Поиск пути

Поиск пути

— Как вы считаете, та миссия, для которой был создан Петербург… — она уже осуществлена, закончена? То есть может ли город претендовать на исторически значимое будущее, сравнимое с его блестящим прошлым?

— Я бы всё-таки ещё не стал это место хоронить.

Соломон Волков. Диалоги с Иосифом Бродским

Что может сделать северная столица, чтобы вновь сыграть решающую роль в развитии России?

Как уже было сказано, с самого рождения Петербург олицетворял собой имперскую столицу. Таким был его параллельноперпендикулярный, открытый к Неве принцип градостроения. Такой была его классицистическая в своей основе ансамблевая и жёлто-дворцовая архитектура. Таким был, наконец, весь его «вертикальный» уклад жизни, когда строгая иерархия определялась не только Табелью о рангах, но даже этажом, на котором обитал человек, и лестницей (парадной или чёрной), которой ему дозволялось пользоваться.

Во второй половине XIX века Петербург превратился вдобавок в столицу интеллигентскую. Началось противостояние административно-полицейской власти и духовно-нравственной, которое в 1917 году закончилось гибелью их обеих. Правда, временной. Империя — в советском варианте — возродилась довольно быстро, но экс-Петербургу уже не суждено было стать её столицей. Оба былых петербургских статуса оказались перечёркнуты новыми — «пролетарская столица», «колыбель трёх революций», «крупнейший научно-промышленный центр» и, наконец, «великий город с областной судьбой». В этой унизительной для него утилитарной и пропагандистской безликости былой Петербург лишился своего смыслового предназначения. Из него вынули живую сердцевину, заменив её суррогатом.

И всё же неофициальное звание интеллигентской столицы город себе возвратил: это случилось в последние десятилетия прошлого века. Однако ненадолго. Уже с началом XXI столетия петербургская интеллигентность стала быстро размываться. Причин тому было много, в том числе безнадёжное отставание по доходам людей интеллигентских профессий от среднестатистических городских показателей, открыто декларируемая закрытость городских властей, упорно не желавших вести постоянный диалог даже с отдельными представителями интеллигенции.

В результате сегодня Петербург полностью лишился какой бы то ни было идеи. На её месте зияющая пустота. А если у города с огромными историческими традициями нет высшего предназначения — значит, нет и смысла, нет перспектив. Ему не о чем мечтать и не к чему стремиться.

* * *

Появившееся на рубеже 2013 года известие о том, что в дополнение к Конституционному суду и Главному штабу ВМФ скоро должны будут переехать в Петербург Верховный и Высший арбитражный суды (позже оба суда объединили в Верховный), было воспринято городской общественностью совершенно спокойно. Особой радости, а тем более массового ликования не наблюдалось, но и протестов слышно не было. Озабоченность выразили только градозащитники: не испортят ли облик Северной Пальмиры новые здания, которые понадобятся приезжающим ведомствам для работы и проживания и которые, как с самого начала предполагалось, намечено возвести на набережной Европы? (Как будто безликое здание ГИПХа, размещавшееся там прежде, сильно украшало Петербург.)

Петроградцу-ленинградцу 1920–1980-х годов столь спокойная реакция показалась бы, по меньшей мере, странной. С марта 1918 года, после того как Владимир Ленин перевёз своё правительство в Москву, горожане всегда мечтали о восстановлении столичного статуса своей Северной Пальмиры. Неодолимое желание вновь жить в столице время от времени рождало совершенно фантастические проекты — то провозглашения Ленинграда столицей РСФСР, то объединения Москвы и Ленинграда в единый супермагаполис. Идея Москволенинграда (или Москво-града) наиболее громко зазвучала в 1960-е годы, когда в связи с увлечением панельным домостроением казалось, что, если вести дальнейшее строительство обоих городов вдоль Октябрьской железной дороги, они скоро сольются в единое целое.

