Глава 2 Все на поставление сведений о курганах! На поиски норманнского золота!

Глава 2

Все на поставление сведений о курганах! На поиски норманнского золота!

В XIX в., особенно в первой половине, появляется новое увлечение — собирательство древностей. Любители археологии и нумизматики, как они себя сами называли, скупали редкие предметы, обменивались ими, демонстрировали на своих встречах, делились историями их приобретения. Многие коллекционировали все, что могло относиться к древностям. Некоторые, однако, специализировались на каком-то одном направлении. Так, купец И.Н. Царский собирал по старообрядческим скитам старопечатные книги. Историк М.П. Погодин кроме книг разыскивал еще и древние рукописи, монеты, иконы, предметы быта, украшения и т. д. Одни скупали старинные образа, русское серебро. Другие, наоборот, иностранное. Граф С.Г. Строганов, известный коллекционер, хвастался большим количеством иранских серебряных блюд и кувшинов эпохи Сасанидов III–VII вв., которые находили в Пермском крае, а также в окрестностях Полтавы и Старобельска на Украине.

Ценность предметов старины все, конечно же, понимали. Старались придать им государственное значение. Историк П.М. Строев добился разрешения от Академии наук, чтобы под ее эгидой организовать археографическую экспедицию в 1828 г. по монастырям с целью описания всех находящихся там книг, различных актов, рукописей. В последующем будет создана специальная Археографическая комиссия со своим уставом и полномочиями, с правом получения затребованных ею материалов.

Созданное в 1846 г. Археологическое общество станет выдавать разрешения на археологические раскопки, откроет музей древностей, объявит о сборе пожертвований. Когда оно получит средства на приобретение редкостей за деньги, откроется вся география добычи древних предметов, представляющих ценность. Например, монеты присылали из Киева и Харькова, из Новгорода и Ладоги, из Поволжья и Сибири. Всего только за 1851–1852 гг. древних предметов в музей Общества поступит из 17 разных мест. Со временем география археологических артефактов не только расширится, но и увеличатся потоки поступлений из какой-либо одной местности. Так, из Гнездовского клада Смоленской губернии старинные русские серебряные монеты в документах музея Общества записаны несколько раз, начиная с 1867 г. В1873 г. в Общество поступило 1753 старинных русских монет. В 1875 г. — 240. В 1876 г. — 1150. В 1879 г. оттуда прислали клад монет в количестве 14 720 штук. В этот раз денег у Общества не нашлось. Клад отослали обратно. На этом поступления серебряных русских монет со Смоленщины прекратились вообще¹³¹.

Сведениями об имеющихся накоплениях предметов древностей коллекционеры обменивались не только на личных встречах. В частном порядке издаются журналы: «Сибирский вестник», «Казанский вестник» и др. «Журнал Министерства внутренних дел», различные сборники рассказывали о древних достопримечательностях, богатых курганных находках,

случайно обнаруженных кладах. Ажиотаж вокруг древних ценностей подогревается сообщениями об открытии золотоносных рудников. В «Горном журнале» за 1825 г., например, помещаются сведения «О вновь открытых золотосодержащих песках» Уральского хребта. Указывается место только что разведанного рудника, названного Благодатным, — на левой стороне реки Уя Троицкого уезда Оренбургской губернии. Подробно говорится о глубине залегания золотоносной россыпи и содержании золота в породе по реке Иса в Пермской губернии — жила на полуторааршинной глубине с десятью золотниками на 100 пудов. Всего же, говорилось в журнале, «в Пермской губернии (в уездах Екатеринбургском и Верхотурском) открыто в настоящем году вновь 35 золотосодержащих песчаных рудников»¹³².

