ОБРАЩЕНИЕ С ВОЕННОПЛЕННЫМИ

ОБРАЩЕНИЕ С ВОЕННОПЛЕННЫМИ

Я с трудом тащился в сторону аллеи Олас в сопровождении высокого русского солдата. Вокруг поясницы у него был повязан алый пояс священника (кто знает, кому из прелатов на свою беду довелось попасться ему на пути). Русский постоянно показывал мне блестящую цепочку, похоже золотую… Мне пришло в голову, что пояс священника символизирует бренность людских желаний. Я подумал, принесет ли он что-то хорошее этому воину.

Аурел Шаламон

Они действительно набрали много вещей. От меня им достались пара сапог, бриджи для верховой езды, фонарик, на котором я нацарапал: «Украден у обер-лейтенанта Печи», и множество других мелочей.

Дьёрдь Печи

Победители обычно совершают больше актов беззакония, чем те, кто был побежден. Немцы относительно редко издевались над советскими солдатами во время осады, об этом до сегодняшнего времени мало кто упоминает. Вопреки международным нормам, немцы заставляли пленных носить боеприпасы, но обращались с ними довольно гуманно. Это не в последнюю очередь объясняется тем, что они сознавали, что если сами попадут в плен — а это становилось все более и более вероятно, — то за любой акт жестокости их призовут к ответу. Типичным является то, что, когда сама Германия превратилась в поле боя, Гитлер издал приказ: «Пленных, захваченных в боях за город или поселок… не следует убивать вблизи линии фронта, так как расплачиваться за это придется гражданскому населению». В Венгрии произошло лишь несколько громких актов жестокости с немецкой стороны, и все они были на полную катушку использованы советской пропагандистской машиной. Понятно, что все эти заявления не были лишены оснований. В отдельных случаях немцы действительно практиковали казнь раненых советских солдат. Например, состоявший при боевой группе майора Вихароша немецкий унтер-офицер собрал в подвале несколько раненых и расстрелял их.

С советской стороны казни раненых военнопленных, в особенности эсэсовцев и солдат вспомогательных служб, которых ошибочно принимали за так называемых власовцев, были обычным делом. Эти представители вспомогательных служб, которых, как правило, приписывали к соответствующим службам частей вермахта, составляли в немецких войсках от 5 до 10 процентов. Один из бойцов группы «Морлин» вспоминал:

«Русские начали ударами прикладов сгонять за один из домов русских и украинских пленных из тех, кто служил в немецкой армии. После того как их прогнали сквозь русский строй на площадь, их поставили вместе и расстреляли у нас на глазах».

Другой пленный рассказывает:

«Когда нас построили, советский офицер спросил, были ли среди нас русские. Я хорошо знал русский язык и менталитет, чтобы понять, что за этим последует. Из строя вышли вперед около двадцати человек. Среди них, наверное, были хиви («добровольные помощники», либо дезертиры из Красной армии, либо советские военнопленные, вступившие в немецкую армию), но в большинстве своем это были немцы из России, которые служили в СС. На наших глазах русские набросились на них с саблями, а когда все уже лежали на земле, избитые и изрубленные, их наконец добили очередями из автоматов».

Было невозможно заранее определить, что сейчас последует казнь:

«Нас вели в сторону холма Рожадомб. По дороге мы остановились напротив большого дома. Здесь, обменявшись несколькими фразами, они расстреляли солдата, который шел в голове колонны, в двух рядах впереди от меня. На нем был венгерский мундир, но он тоже говорил по-русски. Может быть, тот солдат был власовцем? Он лежал и умирал, истекая кровью, а мы шли дальше, переступая через его тело».

В немецком военном госпитале, расположенном в подвале здания, где теперь располагается библиотека Сеченьи, советские солдаты по отдельности беседовали с каждым пациентом. Всех тех, кто носил немецкую форму, но не отвечал на вопросы, заданные на немецком языке, расстреливали на месте. Русские изнасиловали и зарезали нескольких медсестер. Иногда в палаты бросали ручные гранаты. Похожие акты жестокости против немецких раненых происходили почти во всех госпиталях.

Часто советские солдаты предпочитали вообще не брать пленных. Они истребляли даже тех немцев, кто пытался сдаться. Как рассказывали очевидцы, «на насыпи у зубчатой железной дороги сомкнутыми рядами лежали тела немецких солдат с поднятыми руками». О подобных расправах упоминается во многих источниках.

Самому большому риску подвергались солдаты войск СС и раненые. Первых убивали из политических соображений, а вторых потому, для их излечения потребуется слишком много труда, а пока они не смогут работать. На стадионе в Будакеси пленных эсэсовцев заставляли самим рыть себе могилы перед расстрелом. В Пилишсенткересте и советские, и немецкие солдаты с помощью топоров расчленяли попавших в плен во время уличных боев солдат противника. Некоторых раненых военнопленных волокли по дороге привязанными к грузовикам или давили живьем гусеницами танков. Такая участь, в частности, постигла пациентов военного госпиталя, размещенного у здания военного министерства. Больных демонстративно собрали на улице, где подвергли страшной казни. Прапорщику Норберту Майору пришлось стать свидетелем следующего происшествия:

«На аллее Тота Арпада лежали две человеческие фигуры. Мы увидели, как один из лежавших людей вдруг поднял руку, которая сразу же бессильно опустилась. Никто не осмеливался ничего предпринять, но несколько человек решились обратиться за помощью к советскому лейтенанту, который нас конвоировал. Вынув пистолет, он подошел к тем людям и… выстрелил им в шею сзади. Этим и ограничилось оказание помощи».

