«Положение могло бы быть спасено выступлением всей императорской семьи in corpore…»

«Положение могло бы быть спасено выступлением всей императорской семьи in corpore…»

Как и в Ставке, в Петрограде в начале ноября была развернута бурная деятельность как самими великими князьями, так и политическими деятелями вокруг них с целью привлечения их на свою сторону для оказания давления на императорскую чету. В это же время зародилась и идея коллективного выступления великих князей.

После своего возвращения из Ставки в Петроград великий князь Николай Михайлович стремился быть в курсе политических перипетий и даже влиять на ход событий. Ему удалось достать стенограмму запрещенной к печати цензурой первоноябрьской речи П.Н. Милюкова, а 4 ноября он встречался с А.В. Кривошеиным, одним из возможных кандидатов на пост председателя Совета министров в случае отставки Б.В. Штюрмера. В качестве других возможных претендентов на данный пост он называл морского министра адмирала И.К. Григоровича и министра путей сообщения А.Ф. Трепова. Великий князь считал, что предпочтительнее других кандидатов был И.К. Григорович, причем данного мнения он мог придерживаться лишь после его выступления в Думе 4 ноября. Что касается А.В. Кривошеина, то он находил его «интересным, aber doch [но все же – нем.] чиновником»[386].

Не только кандидаты в премьеры считали великого князя заметной фигурой в политической борьбе тех недель. 5 ноября с ним встречались члены Государственной думы и Прогрессивного блока В.В. Шульгин и Н.Н. Львов, которым великий князь Николай Михайлович рассказал о своей беседе 1 ноября с императором и зачитал им письмо к нему. Единственной реакцией депутатов, запечатленной в воспоминаниях В.В. Шульгина, был вопрос Н.Н. Львова о возможных политических последствиях визита великого князя, на что Николай Михайлович не смог дать однозначного ответа[387].

Сразу после возвращения В.М. Пуришкевича в Петроград из Ставки великий князь Николай Михайлович пригласил его к себе. Как и во время предыдущей встречи, он рассказал о первоноябрьском визите к императору и зачитал письмо. Критика вмешательства Александры Федоровны и Г.Е. Распутина в политическую жизнь страны вызвала полное сочувствие у монархиста Пуришкевича. Согласно его дневнику, он отвечал великому князю «либо одобрительным наклонением головы, либо коротким “да”, “верно”, “конечно так”». После же прочтения записки Николая Михайловича он, по его собственным словам, «несколько минут, под впечатлением прослушанного, сидел, как загипнотизированный» и пришел в себя лишь после того, как Николай Михайлович предложил ему сигару[388]. Возможно, этот разговор стал отправной точкой как для антираспутинского выступления В.М. Пуришкевича в Думе 19 ноября, так и для его участия в убийстве Г.Е. Распутина.

В тот же день, когда Николай Михайлович встречался с В.М. Пуришкевичем, он виделся и с другим участником будущего убийства Г.Е. Распутина князем Ф.Ф. Юсуповым[389].

Находившийся в те дни в Петрограде А.А. Клопов после неудачной попытки добиться аудиенции у императрицы Александры Федоровны предпринимает попытки повлиять на ситуацию по-иному. Посещая все заседания Государственной думы, он 4 ноября написал письмо Николаю II о необходимости принять предложения думцев и, не надеясь на информированность царя, высылает ему речи депутатов, запрещенные цензурой[390].

В эти же дни князь В.М. Волконский не прекращал интриг, особенно если учесть, что политический момент благоприятствовал этому. Теперь своим целям по смещению А.Д. Протопопова можно было придать оттенок политической борьбы с требованиями к царю уступить либеральной оппозиции. Он привлекает к своей деятельности болевшего и до тех пор еще никаким образом не участвовавшего в политических интригах брата императора великого князя Михаила Александровича. Контакт был установлен через адъютанта великого князя барона Н.А. Врангеля.