Таким образом, слухи о богатых золотых приисках, о зарытых в земле кладах, оставленных, возможно, казацкими разбойниками, гайдамаками, отступающими французами, древними племенами чуди, еще более древними скифами и прочими лихими и царственными людьми, множились. Не секрет, что основная масса желающих легко и быстро обогатиться принадлежала к низшему сословию. Среди них были популярны разные байки о заговоренных кладах, сельских колдунах, которые охраняют клады и наказывают расхитителей. Но это не останавливало кладоискателей, гробокопателей, бугровщиков. Последнее название относилось к людям, занимавшимся разрытием курганов («бугров»). К ним и обращались заезжие любители древностей, прознавшие о каком-нибудь случайно вскрытом богатом захоронении.

В тех же журналах перепечатываются указы прошлых лет, в которых показывается пример отношения к древностям. В 1851 г. в 5-м томе «Известий Императорского археологического общества», издаваемого на иностранных языках, публикуется указ от 1669 г., извлеченный из Государственного архива. В нем, в частности, сообщается, что в Сибирской губернии Тобольского уезда около реки Исети русские люди из татарских могил выкапывают «золотые и серебряные всякие вещи и посуду, чего ради велено взять известия: откуда те татары в прежние лета такое золото и серебро получали, или из которого государства оное к ним привожено было». Там же говорится, что золото и серебро, из которых изготовлялись сосуды, найдены были в могилах Уфимского уезда. Для «русских людей» (кавычки в статье) кладоискательство считается непременной обязанностью. Отсюда делается вывод: хищения приняли большие размеры, приходится сожалеть об утрате наиболее богатых сибирских курганов. В газетах даже стали появляться соответствующие призывы к населению.

Вот одно из них, процитированное в сноске «Владимирского сборника» за 1857 г.: «С этого времени до 1851 года, в продолжении 10 лет, не встречается в Губернских Ведомостях ни одного известия о курганах, тогда как они находятся в большом количестве по всей почти губернии. С начала археологических изысканий доселе отыскано и разрыто только в трех уездах до 5000 курганов. Вот как равнодушны местные жители к окружающим их древностям. Еще 10 уездов остается неисследованных — неужели никто не отзовется на приглашение г. Савельева о поставлении сведений о курганах? Владимирские Губернские Ведомости Часть Неофициальная 1854 г. № 20»¹³³. Отсюда становится понятно, что исследованы должны быть буквально все курганы для того, чтобы из них извлечь все ценности. Археолог П.С. Савельев в данном случае представлял интересы государства, а значит, цель его раскопок заключалась в преднамеренном сохранении древних ценностей от неконтролируемых расхитителей.

Наиболее популярным объектом коллекционирования были монеты. Нумизматикой занимались очень многие собиратели древностей. По монетам можно было сразу определить дату чеканки, место происхождения, а значит, и степень ценности. На руках нумизматов к середине XIX в. оказалось очень много серебряных и медных монет, реже золотых разных эпох, стран и веса. Это римские денарии Марка Аврелия, греческие, византийские, куфические VII–X вв., китайские, корейские, литовские, турецкие, золотоордынские, древнерусские и т. д. Монеты приобретались из кладов, из разрытых могильников, курганов.

Значительный толчок собственно курганным раскопкам стали исследования в Северном Причерноморье. Именно из Запорожья, Херсонеса, Ольвии, Керчи стали поступать монеты римской эпохи, особо пользующиеся спросом у нумизматов.

Открытие одного такого богатого курганного захоронения скифского царя в 1830 г. вызвало не только небывалый интерес в светских кругах, но и получило политическую окраску. К тому же дало повод к масштабным раскопкам в Центральном регионе страны.

Тогда на юг России устремились толпы любителей древностей, желавших пополнить свои коллекции монетами римской эпохи, а если повезет, то и прикупить у местных копателей уникальные предметы из золота и серебра. А также самим попытать счастье в археологических раскопках, договорившись с властями о проведении каких-нибудь сторонних работ.