Параллельные заметки. Конечно, все эти мечты были несбыточны. И начиная с 1918 года Петербург — на почве своей былой столичности — чем дальше, тем больше постепенно превращался в пассеиста. Вероятно, то был закономерный процесс. Аналогичную болезнь пережила в XVIII — первой половине XIX века Москва. Однако Петербург внёс в эту роль ещё одну заметную черту — он стал к тому же городом-интровертом.

Но вот к началу XXI века боль об утрате столичного статуса тихо и незаметно скончалась. Именно в те годы социологи получили на сей счёт убедительное доказательство: «…более половины опрошенных… жителей города категорически. против перенесения столицы в Санкт-Петербург», даже «исполнение всего лишь некоторых столичных функций (например, перевод некоторых министерств) не вызывает серьёзной поддержки: 32 процента — “за", 26 процентов — “против"» [4. С. 11].

Так что же случилось — отчего угасли давние грёзы?

Изменилась реальность. Частые визиты домой большого числа земляков, которые вошли в высшие эшелоны федеральной власти, наглядно продемонстрировали петербуржцам, что столица старой, самодержавной, империи совершенно не приспособлена для тех же функций в новой империи, президентской. Пусть даже и в сильно ограниченном варианте. Детище Петра, строившееся в эпоху карет и первоначального накопления бюрократии, не рассчитано ни на идущие клином лимузины с «мигалками», ни на царственные бытовые запросы многократно возросших чиновничьих полчищ. Да и в историческом центре давно уже расположены не министерства и ведомства, а уникальные учреждения: в каких-то случаях их удавалось отбить у алчных федералов, как было с Всероссийским институтом растениеводства (ВИР) на Исаакиевской площади или с больницей № 31 на Крестовском острове, но чаще победу праздновала московская власть — так, в частности, произошло с Дворцом бракосочетаний на Петровской набережной, куда въехало представительство президента в Северо-Западном федеральном округе, и со зданиями Сената и Синода, где после скороспелой, а потому далеко не самой грамотной реставрации разместился Конституционный суд.

В общем, большинство нынешних петербуржцев уже не хотят, чтобы их город вновь стал столицей страны, даже хотя бы частично. Вот характерное мнение на сей счёт, которое высказал на страницах газеты «Невское время» Александр Марголис, сопредседатель петербургского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры (ВООПИиК): «Для возвращения Петербургу столичного статуса я не вижу никаких глубинных предпосылок. Нынешнюю передачу городу некоторых столичных функций воспринимаю как некое театральное действо. Думаю, многие жители со мной согласятся: никаких существенных перемен после переезда в Петербург Конституционного суда, а также после возвращения Главного штаба ВМФ не произошло. Уверен, если к нам переедут Высший арбитражный и Верховный суды, всё равно это никак не скажется на самооценке горожан. Декоративность таких перемещений и в том, что якобы надо дистанцировать судебную власть от исполнительной. Но всерьёз полагать, что давление ослабнет в силу расстояния, по меньшей мере, наивно. Мнение о том, что расцветёт экономика города, тоже не выдерживает никакой критики: бизнес тянется к тем структурам, от которых зависит» [2].

Но не скажется ли пагубным образом отказ от столичности на будущем Петербурга? Ведь ещё в 1764 году в речи на открытии Императорской Санкт-Петербургской Академии художеств Александр Сумароков предрекал: «Узрят тебя, Петрополь, в ином виде потомки наши: будешь ты северный Рим. Исполнится мое предречение, ежели престол монархов не перенесется из тебя…» [1. С. 51]. О том же в 1797 году предостерегал Гавриил Державин: «Удалится же двор, исчезнет его (Петербурга. — С. А.) великолепие» [1. С. 55].

Если понимать под словом «столица» исключительно административный центр государства, как это всегда и было, тогда, конечно, перспективы Петербурга и вправду плачевны. Однако в современном мире понятие «столица» давно уже обрело многовариантный смысл. Мы знаем немало европейских городов, которые в своё время тоже утеряли столичный статус или вообще никогда не были официальными столицами, но ни у кого язык не повернётся назвать их провинциальными. Больше того, некоторые города, в которых находятся высшие институты государства и его руководство, в сравнении с другими мегаполисами страны скорее можно назвать городками. И с позиций современности становится ясно, что тоска по былой столичности, которой был отмечен весь ленинградский век Петербурга, на самом деле проистекала не из потери городом его административного статуса, а из утраты главной функции — быть образцом, законодателем мод для всей России во всём — в поведенческих стандартах, в уважении к искусствам и наукам, к интеллектуализму. Это была тоска по утрате звания «города-просветителя», «города-наставника».