Особенно большой шанс быть казненными имели солдаты, участвовавшие в прорыве: ведь после этого события у советских бойцов больше не было оснований опасаться ответных репрессий. Об этом свидетельствуют изуродованные тела, извлеченные из мест массовых захоронений в окрестностях Буды, об этом же вспоминают и жители окрестных поселков, которые хоронили тех солдат. Немцев и русских часто предавали земле в одной могиле под памятником с красной звездой. Позже немецкие могилы в Пилишсентлелеке и в других районах были уничтожены русскими.

Одним из самых мрачных эпизодов тех дней стал так называемый «марш смерти» к городу Байя. Тех, кто не мог больше идти, советские солдаты-тыловики убивали выстрелом в затылок и сбрасывали на обочину дороги. Ивану Херманди пришлось лично стать свидетелем четырех таких казней, прежде чем он сам, споткнувшись, упал и решил предоставить себя своей судьбе. Когда советские конвоиры убедились в том, что обессилевший солдат был венгром, они бросили его на проезжавшую мимо крестьянскую телегу, на которой его и привезли в лагерь для военнопленных, где вновь прибывшего отказывались принять, так как он появился отдельно от всех остальных. Наконец его уложили под дерево и оставили в покое.

При конвоировании военнопленные практически не получали пищи. Первой едой для первой партии, доставленной из лагеря Шошкут, была каша с салями, которую сварили в бочке из-под бензина. Пленники так и не смогли ее съесть, хотя позже все они жалели об этом. Один из выживших вспоминал:

«Иногда нам позволяли отдохнуть. Тогда все пленники тут же бросались к лужам и канавам, чтобы попить. Если вдоль дороги было пшеничное поле, все мы бежали туда, чтобы схватить хоть немного колосьев, не обращая внимания на предупредительные выстрелы конвоиров. Напившись грязной воды из талого снега, позже сотни людей умерли от дизентерии».

Случаи истребления пленных не были частью чьего-то общего замысла. В отличие от немцев советское командование не отдавало таких категоричных приказов. Вместо этого оно постоянно проводило пропагандистскую кампанию, где рисовался отвратительный сатанинский облик противника, не заслуживающего ничего, кроме смерти.

Во всех войнах сталинская официальная пропаганда называла вражеских солдат «дикими бестиями», «убийцами», «отбросами», «варварами», «зверями». Во время Зимней войны 1939 г. (30.11.1939—12.03.1940. — Ред.) эти термины использовались по отношению к финнам, которые на самой деле вели себя относительно цивилизованно. (По отношению к пленным финны как во время «зимней войны», так и в Отечественную войну вели себя совсем нецивилизованно — мало кто из военнопленных выжил в финских концлагерях. — Ред.) Каждый день советским бойцам приходилось читать статьи о вражеских солдатах, которые выкалывают их товарищам глаза или сжигают заживо (что, к сожалению, соответствовало действительности. — Ред.), о зверствах, которые творят даже сотрудники финского Красного Креста. Во время Второй мировой войны немцев стали называть «людоедами», «отребьем», «чудовищами», «грубыми животными». На конвертах, которые раздавали солдатам для того, чтобы те запечатывали туда письма, часто изображались дети, умолявшие: «Папа, убей немца!» В некоторых подразделениях была принята форма соревнования под лозунгом «личный счет мести врагу», когда среди бойцов распространяли бланки, в которых нужно было указывать количество убитых немецких солдат, каким оружием это было сделано, и все это заверялось подписью командира подразделения.

В пропагандистском произведении под названием «Немец» советский автор Илья Эренбург называл даже тех немецких солдат, которые попали на службу по призыву, «убийцами», «дикими бестиями» и «голодными крысами». Он провозглашал: «Мы не считаем их людьми… В Европе давно уже знают, что лучший немец — это мертвый немец».

Похожие фразы можно найти и в творчестве Александра Александровича Фадеева, Алексея Николаевича Толстого, историка Евгения Викторовича Тарле или в произведении нобелевского лауреата Михаила Александровича Шолохова «Наука ненависти».

Статьи Эренбурга и его коллег, которые стали появляться во фронтовых газетах с июля 1941 г., были обязательными для чтения в Красной армии. Тот настрой, что они посеяли, явился причиной гибели многих немецких военнопленных. Однако не последнюю роль в жестокости со стороны советских солдат сыграл и личный опыт тех, кто стал свидетелем обращения немецкой армии с евреями и другим гражданским населением.

