Глава 3 Правительственные раскопки XIX столетия: по правилам или не по правилам?

Глава 3

Правительственные раскопки XIX столетия: по правилам или не по правилам?

В 1851 г. во Владимирской губернии начались массовые археологические раскопки. За четыре летних сезона, по сведениям одного из наблюдателей К.Н. Тихонравова, от Суздальского уезда по направлению к Плещееву озеру было срыто более 13 тысяч курганов139. Руководителем тех раскопок на начальной стадии являлся А.С. Уваров. В связи с этим в исторической науке возникло много спекуляций вокруг его имени. Уварова объявляли главным виновником утерянных для науки курганов, обвиняли в торопливости, некомпетентности и прочих грехах. Отчасти повод к таким выводам дал сам Уваров. К I Археологическому съезду он подготовил материал на тему: «Меряне и их быт по курганным раскопкам», где пересказывал свою беседу с министром внутренних дел Л.А. Перовским. Между ними обсуждалась необходимость проведения археологических исследований в центральной и северной части России. Перовский тогда предложил начать раскопки с Новгорода. По мнению же Уварова, исследования там уже проводились, но нужных результатов не дали. Кроме того, по замыслу Уварова копать следовало не сами городища, а курганы в окрестностях тех древних городов, которые, как записано в летописи, Рюрик раздавал своим варягам и с них же собирал дань. То есть там, где «наследили» варяги. Особенно много курганов располагалось по направлению Новгород-Суздаль. Значит, и исследовать нужно в первую очередь какой-то из районов этого региона. Предпочтительнее всего местности Суздаля и Переславля-Залесского.

Каких-либо специальных указов, разрешающих проведение раскопок, Уварову не давалось. Но понятно, что решение о тех раскопках принималось не одним молодым 26-летним Уваровым, а на самом высшем уровне. Позднее в Археологическом обществе будут прямо говорить о том, что Общество средства на эти цели не выделяло и что вообще это — правительственное мероприятие.

На самом же деле массовые раскопки курганов уже давно велись. Во многих губернских, да и в уездных городах с 1840-х гг. становится престижным иметь свои краеведческие музеи. При них создаются так называемые штатные Комиссии с правом ведения археологических исследований в своих местностях, скупки у населения предметов старины, публикации отчетов. С музеями начинают делиться своими экспонатами частные коллекционеры. Собирательство, перепродажа предметов древности для простых граждан становится модным и выгодным увлечением. Конечно же, находились люди, понимавшие всю пагубность ситуации с беспорядочными раскопками для научного осмысления прошлого. Предпринимались попытки создания каких-то органов, которые бы контролировали незаконные раскопки древних могил. Наконец, обсуждались вопросы по написанию единых правил отчетности, учета и хранения для тех же членов местных комиссий, которые самостоятельно проводили подобные исследования. Однако повлиять на ситуацию оказалось крайне сложно.

На ученом совете III Археологического съезда, состоявшегося в Киеве в 1874 г., была избрана уже специальная Комиссия «для выработки правил научной раскопки древних могил и описания и хранения могильных древностей». В преамбуле документа подробно говорится о мотивах, побудивших к созданию Комиссии. В 1840-х гг. было раскопано много курганов в юго-западных губерниях исправниками, становыми приставами, волостными писарями, помещиками: «Раскопки поручались без какой бы то ни было инструкции каждому, кто изъявлял желание производить их и доставлять найденное в то или другое учреждение…» И далее курганы раскапываются «…во многих местностях, где были тысячи курганов, остаются только сотни и десятки, а есть и такие местности, где от бывших курганных могильников не сохранилось никаких признаков»140. По свидетельствам местных жителей, раскопки велись по распоряжению начальства.

