3. События января-марта в Чите

3. События января-марта в Чите

Забайкалье, став в XVII веке окраиной романовской империи, на всём протяжении её трёхсотлетней истории являлось одним из главных районов каторжной «прописки» для разного рода вольнодумцев, а потом и революционеров России. Здесь, как известно, мытарствовал в период первой своей ссылки неистовый протопоп Аввакум, а два века спустя на Нерчинских рудниках Даурии тянули, что называется, срок дворяне-декабристы. Потом здесь же махали кайлом и лопатой разночинцы-народники, им на смену пришли эсеры, социал-демократы, анархисты, бундовцы и пр. В общем, кого тут только не побывало, причём многие потом так и оседали в этих краях, крестьянствуя, учительствуя, работая в местных железнодорожных мастерских или станционных службах. Здесь, в Забайкалье, таким образом, сложилась своего рода восточное «зазеркалье» российского либерализма, где так или иначе побывало большинство из тех людей, которые в течение XIX и начала ХХ века особенно активно подрывали (в прямом и переносном смысле) основы самодержавно-единодержавного строя России.

И вполне возможно поэтому, что именно здесь, за Байкалом, в начале 1918 г., на завершающем этапе второй русской революции сложилась совершенно особая политическая ситуация, когда у руля областной власти оказался коалиционный комитет под названием Временный областной Народный совет, составленный из представителей ведущих революционных партий России: эсеров, большевиков и меньшевиков, а также кадетов и даже, кажется, народных социалистов. И это в то время, когда на всём пространстве страны уже безраздельно (то есть вновь единодержавно) хозяйничали большевики или их оппоненты — также сторонники единодержавия, — но только с правым уклоном. В таких противоречивых условиях Чита в январе 1918 г. всё ещё оставалась небольшим островком свободы, приняв статус не просто «зазеркалья» в путаной схеме российского либерализма, но и его «града Китежа» в какой-то мере просуществовав, к сожалению, весьма и весьма непродолжительный срок, оставив едва различимый след во времени и пространстве, как едва заметный свет пока ещё не открытой звезды[121]…

В конце декабря 1917 г. в Чите в целях урегулирования политической ситуации в Забайкальской области, сложившейся после большевистского переворота в Петрограде, прошли одновременно три демократических совещания. Первыми собрались на свой съезд сельские жители (крестьяне-хлеборобы) Забайкалья, днём позже начал работать съезд городских дум и КОБов (комитетов общественной безопасности), ну и, наконец, вслед за ним, 30 декабря, открылся съезд советов рабочих и солдатских депутатов. Все они одобрили идею по созданию Народного совета и делегировали в его состав в общей сумме 50 избранных представителей. В начале января (по разным данным: 3-го,4-го,9-го или 12-го числа) Народный совет провёл первое заседание, на котором были избраны его руководящие структуры, в том числе и председатель — 28-летний польский еврей Матвей Ваксберг, представитель партии социал-демократов-меньшевиков. В тот же день члены Совета избрали исполнительный комиссариат — правительство Забайкальской области, в которое вошли также представители от всех без исключения революционных партий.

Таким образом, можно констатировать, что Забайкальский Народный совет создавался по тому же самому принципу, что и общеобластнические структуры сибирских автономистов, — по принципу, утверждённому декабрьским Всесибирским съездом: «от народных социалистов до большевиков включительно». Так что наверняка между всеми этими политическими новшествами, возникшими в Сибири в тот период, имелась прямая и самая что ни на есть непосредственная связь. И не случайно поэтому, что члены Сибирского правительства направили свой взор именно на Читу, намереваясь здесь, в Забайкалье, устроить временную столицу новой, революционно-демократической, Сибири. Однако, пока они сюда добирались, в городе произошла в полном смысле политическая катастрофа. Перессорившиеся между собой представители левых и правых группировок устроили в Забайкалье маленькую гражданскую войну, победителями в которой оказались более жизнестойкие в ту пору большевики, которые, естественно, не преминули воспользоваться плодами собственной победы и установили в Чите, как и повсюду в Сибири в тот период, безраздельное господство совдепов.