Советское руководство, несомненно, знало о поведении своих бойцов. В докладе политуправления 2-го Украинского фронта отмечалось, что немецкие солдаты предпочитали сдаче в плен смерть. Многие из советских офицеров имели опыт службы в государственной тайной полиции (ЧК, ОГПУ, НКВД) или в пресловутых диверсионных группах Осназ. В своих воспоминаниях один из таких офицеров подполковник Г.С. Чеботарев рассказывал, как в 30-х годах он командовал «подразделением уничтожения» НКВД, задачей которого была борьба с кавказскими народностями. Другие приобрели соответствующий опыт во время операции по подавлению крестьянского восстания на Тамбовщине (которой руководил Тухачевский. — Ред.), когда впервые в истории против гражданского населения применялись снаряды, начиненные смертоносным газом, в кампаниях борьбы с кулаками или в массовых убийствах в Катыни. В каждой советской армии по штату была специальная часть, полк или батальон НКВД, состоявшая из профессиональных убийц, подготовленных для того, чтобы убивать даже невинных людей. По словам очевидцев, эти солдаты забирали даже опознавательные медальоны казненных, чтобы тех не могли опознать и в будущем.

Конечно, имели место и прямо противоположные случаи. Обер-лейтенанта Вольфганга Бетцлера советский солдат поздравил с большим количеством имевшихся у него наград, а когда офицер потерял шапку, тот дал ему другую взамен. Гауптштурмфюрер СС Курт Португал вспоминает:

«Узнав мое имя, звание и воинскую часть, они предложили мне хлеб и водку, заметив, что я, скорее всего, несколько дней не имел возможности поесть и попить и, должно быть, голоден… В комнате было так жарко, что я обливался потом. Тогда русский майор предложил мне расстегнуть мою камуфляжную куртку. Когда я последовал его совету, он с интересом стал изучать мои знаки различия, руны СС и награды. Потом он заявил: «Я очень уважаю войска СС. Сейчас вас отправят к нам в тыл. У вас так же много мерзавцев, как и у нас. Советую снять знаки отличия СС и награды: так будет лучше для вашего здоровья. Мне и никому другому здесь не нужны ваши знаки отличия, мы сами гвардейские части, которые являются русскими войсками СС».

Незадолго до этого Португал писал:

«Двух солдат, которые, как выяснилось, говорили по-русски, ужасно избили. Русские заставили их встать на колени и поклясться именем Богородицы, что они никогда больше не выступят с оружием в руках против своего Отечества. Эти двое товарищей были немцами с Поволжья, которые эмигрировали в 1939 г., после подписания пакта между Гитлером и Сталиным. После того как о них потом позаботились русские медсестры, этих двоих поставили в общий строй, сунув каждому в руку по куску хлеба».

То, что произошло с рядом немецких и венгерских солдат, захваченных в плен в районе холма Рожадомб, является типичным примером непредсказуемости советских солдат. Здесь пленных строили, а потом мстительные победители убивали их одного за другим. Когда палачи подошли к штаб-капитану Беле Барабашу, из соседнего дома вышел офицер и прокричал, чтобы солдаты прекратили свое занятие. В другом случае несколько почтальонов и кондукторов, попавших в плен в районе улицы Кароя Вольфа, спас знавший русский язык венгерский офицер. Он объяснил русским солдатам, что эта форма не являлась отличительной принадлежностью боевиков партии «Скрещенные стрелы».

Иногда советские солдаты, действуя из самых благих намерений, сами практически подбивали венгерских военнопленных на побег. Так, когда обер-лейтенант Иштван Касаш попросил у советского конвоира воды, тот сказал ему отправляться куда хочет. Однако, напившись, офицер вернулся в колонну, так как боялся, что если отстанет от нее, то не сможет доказать, кто он такой, другим советским солдатам. Затем, в конце марша, офицерам приказали выйти из общей колонны и, вместо того чтобы расстрелять, как они ожидали, разрешили поспать вместе с конвоирами в крестьянских домах, в то время как рядовой состав разместили в хозяйственных постройках.

Иногда люди попадали в плен по чистому недоразумению. Гусарского лейтенанта Иштвана Табоди советский солдат спросил, говорит ли тот по-немецки. После того как Табоди охотно подтвердил это словом «ja», солдат мощным пинком отправил его к группке пленных, и офицеру не даже дали объяснить, что он был венгром.

Как результат разнузданной пропаганды, многие советские солдаты стали «вести себя, не соблюдая никакие нормы законов, что недостойно человека», а «некоторые подразделения стало невозможно контролировать». Поэтому в начале 1945 г. во все части были направлены приказы, запрещавшие жестокое обращение с беззащитными военнопленными и гражданскими лицами. Копия этого приказа за подписью маршала Малиновского вскоре попала в руки немецкого и венгерского командования.

Акты жестокости, совершенные советскими солдатами в Будапеште, были не единственными за время войны и не выдерживают сравнения, например, с деятельностью немецких «айнзацгрупп» на территории Советского Союза (а также вообще солдат вермахта и их союзников. — Ред.) или советских солдат в Восточной Пруссии. Факт их совершения вовсе не умаляет вины германского национал-социалистического режима.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.