Такая «практика археологических раскопок… не дает возможности пользоваться могильными древностями с историческими целями». В основу инструкции должно положить «следующие правила: 1) могила, при раскопке которой дневник не был составлен по правилам инструкции, признается потерянною для науки; 2) все находки из данной могилы должны быть означены ее номером и хранимы отдельно по могилам…»141. А кроме того, следует признать величайшим злом современной русской археологии практику покупки правительственными и общественными музеями предметов у промышленников могильных древностей, не имеющих раскопочных дневников. Музеи переполнены древними бытовыми изделиями, неизвестно кем, когда и при каких условиях выкопанными. Древности сортируются под влиянием художественного вкуса, а не по требованиям историко-археологической науки. Бытовые изделия могил разных местностей, времен и народов смешиваются и разбиваются произвольно, группируются не по могилам, а по составу, формам и значению предметов.

Такое беспорядочное собирание и безответственное хранение древностей приводит к неверным историческим выводам. Например, о якобы своеобразном обычае погребения с присыпками костей покойников возле курганов. После повторного же исследования выяснилось, что останки присыпались расхитителями гробниц. Случалось это после того, как они выносили из гробниц все содержимое на дневной свет. А что представляет собой коллекция К.И. Ольшевского по Суоргомскому катакомбному могильнику, составленная по покупкам у промышленников? В ней содержатся бытовые изделия пяти исторических эпох, тогда как в действительности все изделия этого могильника определяются многочисленными монетами, датированными одной эпохой.

Предложения Комиссии сводились к следующему: создалась «потребность немедленно приступить к систематическому поуездному исследованию по правилам инструкции курганов и городищ, сохранившихся в центральных губерниях России»142.

Фактически Комиссия в составе Антоновича, Ивановского и Самоквасова предлагала радикальное решение: признать все предыдущие раскопки курганоманией, отказаться от выводов, какие строились на основе несистематизированного отбора древностей, и начать новые раскопки по единым правилам инструкции. Провозглашалось, что эти правила призваны служить нравственным законом для всех лиц, раскапывающих древние земляные насыпи. Проект инструкции обсуждался на собрании съезда 21 августа. И что интересно: был принят единогласно. Оставался вопрос: насколько серьезно отнеслись участники Археологического съезда к принятому ими решению?

С одной стороны «неправильность» проведения раскопочных работ осознавалась всеми. Идея совершенствования методики полевых исследований, а также систематического и осторожного производства работ при открытии древностей обсуждалась еще в 30-х гг. В 1859 г. создается Императорская Археологическая комиссия, в задачи которой входит сбор сведений о памятниках древности и пресечение незаконных раскопок. Однако следует заметить, что эта комиссия возникла в момент наибольшего спада активности Археологического общества. Формально никакие археологические раскопки в те годы не производились. Заседания Общества проходили по одному разу в год. Поэтому перспективы прекращения незаконных раскопок казались вполне уместными. С другой стороны, сохранялось убеждение, что ценности, подобные скифским, все-таки еще не найдены и они обязательно есть. Все эти годы и вплоть до III Археологического съезда не прекращались дискуссии о сущности самой археологии как науки. Что именно является предметом ее изучения? Как она соотносится с другими науками? Где готовить специалистов-археологов?

Главенствующей в этом вопросе была точка зрения Погодина и Уварова: археология изучает памятники вещественные, духовные и прочие, какого бы рода они ни были. Но археология не является самостоятельной наукой, а только вспомогательной исторической дисциплиной. Основными являются источники письменные — летописи.

А между тем массовые раскопки курганов выходят на новый уровень. Тот же член Комиссии по выработке правил научных археологических исследований Л.К. Ивановский разворачивает свою деятельность в Санкт-Петербургской губернии. Копал там Ивановский уже с 1871 г. Его упорство в изыскании норманнских древностей будет продолжаться без малого десять летних сезонов. Под его личным руководством сроют около 7 тысяч курганных холмов. Хотя задача, стоявшая перед доктором медицины Ивановским в начале раскопок, ставилась конкретно и давно была выполнена. Надо было всего-то лишь найти черепа для сличения их с черепами из других местностей. Перспективными исследованиями считались изыскания Н.Е. Бранденбурга. Все-таки он копал в самом сердце летописного пребывания варягов на Русской земле — на Ладоге, Волхове. Вел раскопки Старо-Ладожской крепости. Сколько он срыл курганов — неизвестно. С большим размахом раскопки ведутся в те годы в Поволжье, на Кавказе, на Южном Урале, в Причерноморье.