А как всё произошло — вкратце обобщим следующим образом. Прошло чуть более двух недель со дня создания Народного совета, как у «стен» вольного города появились две «вражеские армии». Одна прибыла с германского фронта в составе 1-го Читинского казачьего полка, усиленного пулемётной командой, другая — из соседнего Иркутска, столицы большевистской Сибири, с эшелоном вооруженных артиллерией красногвардейцев под командованием Сергея Лебедева. Обе эти «армии» осадили город, бряцая оружием и ища себе «компрадоров» внутри его стен. Помощниками иркутян должны были стать красногвардейцы-железнодорожники, а казаков, в случае чего, обещали поддержать офицеры местного читинского гарнизона. Ещё одним союзником последних стал атаман Семёнов со своим небольшим отрядом добровольцев, дислоцировавшимся, как мы уже знаем, на китайской пограничной станции Маньчжурия.

Первый Читинский полк являлся элитным в Забайкальском казачьем войске и набирался, как правило, из станичников, так называемого 2-го отдела, где проживала наиболее зажиточная часть забайкальского казачества. Им, имевшим при царе-батюшке до 50 десятин (почти 55 гектаров) плодородной земли на семью, с социалистами, ратовавшими за уравниловку в аграрном вопросе, разумеется, оказалось совсем не по пути. Однако большая часть тех же забайкальских казаков не жила столь зажиточно, особенно станичники 3-го и 4-го отделов, расселённые на малоплодородных землях, как раз вблизи нерчинских каторжных рудников, — скорбном «приюте» многих поколений российских вольнодумцев. Здешние казаки входили в состав четырёх забайкальских полков: двух Нерчинских и двух Аргунских.

Эти и другие разногласия, особенно отчётливо проявившиеся в революционном 1917 г., не могли не повлиять на общую атмосферу в среде забайкальского казачества, воевавшего на фронтах Первой мировой войны. В тот период из забайкальцев была сформирована целая казачья дивизия в составе двух бригад. Вторая сражалась на Кавказе, а первая, в число подразделений которой как раз и входил

1-й Читинский полк, — на Украине. Многие противоречия ещё более углубились в ходе Октябрьской социалистической революции.

Офицеры 1-й Забайкальской бригады, ввиду того что большевики в начале декабря 1917 г. заключили перемирие с Германией и объявили о расформировании старой армии, обвинили правительство Ленина в предательстве и стали агитировать казаков немедленно начать вооруженную борьбу с советской властью. Они предлагали двигаться на Дон и там влиться в армию генерала Каледина. Особенно выделялся на поприще такого рода агитации есаул П.Ф. Шильников, младший брат генерала И.Ф. Шильникова[122], до недавнего времени командовавшего 1-м Читинским полком. Однако рядовая часть казачества, которой за три с лишним года военных действий уже порядком поднадоела окопная жизнь, высказалась в подавляющем своём большинстве за возвращение к родным забайкальским куреням. В этом смысле им гораздо ближе оказалась «пацифистская» агитация большевистски настроенных активистов из числа бедных казаков, среди которых особенно выделялся георгиевский кавалер Михаил Яньков, вахмистр (по-современному — старшина) 1-го Верхнеудинского полка, который благодаря по-революционному дерзким речам и напористости скоро выбился в настоящие народные вожди.

Уступив настроениям масс, командование дивизии приняло решение — двигаться в Сибирь. В Гомеле по настоянию местного совдепа в дивизии были произведены перевыборы командного состава, и некоторые наиболее реакционные, с точки зрения рядовых казаков, офицеры получили полную отставку. Именно тогда от должности начальника Забайкальской казачьей дивизии оказался отстранён князь Кекуатов[123], а вместо него назначен Михаил Яньков.

Первый Читинский полк, единственный не поддавшийся тогда левым революционным лозунгам, ещё до Гомеля по собственной инициативе покинул расположение дивизии и двинулся домой отдельно от других («Забайкальский рабочий», № 18 за 1918 г.). Последнее обстоятельство, по всей видимости, в немалой степени поспособствовало тому, что 1-й Читинский полк первым из частей дивизии добрался до Забайкалья, так что уже в середине января его передовые эшелоны стояли в 30 верстах от Читы, на станции Ингода. В то время как остальные полки дивизии во главе со своим новым командующим вахмистром Яньковым прибыли в Забайкалье лишь к началу февраля. Так что у казаков 1-го Читинского, оставшихся верными присяге и прежним боевым командирам, было целых две недели для того, чтобы восстановить в Чите «законный» порядок. Но какой?.. Старый монархический или новый революционный?.. Если революционный… то тогда, может быть, как-нибудь всё-таки без большевиков, а может быть, и вообще без социалистов?..

