Восточные и западные мотивы в памятниках русской генеалогии XVII в.[476]

Восточные и западные мотивы в памятниках русской генеалогии XVII в.[476]

Среди источников генеалогии – родословных росписей, семейных преданий – особое место занимают легенды о происхождении отдельных родов, династий, народов. Последние восходят к одному из древнейших фольклорных жанров – этногенетическим преданиям. В феодальных государствах с монархической формой правления большое значение приобрели легенды о происхождении родоначальника династии. По определенным канонам, присущим требованиям культурных традиций разных стран, создавались легенды о происхождении знатнейших родов, окружавших государя и участвовавших в управлении страной[477]. В Западной Европе, где в средние века формировалась рыцарская культура, родоначальник должен был отвечать идеалу рыцаря[478].

В России, где в основе служебных отношений XV–XVII вв. между государем и его двором лежал принцип давности службы членов одной семьи государю, легенда о происхождении должна была отражать эту давность службы конкретной семьи московским великим князьям[479]. В этом случае выезд родоначальника «из Прус», – а именно так начинаются легенды о происхождении старомосковских боярских родов, – был связан с текстом «Сказания о князьях владимирских», официальным родословием русских князей Рюриковичей, составленным в конце XV в. Основателем династии был родственник римского императора Августа Прус; Август дал ему земли на Балтике («и до сего часа зоващеся по имени его Пруская земля»), а потомок Пруса – Рюрик был призван на княжение в Новгород. От Рюрика пошли все русские князья[480].

Местничество было отменено в 1682 г. указом царя Федора Алексеевича; тогда же была создана Палата родословных дел, обязанностью которой стали сбор родословных росписей у московских дворян и создание новых родословных книг. Сохранившийся до наших дней комплекс родословий 80-х гг. XVII в. показывает изменения в общественном сознании русского общества, связанные с осмыслением отношений между государем и подданными, которые произошли в XVII в.[481]

За время опричнины Ивана Грозного и бесконечных войн, которые вело Русское государство с середины XVI в., не только угасали многие древние княжеские и боярские роды. В семьях, издавна входивших в Государев двор, пресеклись старшие ветви и на смену пришли родичи, не имевшие таких же тесных связей с Москвой.

События Смуты конца XVI – начала XVII в., появление на русском престоле новой династии, не связанной своим происхождением с Рюриком, а имевшей родоначальника – выходца «из Прус», привели и к изменениям в составе семей, окружавших нового царя. За три четверти века правления новой династии упрочил свое положение круг семей, связанных родственными узами с государями, но не входившими в древнюю правящую элиту и никогда не составлявших своих официальных родословий. Для таких семей включение росписи рода в официальную родословную книгу было признанием древности и знатности их происхождения и требовало создания соответствующей родословной легенды о происхождении родоначальника.

Именно в конце 70-х – 80-е гг. XVII в. появляется большинство списков родословных книг, где к древним редакциям XVI в. присоединяются новые родословные и подтверждающие их документы (грамоты, выписки из летописей, отрывки местнических дел и др.) Некоторые из таких комплексов дублируют документы, поданные в Палату родословных дел.

Среди родословий, составленных в это время, уникальным является круг документов, связанных с росписью Нарбековых и помещенных в рукописи родословной книги; здесь находится родословная роспись, копии грамот XVI в., рисунок герба Нарбековых и стихотворное произведение («епиграмма») о подвигах родоначальника – Дмитрия Ивановича Чуваша Нарбекова при взятии Казани в 1552 г.[482] Все эти документы взаимосвязаны. Центральное место занимает стихотворное произведение: описанные в нем события подтверждает текст грамоты Ивана Грозного от 21 июня 1551 г. (очевидно, интерполированный), где говорится, что Д. И. Нарбеков отставлен от службы, так как под Казанью он ранен (хотя, судя по дате, грамота составлена за год до взятия Казани): «глаз выстрелен и руку у него оторвало из пушки». Описание ран полностью соответствует тексту стихов. Рисунок герба Нарбековых также является иллюстрацией к их тексту: здесь воспроизведены все подвиги, совершенные героем и описанные потомками; кроме того, автор изложил в стихах свое мнение о пользе личных гербов.