Среди таких археологов-любителей неожиданно много оказалось людей с иностранными фамилиями, особенно из Западной Европы: И.П. Бларамберг, П. Дюбрюкс, Ф. Дюбуа де Монперё, П.П. Сабатье. Последний опубликовал сочинение о керченских древностях в 1851 г., что, как покажут события, не являлось случайностью. В этом сочинении он описал все обстоятельства тогдашних раскопок горы Куль-Оба. По его словам, при открытии этой великой гробницы не были приняты меры предосторожности против толп расхитителей. Проще говоря, место раскопок не охранялось по ночам. «…Если верить слухам, то грабежи простерли до того, что начальству досталось только пятнадцать фунтов золотых вещей, тогда как гробница Куль-Обы заключала более трех пудов золота!»¹³⁴ Часть похищенных предметов, пишет далее Сабатье, была переделана, перелита во избежание судейского обыска. Часть, сохраненная в первозданном виде, продана заезжим антикварам под покровом ночи людьми, скрывающими свою внешность. Какая-то часть попала за границу. И действительно, золотые изделия из кургана Куль-Обы потом удивительным образом всплывут на аукционах во Франции.

В списке «древних золотых вещей» Сабатье называет запонки, кольца, цепи и цепочки, чаши, венки и лавровые листья из листового золота, рукоятки кинжалов и мечей, маски, статуэтки и фигуры, вазы, монеты Филиппа Македонского. Всего 28 наименований. Но это только список одного захоронения, тогда как курганы «обилуют» по берегам Босфора, на полуострове Тамани, в окрестностях Керчи и Феодосии. Они «изобилуют» золотыми вещами, являвшимися свидетелями многочисленного населения, упражнявшегося в искусствах, пишет Сабатье.

Первое сообщение о найденных сокровищах поступило в императорскую канцелярию осенью того же 1830 г. Раскопки вел тогдашний начальник соляных промыслов Поль Дюбрюкс с разрешения градоначальника Керчи И.А. Стемпковского. Наиболее подробный отчет о раскопках Куль-Обы Дюбрюкс отправит в Петербург двумя годами позже. В 1834 г. копия этого отчета попадет во Францию. В Западной Европе, как оказалось, были в курсе всех археологических изысканий на юге России. В Германии, Франции усилиями русских французов постоянно публиковались статьи о нумизматике в Крыму и русском Причерноморье, о местоположении крепостей и селений. Их интерес к этому региону Российской империи становится понятен из тематики некоторых статей: «Описание развалин и следов древних городов и укреплений, существующих на европейском берегу Киммерийского Босфора» (П. Дюбрюкс), «Описание древних медалей Ольвии», «О приложении трех скифских крепостей по Страбону» (И.П. Бларамберг), «Надпись времен Тиверия Юлия Рискупорида, царя Воспорского» (И.А. Стемпковский), того же Сабатье о «царстве Воспорском» с его опытом хронологии.

Ударение во всех этих сочинениях делается на принадлежности Керчи европейским грекам. Само название Керчи, по Сабатье, заимствовано русскими, завоевавшими Причерноморские земли к 1771 г. Существовавшая здесь же Пантикапея во время Никейского собора (I Никейский собор состоялся в 325 г.) имела своего епископа. Особо подчеркивается, что с 1333 г. епископия была в ведении латинского архиепископа, в подчинение которого входила и вся Грузия. О том, что и до латинских проповедников, и во время турецкого владычества и в Крыму, и в той же

Грузии народ в массе своей исповедовал христианство по православным обрядам, Сабатье замалчивает. Скифы, в представлении французских археологов, здесь не жили, а были лишь соседями киммерийцев и специально хоронили вождей вдали от своих поселений, остерегая курганы мертвых от разграбления.

Сложно сказать, имели ли какую-либо личную выгоду авторы этих статей. Известно только, что они регулярно ездили на свою прежнюю родину, а их сочинения охотно печатались во Франции, Германии, Англии. Эти сочинения оказались крайне востребованы в этих странах для обоснования их собственной антирусской политики в бассейне Черного моря. В глазах западноевропейского обывателя утверждение о принадлежности Крыма и всего побережья Черного моря и Предкавказья грекам, а потом туркам оправдывало вмешательство правительств этих стран в военном конфликте 1853 г. против России на стороне Османской империи. По свидетельству французских археологов, на которых там охотно ссылались, у России не было законного основания на эти территории.