Чётко и однозначно знал ответ на такой сложный вопрос в Забайкалье тогда, пожалуй, только один человек — атаман Семёнов[124]. Он положительно ратовал за любой государственный порядок, пусть даже и революционно-конституционный, но только без социалистов и, тем более, большевиков. Точно такого же мнения придерживались в основной массе своей и те люди, что собирались в тот период под его знамёна, оттого-то, видимо, их и оказалось не так уж и много. Другое дело — буряты и монголы: они с большим удовольствием шли в отряд мятежного атамана, поскольку Семёнов сулил им весьма значительные политические дивиденды в случае победы над Советами — вплоть до создания в районах их проживания автономного национально-территориального образования. И это, кстати, также соответствовало духу последних сибирских областнических идей. Однако не надо забывать, что Семёнов наполовину был бурят по крови, а значит, близкий родственник монголам и дальний — японцам, стремившимся в тот период стать хозяевами русского Дальнего Востока. Так вот: такое этническое родство вполне могло, в свою очередь, завести атамана совсем в другую сторону — не в ту степь, как говорится.

Руководствуясь собственными непреклонными убеждениями, а также получив известие о том, что в Забайкалье прибыл антибольшевистски настроенный 1-й Читинский полк, атаман Семёнов понял, что настало время действовать, наконец, более решительно, причём единым антисоветским фронтом с земляками-фронтовиками. Тут же им был отдан приказ: частям[125] Особого Маньчжурского отряда перейти российско-китайскую границу и начать наступление на север, вдоль железнодорожного полотна в глубь советской территории. Без особого труда семёновцам удалось тогда захватить несколько станций, расположенных на участке от границы до реки Онон, потом по железнодорожному мосту они перешли на левый берег и, развивая успешное наступление, овладели крупной станцией Оловянная.

Следующей целью наступательной операции являлась узловая станция Карымская, находившаяся уже на основной ветке Транссиба. Туда во главе ста казаков (как вспоминал впоследствии сам Семёнов) выступил один из ближайших сподвижников атамана, сотник Савельев[126]. Предварительно к командованию 1-го Читинского полка был послан связной с депешей от Семёнова с просьбой ударом с тыла помочь Савельеву овладеть станцией Карымская, для того чтобы потом одновременным наступлением с запада и востока захватить уже и столицу Забайкалья — г. Читу. План оказался достаточно прост; оставалось только поскорее, пока не подошли другие, более революционно настроенные полки забайкальских казаков, претворить его в жизнь. Но тут, что называется, как всегда, позабыли про овраги…

В условиях всё-таки некоторой нерешительности со стороны казаков Читинский Народный совет, как по нотам, переиграл тогда своих оппонентов из правого лагеря. В обе стороны — и на станцию Ингода, и на станцию Адриановка, которую по пути к Карымской захватил сотник Савельев, — были посланы представительные делегации, составленные как из уполномоченных от революционной общественности города, так и из членов правления Забайкальского казачьего войска. Известно, что на станцию Адриановка выезжали, в частности, городской голова Андрей Лопатин и сотник А.К. Токмаков. Каким-то образом, но им удалось убедить семёновцев оставить затею по захвату Карымской и наступлению на Читу. По официальной версии, члены делегации заверили Савельева, а через него и Семёнова в том, что Народный совет никоим образом не допустит установления в Забайкалье советской власти. Всё так, однако данного обещания, как показали дальнейшие события, коалиционный революционный совет выполнить не сумел. Семёнов же в своё оправдание позже написал следующее: «Я хотел ударить в тыл большевикам, чтобы помочь читинцам, но получил отказ от войскового правления. Эта роковая оплошность дала возможность большевизму расцвести пышным цветом».

На станции Ингода всё произошло также по весьма схожему сценарию. Представителям Народного совета и войскового правления удалось склонить военнослужащих 1-го Читинского полка к перемирию ровно на тех же условиях, что и добровольцев Семёнова, клятвенно обещая им не допустить большевизации Забайкальской области. И как доказательство этого, они сообщили о достигнутой договорённости с местными читинскими красногвардейцами, а также с находившимися на подступах к городу их иркутскими товарищами о заключении примирения с противоборствующей стороной на условиях взаимного разоружения.

Мирное соглашение действительно было заключено, иркутские красногвардейцы, сдав замки от своих орудий и боеприпасы к ним, отправились, что называется, до дома, до хаты. А читинские казаки, предварительно также разукомплектовав имевшиеся у них пулемёты и сдав их Народному совету, в ночь на 17 января прибыли на городской вокзал и днём того же дня при стечении большого числа жителей города, а также представителей общественных организаций и управленческой администрации торжественно ступили, наконец, из вагонов на родную землю. Таким образом, угрозу в отношении демократической власти в Забайкалье вроде бы удалось устранить. Однако, как продемонстрировали дальнейшие события, победа оказалась временная и притом абсолютно пиррова.