Стихотворное произведение о предке Нарбековых – единственное русское поэтическое произведение XVII в. с генеалогическим и геральдическим сюжетом[483]. Автор смог изложить ритмическим текстом легенду о выезде на службу московскому великому князю Василию Васильевичу родоначальника семьи – мурзы Багрима, о полученных им за выезд и крещение земельных владений в «Нижегородских пределах» и на Владимирщине, а также о переезде наследников Багрима в Бежецкий Верх[484].

Кроме того, здесь есть поколенная роспись потомков Д. И. Чувашина Нарбекова. Но центральное место занимает описание подвигов Дмитрия Ивановича, совершенных в битве под Казанью, и специальный раздел, посвященный объяснению геральдической символики герба Нарбековых.

По своей сути – выезд на службу в Москву мурзы Багрима, его крещение, где восприемником был сам великий князь, получение земельных владений и службы потомков московским государям – легенда Нарбековых полностью повторяет другие дворянские легенды. Ее особенность состоит в том, что стихотворная форма позволяет с пафосом описать происхождение родоначальника: «Домовство и род Нарбековых издавна славою и честию слыло / и поколения измаильтеского – из Златые Орды в Российское царство прибыло»… «Именем Багрим муж честен, он первый во дни оныи в Руси явися. / И самем оным великим князем Васильем святым крещением просветися»[485]. Эта форма отличается от сухой делопроизводственной формулировки других родословных легенд, описывающих выезд предка и его крещение в Москве. С. Б. Веселовский, анализируя сходную легенду о выезде мурзы Чета (родословие Годуновых), полагал, что добавления к первоначальному тексту: дата выезда, упоминание о том, что Чета крестил митрополит Петр, сделаны «с целью украсить легенду именами таких высокочтимых лиц, как Петр и Феогност»[486], но не возвысить предка.

А в стихотворном произведении подчеркивается происхождение Нарбековых из знатного мусульманского рода. Такого оттенка русские родословные легенды XVI–XVII вв. не знают. Легенда Нарбековых сопоставима здесь с легендой Сорокоумовых-Глебовых, также восходящей к семейной традиции и помещенной в рукописном сборнике XVI в. Их родоначальником назван князь Редедя, а текст о выезде восходит к летописному рассказу; летописи часто служили источником для родословных легенд[487]. Другая сходная легенда – о происхождении князей Глинских, возводящая их к Чингиз-хану, очевидно, была составлена в Москве в связи с замужеством Елены Васильев-ны Глинской, когда она стала женой великого князя Василия Ивановича[488]. Но в этих и других родословиях о происхождении предков говорится вскользь – «муж честен»; никогда не подчеркивается знатность, «слава и честь» рода (особенно «измаильтеского») до выезда в Москву.

Все эти качества раскрыты в стихотворном произведении при описании эмблем герба Нарбековых. Над гербовым щитом помещен шлем, увенчанный чалмой и короной, что объяснено в тексте: «Навой челмы в бусурманских народех на главах носити обыкоша. / Государьские их домы тако же на завое венец носити изящество прияша. / Из такого суще славнаго дому Усман и Усеин бека Нарбековых порода /… То являет в роде Нарбековых корона татарска, / яко род Нарбековых издавна княжества и рода сарацынска»[489].

Аналогичную роль в геральдике Нарбековых играет лук и стрела. Правда, в гербе XVII в. этих эмблем нет, о них написано в стихотворном произведении. Но уже в XVIII в. они попали в рисунок, помещенный в «Общем гербовнике дворянских родов». Значение этих эмблем описано так: «Лук и стрела Нарбековых породу знаменует татарску, / яко от Измаила влекому древле агарянску. /Луком и стрелою Измаила Бог обдаряет, / и мужа силы его прославляет». Лук и стрела символизируют распространение мусульманских семей в христианском мире: как стрелы они рассеяны «во всех странах», где их просвещает «благочестие христианства»[490].