И действительно, Крымская война, вошедшая в историю с таким названием по месту самых кровавых военных столкновений между союзными войсками турок, французов, англичан, позднее итальянцев, австрийцев с одной стороны и русских с другой, развернется не в При дунайских княжествах, куда Николай I введет войска во имя спасения единоплеменных славян и защиты неприкосновенности прав и преимуществ «Нашей Православной Церкви», как заявлялось в Манифесте 14 июня 1853 г., а в Крыму, куда уже через месяц прибудет флот Англии и Франции. Своих целей они не скрывали. Крым и Кавказ надо было во что бы то ни стало у России отобрать и передать Турции. Таков тайный смысл, казалось бы, научной работы заграничных коммерсантов на юге России того времени. Своих граждан к войне с Россией в Западной Европе готовили заблаговременно.

Интерес иностранцев в Причерноморье к скифскому золоту продемонстрировал в целом их потребительское отношение к историческому наследию России. Особенно наглядно это проявилось при создании Русского археологического общества.

Считается, будто главная роль в создании нумизматического общества принадлежала немецкому барону Бернгарду Кёне. Не обошлось здесь без личной заинтересованности и интриг. Кёне очень хотел стать членом Императорской Академии наук. В Берлине он прославился своими нумизматическими приобретениями и способностью входить в доверие к нужным людям. По приезде в Россию в 1844 г. Кёне сумел расположить к себе Алексея Уварова. В качестве первой ступени к заветной мечте Кёне пожелал получить кафедру в Петербургском университете. Его кандидатура академиков явно не вдохновляла, и на это место был рекомендован другой немец, специалист по Античности Л.Э. Стефани, работавший на тот момент в Дерпте. Он согласился. Прибыл в столицу. Но Стефани не утвердил министр народного просвещения С.С. Уваров. Стали ходить слухи, что произошло это не без участия молодого Уварова. В результате на заветную кафедру не попал ни тот ни другой. Зато Кёне удалось добиться места помощника начальника 1-го отделения в Эрмитаже и получить доступ к нумизматическим коллекциям. Впоследствии именно с Кёне будут связывать появление огромного количества поддельных монет в Эрмитаже. Для многих не прошло незамеченным его общение с темными перекупщиками из-за границы.

То, что идея открытия Археологического общества принадлежала Кёне, можно признать лишь условно. В 1844 г. возникло Русское географическое общество — организация общественная, с задачами, преследующими, прежде всего, национальные интересы в исследовании рубежей и недр страны, с определенной долей государственного финансирования, но самостоятельная в определении частных инициатив, частных инвестиций и пожертвований. Традиционно, статусность подобным обществам придавала близость к особам императорской фамилии. Географическое общество возглавлял великий князь Константин Николаевич — сын Николая I. Руководство Археолого-Нумизматическим обществом было поручено зятю Николая I герцогу Максимилиану Лейхтенбергскому (женатому на старшей дочери царя, Марии Николаевне).

Противостояние между группой иностранных любителей русских древностей и русских чиновников обнаружилось во время обсуждения целей Общества и определения того, ради чего оно создавалось. В письме на имя министра внутренних дел Л.А. Перовского герцог Максимилиан Лейхтенбергский 10 марта 1846 г. создание Общества обосновывает необходимостью «изучения древностей и ознакомления иностранцев с богатыми нумизматическими памятниками древних времен коими обладает Россия»¹³⁵. Те же строки читаются и в коллективном письме на имя Перовского, где говорится, что подобное Общество полезно «не только для распространения в отечестве вкуса к науке и изяществу, но и для ознакомления иностранцев, ныне в особенности обращающих на нас внимание по сему предмету…»¹³⁶. В числе подписавшихся встречается и фамилия Алексея Уварова. Однако «иностранный уклон» в пропаганде целей археологического общества, пусть даже с добавлением нумизматического, иностранцев, привлеченных в качестве наемных администраторов при различных ведомствах и научных учреждениях, в кругу идеологов русского просвещения и православия понимания не нашел. На имя российского императора Николая I поступает другая депеша, в которой цели Археолого-Нумизматического общества трактуются более обобщенно: в области изучения классической археологии, древностей и нумизматики стран западных и восточных. Предметом изучения археологии должны были стать «изящные произведения древности».