Михаил Александрович проживал в это время в Гатчине, но был в курсе политических событий в Петрограде. В роли его информатора выступал адъютант. Еще 5 ноября тот доложил великому князю «о скандале в Думе, негодовании против “старца” Гр. Новых (Распутина)». Далее в своем дневнике Н.А. Врангель пишет: «Пришли к заключению, что согласно общей воле решительно всех этого негодяя следует устранить. Великий князь в шутку предлагал мне поехать вместе с ним на моторе и покончить с ним. Говоря серьезно, великий князь хочет написать государю. Но я отсоветовал – лучше поговорить на словах в Ставке, когда он поправится»[391].

8 ноября 1916 г. состоялась «ужасающая беседа о современном внутреннем положении» барона Н.А. Врангеля с князем В.М. Волконским. В этой беседе товарищ министра внутренних дел обратил внимание собеседника на ненормальность(!) своего шефа А.Д. Протопопова. Кроме того, он заявил Н.А. Врангелю, что если Б.В. Штюрмер, а также А.Д. Протопопов, Н.П. Раев как ставленники Г.Е. Распутина вместе с А.Ф. Треповым и князем Д.И. Шаховским ввиду их непопулярности в Думе не будут удалены, то в Думе произойдет взрыв, который сделает неизбежным ее роспуск. Именно в этот день и возникло мнение о том, что положение может спасти выступление всей царской фамилии «in corpore». С этой целью В.М. Волконский планировал привлечь родного брата царя Михаила Александровича. Такой выбор объяснялся, прежде всего, легкостью установления доверительных отношений с великим князем через его адъютанта Н.А. Врангеля. Однако из-за болезни Михаила Александровича в качестве главы великокняжеской оппозиции было решено использовать Николая Михайловича[392], хорошо знакомого думским оппозиционерам. Выдвижение великого князя Николая Михайловича как представителя всей великокняжеской фамилии еще раз подтверждает вывод, что на встрече 1 ноября 1916 г. с Николаем II он представлял, прежде всего, себя, а не других великих князей и не думскую оппозицию.

Таким образом, 8 ноября можно считать моментом зарождения идеи коллективного выступления великих князей как дополнительного инструмента давления на императора с целью отстранения от власти Г.Е. Распутина и смещения со своих постов Б.В. Штюрмера и А.Д. Протопопова. Впервые данная идея была высказана товарищем министра внутренних дел князем В.М. Волконским в его разговоре с бароном Н.А. Врангелем, хотя ее авторство могло принадлежать и кадету В.А. Маклакову.

На следующий день барон Н.А. Врангель устроил свидание великого князя с князем В.М. Волконским, который подтвердил свой вчерашний разговор. 9 ноября брат царя первым из великих князей услышал идею о совместном выступлении всей великокняжеской семьи. Результатом беседы явилась решимость Михаила Александровича написать письмо государю, которое взялся составлять барон Н.А. Врангель[393].

Письмо было написано Н.А. Врангелем 10 ноября, а вечером после того и утром 11 ноября он встречался с В.М. Волконским. 11 ноября, когда стало известно об отставке Б.В. Штюрмера и о назначении А.Ф. Трепова на пост премьера, состоялся телефонный разговор В.М. Волконского с одним из лидеров правых кадетов В.А. Маклаковым, при котором присутствовал Н.А. Врангель. После этого разговора В.М. Волконский стал настаивать на смягчении в письме всех намеков об уступках большинству в Думе. От В.М. Волконского Н.А. Врангель поехал прямо в Гатчину к великому князю[394]. Состоялся «долгий политический разговор. Великий князь очень желал писать Государю более решительно, называя фамилии, – я [Н.А. Врангель. – Е.П., К.Б.] его отговаривал»[395]. Уговоры Н.А. Врангеля, подготовленные В.М. Волконским и В.А. Маклаковым, возымели свое действие. В письме Михаил Александрович не называет ни одной фамилии (так же как этого не советовал делать и великий князь Николай Михайлович).