Параллельные заметки. Интересную версию понимания столичности предлагает известный петербургский политолог Валерий Островский: «…столичный дух может прорастать только на почве массового провинциализма. Если страна теряет провинциальный дух окраин — с ним уходит и столичное самодовольство. Так случилось с Францией, где Лион перехватил у Парижа титул культурной столицы. Впрочем, бывают и обратные примеры. Провинциальный двадцать лет назад Берлин сегодня реальная столица объединённой Германии, вернувшая себе дух авангардной культуры 1920-х годов. В Италии же Рим никому не уступает дух столичного авангардизма, и это притом, что соперничать приходится не только с Флоренцией, Миланом, Венецией, но и ещё с двумя десятками культурных центров мирового значения. Секрет в том духе авангардизма, который римляне тщательно культивируют в себе и в своём городе.

На протяжении двух столетий своей столичности именно Петербург был самым авангардистским, инновационно-культурным городом России. Потому и был общепризнанной столицей. Да, при этом он оставался ещё и имперской столицей. А после распада той империи город стал, если вспомнить Иосифа Бродского, “провинцией у моря"… За советские и постсоветские годы в городе угас авангардистско-столичный дух и победило (сошлюсь на определение социолога Татьяны Протасенко) “равнинно-болотное сознание"… Можно ли вернуть столично-авангардный дух Петербургу? И главное, нужно ли? Не знаю» [3].

Как ответили бы на те же вопросы горожане, неизвестно. Но всё же хочу верить — большинство ответов оказались бы не столь пессимистичны.

* * *

Будем откровенны, в 1990-е годы звание культурной столицы было даровано Петербургу первым президентом России Борисом Ельциным для удовлетворения столичных амбиций города, но вовсе не соответствовало реальному положению вещей.

А что теперь? Насколько культурен Петербург 2010-х годов?

С одной стороны, чуть не массовый вандализм, проявляющийся в сносе исторических зданий и осквернении памятников, а также отдающие средневековым мракобесием инициативы и требования некоторых местных депутатов и национал-патриотических общественников: запретить ту или иную выставку или спектакль, которые якобы разрушают институт семьи, оскорбляют чувства православных верующих, очерняют отечественную историю. С другой — аншлаги на множестве театральных премьер, вернисажей и выставок, полные залы на концертах симфонической музыки, никогда не пустующие крупнейшие книжные магазины, не говоря уж про ДК им. Крупской, знаменитую «Крупку», где в выходные просто не протолкнуться. В общем, культурная жизнь едва ли не менее, а возможно и более насыщена, чем сто лет назад. Можно долго спорить, какая же из двух сторон превалирует, но одно всё-таки несомненно: в наши дни, впервые за многие десятилетия, есть по крайней мере о чём спорить, и сомнительно, чтобы пессимисты одержали в этой дискуссии безоговорочную победу над оптимистами. Иными словами, нынче званию культурной столицы Петербург скорее соответствует, хотя — допускаю — и с серьёзными оговорками.

А вот все другие столичные функции лишь потенциально возможны. Прежде всего речь могла бы идти о Петербурге как об интеллектуальной столице. Сегодня в городе действуют десятки научно-исследовательских и конструкторских центров, а также ещё не до конца разрушенные научные школы, заложенные в прошлом столетии выдающимися петербургскими и ленинградскими учёными. Большинство из них остро нуждаются в поддержке городских властей — при получении заказов, внимании к отдельным талантливым учёным, особенно молодым, ну, и, естественно, в реабилитации престижа научного сотрудника как одной из главных фигур современного прогресса.