Свою негативную роль в курганомании сыграла отмена крепостного права в 1861 г. и последовавшая за этим земельная реформа, о которой уже говорилось выше. Если до реформы помещики и так были вольны делать на своей земле все, что угодно, и копать, где им заблагорассудится, то теперь от них потребовался учет всех земельных угодий. По замыслу правительства временнообязанные крестьяне должны были переходить в разряд собственников. Помещику вменялось передавать крестьянской общине часть своих земель для дальнейшего подушевого распределения. Душевой надел нарезался в разных частях помещичьей усадьбы и состоял из пахотной земли, пастбищ, пустошей. Таким образом, возникала необходимость вводить в оборот ранее не использованные земли, и в том числе поля с заросшими холмами, скрывавшими древние насыпи. Археологические раскопки по сбору древностей в таком случае использовались, скорее всего, как повод. Для наблюдения за ними привлекались те же исправники, писари, землемеры и прочие. Дневников раскопок они, увы, не вели.

Между прочим, именно из откровений Уварова в «Мерянах…» можно прочувствовать в полной мере обстановку кладоискательского бума вокруг раскопок древностей в ту пору. Уваров на основании записей П.С. Савельева рассказывает о каких-то раскопках Н.А. Ушакова в Весьегонском и Вышневолоцком уездах 1843 г., о раскопках того же Ушакова в Устюжском уезде Новгородской губернии в 1844 г., где тот исследовал 50 курганов и эти раскопки были более удачными. Что значит более удачными, узнаем ниже. В этом же ключе он пишет о раскопках некоего А. Нечаева в 1866 г. в Коломенском уезде под Москвой: «14 курганов оказались пустыми. О вещах в курганах Нечаев ничего не говорит». О своих собственных раскопках Уваров рассказывает аналогично: «У села Ра-дованье срыто 14 курганов. Ничего не найдено»143. И далее в том же ключе: «Разрытие курганов у Хабарова городка ничего не объяснило. Село Вески: на древнем кладбище: разрыт 121 курган. Найдена одна монета Оттона середины X века».

Наконец, высказывая свое отношение к «черным» копателям, Уваров, по сути, раскрывает смысл всех мероприятий по поиску древностей. Перечисляя около десятка селений, где курганы были уже кем-то повреждены, он заключает: «Многие из этих раскопок не доставили никаких научных сведений и пропали для нас бесследно, потому что раскопки, предпринимаемые людьми неопытными и не с научной целью, были ведены наудачу, а при отсутствии по металлу вещей немедленно прекращались — как лишний расход, не покрываемый прибылью»144.

Прибыль от продажи редких и ценных металлических предметов являлась главной целью для людей предприимчивых. Научность для Уварова заключалась в добыче и сохранении всех предметов. Но раз уж он взялся за освещение быта обитавшего на этих землях древнего племени, то он не мог не выразить своего мнения на этот счет. А оно формировалось не только под влиянием дискуссии о правилах раскопок, но и под влиянием дискуссии о реальном существовании легендарного Рюрика. На первом же Археологическом съезде, на котором свою книгу о мерянах представил и Уваров, с критикой норманизма выступил историк Д.И. Иловайский. Его книга называлась «Разыскания о начале Руси». «Не надо искать Рюрика, — говорил он, — где-то в Европе или варягов среди Прибалтийских племен. Этого только норманисты и хотят. Рюрик на самом деле, подобно другим легендам о призвании князей, — такая же мифическая личность, реально никогда не существующая, как и другие народные сказания о трех братьях, двух сестрах и т. д. К сожалению, легенда о призвании варягов принята за чистую монету и зачислена в число исторических фактов с появлением первых учебников по истории».