Таким образом, письмо великого князя было инспирировано В.М. Волконским при участии думского кадета В.А. Маклакова и написано адъютантом великого князя Н.А. Врангелем. Сам великий князь не написал ни строки. Это, по всей видимости, было связано не столько с его болезнью, сколько с его неспособностью генерировать собственные идеи и принимать самостоятельные политические решения. Вся его дальнейшая «политическая» деятельность – «редактирование» писем А.А. Клопова к царю в январе – феврале 1917 г., фактически написанных князем Г.Е. Львовым, и поведение во время Февральской революции – лишний раз доказывают это.

Письмо было отослано в Ставку с фельдъегерем 11 ноября. В нем от имени великого князя Михаила Александровича предупреждали царя о том, «что мы стоим на вулкане и что малейшая искра, малейший ошибочный шаг мог бы вызвать катастрофу», что нельзя идти «на конфликт с представительным строем [т. е. с Думой] и что необходимо удалить наиболее ненавистных лиц»[396].

Контент-анализ письма великого князя Михаила Александровича{2} показывает, что в данном послании делался упор на его доверительные отношения с братом, что роднит его с письмом Николая Михайловича. Михаил Александрович по причине собственной тревоги хочет сообщить брату то, о чем говорят все, то есть о положении страны и о России. Довести информацию, находящуюся за пределами круга общения Николая II, – вот истинное назначение письма великого князя Михаила Александровича, хотя собственно содержание этой информации в свете контент-анализа выглядит крайне расплывчато.

* * *

В тот же день, 11 ноября, великий князь Георгий Михайлович пишет, а 12 ноября Николай II получает письмо из штаба Юго-Западного фронта. Это письмо было написано под влиянием встречи с генералом А.А. Брусиловым. В своих воспоминаниях А.А. Брусилов, описывая визит на фронт великого князя Георгия Михайловича, подтверждает, что говорил ему и просил довести до высочайшего сведения, что правительству не нужно бороться с Государственной думой и общественным мнением и что наступил момент, когда необходимо дать ответственное министерство, так как «вакханалия непрерывной смены министров до добра довести не может, а отстранение от дружной работы общественных сил на пользу войны поведет ее по меньшей мере к проигрышу»[397].

В письме Георгий Михайлович указывает на то, что «в армии ненависть к Штюрмеру чрезвычайная», «общий голос – удаление Штюрмера и установление ответственного министерства», и эта мера «считается единственною, которая может предотвратить общую катастрофу»[398]. Послание Георгия Михайловича распадается на две части: о действиях армии и о настроениях в ней. Именно во второй части Георгий Михайлович требует отставки Б.В. Штюрмера{3}. Данная часть письма является не столько выражением личной позиции Георгия Михайловича, сколько сообщением («слышал – писал») о всеобщих разговорах о судьбе России.

Письма Николая Михайловича и Георгия Михайловича являются крайними точками великокняжеского ноябрьского штурма, но необходимо учитывать, что 1 ноября братья встречались в Ставке. В своих посланиях они дополняли друг друга, а письмо Георгия Михайловича было сходно с требованиями Думы о создании ответственного министерства. В то же время контент-анализ позволил выявить общую основную идею, характерную как для письма Михаила Александровича, так и для послания Георгия Михайловича (доведение до императора информации о положении дел в стране, о которой он в силу ряда причин не знает). Видимо, между великими князьями и политическими деятелями, по инициативе которых они действовали, существовало связующее звено, возможно, генералитет Ставки. А если учесть, что письмо Георгия Михайловича было написано под воздействием со стороны А.А. Брусилова, а послание Михаила Александровича не им самим, то вполне объяснимо отсутствие реакции императора на послания, который, хорошо зная своих родственников, догадывался об истинных авторах.