Ещё одно необходимое условие для получения права называться крупнейшим интеллектуальным центром — борьба за звание вузовской столицы. Почему бы в дополнение к принципам эффективности вузов, которые в 2012 году были придуманы в Минобрнауки и подверглись уничтожающей критике, не разработать свои, по-настоящему эффективные? Такие, в которых во главу угла ставится оценка учебной и научной работы по конечному результату, причём с учётом специфики каждого вуза. Это наверняка благотворно скажется на резком снижении бюрократизации в работе преподавателей, заведующих кафедрами, деканов, проректоров и ректоров, сокращении вопиющей пропасти между доходами рядовых преподавателей и вузовского руководства, повышении интереса к каждому перспективному студенту и аспиранту.

Конечно, всё это потребует основательной перестройки в деятельности городского правительства и, в частности, его комитетов по образованию, культуре и науке. Но не только. При каждом из этих комитетов предстоит создать активно работающие общественные структуры, которые объединили бы видных, уважаемых в Петербурге специалистов, и мнение таких структур придётся учитывать даже в тех случаях, когда оно не очень понравится кому-то из высоких чиновников. Курс на интеллектуализацию Петербурга должен окупиться дважды: во-первых, повышением престижа самого города, а во-вторых, и полновесным рублём, ведь сегодня в мире инвестиции в науку и высокие технологии в числе наиболее прибыльных.

Параллельные заметки. Столичный статус бывает двух видов. Первый — постоянный, исторически сложившийся или данный высшей властью. Так, Петербург, вне всякого сомнения, — столица музейная, а недавно стала и судебной. Второй — тот, который надо зарабатывать самим и потом каждый день бороться за его поддержание и развитие. Решение такой задачи не под силу любому правительству любого города, если оно действует в одиночку, без активного участия общественности. Поэтому, прежде чем осуществлять эту или какие-то иные масштабные идеи, призванные изменить в лучшую сторону имидж Петербурга, властям и общественности надо будет, «распри позабыв», пойти навстречу друг другу. Одним — отказаться от восприятия общественных организаций как надоедливой помехи, которая постоянно навязывает какие-то обсуждения, корректировки уже принятых решений и, вообще, ««только тормозит дело», а другим — перейти от массированной критики и неприятия всего, что предлагается сверху, к конструктивным предложениям.

* * *

Петербург всегда считался самым европейским городом России. И это несмотря на то, что за последние три столетия в царскую и советскую империю входили истинные города-европейцы — Варшава, Хельсинки (Гельсингфорс), Таллин (Ревель), Рига, Вильнюс (Вильно), Львов, Калининград (Кёнигсберг)…

Петербург поражал шириной проспектов, громадами площадей и махинами дворцов, чужой, не русской, строгостью линий. Многие, кто никогда не бывал за границей, даже не подозревали, что такие масштабы и в самой Европе сыщешь далеко не всюду. Кроме того, изумляли европейские манеры петербуржцев-ленинградцев — вежливость, аккуратность, стремление одеваться «по-заграничному», чистота на улицах…

Истинно европейским российским городом всегда считали Петербург и сами его обитатели. Они были уверены: всё лучшее, что когда-либо родилось в Петербурге, — а это прежде всего творения в области культуры и искусства, — вне всякого сомнения, несло на себе отпечаток европейскости. Возникнув как город идеи, предполагавшей изменение обустройства огромной страны на принципах азиатской державности с ароматами европейского парфюма, город всегда терзался своей азиатчиной и тосковал по Европе.

Поэтому нет ничего удивительного, что, когда вскоре после празднования 300-летия города новый губернатор Валентина Матвиенко заявила о своём намерении превратить вторую столицу страны в город с европейскими стандартами жизни, эти слова сразу пришлись по вкусу большинству жителей.

Однако очень быстро выяснилось, что обещанные госпожой губернатором евростандарты — всего лишь реформа жилищно-коммунального хозяйства, расселение ветхого, аварийного и строительство нового комфортного жилья, решение транспортных проблем, вывод промышленных предприятий из центра, а также повышение доходов горожан, стандарты в обеспечении поликлиниками, больницами, школами, общественным транспортом, общественными туалетами… Все названные меры, конечно, очень нужны и полезны, но. если сделать в квартире евроремонт, это ещё вовсе не означает, что её обитатели заживут по-европейски.