Шлем над щитом, на котором помещена чалма, символизирует мужество воина: «Древле и тая бронь рыцерству от века дана /… В том знаменует на врага одоление и крепость / и к царем и государем российским во всем покорение и верность». «Тыя признаки яко клейноты на персях носят, / и тыми межу разумными ся возносят»[491].

Описанию подвигов мужественного воина при взятии Казани посвящена основная часть произведения. «Вооружен воин благоверен варварина побеждает / и копием его явно, яко змия, на землю низлагает», – такими словами автор говорит о Дмитрии Чуваше. Однако, в этот момент схватки «неприятельское оружие его самого зелне уязвило»: одновременно воин был ранен сзади копьем и в глаз стрелой: «в око его сопротив стрелою уранил». Но «храбрый муж, непобедим пребывая», старался вытащить стрелу рукой из глаза, и в этот момент «приемлет сугубо тяжкую смертельную рану: / видит и тую руку у себе ис пушки оторвану». Пушка выстрелила с крепостной стены Казани и оторвала воину руку, «яко ветвь от древа жестоце отрывают»[492].

Раненого воина, рассказав о его подвигах царю Ивану, «с победы в станы провождают», и врач начинает лечить его раны, боясь, «аще стрела будет из главы изъята, / абие жизнь и дыхание у него будет отъята», врач решил стрелу со стороны лица «приломити», а сзади «оной железо в конце притупити»[493].

Больного воина родственники уложили в лагере («в станех») на специальную лежанку («одрец»), под которой, чтобы он не замерз («тогда в станех теплого крова не имяше»), «некто от приятель его, о нем попечение имяше», устроил «мал огнец». Но когда ночью осажденные татары «безвестне» напали на русский обоз, «сродницы же онаго храбраго и сверсницы» ушли сражаться, а покинутый герой «со одром оным во огнь безсилне упадает» и не может сам подняться. «Паки сугубо болезни себе прибавляет: / стрелою же ранено око, / и раны згорелаго бока, / с отъятою рукою / вопиет к Богу собою»[494].

Однако Дмитрий Чуваш поправился: «И по толицех ранах тяшких Бог вышний его уздравляет, / и от оного смертного одра и от ран содетель возставляет». Герой вернулся в свои владения, где прожил еще 19 лет и родил четвертого сына, назвав его Иваном. «Той же муж храбрый по тяшких ранах жив 19 годин / и всех дней живота его осемьдесят и один»[495]. Эта хронологическая деталь делает повествование более личностным, снимая эпический тон.

Участие во взятии Казани в 1552 г. рассматривалось в самых разных произведениях XVI–XVII вв. как ратный подвиг. Особенно героизировалось сражение в «Казанской истории» – повести, составленной в 60–е гг. XVI в. По отношению к этому литературному памятнику стихотворное произведение Нарбековых является совершенно самостоятельным: в «Казанской истории» имя Дмитрия Нарбекова не упоминается, более того, в ней нет описания аналогичных подвигов, которые были бы связаны с именами других воинов. Однако весьма отдаленные общие мотивы в обоих произведениях есть; можно допустить, что автор стихотворного произведения был знаком с «Казанской историей», кстати, очень распространенной в XVII в.: сейчас описано около 250 рукописей, содержащих ее текст[496].

В «Казанской истории» несколько раз подчеркивается, что осажденные вели интенсивный огонь с городских стен: «и бияхуся из града ис пушек своих и ис пищалей и из луков стреляху». Дмитрий Чуваш был ранен выстрелами из лука и из пушки, сделанными с городской стены.

Особое место в «Казанской истории» уделено подвигам князя Семена Никулинского; во время штурма «в Муралиевых Вратех язвиша казанцы храбраго воеводу князя Семиона Никулинского ранами многими, но не смертельными; и по малех днех исцелиша его врачеве, здрава сотвориша… Брата же его, Дмитрия ис пушки со стены убиша»[497].