* * *

Результатом деятельности князя В.М. Волконского и барона Н.А. Врангеля явилось и воплощение в жизнь идеи выступления великокняжеской фамилии «in corpore», возглавить которое, по их мнению, должен был великий князь Николай Михайлович. Его брат Александр Михайлович 15 ноября встречался с великим князем Павлом Александровичем в Киеве. Во время встречи он «описал опасность, нависшую над монархией и, стало быть, над всей Россией. Перечислил упреки в адрес императора и особенно императрицы. Все беды, по его мнению, коренились в Распутине»[399]. Волновали его также кадровые перестановки последнего времени. «Павел внимательно выслушал и спросил, к чему весь этот разговор. К тому, отвечал Александр, что семья рассчитывает на Павла. Императору он самый близкий из родни и самый любимый, притом единственный живой из дядьев. И ты, – заключил он, – как только приедешь в Петербург, должен повидаться с ними и высказаться начистоту. Мой брат Николай Михайлович переговорит с тобой обо всем на месте. Соберите семейный совет с нами и с тремя Владимировичами (сыновьями покойного великого князя Владимира). Время не ждет. Начнется заваруха, и все полетит в тартарары»[400]. Действительно, в ноябрьские дни 1916 г. во дворце великого князя Андрея Владимировича состоялось коллективное совещание великих князей. Наиболее достоверные сведения о совещании имеются в интервью, данном великим князем Николаем Михайловичем газете «Русское слово» сразу после событий Февральской революции[401]. Упоминается это совещание и в воспоминаниях княгини О. Палей, морганатической супруги великого князя Павла Александровича[402].

На семейном совете у Андрея Владимировича великий князь Николай Михайлович не присутствовал, «как уже высказавший свое мнение» императору[403]. Невзирая на то что Николай Михайлович игнорировал семейное совещание, великие князья осуществили попытку уговорить великого князя выступить от их имени через его брата, великого князя Александра Михайловича, чем вызвали негодование Николая Михайловича. 18 ноября 1916 г. он писал вдовствующей императрице Марии Федоровне: «Сандро [великий князь Александр Михайлович. – Е.П., К.Б.] прислал мне такое нервное письмо, написанное, видимо, под впечатлением события, что я твердо отказался от предложений, получивших одобрение мужа княгини Палей [великого князя Павла Александровича. – Е.П., К.Б.]. Брат [великий князь Александр Михайлович. – Е.П., К.Б.] хотел бы, чтобы все Великие князья написали коллективное письмо на имя Государя и открыли Ему глаза на опасность вмешательства в дела Его супруги и выразили чувство личной преданности семьи к Нему [Николаю II. – Е.П., К.Б.]… Что касается до моей подписи под коллективным посланием, то ее не будет. Оно вызовет лишь недовольство – и больше ничего»[404].

Таким образом, распространение идеи коллективного обращения, зародившейся 8 ноября в Петрограде, согласно которой руководящую роль в этом должен был взять на себя Николай Михайлович, «несмотря на низкий нравственный ценз»[405], шло через Киев. Именно брат великого князя Александр Михайлович взялся убедить его возглавить данный проект. Идея к утру 18 ноября вернулась в Петроград, когда Николай Михайлович писал свое послание матери царя.

Великий князь Николай Михайлович высказался против коллективного обращения великих князей к императору и тем более против предложения написать и передать это письмо императору. Он мотивировал свой отказ, во-первых, тем, что «все коллективные послания приносят прямо противоположный результат», во-вторых, тем, что он уже выступил перед императором. Еще одним мотивом отказа могли быть личные неприязненные отношения с другими великими князьями. Так, в том же письме Николай Михайлович отзывается о великом князе Павле Александровиче как о «муже княгини Палей»[406], а в следующем письме называет великую княгиню Марию Павловну «благородной представительницей бошей»[407].

