Заключение. Сравнительная история европейского фашизма.

Заключение. Сравнительная история европейского фашизма.

Во введении мы задались вопросом, имеет ли смысл общее понятие фашизма. Как показывает изложенный обзор истории и структуры различных фашистских движений, на этот вопрос можно ответить утвердительно, хотя и не без некоторых ограничений. Их внешний облик, их идеология, цели и политическая тактика обнаруживают глубокое сходство.

Рассмотренные фашистские партии имели похожий внешний облик. Они были иерархически расчленены по принципу фюрерства, имели обмундированные и вооруженные подразделения и применяли необычный в то время специфический политический стиль. Сюда относились массовые манифестации, массовые марши, подчеркивание мужского и юношеского характера партии, формы некоторой секуляризированной религиозности, проявлявшиеся, например, в освящении знамен, в почитании мертвых, в песнях и празднествах, и наконец, не в последнюю очередь, бескомпромиссное одобрение и применение насилия в политических конфликтах, понимаемых как борьба в буквальном смысле этого слова.

У фашистских партий были сравнимые идеологии и цели, отличительным признаком которых была заложенная в их основу амбивалентность. Фашистская идеология, бывшая чем-то большим, чем замаскированная и целенаправленная пропаганда и манипуляция, обнаруживает одновременно антисоциалистические и антикапиталистические, антимодернистские и специфически современные, крайне националистические и тенденциозно транснациональные моменты. Но эти амбивалентные отношения не во всех видах фашизма выступают в одинаковой форме. Между отдельными видами фашизма и в истории каждой отдельной фашистской партии имеются количественные, но не качественные различия.

Антикапиталистические пункты программы, большей частью сформулированные намеренно расплывчатым образом, в ходе развития итальянской НФП и НСДАП все больше отступали на задний план. Они были относительно сильно выражены у венгерских «Скрещенных стрел», у румынской «Железной гвардии», в некоторых частях фаланги, во французской ФНП Дорио и у австрийских национал-социалистов до аншлюса. Напротив, они относительно слабо проявлялись у австрийских хеймверовцев, норвежского «Национального единения», бельгийских рексистов, у некоторых частей остальных французских фашистских партий и у голландской НСС.

Аналогичное отношение было между антимодернистскими и специфически современными элементами внутри фашистской идеологии. Крайне антимодернистские установки обнаруживаются у НСДАП, у «Железной гвардии» и усташей. Но и эти движения никоим образом не отказывались применять специфически современные орудия и методы в пропаганде, политике, военном деле и экономике. Поэтому фашизм вообще нельзя описать ни как исключительный антимодернизм, ни как «порыв к современному» или, тем более, как «социальную революцию».

Наконец, все фашистские партии были ориентированы крайне националистически; большей частью они ориентировались на определенные «славные» периоды соответствующей национальной истории. Но мелкие фашистские движения, вольно или невольно, должны были в некоторой степени считаться с национальными интересами других фашистских движений, и прежде всего фашистских режимов. Именно вследствие такой ориентации на иностранный фашистский образец с этими партиями боролись не только левые, но и правые силы крайне национального направления. Это существенно затрудняло их рост. В особенности это касалось малых фашистских партий, возникших в то время, когда фашистские режимы в Италии и в Германии уже укрепились и проводили главным образом собственную национальную политику: солидарность с этими «братскими» фашистскими партиями причиняла им большой вред. Вообще можно сказать, что напряженность между национальной ориентацией и тенденциозно транснациональной (фашистской) ориентацией и связями фашистских партий невозможно было разрядить. Не случайно усилия устроить по образцу международного коммунистического движения некий «фашистский интернационал» почти ни к чему не привели. Но с другой стороны, именно «третий рейх» умел изображать свою борьбу против большевизма как транснациональную задачу. Многие фашисты из разных стран Европы, вступив в ряды СС, приняли участие в войне за уничтожение Советского Союза. Точно так же именно национал-социализм, интенсивно подчеркивая расовую компоненту своей идеологии, придал ей некую транснациональную окраску, вследствие чего некоторые фашисты из Франции, Бельгии, Голландии и скандинавских стран поддерживали установки «третьего рейха», стараясь установить в Европе «новый порядок» на расовой основе. Однако такое пропагандистское подчеркивание «европейской задачи» «третьего рейха» не могло скрыть того факта, что вся эта борьба под знаком антикоммунизма и транснационального расизма по существу служила целям немецкого империализма.

