг, до Малороссии относящихся. Он взял на себя издательство и редакторство и поддержал «Киевскую старину» своими средствами. К сожалению, через два с небольшим года его неожиданно похитила смерть.

Однако «Киевской старине» не суждено было погибнуть. Тесный кружок лиц, сотрудничавших в журнале с самого его основания, решил продолжать дело его издания, несмотря на все материальные затруднения, связанные со слабой подпиской, причем и издательство, и редакторство сделались коллективными. Главой и вдохновителем журнала выступил А. М. Лазаревский и оставался им до самой своей смерти в апреле 1902 года. Редакционные собрания для выработки содержания каждой следующей книжки назначались попеременно у А, М. Лазаревского, у В. П. Науменко[97], у Н. В. Молчановского[98], у К. М. Гамалея. Когда в Киев переселился В. В. Тарновский[99] и перевез сюда из села Качановки свой замечательный музей малороссийских древностей, редакционные собрания неизменно происходили у него, под веянием духа накопленных в музее памятников малороссийской старины и народности.

За двадцать лет существования «Киевской старины» под руководством Ф. Г. Лебединцева, А. С. Лашкевича и А М. Лазаревского в двухстах сорока книжках ее (1882–1901 годы) появилось множество мемуаров, исследований и заметок, освещающих различные моменты в истории Малороссии, и в частности Киева. Из мемуаров особенно запечатлелись в памяти единственные в своем роде автобиографические записки священника о. Ильи Турчиновского, рисующие быт сельского духовенства в гетманщине XVIII века, воспоминания священника о. Феодора Кистяковского, родителя профессора А. Ф. Кистяковского, и воспоминания П. Д. Селецкого; из ученых исследований — «Киев с XIV по XVI век» и «Паны Ходьки», «Уманский сотник Иван Гонта» В. В. Антоновича, «Лубенщина и князья Вишневецкие» и «Заметки о Мазепе по поводу книги Ф. М. Уманца» А. М. Лазаревского, «Социнионство в Юго-Западной Руси» О. И. Левицкого, «Мысли о народных малорусских думах» П. И. Житецкого. Мятежный М. П. Драгоманов присылал в «Киевскую старину» интересные статьи по фольклору под псевдонимом Кузмичевский.

После смерти А М. Лазаревского «Киевская старина» перешла в ведение В. П. Науменко или, вернее сказать, двух его приятелей, стоящих за его спиной: Е. К. Трегубова и В. Л. Беренштама. Последние годы существования журнала были временем его хирения, окончившегося прекращением издания, кажется, в 1906 году. Названные лица не имели ни подготовки, ни темперамента, нужных для ведения серьезного, беспристрастного исторического журнала. Думая оживить подписку, они начали поворачивать с малороссийского направления на украинское, ввели много бездарной беллетристики, как-то быстро опошлили журнал, однако подписки не расширили. Да и времена наступали уже неблагоприятные для спокойной работы в исторической области. Весной 1902 года обнаружились первые признаки подпольной агитации украинских социалистов: прокатилась волна разгромов владельческих экономии селянами в восточных уездах Полтавской губернии — Константиноградском, Кобелякском и Полтавском — и в смежных местностях Харьковской губернии. В 1905 году разразилась первая российская революция.

Как бы то ни было, ряд томов «Киевской старины» является величественным памятником горячей любви к родине маленькой группы малорусских патриотов, выполнивших бескорыстно громадную работу по выяснению в подробностях прошлых судеб родной земли, которые освободили ее от «папского», «лядского» ига и привели к единству с православным русским миром. Кто в будущем возымеет намерение приступить к изучению истории Малороссии, прежде всего обязан будет перечитать семьдесят с лишком томов «Киевской старины», потому что только в них он найдет точки отправления для дальнейших изысканий.