Таким образом, идея коллективного обращения, в котором главную роль играл бы великий князь Николай Михайлович, провалилась. Это еще раз подтверждает то, что знаменитая первоноябрьская встреча Николая Михайловича с Николаем II и его письмо явились изложением точки зрения самого великого князя, одобренной лишь вдовствующей императрицей Марией Федоровной.

В аристократических кругах Петрограда знали о действиях великих князей. 20 ноября 1916 г. князь Ф.Ф. Юсупов писал своей матери княгине З.Н. Юсуповой: «Семья [великие князья. – Е.П., К.Б.] хочет написать дяде [Николаю II. – Е.П., К.Б.] коллективный протест. Не думаю, что из этого что-нибудь выйдет»[408]. В ответе 25 ноября 1916 г. княгиня З.Н. Юсупова отмечала: «Протест семьи теперь уже запоздал. Он имел бы смысл полтора года назад, когда я ездила на Елагин [к вдовствующей императрице Марии Федоровне. – Е.П., К.Б.] умолять, чтобы это было, а теперь уже такое выступление будет похоже на страх перед Думой, а тогда можно было все спасти! Теперь, кроме ответственного министерства, ничего не остается»[409]. В высшем обществе результативность подобного обращения оценивалась невысоко.

Что касается Николая Михайловича, то к 18 ноября у него созрел уже собственный вариант развития событий, который он изложил в письме вдовствующей императрице: «Есть только один способ, каким бы неприятным он ни казался Сандро и Павлу [великим князьям Александру Михайловичу и Павлу Александровичу. – Е.П., К.Б.], – самые близкие, т. е. Вы и Ваши дети [вдовствующая императрица Мария Федоровна и сестры императора Ольга и Ксения Александровны; подчеркнуто в оригинале. – Е.П., К.Б.], должны проявить инициативу, пригласить лучшие медицинские светила для врачебной консультации и отправить Ее [т. е. императрицу Александру Федоровну. – Е.П., К.Б.] в удаленный санаторий – с Вырубовой или без нее – для серьезного лечения»[410].

Сам Николай Михайлович в это время продолжал встречаться с разными политическими деятелями. На этих встречах великий князь «хотел проверить себя и свое настроение по настроению других русских людей, иных взглядов и направлений, чем его собственное»[411]. 18 ноября уже назначенный председателем Совета министров А.Ф. Трепов по собственной просьбе провел у великого князя около часа. Несмотря на свою неприязнь к семейству Треповых, Николай Михайлович отдавал должное его твердой убежденности и железной воле. «Это единственный человек, который может покончить с черной шайкой, ежели сегодня Дума выразит ему доверие», – писал великий князь Марии Федоровне[412]. Под воздействием встречи с А.Ф. Треповым великий князь Николай Михайлович пришел на следующий день, 19 ноября, на его выступление в Государственную думу. По странному стечению обстоятельств в тот же день на зрительских местах в Таврическом дворце оказался Ф.Ф. Юсупов. Тогда же в Думе со знаменитой антираспутинской речью выступил В.М. Пуришкевич, в течение которой великий князь Николай Михайлович «плакал как ребенок, плакал от стыда»[413]. Уже на следующий день, 20 ноября, Ф.Ф. Юсупов встретился с В.М. Пуришкевичем, на встрече была обсуждена идея убийства Г.Е. Распутина.

Сам Николай Михайлович оценивал первые двадцать дней ноября как «дни ожесточенной битвы»[414]. Сопоставляя свое первоноябрьское выступление с речью В.М. Пуришкевича, великий князь добавлял: «Я пробил брешь, и другие продолжили штурм, который завершился вчера в Думе… С тех пор прошло три недели, а я продолжаю жить и работать. Это моя первая победа»[415]. Может быть, опасение, что за мысли, высказанные в письме, его ожидает арест, являлось еще одной причиной отказа подписать коллективное письмо.

Таким образом, коллективное письмо могло быть написано еще в ноябре, а реально оказалось написанным 29 декабря, причем уже имело другое содержание и значение.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.