Далее, все фашистские партии проявляли решительную и бескомпромиссную волю к уничтожению своих политических противников, а также – отчасти произвольно выбранных – меньшинств. Противники из коммунистических, социал-демократических, либеральных и консервативных партий, с которыми велась безжалостная борьба, в то же время вербовались в собственную партию – что было еще одним свидетельством амбивалентности, лежавшей в основе фашизма. Почти все фашистские партии были – особенно интенсивно направлены против еврейского меньшинства в своих странах. Антисемитизм «обосновывался» религиозными, социальными и больше всего расовыми мотивами. В этом отношении исключением были итальянская ФПИ, испанская фаланга, финское Движение Лапуа, норвежское «Национальное единение» и голландская НСД, не ставившие себе вовсе никаких или относительно умеренные антисемитские цели. Это объяснялось несколькими причинами. Некоторые фашистские партии, например, голландская НСД, избегали открыто антисемитского языка по очевидным тактическим причинам, поскольку это сталкивалось с критикой большой части населения. В других странах антисемитизм не действовал на население, либо по той причине, что – как в случае Норвегии – в стране почти не было евреев, либо – как в Испании – потому что были другие национальные меньшинства, которые считались более опасными, чем малочисленные евреи. Это относится также к Италии, где антисемитские законы были введены сравнительно поздно, но где еще раньше (что теперь часто упускают из виду) преследовали другие национальные меньшинства – словенцев, хорватов и южных тирольцев.

Точно так же упускают из виду, что национал-социалисты наряду с евреями безжалостно преследовали и другие национальные меньшинства (особенно цыган и поляков). Надо заметить, что национал-социалисты не обязательно отличались от других фашистов интенсивностью и грубостью своей воли к уничтожению – достаточно вспомнить террористические меры хорватских усташей и румынской «Железной гвардии» против евреев и других меньшинств. Но бюрократическое совершенство практического осуществления идеологических целей, проявившееся в создании индустрии массового уничтожения евреев, безусловно представляет особый отличительный признак немецкого «радикального фашизма». Если национал-социализм способен был осуществлять свою утопически-реакционную цель расового отбора и расового уничтожения столь бескомпромиссно и с таким безразличием к экономическим, военным и политическим расчетам, то это было связано также с развитием и структурой национал-социализма, которыми он отличался от итальянского фашизма.

Когда ФПИ пришла к власти в 1922 году, у нее было в итальянском парламенте всего 35 мест из 535. Она была обязана своей властью беспримерному террористическому походу, в котором систематически – от деревни к деревне, затем от города к городу и, наконец, от провинции к провинции – запугивали, избивали, истязали и убивали политических противников и разрушали помещения враждебных партий. Напротив, НСДАП после ее неудачного «похода на Берлин» 1923 года хотя и совершала некоторые террористические акты, в основном преследовала цель захватить власть как сильнейшая парламентская партия, а затем уже разгромить с этой позиции изнутри парламентскую систему. На июльских выборах 1932 года она получила 37,2% голосов и 230 из 608 мест в рейхстаге. Несмотря на свои потери на выборах в ноябре 1932 года, НСДАП была еще 30 января 1933 года заведомо сильнейшей политической партией в Германии. Поэтому ей удалось в какие-нибудь четыре месяца устранить своих политических противников и в значительной степени избавиться от своих консервативных союзников. Между тем Муссолини для этого понадобилось почти шесть лет, но и после этого он все еще нуждался в поддержке своих союзников – бюрократии, армии, промышленности и церкви. И хотя поликратическую систему нельзя не заметить и в «третьем рейхе», все же национал-социалистская Германия была намного более тоталитарной, чем итальянское «stato totalitario».