Между тем губернаторское предложение не содержало в себе ничего нового. По той же схеме действовал в своё время Пётр I. Положив конец российскому изоляционизму, он сменил культурный код страны на максимальную открытость, реорганизовал армию и флот, основал ряд новых отраслей экономики, создал систему государственного образования и науки, но вся эта вестернизация заимствовала исключительно внешние проявления европеизма. А его истоки и основы царь Пётр проигнорировал. В итоге горячо любимый северным демиургом Петербург всегда оставался лишь «окном в Европу», но так и не превратился в частичку самой Европы.

Параллельные заметки. И в прошлые века, и теперь Петербург был и остаётся настоящим европейцем только для самих россиян. Вероятно, это ущемит патриотические чувства некоторых читателей, но трудно вспомнить хоть одного иностранца, который в своих заметках, дневниках или мемуарах называл бы русскую северную столицу во всех отношениях европейским городом. И уж тем более никто из них не признавал европейской страной всю Россию.

Однако вместе с тем западная цивилизация никогда не ставила знак равенства между Россией и Азией, понимая, что наши культура и искусство всё же европейские. Вот и в наши дни российский негативный имидж в Европе и Северной Америке объясняется вовсе не тем, что мы такие уж плохие. В Азии, Южной Америке, Африке есть немало стран, где коррупция и бюрократия, нарушение свобод и прав человека куда страшнее. Россию так много и сильно критикуют именно потому, что считают во многом своей, а значит, обязанной жить по европейским принципам.

Возможно, именно из-за разочарования проектом Валентины Матвиенко предложение следующего губернатора, Георгия Полтавченко, о том, чтобы Петербург «из второй столицы вышел на уровень глобального города и претендовал на столицу Северной Европы», осталось и вовсе незамеченным. Это пожелание нынешний губернатор высказал, осенью 2010 года, выступая на заседании президиума городского Совета ректоров вузов. И тут же добавил: «Для этого надо, чтобы было больше красивых идей». Казалось бы, вот предложение, во всех отношениях достойное города, да вдобавок высказанное не кем-нибудь, а градоначальником. Но в ответ — тишина. Ни каких-либо идей, ни их обсуждения.

Вполне вероятно, ректорам вузов и городской общественности губернаторское предложение показалось просто абсурдным, высказанным спонтанно, в дискуссионном запале. Ведь для того, чтобы превратиться в глобальный город и претендовать на столичность в Северной Европе, надо как минимум иметь развитую демократию, процветающую экономику и здоровую экологию. На исходе нулевых годов в России с её вертикалью власти, декоративными выборами, тотальной коррупцией, наркотической зависимостью от нефтегазовых прибылей и экологическими проблемами, которые всегда ходили в пасынках у бюджета, всё это казалось немыслимым. Более того, никому не нужным — ни жителям Петербурга, вполне прилично существовавшим на проценты с государственной природной ренты, ни тем более жителям Северной Европы, безбедно обходившимся и без какой-либо единой столицы.

Однако если идея европеизации Петербурга не имела социального запроса в 2010 году, это вовсе не означает, что она не будет востребована в будущем, причём не столь уж далёком. Вертикаль власти, подпираемая чиновной партией и силовыми структурами, а также экономика традиционно-сырьевой ориентации и заклинания по поводу «стабильности» — путь в исторический тупик. Кризис 2008–2009 годов, который Россия перенесла тяжелей всех развивающихся экономик мира, это уже доказал. И будущий кризис, после откровенного в 2013-м замедления экономики, которой уже не помогают высокие цены на сырьё, может оказаться вовсе непосильным.

