Генеалогия в «Истории о великом князе московском»[503]

Генеалогия в «Истории о великом князе московском»[503]

Представление о том, что генеалогические знания были необходимы феодалу в повседневной жизни для установления степени родства с различными лицами, для продвижения по службе, для занятия той или иной должности, наконец, при местнических спорах, стало само собой разумеющимся. В то же время мы располагаем единичными источниками, в которых эти сведения могли отразиться. Как правило, в нашем распоряжении находятся делопроизводственные документы – родословные книги и росписи, местнические дела и др., отражающие официальное представление о родстве лиц, и в которых индивидуальные или семейные записи изъяты при обработке документов в учреждении.

Одним из немногих исключений является «История о великом князе московском» Андрея Михайловича Курбского[504]. Генеалогические записи Курбского – сведения о происхождении той или иной семьи, о родственных связях между отдельными семьями и лицами, упоминания родословных легенд – немногочисленны и отрывочны. Это понятно – он не писал специального генеалогического исследования. В упоминаниях автора скорее надо видеть те знания, которыми он привык оперировать, которые были необходимы ему в служебной деятельности. Поэтому именно такие сведения могут раскрыть для нас, какие знания по генеалогии были необходимы в XVI в., что было источником этих знаний; кроме того, эти записи позволяют еще раз заглянуть в духовный мир русского феодала.

Естественно, Курбский лучше всего знал родословие ярославских князей, к которым он сам принадлежал. Если в «Истории» упоминается деятель из этого рода, Курбский всегда отмечал его происхождение. К роду ярославских князей он относит Кубенских, Курбских, Аленкиных, Львовых, Прозоровых, Ушатых, Шаховских[505], он специально оговаривает происхождение Аленкиных и Львовых от ярославского князя Федора Романовича[506]. Курбский неоднократно подчеркивает, что ярославские князья ведут начало от смоленских, а через них – от Владимира Мономаха[507]. Такое же происхождение ярославских князей – от смоленских, а через них от киевских – было закреплено всеми редакциями родословных книг, начиная с 40-х годов XVI в.[508]

Кроме ярославских, Курбский указывает происхождение и других княжеских фамилий, но здесь он иногда путает родоначальников. Он пишет: «Княжата суздальские влекомы от роду великого Владимира, и была на них власть старшая Руская между всеми княжаты, более дву сот лет… от него же (Андрея Ярославича. – М. Б.), памятались, и великие княжата тверские изыдоша, яко лутче о сем знаменует в летописной книге русской»[509]. Но по родословным книгам XVI в. великие князья Твери ведут родословие от брата Андрея Ярославича – Ярослава Ярославича.

Курбский пишет о происхождении князей Оболенских, Воротынских и Одоевских от Михаила Черниговского[510], но нигде не указывает их непосредственного родства, а подчеркивает лишь родство Оболенских и Торусских князей[511], а также Воротынских и Одоевских[512].

Далее Курбский знает, что князья Овчинины, Серебряные, Курлятевы – это ветви Оболенских князей, Дорогобужские и Микулинские – Тверских великих князей, Тулуповы – Стародубских, Горбатые – Суздальских князей[513]. Из всех названных в «Истории» князей не указано лишь родство Михаила Репнина[514] и фактически Семена Ряполовского[515].

Большое внимание уделяет Курбский генеалогии потомков литовских князей, выехавших на службу в Москву, и здесь достаточно ярко проявляется тенденциозность его «Истории». Курбский подчеркивает, что родство с литовскими князьями возвеличивает русские княжеские и боярские фамилии. Самих литовских князей, перешедших на русскую службу, Курбский выводит непосредственно от короля Ягайло или Патрикея, причем, когда речь идет об опричных казнях, генеалогические справки Курбского звучат так, будто убиты ближайшие родственники польских королей. «Убиша мужа пресильнаго, зело храброго стратига и великородного, иже был с роду княжат литовских, единоколенен королеви польскому Ягаилу, имянем князь Иван Бельский»[516]. «Михаил Морозов, с сыном Иоанном… и со женою его Евдокиею, яже была дщерь князя Дмитрея Бельскаго, ближнего сродника Ягайла короля»[517].

Близкое родство с Ягайло в этих записях явно натянуто; Бельские действительно ведут свой род от той же ветви князей литовских, что и Ягайло, но ко второй половине XVI в. их родство стало отдаленным. Знает Курбский и происхождение Васьяна Патрикеева со стороны отца от литовских князей, а по материнской линии от московских великих князей[518]. Возможно, что на эти генеалогические записи повлияло положение Курбского, находившегося на службе в Литве в момент написания «Истории».

Значительные расхождения у Курбского с родословными и другими официальными документами в изложении легенд о происхождении боярских родов. Он называет, так же как и родословцы, выехавшим «из Немец» (у Курбского – «княжат Решских») Воронцовых, Морозовых, Колычевых и Шереметевых. Но в изложении самих легенд у Курбского видны противоречия записям родословных. Про Колычевых и Шереметевых он сообщает: «Бо прародитель их муж светлый и знаменитый, от Немецкие земли выехал, ему же имя было Михаил; глаголют его быти от роду княжат Решских»[519], тогда как родословцы называют их родоначальником выехавшего «из Немец» Андрея Кобылу.