Из других фашистских движений только австрийскому хеймверу, румынской «Железной гвардии» и очень слабой испанской фаланге удалось прийти к власти без иностранной помощи. В отличие от Германии и Италии, в этих случаях удалось реализовать концепцию единой консервативной партии. Испанская фаланга, насчитывавшая в 1936 году только 35 600 членов, составила лишь часть основанной в 1937 году франкистской единой партии, управляемой с самого начала самим Франко, но и в дальнейшем этой партии не удалось избавиться от преобладающего влияния армии, промышленности и церкви. Австрийские хеймверовцы, которых было в 1930 году 150 000, но которые на выборах получили лишь 6% голосов, под властью авторитарных правительств Дольфуса и фон Шушнига шаг за шагом теряли свое влияние и, наконец, полностью лишились независимости. Румынская «Железная гвардия», получившая на выборах 1937 года 16% голосов и 66 из 390 мест в парламенте, хотя и была сначала допущена в правительство Антонеску, но затем была уничтожена кровавыми преследованиями.

Венгерские «Скрещенные стрелы», получившие на выборах 1935 года 25% голосов, как и хорватские усташи и численно незначительное норвежское «Национальное единение» (всего 2,8% на выборах 1933 года), пришли к власти лишь при поддержке иностранных фашистских держав, в особенности «третьего рейха»; и в своей деятельности более или менее зависели от немецкой зашиты и от оккупационных властей.

Из остальных фашистских движений лишь фашистские движения во Франции имели массовую базу. Далее, заслуживают упоминания фашистские партии в Англии, Финляндии, Бельгии и Голландии, добившиеся определенного, хотя и временного политического влияния, тогда как фашистские партии в Дании и Швеции остались незначительными сектами всего из нескольких тысяч членов. Между тем режимы в Словакии, Польше, балтийских государствах, Болгарии и Португалии скорее относятся к группе авторитарных, а не фашистских диктатур.

Если попытаться подразделить отдельные фашистские движения по географическим признакам, то трудно прийти к отчетливым корреляциям. В Северной и Западной Европе наряду с относительно сильными фашистскими движениями – во Франции, затем, с некоторым интервалом, в Англии, Бельгии и Финляндии – были и крайне слабые – в Швеции, Дании и Голландии. Подобным же образом обстояло дело в Центральной и Южной Европе. В отличие от Германии, Италии и Австрии, в Швейцарии, а также в Чехословакии были только очень слабые фашистские партии. В Восточной и Юго-Восточной Европе были сильные фашистские движения в Хорватии, Венгрии и Румынии, в то время как в Польше, балтийских государствах, Болгарии и Греции они были крайне малы или вовсе отсутствовали. В Испании и особенно в Португалии ранее существовавшие, относительно слабые фашистские партии были включены в единую государственную партию страны и тем самым лишены самостоятельного значения.

Разделение по социально-экономическому принципу приводит к еще большим, почти неразрешимым трудностям. И в высоко развитых промышленных, и в аграрных обществах существовали как сильные, так и слабые фашистские движения. Общие теории, связывающие фашизм с определенной стадией развития капитализма или процесса модернизации, не выдерживают критики.

Поскольку фашистские партии возникли в межвоенное время в странах, сильно различавшихся в социально-экономическом отношении, в их социальной базе также видны отчетливые различия. Впрочем, надо заметить, что в этом направлении сравнительное исследование продвинулось еще недостаточно. Для отдельных фашистских партий часто отсутствуют надежные и сравнимые данные о социальном происхождении лидеров, активистов, членов и избирателей, поддерживавших эти партии. Сверх того, социальный состав фашистских партий менялся в зависимости от региона и времени. Примером может служить НСДАП, первоначально рекрутировавшая своих членов почти исключительно из старой мелкой буржуазии, но затем, в отдельных регионах, также из новой мелкой буржуазии и из рабочих. Фашистские секты, подобно фашистским партиям, рекрутировали своих членов в начальной стадии преимущественно из студентов, офицеров, служащих, а также отдельных рабочих и крестьян – причем конкретное социальное распределение не удается выяснить из-за их малочисленности. Если отвлечься от этих сект, то из остальных фашистских движений преимущественно мелкобуржуазный характер имели австрийские хеймверовцы, некоторые французские группы, бельгийские рексисты и финское Движение Лапуа, а также меньшее голландское НСД. Но и здесь заметно сильное различие между старой мелкой буржуазией, состоявшей из крестьян, ремесленников и мелких предпринимателей, и новой мелкой буржуазией, из служащих и чиновников. Преимущественно аграрный тип имели, наряду с Движением Лапуа, австрийские хеймверовцы, тогда как голландское НСД находило опору в городах. Напротив, относительно высокую долю рабочих имели венгерские «Скрещенные стрелы» (по оценкам, 41%), французская ФНП и, с некоторым интервалом, также «Британский фашистский союз», австрийские национал-социалисты и фаланга (на ее начальной стадии). Венгерские «Скрещенные стрелы», румынскую «Железную гвардию», а также хорватских усташей, несомненно, можно рассматривать как партии нижних слоев населения. Однако при нынешнем состоянии сравнительного исследования фашизма нельзя еще прийти к выводу, надо ли рассматривать фашизм вообще как мелкобуржуазную или как народную партию.