На самом деле Россия попала в крайне сложную ситуацию. Если и дальше уповать на пресловутую стабилизацию, то грядущий экономический кризис (а его удушливое дыхание уже начинает чувствоваться) с большой вероятностью способен перерасти в социальный, и тогда к власти смогут прорваться самые экстремистские силы — государственники-консерваторы, националисты. Это мгновенно приведёт не только к большой крови, но и к самым непредсказуемым последствиям. Если же приступить к реальной экономической модернизации, о чём говорится уже не один год, она неминуемо потребует и политических реформ, потому что государству в одиночку, без демократических институтов и, в частности, гражданского общества, не справиться ни с разъедающей общество коррупцией, ни со всесилием чиновничества, ни с зависимыми от властей судами, ни с обилием сырых, непродуманных решений… Однако вторая половина 1980-х — начало 1990-х годов — достаточно наглядный пример того, что демократизация такой огромной разнородной страны, к тому же не имеющей ощутимого опыта свободного общественного устройства, чревата в итоге обрушением государственности.

Из этой ситуации есть, по сути, только два выхода.

Первый: перейти от нынешнего относительно мягкого авторитаризма к жёсткому, а уж затем к демократизации — такой путь во второй половине прошлого века одолели, например, Южная Корея при Пак Чон Хи и Сингапур при Ли Куан Ю. Вариант не только отталкивающе кровавый, но и крайне опасный: кто даст гарантию, что беззаконное уничтожение крупнейших коррупционеров не перейдёт на мелких воришек и взяточников, а затем и вовсе на безвинных? Обе революции 1917 года показали, насколько у российского народа плохая свёртываемость крови.

Второй: осуществлять демократизацию поэтапно — сначала выделив один-два субъекта Федерации, в которых реализацию программы развития реального народовластия контролировать и направлять гораздо легче, чем по всей стране. А потом, когда программа покажет свою жизнеспособность, постепенно, с необходимыми корректировками, расширять её на другие регионы. Конечно, и этот вариант таит в себе немало трудностей. Отдельные части страны, очутившись в разных политико-экономических условиях, наверняка создадут дополнительную социальную напряжённость в обществе. Но при умной, умелой государственной политике с такими трудностями справиться всё же легче, чем с валом репрессий, пусть даже поначалу приветствуемых большинством электората…

Из всех крупных городов и регионов страны Петербург — наиболее удачный выбор для первого шага в демократизации России. Он родился из европейской идеи и всегда тянулся к Европе, в нём есть достаточно широкий круг жителей с высоким образованием и гражданским самосознанием, городской парламент с конструктивно работающими фракциями оппозиционных партий, развитая инфраструктура и умеренный (в сравнении с Москвой и рядом других регионов) коррупционный фон. Наконец, и географически северная столица расположена удачно — до европейской границы всего две сотни километров.

Петербург имеет все предпосылки для постепенного перехода к городской демократии без какой-либо ощутимой нагрузки на свой собственный и федеральный бюджет. Больше того, есть реальная перспектива в считаные годы оказаться гораздо богаче, а значит, и более состоятельным донором для других регионов страны, чем сегодня. Ведь появившаяся властная горизонталь начнёт мало-помалу контролировать властную вертикаль, что сделает правила игры на рынке более прозрачными и, значит, более выгодными для отечественного и иностранного бизнеса, освобождаемого от чиновничьих «предпочтений», системы «откатов» и «заносов». А где бизнес, там и деньги.

Вместе с тем улучшатся быт и самоощущение горожан, которые смогут влиять на решения районных и городских властей не столько пикетами и митингами, сколько голосованием на выборах и высказыванием мнений на общественных слушаниях и в СМИ. Уменьшится количество плохо продуманных, но выгодных узкому кругу лиц мегапроектов и градостроительных «ошибок». За уборку улиц и дворов, организацию торговли, потоков общественного транспорта, деятельность ЖКХ соответствующие службы будут отчитываться в первую очередь перед жителями, а не перед своим начальством. Городские монополисты уже не смогут так безнаказанно вздувать цены, тем более при том же качестве услуг. Да и вся страна немало выиграет: не только же дурной пример заразителен, но и положительный.