В стихотворном произведении можно заметить сходные описания. Дмитрия Нарбекова оружие казанцев «его самого зелне уязвило», «и другой в око его сопротив стрелою уранил, / яко змий жалом его люте уязвил». «Вречеве же его раны разумев быти смертны», все же «врачевание сотвориша»[498]. Возможно, и эти и некоторые другие описания взятия Казани и стали импульсом для авторов стихотворного произведения. Но если подобные мотивы и вдохновили автора XVII в., то содержание и композиция его «епиграммы» совершенно оригинальны; скорее всего в основе этого текста лежат семейные предания об участии предка в походе на Казань.

Из других генеалогических произведений стихотворную «епиграмму» Нарбековых выделяет смешение «восточного» и «западного» мотивов. Героизация предков, особенно родоначальника – основная черта родословных легенд не только в России. В русских произведениях она проявляется с момента их создания в различных формах: родоначальниками боярских семей называются герои Невской и Куликовской битвы, чьи подвиги описаны в летописях и Задонщине. Нащокины переработали летописный рассказ о набеге татарского баскака Щелкана на Тверь, включив в него имя своего предка[499]. Но во всех этих легендах действует русский воин, который служит великому князю. Героическое прошлое предков до их выезда на Русь остается за гранью повествования.

Автор стихотворного произведения гордится «восточным» происхождением: «Тым домовством и породою себе Нарбековых род познавают, / и поистине не в ложь ся ими прославляют. / Род Нарбековых поколенья златоордынских владелец Усманский влекомый». Знаменательно не только прославление «золотоордынских» предков, но и то, что эти строки помещены при описании эмблем герба Нарбековых. Дворянские гербы – характерная черта европейской рыцарской культуры, отсутствовали в средневековой России. Только в 80-е гг. XVII в. при подаче росписей в Палату родословных дел некоторые семьи указали, что имеют права на дворянские гербы (польские, шведские). Нарбековы сами составили свой герб и в стихотворном произведении объяснили его эмблемы; при этом автор проявил хорошее знание европейской геральдики.

Кроме уже приводимых текстов о значении чалмы и лука как геральдических символов, автор объясняет, что обозначает шлем над гербовым щитом: «Шлем в середине зброи являет, яко он храбрых муж издавна, / древле и тая бронь рыцерству от века дана». Автор знает, что в России не было дворянских гербов: «Аще в Росии обычая в том не имеют, / понеже дерзнути на то не смеют. / И инии в том от неведения не благоволяют». Однако автор считает, что герб, который присваивается как знак доблести и мужества, известный во многих европейских странах, нужно ввести и в России: «Аще бы то таинство поразумели, / что в том содержит, мнози бы с радостию то имели»[500]. Кончается стихотворное произведение прославлением дворянского герба:

Немецкие и полские и западных стран народи

Toe вси купно имеют во своей породе.

И тацами ся знаки знаменуют,

Во окрестных странах познавают.

Тому ж подобно во время рати дают гасло,

Дабы страшно неприятелем и супостатам ясно[501].

Все эти стихи являются описанием герба Нарбековых, помещенного в рукописи родословной книги. Рисунок герба сделан по правилам европейской геральдики, кроме самого изображения на щите. Здесь изображена картинка, иллюстрирующая подвиги Дмитрия Нарбекова, совершенные при взятии Казани.

Текст, объясняющий значение геральдических эмблем, скорее всего взят из какого-то польского справочника. Известно, что в XVII в. в Посольском приказе была большая библиотека современной европейской литературы и шла активная работа по переводу самых различных произведений, в том числе и генеалогических[502]. О том, что автор мог иметь перед собой польский оригинал, говорит и значительное число полонизмов именно в тех строках, где говорится о значении герба: «зброя», «клейноты», «тацами» (такими), «гасло» и др.

Стихотворное произведение анонимно; помня о том, что оно помещено в рукописи родословной книги и окружено комплексом документов Нарбековых, можно предположить, что автором был кто-то из членов этой семьи. На это есть намек в тексте одной строки: после описания подвигов Дмитрия Чуваша сказано: «Нам же, из него роженным наследником его, живым сущим во здравии…»

Однородцами Нарбековых были Державины; заманчиво предположить, что поэтический дар и стремление излагать стихами подвиги предков издавна принадлежали этому роду.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.