В то самое время, о котором идёт речь, в Чите случайно встретились два приятеля, оба являлись недавно избранными сибирскими министрами (о чём они, впрочем, ничего тогда ещё не знали): Иван Серебренников и Элбек-Доржи Ринчино. Разговор зашёл как раз о событиях в Чите. Ринчино, по словам Серебренникова, «яростно осуждал поведение местных социалистов-революционеров, главных деятелей Забайкальского областного совета во время последних событий», за их миротворческую политику. И заключил: «Нужно было, наоборот, устроить это кровопускание. Казаки разнесли бы моментально рабочих, разоружили бы их и тем самым свели бы к нулю местное гнездо большевизма. При этих условиях Областной комитет смог бы продолжать свою работу, опершись на тех же казаков». Конечно, Элбек Ринчино в чём-то был совершенно прав. Ведь, действительно, если бы казаки, имевшие за плечами опыт трёхлетней войны, выступили, то у рабочих-красногвардейцев, пожалуй, оказалось бы совсем не так много шансов на успех (несмотря даже на наличие у них четырёх артиллерийских орудий). Однако тогда вполне вероятно, что и у читинских умеренных левых из Народного совета после казачьего переворота вряд ли бы остались какие-либо перспективы на сохранение за собой власти в области. Поэтому, наверное, они и выбрали из двух зол то, что показалось им наименьшим.

Теперь дальше. В конце января в Забайкалье, наконец, стали прибывать революционно настроенные казачьи соединения, и первым из их числа 22 января на родину вернулся 1-й Верхнеудинский полк. Он, как и 1-й Читинский, формировался в среде зажиточного забайкальского казачества. И, тем не менее, большая часть его личного состава поддалась на революционную агитацию и по приезду в Верхнеудинск даже произвела окончательные перевыборы командного состава. В результате революционным комполка оказался избран близкий к большевикам георгиевский кавалер Василий Кожевников. Прежний комсостав выражал, по всей видимости, упорное желание присоединиться к «взбунтовавшемуся»

1-му Читинскому полку. В то время как простые казаки были категорически против этого, они, несмотря на некоторые свои казачьи привилегии, всё-таки ощущали себя частью угнетённого самодержавием народа и не хотели, чтобы прежние хозяева страны опять загоняли их в «стойло» малограмотности, малокультурья и прочих «прелестей» романовского сословно-консервативного режима; они уже выбрали для себя равноправие. Но какое равноправие: по-кадетски, по-большевистски или по-эсеровски? Вот тут-то и крылась существенная загвоздка, тут уже малообразованному простому человеку требовалась существенная помощь со стороны пропагандистов. Поэтому порой случалось так, что чьи агитаторы (наглые и нахрапистые, как некоторые, скажем так, современные телевизионные журналисты) оказывались порасторопнее, ту сторону сомневающийся революционный народ и принимал[127].

В Верхнеудинске в конце января 1918 г. немного пошустрее в этом смысле оказались большевики, и разагитированный ими

1-й Верхнеудинский полк полностью перешёл на сторону советской власти. Когда же сюда (в столицу нынешней Бурятии) явились представители от Народного совета Забайкалья, в котором, ещё раз уточним, преобладали эсеры и меньшевики, то их во всеоружии встретили уже пробольшевистски настроенные казачьи массы и их лидеры. Они заявили, что полк согласится признать власть Народного совета только в том случае, если он «решительно отмежуется от буржуазных классов» и согласится «проводить декреты Совета народных комиссаров». Потом в Верхнеудинск прибыли и представители Войскового правления, и они тоже пытались воздействовать на казаков в смысле подчинения полка Народному совету без всяких условий, но тщетно. Ситуация обострялась.

Примерно в то же время на станции Иннокентьевская (последняя западная станция перед Иркутском) было проведено организационное собрание казаков 2-го Читинского полка, которое точно так же, под воздействием агитации большевиков, сместило ещё частично остававшихся на офицерских должностях прежних командиров и назначило вместо них своих выборных выдвиженцев. Причём, по некоторым данным, «золотопогонники» не только оказались отстранены от командования, но ещё и взяты, на всякий случай, под стражу. Так, в частности, поступили с бывшим командиром полка Силинским, должность которого после этого стал исполнять прапорщик Я.П. Жигалин. В результате проведённой «зачистки»

2-й Читинский полк был экзаменован — как полностью перешедший на сторону советской власти, и тогда его личному составу вновь выдали оружие, конфискованное по пути следования с фронта, частью в Самаре, а частью — в Красноярске и Ачинске.