От Михаила вели свой род Морозовы, про которых Курбский сообщает еще более фантастические сведения: «Яже еще вышли из Немец, вкупе с Рюриком, прародителем русских княжат, седмь мужей храбрых и благородных. Тои-то был Мисса Морозов един из них»[520]. Родословная легенда Морозовых XVI в. говорит о шести мужах храбрых, сражавшихся с Александром Ярославичем в Невской битве, среди которых был и родоначальник Морозовых – Миша.

В интерпретации Курбским этой родословной легенды хочется отметить один момент: идея о выезде родоначальников знати вместе с родоначальником княжеской династии еще в XV в. проводилась в великокняжеских родословных легендах, созданных в Литве. В русской генеалогии XVI в. она отсутствовала. Поэтому появление таких записей в «Истории» можно объяснить не только тем, что у Курбского не было нужных материалов, что он мог забыть какие-то детали генеалогии далеких ему семей, но и тем, что эта интерпретация делала его произведение более понятным для читателей в Литве и Польше.

В то же время Курбский знает происхождение Ховриных и Тютиных от «грецкаго роду», как и записано во всех родословцах[521], знает, что Хабаровы происходят из старомосковского рода Добрынских («роду старожитного, яже нарицались Добрынские»)[522], а Сидоровы перешли на службу в Москву из Рязани («от роду великих сингклитов резанских»)[523]. Он пишет о происхождении дьяков Цыплятевых от Белозерских князей, что соответствует легенде этого рода, бытовавшей уже в середине века[524].

Курбский знает, что Пушкины и Челяднины происходят из одного рода, хотя в его время это уже были разные фамилии, но ничего не говорит об их родоначальнике[525]. А родоначальника Квашниных – «Ивана Родионовича, нареченного Квашни», он называет и знает, что Разладины также ведут начало от этого рода[526]. В середине XVI в. родословная легенда Квашниных была популярна, она попала не только в родословные книги, но и в летописи, причем большое место в ней отводилось деятельности Родиона Нестеровича при московском великокняжеском дворе[527].

В то же время у Курбского отсутствуют сведения о происхождении тех дворянских родов, чьи родословные легенды в середине XVI в. не были зафиксированы. Курбский не знал о легенде Полевых, выводящей их род от смоленских князей, и говорит о Германе Полеве: «светла рода человек, яже Полевы нарицаются та шляхта по отчине»[528].

Часто называя Алексея Адашева, Курбский нигде не говорит о его происхождении, хотя даже при неоднократном упоминании какого-либо представителя княжеской фамилии он всегда свидетельствует, из какого рода происходит этот человек. Курбский хорошо знает биографию Адашева и то, что он был женат на сестре Федора Сатина, знает Алексея и Андрея Сатиных и то, что его брат Данило Адашев женат на дочери Петра Турова и что сыну Данила – Торху, когда он был убит опричниками, исполнилось 12 лет. Знает Курбский и то, что Иван Шишкин, погибший в опричнину, был родственником Адашева[529]. Все это – знания современника, не занесенные в родословные книги, но в родословных не записано происхождение Адашевых, нет росписей Шишкиных и Туровых. Игнатия Вешнякова, чей род не попал в родословцы, Курбский определяет как ложничего, «мужа воистину храброго и нарочитого»[530].

Курбский различает происхождение из княжеского рода и фамилию, образовавшуюся из прозвища в конце XV–XVI в. Текстологически это различие определяется словом «глаголемый», которое он пишет перед прозвищем. «Княжа Пронское Василии, глаголемаго Рыбина»[531], «Петр Оболенский, глаголемый Серебреный»[532], «Федор, единочадный сын князя Иоанна, глаголемаго Овчины, с роду княжат Торуских и Оболенских»[533]. Но если Курбский упоминает фамилию, сложившуюся к XVI в. и происходящую чаще всего от названия вотчины, он указывает лишь род, к которому она принадлежит («Иоанн Дорогобужский, с роду великих княжат тверских», Иван Кубенский, «а был роду княжат смоленских и ярославских»[534] и т. п.). Особенно ярко это видно из упоминания все тех же ярославских княжат.

Таков небольшой, но довольно яркий круг генеалогических записей Андрея Курбского. Они дают представление о генеалогических знаниях русского боярства XVI в. О хорошей генеалогической подготовке Курбского свидетельствует то, что все эти записи, очевидно, делались в Литве по памяти. Трудно предположить, что при столь поспешном бегстве Курбский вывез с собой какие-то специальные материалы. Круг его знаний ограничивается теми сведениями, которые мы находим в редакциях родословных книг 40-х годов XVI в. и в летописных родословных вставках, также восходящих к первой половине XVI в.[535]

Наиболее близки к родословным росписям XVI в. записи по истории княжеских семей. В то же время какие-то известия Курбского не имеют аналогий в русских родословных памятниках того времени, а близки скорее к литовским. Фактически расхождения у Курбского с родословными легендами московского боярства можно объяснить и тем, что у него не было в Литве необходимого материала, и тем, что в то время этим легендам не придавали большого значения. Это может быть подтверждено также отсутствием известий о родоначальниках Адашевых, Вешнякова, Шишкина и других лиц. Известия о происхождении родоначальника иногда интерпретируется в духе представлений, более близких генеалогическим понятиям Литвы, а иногда (как в сведениях о родстве с великими князьями литовскими) преувеличены, чтобы еще более оттенить неблаговидность поступков Ивана Грозного.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.