Претерпевшие до конца Судьба немногих, оставшихся с семьей последнего царя

Претерпевшие до конца

Судьба немногих, оставшихся с семьей последнего царя

С момента убийства отрекшегося от престола императора Николая II и его семьи в Екатеринбурге прошли десятки лет. Многое, что связано с этой трагедией, уже известно. Но в архивах находятся и новые материалы. Вот некоторые документы из бывшего секретного архива, ныне хранящиеся в ГА РФ. Они рассказывают не только о бывшем царе и его семье в заключении, но и о тех немногих людях, которые остались верны им до трагического конца.

2 марта 1917 года, сразу после отречения, Николай II записал в своем дневнике: «В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена, и трусость, и обман!»

В Пскове началось, в Екатеринбурге завершилось…

Кто поддержал Николая II в Пскове, когда решался вопрос о его отречении от престола? Все командующие фронтами и посланцы Государственной Думы монархисты В. Шульгин и А. Гучков убеждали его в политической да и личной необходимости отречения.

Многие ли из свитского окружения остались с Николаем II после того, как он, уже арестованный, был доставлен в Царское Село? Полковник С. Кобылинский – комендант Царскосельского дворца, а затем начальник «отряда особого назначения» в Тобольске – свидетельствовал, что, как только члены свиты вышли из поезда на станции Царского Села, большинство их постаралось быстро удалиться, озираясь по сторонам, боясь, что их узнают. «Сцена была весьма некрасивая».

А Временное правительство? Оно не выполнило обещания отправить семью Романовых в Англию. Министры П. Милюков, А. Керенский, М. Терещенко и другие впоследствии, правда, утверждали, что это произошло из-за отказа англичан.

Можно ли было организовать побег оказавшейся в заключении царской семьи? В Тобольске, вероятно, это было еще возможно. Но ничего существенного ни тогда, ни позже, во время екатеринбургского заключения, сделано не было. Мрачно выглядит и равнодушие обывательской массы.

3 апреля 1917 года Николай II (Романовы тогда еще находились в Царском Селе) записал в дневнике: «Толпа зевак опять стояла у решетки и от начала до конца упорно наблюдала за нами». Так продолжалось до конца июля, т. е. до отправки царской семьи в Тобольск. Работавшая в одном из царскосельских госпиталей доктор В. Чеботарева записала в дневнике: «Отношение простого народа, солдат – враждебно-насмешливое. Утром пришла в 1-ю палату. Все ходячие спешно одеваются. Куда? Говорят: «Сегодня Николашку-дурочка увозят, идти поглядеть…»»

Находясь под домашним арестом в царскосельском Александровском дворце, царская семья вряд ли знала, какие политические страсти бушевали вокруг нее. В исполком Петроградского совета поступали телеграммы с резолюциями разного рода собраний, съездов, сходов и т. п. Они требовали перевести Романовых в Петропавловскую крепость, конфисковать их имущество, посадить на арестантский паек, учинить над ними суд.

Но вот удивительное письмо, отправленное А. Керенскому 1 августа 1917 года, практически в день отправки царской семьи в Тобольск. «Господин министр! Желаю быть назначенным на должность воспитателя – инструктора гимнастики или на подходящую должность к великому князю Алексею Николаевичу и идти с ним не только в ссылку, но и на эшафот, если придется. О чем прошу сделать мне счастье, дав свое согласие. Штаб-ротмистр лейб-гвардии Гродненского гусарского полка, князь Эристов».

В Тобольск с бывшим царем поехали 45 человек. Эристова среди них не было. Многие из бывшей свиты, придворных и прислуги ехать отказались…

22 апреля 1918 года в Тобольск из Москвы через Екатеринбург прибыл чрезвычайный комиссар ВЦИКа В. Яковлев. По указанию В. Ленина и Я. Свердлова он должен был увезти царскую семью. Куда? Среди имеющихся документов сохранилась рукопись неоконченных мемуаров председателя исполкома Уралоблсовета А. Белобородова. Из них следует, что местные власти считали, что «нет даже надобности доставлять Николая в Екатеринбург, и если представятся благоприятные условия во время его перевода, он должен быть расстрелян в дороге».

Из-за болезни бывшего цесаревича Алексея Яковлев, согласовав это с Москвой, решил срочно вывезти сначала Николая II, с которым поехали Александра Федоровна и их дочь Мария (предполагалось, что Яковлев вернется в Тобольск и за остальными). Сопровождать их вызвались бывший гофмаршал двора князь В. Долгоруков, лейб-медик профессор Е. Боткин, горничная Александры Федоровны А. Демидова, официант царской семьи И. Седнев, камердинер Николая II Т. Чемодуров.