Тем не менее иностранная «партия» во главе с Кёне начала работать так, как первоначально задумывалось, а именно не в интересах России. Проявилось это с первых же заседаний Общества, когда обнаружились противоречия иностранной группы и русской в языковом вопросе. Кёне выступал категорически против ведения заседаний на русском языке. На французском и немецком языках велись подобные же заседания в Географическом обществе. Объяснялось это в первую очередь тем, что многие из иностранцев русский язык вообще не знали и не считали нужным изучать, хотя состояли на службе в России долгое время, получали немалые вознаграждения за свои услуги. Они откровенно проявляли высокомерие по отношению к русской культуре, что вызывало немалое раздражение у тех, для кого национальные интересы России и патриотические убеждения стояли не на последнем месте. Одним из них оказался граф А.С. Уваров.

В октябре 1849 г. на собрании Общества Уваров выступает с предложением об организации денежных премий, медалей за оригинальные сочинения по археологии древностей. Сам предлагает тему «О металлическом производстве в России до конца XVII века в отношениях к искусствам, художествам и ремеслам» и свои личные деньги. Обязательным условием Уваров ставил создание ученого труда на русском языке. Выполнить этот заказ обещал И.Е. Забелин. Опыт оказался настолько удачным, что в Общество в течение двух лет обратилось с подобными предложениями еще девять заявителей. Из них трое были из купеческого сословия, что само по себе показательно. Прикладной характер исследований поднимал авторитет Общества в глазах ученого мира. Сам Уваров еще дважды выступал с инициативами по новым темам. Все его проекты выполнялись на русском языке.

Однако влияние иностранной «партии» в Археолого-Нумизматическом обществе все же сказалось, особенно в методике археологических исследований.

В начале 1847 г. на одном из заседаний Общества встал вопрос о необходимости выезда на юг России, дабы «восполнить сведения о сохранившихся там памятниках древности». На это предложение откликнулся молодой граф Алексей Уваров. В сопровождающие к нему напросился П. Сабатье¹³⁷.

О целях его путешествия к скифским курганам и его впечатлениях в книге о Керчи уже говорилось выше. Уварову же доверили столь ответственное задание не только потому, что он вызвался поехать за свой счет, но и потому, что имел прямой доступ к высшим сферам. Напомним, его отец в тот период был министром народного просвещения, а в министерстве проявляли крайнюю заинтересованность в объективной информации о состоянии керченских курганов. Задачу перед младшим Уваровым ставили конкретную: следовало выяснить, все ли курганы уже хищнически разрыты и разграблены или все-таки целесообразно возобновить археологические раскопки? Ведь курганы разрывались повсеместно. При этом было известно, что похожих курганов, пусть более позднего времени, очень много и в центральной части России. По сложившимся представлениям они делились на три разряда: норманнские, мерянские и боевые. Больше всего, по идее, должно было быть курганов норманнских, так как «норманны, проходившие чрез древнюю Русь по направлению водяных сообщений, воздвигали свои курганы на берегах рек»¹³⁸. Отсюда возникал логический вывод: норманнские ценности, подобно скифским, могут быть зарыты и в этих курганах. Но трудно было определить, какие из них мерянские, а какие норманнские или боевые. Хотя уже появилось много желающих, особенно среди помещиков, проводить такие раскопки за свой счет. По селениям и ярмаркам стали разъезжать скупщики древностей. Так назревало решение о санкционированных масштабных раскопках курганов в зоне предполагаемого нахождения норманнов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.