Между прочим, Уваров и Иловайский были в хороших отношениях. Уваров даже помогал молодому ученому утвердиться в светских столичных кругах, присутствовал на защите его диссертации в 1858 г. То есть с его взглядами на варяжскую тему был хорошо знаком. Но Уваров, как и все норманисты, критику Иловайского воспринимал снисходительно, представляя ее более патриотичной, нежели научной, в первую очередь льстящей «русскому чувству». В общем, для них такая критика была несерьезным занятием, ребячеством145. Уваров придерживался утверждения Погодина о первенстве письменных источников в исторической науке. Отсюда — истоки традиции во многих изданиях археологов сначала цитировать соответствующие строки из летописи и только потом демонстрировать изображения. Таким образом, вещественные памятники древности (с подбором похожих предметов по материалу, художественному оформлению и др.) должны были подтверждать якобы связь различных народов, их уровень развития и т. д. Так что в «Мерянах…» Уваров, совершенно игнорируя выводы Иловайского, утверждает, будто старинные клады с арабскими деньгами внутри России «должны быть приписаны варягам, которые занесли их сюда во время своих набегов или во время переходов на юг к Византии»146. Также, по его мнению, варяги жили совместно с мерянскими финнами на их землях вплоть до XII в. и поклонялись каменному богу Велесу и т. д. и т. п. С точки зрения Уварова и других норманистов, это было непреложным фактом. Скандинавские вещи в виде амулетов-коньков, выгнутых фибул, мечей он находил везде. И не беда, если находка не всегда отвечала требованиям инструкции, записывалась в дневниках раскопок не так, как было нужно. Результаты уже были известны наперед. А в этом и суть всех мнимых побед норманизма.

Какова же судьба Инструкции с правилами проведения археологических исследований, принятой на III Археологическом съезде? А ее никто не соблюдал и особо не обращал на нее внимания. Курганы продолжали копать с тем же усердием. Позднее из них будут выделять отдельно курганы вятичей, кривичей. Их будут раскапывать и советское время. Сегодня от курганов практически ничего не осталось. Найти комплекс древних могильных холмиков — большая археологическая удача. Тем ценнее курганы, которые обнаруживаются случайно в наши дни.

У Уварова сложилось особое отношение к муромским курганам. Загадка: почему он не исследовал курганы муромских предместий в 1851–1852 гг.? Ведь Карачарово под Муромом — это его родное имение. До начала этих раскопок он некоторое время в Карачарове жил. Наверняка о каких-то местных курганах ему доводилось слышать. Он, например, мог обратить внимание на курганы по Владимирскому тракту рядом с деревней Зименки. Ему могли рассказать о курганах по Меленковскому тракту у селений Макаровка, Коржавино. Тогда о курганах неподалеку от упраздненного Борисоглебского монастыря и погоста Муска (Мусков) на речке Ушне (сегодня рядом с селом Новлянка) уже было известно. О них, в частности, сообщалось во «Владимирских губернских ведомостях» 1853 г. (перепечатка в материалах «Владимирского сборника» за 1857 г.). При желании он мог бы обнаружить курганы и в других местах Муромского уезда, но он этого не сделал. Почему? Ответ однозначно дать нельзя. Во-первых, Уваров просто-напросто не верил в то, что норманны могли так далеко заходить. Но если это случалось, они не могли здесь долго задерживаться, а значит, каких-либо богатых захоронений искать в здешних местах просто не имело смысла. Во-вторых, если курганы тут и были, то они разбросаны мелкими группами и не представляли такой плотности, как в Суздальском уезде. Там, судя по географии раскопок, насыпи выделялись чередой комплексов (от одной деревни к другой), а значит, представлялась большей вероятность обнаружения норманнских захоронений. Наконец, в-третьих, копать рядом со своим имением значило дать повод к различного рода пересудам. Например, о преследовании личных интересов. Многие помещики, как уже говорилось, разрывали курганы для того, чтобы увеличить площадь пахотных земель. Курганы у погоста Муска уже частично распахивались, о чем информировали те же «Владимирские губернские ведомости». Так и владельца Карачарова могли заподозрить в том же умысле. Обвинял же в свое время А.С. Пушкин его отца (Уварова-старшего) в использовании казенных слесарей «в собственную работу».