По прибытии в Екатеринбург 30 апреля в «дом особого назначения» вместе с Романовыми были допущены только Е. Боткин (сын знаменитого медика и ученого) и А. Демидова. Остальные были арестованы и заключены в тюрьму и позднее (кроме Чемодурова) расстреляны.

Получив сообщение о том, что часть семьи Николая II находится под арестом в екатеринбургском «доме особого назначения», Свердлов особой телеграммой распорядился «содержать Николая самым строгим образом». 4 мая на эту телеграмму председатель исполкома Уралоблсовета А. Белобородов ответил, что принимает приказ к исполнению, и добавил, что у арестованного В. Долгорукова были обнаружены материалы, якобы свидетельствующие о существовании «плана бегства» царской семьи. Ничего подобного в действительности не существовало. Сохранились письмо В. Долгорукова в Петроград бывшему обер-гофмаршалу П. Бенкендорфу и заявления на имя А. Белобородова, свидетельствующие о том, что последний дезинформировал Москву. Вот текст письма Бенкендорфу от 30 апреля 1918 года:

«Дорогой мой Павел! Сегодня я приехал в Екатеринбург после ужасной утомительной дороги, в тарантасе. 270 верст ехали 2 дня, и я очень разбит. Нас очень торопили, не знаю – почему. Но это еще ничего. Приехав сюда, меня без всякого допроса и обвинения арестовали и посадили в тюрьму. Сижу и не знаю, за что арестован. Я написал заявление в областной совет, прося меня освободить и разрешить выехать к больной матери в Петроград. Всею душой надеюсь скоро вас повидать и обнять. Бедную маму не пугай моим арестом, она стара, и надо ее беречь. Скажи ей только, что, Бог даст, я скоро ее увижу».

В заявлении на имя Белобородова Долгоруков писал: «Сего числа, прибыв в Екатеринбург, меня арестовали и посадили в тюрьму № 2. Ввиду того, что мне не предъявлено никакого обвинения, я прошу меня освободить и дать возможность поехать к больной матери в Петроград».

4 мая Белобородов ответил Долгорукову, что он арестован «на основании общественной безопасности». В повторном заявлении арестованный указал, что он этого не понимает, так как «всегда был далек от политики». Поняв, что в Петроград его, конечно, не отпустят, Долгоруков просил перевести его в «дом особого назначения»: «Во имя человеколюбия не откажите это исполнить. С совершенным почтением, гражданин Долгоруков». «Исполнено» не было. В тюрьме Долгоруков был расстрелян.

23 мая 1918 года матрос П. Хохряков доставил в Екатеринбург остальных членов семьи Николая II и некоторых из числа окружения и прислуги. В «дом особого назначения» допустили повара И. Харитонова, «дядьку» Алексея – матроса К. Нагорного и племянника И. Седнева – поваренка Леню Седнева. На другой день Чемодурова заменили на прибывшего 23 мая лакея Николая II А. Труппа, а Нагорного и И. Седнева забрали в конце мая, после чего назад они уже не вернулись (были расстреляны). Остальных прибывших либо отправили в тюрьму, где они позднее тоже были расстреляны, либо некоторым разрешили поселиться в городе.

Среди них находились воспитатели Алексея – швейцарец П. Жильяр и англичанин С. Гиббс. Со всех допущенных в «дом особого назначения» взяли расписки. Сохранились расписки Нагорного и Труппа. Вот расписка Нагорного: «Я, нижеподписавшийся, гражданин Нагорный Климентий Григорьев, Киевской губернии, Свирского уезда, Антоновской волости, село Пустоваровка, даю настоящую расписку, что, желая продолжать служить при бывшем царе Николае Романове, обещаюсь подчиняться и выполнять распоряжения Уральского областного совета, исходящие от коменданта дома особого назначения, и считать себя на равном состоянии, как и остальная семья Романовых. 24 мая». Точно такую же расписку написал А. Трупп. «Равное состояние» с семьей Романовых оба выдержали до конца…

14-летний Алексей Романов прибыл в Екатеринбург совершенно больным. Уже находившийся в «доме особого назначения» доктор Боткин обратился в исполком Уралоблсовета с прошением:

«В областной исполнительный комитет. Господину Председателю. Как врач, уже в течение 10 лет наблюдающий за здоровьем семьи Романовых, – находящийся в настоящее время в ведении областного исполнительного комитета, – вообще, а в частности, Алексея Николаевича, обращаюсь к Вам, господин Председатель, со следующей усерднейшей просьбой. Алексей Николаевич, лечение которого ведет доктор Владимир Николаевич Деревенько (он прибыл в Екатеринбург из Тобольска 23 мая и проживал в городе. – Г.И.), подвержен страданиям суставов под влиянием ушибов, совершенно неизбежных у мальчика его возраста, сопровождающимися выпотеванием в них жидкости и жесточайшими вследствие этого болями. День и ночь в таких случаях мальчик так невыразимо страдает, что никто из ближайших родных его, не говоря уже о хронически больной сердцем матери его, не жалеющей себя из-за него, – не в силах долго выдерживать ухода за ним. Моих угасающих сил тоже не хватает. Состоящий при нем Клим Григорьевич Нагорный, после нескольких бессонных ночей, сбивается с ног и не в состоянии был бы выдержать вовсе, если бы на смену и помощь ему не являлись преподаватели Алексея Николаевича г-н С. Гиббс и, в особенности, воспитатель его г-н П. Жильяр. Спокойные и уравновешенные, они, сменяя один другого, чтением и переменой впечатлений отвлекают в течение дня больного от его страданий, облегчая ему их и давая тем временем родным его и Нагорному возможность поспать и собраться с силами, для смены их в свою очередь. Г-н П. Жильяр, к которому Алексей Николаевич за 7 лет, что он находится при нем неотлучно, особенно привык и привязался, проводит около него все время болезни, иногда и целые ночи, отпуская измученного Нагорного выспаться. Оба преподавателя, особенно, повторяю, г-н Жильяр, являются незаменимыми, и я, как врач, должен признать, что они зачастую приносят больному больше пользы, чем медицинские средства, запас которых для таких случаев, к сожалению, крайне ограничен.

Ввиду всего изложенного, я решаюсь в дополнение к просьбе родителей больного беспокоить областной исполнительный комитет усерднейшим ходатайством допустить господ Жильяра и Гиббса к продолжению их самоотверженной службы при Алексее Николаевиче Романове, а ввиду того, что мальчик как раз сейчас находится в одном из острейших приступов своих страданий, особенно тяжело им переносимых вследствие переутомления путешествием, не отказать допустить их, в крайности хотя бы одного г-на Жильяра, к нему – завтра же. Доктор Евгений Боткин. 24 мая 1918 г.».

На прошении имеется резолюция коменданта «дома особого назначения» А. Авдеева: «Просмотрев настоящую просьбу доктора Боткина, считаю, что и из этих слуг один является лишним, т. е. дети все взрослые и могут следить за больным, а поэтому предлагаю председателю областкома немедля поставить на вид этим зарвавшимся господам ихнее положение».

Председатель областного комитета А. Белобородов согласился с резолюцией Авдеева. Жильяр и Гиббс не были допущены в «дом особого назначения». Этим Авдеев и Белобородов спасли им жизнь. В противном случае они, вероятнее всего, были бы убиты в подвале этого дома, как и все остальные его обитатели…

В начале июля Авдеев был освобожден от обязанностей коменданта «дома особого назначения» из-за обнаружившихся фактов воровства имущества заключенных. Его сменил Я. Юровский. Воровство прекратилось, но, как записал Николай II в своем дневнике, «жизнь нисколько не изменилась и при Юровском».

Письма с воли пропускали только от родственников. Остальная корреспонденция задерживалась комендантом. Впрочем, много ли ее было? Сохранилась открытка, текст которой следует привести: «Дорогой государь! Все, что есть лучшего в душе у женщины, что мы можем только передавать своему ребенку, мы, русские женщины, кладем к Вашим ногам. Душа русской женщины ожесточилась, полна мраком и ужасом. Все святое ушло из ее жизни – ушло вместе с Вами, государь! Спасибо Вам за лучшие годы жизни, когда мы любили нашу родину и верили в людей, спасибо Вам за отношение к женщине. Пусть царица целует Ваши прекрасные, чистые глаза. Если бы не боялись повредить Вам, мы, женщины, протянули бы Вам руки и вынесли бы Вас на наших руках… Вы, государь, на нашем родном Урале, среди нас, в простой квартире, как и мы, и что-то светлое оживает в душе. Мы молимся за Вас, за государыню, за Ваших детей. Живите, государь, дышите одним воздухом с нами. Мы все готовы умереть за Вас!»

Это письмо, конечно, не дошло до отрекшегося царя, оно дошло до нас…

В 1928 году в Вене вышла книга корнета Крымского конного полка Сергея Маркова. Зимой 1918 года он участвовал в попытках установить связь с находившимися в Тобольске Романовыми и вызволить их оттуда. Эти, как, впрочем, и другие попытки, ни к чему не привели. Марков описал свою сибирскую эпопею, назвав книгу «Покинутая царская семья». Точное название…

2012

Данный текст является ознакомительным фрагментом.