Несомненно, путь, который должен будет первым пройти Петербург, не окажется безоблачным и гладким. Прежде всего, вполне очевидно, понадобится внести поправку в Конституцию России, предоставив Петербургу статус одной из республик Федерации, — такие предложения, кстати, поступали ещё в 1990-е годы [7. С. 107]. Кроме того, потребуются изменения в отечественном и городском законодательстве, а также политическая воля руководства государства, высокая ответственность обеих ветвей городской власти — исполнительной и законодательной. В общем виде программа действий будет состоять минимум из четырёх узловых пунктов: первое — развитие демократических институтов, второе — образование мультикультурного общества, третье — введение экологических норм, соответствующих стандартам ЕС, и, наконец, четвёртое — создание инфраструктуры и реальных льгот, привлекательных для российского и иностранного капитала. Попутно придётся решать ряд сложных вопросов, в том числе непредвиденных. Возможно, порой даже не очень демократичных: например, частично ограничить въезд в северную столицу не только для трудовых мигрантов, но и для некоторых категорий соотечественников.

Скорее всего, идея Петербурга, с которого Россия может начать мирный переход к реальной демократизации, многим покажется фантастической, даже безумной. Но вспомните — все идеи, которые изменяли жизнь городов, стран и мира, поначалу тоже представлялись совершенно несбыточными. Так что дело, наверное, в другом: достаточно ли и эта идея безумна, чтобы завоевать право на существование?

Впрочем, наверняка найдётся немало петербуржцев, которые с готовностью поддержат подобное предложение. В подтверждение приведу два высказывания авторитетных горожан.

Сергей Цыпляев, президент Фонда «Республика», представитель Президента РФ в Санкт-Петербурге в 1993–2000 годах:

«Россия — федеративное государство, и Конституция даёт большой простор для действий каждого субъекта Федерации. Она содержит закрытые перечни предметов ведения Федерации и совместного ведения Федерации и субъектов. Вне этих пределов субъекты России обладают всей полнотой государственной власти: твори, выдумывай, пробуй. Уровень открытости органов власти, прозрачности бюджетов и итогов их исполнения, степень вовлечённости гражданского общества в выработку важнейших решений города — всё это определяется в Санкт-Петербурге. Но мы, к сожалению, давно перестали быть лидером в деле построения республики и движемся в общей колонне. <…> У Санкт-Петербурга есть уникальная возможность самостоятельно построить систему местного самоуправления в городе. Что мы имеем сегодня? Более сотни “жилконтор" без полномочий и средств (около двух процентов бюджета) и более тысячи депутатов. Они неинтересны горожанам, которые по каждому вопросу (снег, сосульки, протечки и т. д.) обращаются к губернатору» [6].

Юрий Светов, журналист, политолог:

«Петербург как субъект Федерации, с которого Россия может начать переход к реальной демократизации страны, — нет, такая идея не кажется фантастической. На рубеже постсоветской эпохи он уже был первопроходцем в демократизации. Именно у нас начали выбирать главу города, появилось Законодательное собрание, что сразу резко повысило его статус и смысл по сравнению с городскими и областными Советами (от ни к чему не обязывающих советов перешли к принятию законов), возникли Устав города и Уставной суд, флаг, герб, гимн, возрождённый институт почётных граждан города. Эти первопроходческие действия отнюдь не расшатывали Федерацию, наоборот, способствовали её становлению как демократического государства» [5].

Литература

1. Анциферов Н.П. «Непостижимый город…». СПб., 1991.

2. Марголис А. Для возвращения столичного статуса нет предпосылок // Невское время. 2013. 29 января.

3. Островский В. Мы утеряли авангардистский дух // Невское время. 2013. 29 января.

4. Протасенко Т Как назовём корабль? // Петербург: место и время. 2004, № 2.

5. Светов Ю. Единство не означает одинаковость // Невское время. 2013. 27 марта.

6. Цыпляев С. Стань европейцем! //Невское время. 2013. 27 февраля.

7. Ягъя В. Великий город и великая страна — две части единого целого // Петербург без России: pro et contra. СПб., 2004.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.