Но наиболее революционными в известном смысле, как и ожидалось, оказались два Аргунских полка. Они формировались в самом бедном, по казачьим меркам, четвёртом войсковом районе, где проживали потомки горнозаводских крестьян, оказаченных в середине XIX века и имевших в пользовании всего по пять десятин (около 6 гектаров) земли на семью. В большей степени именно по этой причине аргунцы в период становления советской власти в Забайкалье стали одними из самых активных её защитников. И им также в начале 1918 г. пришлось заменить своих отцов-командиров на простых казаков-станичников, выходцев из народной среды. Командование 1-м Аргунским полком тогда принял на себя Зиновий Метелица[128].

И вот силами почти целой дивизии революционные казачьи полки в середине февраля (уже по новому стилю) подошли к Чите и потом в ночь на 16-е число совершили в городе вооруженный переворот в пользу местного совета рабочих, солдатских, а также казачьих депутатов. В гостиницах «Селект» и «Даурия» ночью были арестованы мирно спавшие и ни о чём не подозревавшие офицеры 1-го Читинского полка во главе со своим командиром полковником Комаровским, заодно под стражу определялись и все под руку попавшиеся высокие чины Читинского гарнизона. Акцию провели настолько быстро и неожиданно, что противники советской власти не смогли оказать практически никакого серьёзного сопротивления. К тому же всё происходило с пятницы на субботу, так что господа офицеры вполне могли быть и не трезвы в ту ночь и оттого очень сладко и крепко спали.

Тем же следом утром 16 февраля под арест попали и несколько гражданских политических деятелей из числа наиболее непримиримых противников советской власти, внесённых большевиками в «проскрипционные» списки ещё накануне переворота. Причём и на этот раз не обошлось без стрельбы: так, известно, что заместитель председателя Народного совета Э. Алко был ранен при задержании. За исключением данного инцидента и ещё нескольких, в остальном всё прошло достаточно гладко. И уже в середине того рокового дня жители города Читы получили на руки свежие газеты с извещением, что власть Забайкальского областного Народного совета низложена и временно, до созыва 14 марта объединённого съезда забайкальского сельского населения и советов, она перешла в руки исполнительного комитета Читинского совета рабочих, солдатских и казачьих депутатов. Объяснительная формулировка такой политической отставки Народного совета оказалась предельно лаконична и проста: «…ввиду искусственно подобранного состава его, буржуазного по направлению и контрреволюционного по деятельности». Как любил говаривать товарищ Сухов: «Вопросы есть? Вопросов нет…»

Дело было сделано, и уже, что называется к шапочному разбору, в Читу прибыли последние части Забайкальской казачьей дивизии во главе с её новым командиром, вахмистром Михаилом Петровичем Яньковым. По прибытии в город революционному комдиву передали ещё и должность военного комиссара Забайкалья, а также начальника гарнизона города Читы. От таких успехов у Янькова, видимо, немного закружилась голова. Он тут же завёл себе охрану, везде носил, как видно, напоказ золотое оружие и георгиевский темляк на шашке, «модно» приоделся, в соответствии с должностью, в приталенную генеральскую бекешу (полушубок). С командующим Забайкальским фронтом совсем молодым ещё Сергеем Лазо, вскоре после этих событий прибывшим из Красноярска, Яньков не смог поделить военную власть в области, и в результате оказался смещён со всех постов. Обвинённый вдобавок ко всем несчастьям ещё и в финансовых махинациях, он вскоре вынужденно подался в бега вместе, кстати, со своим приятелем — председателем Читинского совдепа Евгением Поповым[129]. Вместо Янькова на должность командующего красными казачьими войсками Забайкалья советские власти выдвинули двадцатипятилетнего левого эсера Дмитрия Шилова, поручика 2-го Читинского казачьего полка.

На этом, кажется, собственно, и закончилось политическое противостояние в городе Чита. И вот как раз в то самое время, по- видимому, через его железнодорожную станцию и проследовали на Дальний Восток несколько министров Временного правительства автономной Сибири во главе со своим премьером, решив: не останавливаться в поверженной врагами Чите и следовать дальше, в последний свободный от большевизма город на востоке России Харбин — столицу КВЖД.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.