К.Н. Тихонравов не раз писал Уварову о муромском землемере Добрынкине, предлагавшем свои услуги археологическому обществу по сбору сведений о курганах и любопытных предметах старины с рисунками и планами находок в муромской округе. Н.Г. Добрынкин (1832–1903) действительно тогда работал частным землемером по приглашению для межевания земельных наделов. Пешком он обошел весь уезд вдоль и поперек, отмечая на карте местоположение различных объектов: почтовых станций, телеграфных линий, промыслов, мельниц, заводов, селений с базарами, погостов, паромных переправ, рек, озер и др. Свои наблюдения он перенес на бумагу и составил карту Муромского уезда. Она сохранилась до наших дней147. Датируется карта 1877 г.

На карте Добрынкина есть только одно обозначение кургана. О прочих он умолчал или имел какое-то собственное представление на этот счет. Может быть, он считал тогда, что курганы — это обязательно одиночные холмы огромных размеров. Такой был только один — в Плехановом бору на левом берегу Оки. Его называли Львиным курганом. Остальные холмы искусственного происхождения вызывали у Добрынкина, видимо, совсем другие ассоциации. Но есть еще одна деталь на карте, на которую следует обратить особое внимание, — это обозначения погостов крестиками. Само слово «погост» имеет несколько схожих значений. Обычно погостом называют кладбища. Но погостом могли быть также кладбища с церковью, с домом попа и причта (причисленных к данной церкви). Село с церковью могло находиться на расстоянии от погоста. На карте такое село имеет отдельное обозначение. Погостом могли называться также сельские приходы в составе нескольких деревень. Таким образом, смысл слова «погост» во многом зависел от фактических обстоятельств, сложившихся в разных местностях. В Муромском уезде почти на триста населенных пунктов, разбросанных в радиусе 50–70 километров, Добрынкин указал всего девять погостов. Если под погостами понимать кладбища, то их оказывается слишком мало. Значит, под погостами Добрынкин подразумевал кладбища с церковью, отстоящие на удалении от деревень.

На левой стороне Оки их указано три: Старые Котлицы, Мусков (Муска рядом с Новлянкой), Малое Юрьево. Можно предположить, что именно от погоста в первой деревне сохранилась церковь. На месте второй — современное кладбище. Погост рядом с селением Малое Юрьево на карте у Добрынкина носит название Василия Великого. Церковь в разрушенном состоянии.

На правой стороне Оки четыре из шести погостов также имеют собственные названия: Пустынь (рядом с Ефаново), Невадьевский (Невадьево), Козьмодемьянский (Короваево-Мелешки) и Кубов (рядом село Филинское). Погост Спас-Седчино не сохранился, хотя церковь в хорошем состоянии. Погост без названия между деревнями Михалицы-Липовицы также не оставил следов. Зато сохранился погост у деревни Малое Юрьево.

Погост Василия Великого с курганным комплексом удивительным образом сохранился до наших дней. На фоне круглых до 1,5 метра высотой и 5 метров в окружности холмов два кургана выделяются особенно. Они вытянуты с запада на восток, высотой до 4 метров при ширине 3–4 и 10–12 метров длиной. С левой стороны от крайнего левого кургана неглубокий длинный ров. С правой стороны от крайнего правого кургана ров четырехугольный незамкнутый в виде столешницы. То, что эти насыпи — искусственного происхождения, можно довольно легко заметить. С юго-западной стороны от лесной дороги имеется обрыв в метр-полтора. (Конечно же, все параметры даны приблизительно.) От этого места, похоже, и велась выемка песка в сторону курганов. С противоположной стороны к курганам примыкает современное кладбище. Жители деревни и сейчас называют это место ямой148.

Курганы в муромских окрестностях находили и раскапывали и при Добрынкине, и после Добрынкина, и в советское время. Последним копал А.Е. Леонтьев в 1989 г. через Илевну от села Пестенькино. Это совсем рядом с погостом Василия Великого. Еще ближе к погосту раскапывалось селище Михайлово А.В. Успенской и М.В. Фехнером в 1956 г. Леонтьев в тех курганах, кроме следов подкурганных выемок, ничего не обнаружил. В селище найдены только осколки древнерусской керамики, фрагменты ножа и наконечника стрелы. До деревни Малое Юрьево современные археологи не дошли 1 километр. Возможность видеть и знать, что эти курганы — свидетели прошлых веков, — большая ценность.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.