Как бы ни было важно, впрочем, дальнейшее изучение социальной базы фашизма в целом, не следует упускать из виду, что эта проблема не только дополняется вопросом о социальной функции фашизма, но и приобретает в свете этого вопроса относительный характер. В конце концов, фашизму удалось развиться не только собственной силой: он опирался на поддержку промышленников, аграриев и буржуазных партий. Впрочем, вульгарно-марксистский вопрос cui bono [«Кому выгодно» (лат. поговорка).Прим. перев.] здесь тоже не очень помогает. Картине фашизма, каким его представляют в общем виде коммунистические теоретики, пожалуй, соответствует лишь «Французская солидарность» («Solidarite Francaise»), которую основал и финансировал французский парфюмерный фабрикант Коти. Их повторяющиеся утверждения, что фашистские партии с самого начала финансировались и направлялись влиятельными промышленными кругами, не подтвердились, а скорее опровергнуты проведенными до сих пор исследованиями. Впрочем, как раз в этом случае в исследованиях остаются еще большие пробелы. Наряду с НФП, получившей в начальной фазе значительную финансовую и политическую поддержку аграриев, можно выявить ассигнования в пользу австрийских хеймверовцев, финского Движения Лапуа и бельгийских рексистов. НСДАП также получала материальные пожертвования от промышленников и аграриев. Однако более крупные суммы ей начали выплачивать лишь после того, как она стала массовой партией. В конечном счете политическая поддержка НФП и НСДАП со стороны промышленной и аграрной элиты, а также консервативных политических сил была важнее финансовой. Но если в Италии и Германии возник «союз» фашистской партии с промышленными, аграрными и консервативными политическими силами, то в других странах, где были фашистские партии с массовой базой, этого не произошло.

Предыдущие исследования были посвящены прежде всего проблеме, какие социальные и экономические факторы лежали в основе развития фашизма; между тем то обстоятельство, что фашистские партии представляли особую притягательную силу для относительно молодых людей, хотя и было отмечено, но до сих пор не было сколько-нибудь удовлетворительно объяснено. Сравнительное исследование фашизма с позиций социальной психологии едва началось. Мы еще не знаем, верно ли и в какой степени верно, что преимущественно молодые люди и почти исключительно мужчины, ставшие в Европе сторонниками фашизма, отличались определенными психическими признаками, такими, как страх, агрессивность и другие авторитарные черты характера.

Напротив, поддерживаемый почти всеми теоретиками фашизма тезис, по которому фашистские партии возникают и растут в ситуации кризиса, был подтвержден. Однако дело здесь не только в масштабе экономического кризиса, но главным образом в том, вызывал ли экономический кризис также кризис в социальной и политической области. Здесь действуют различные тормозящие и стимулирующие факторы. Но при нынешнем состоянии исследований еще не удается установить надежные корреляции между тяжестью и масштабом хозяйственного кризиса и другими политическими и социальными факторами.

Оказалось, что для сохранения демократии и защиты от фашизма важнее всего готовность к компромиссу буржуазных, аграрных и социал-демократических партий. Швеция и Норвегия показывают пример того, как союз социал-демократической и соответствующей крестьянской партии при пассивной поддержке консерваторов и либералов привел к тому, что фашистские партии остались в положении незначительных сект. Пример Голландии показывает, что существование прочно сложившихся сред или «лагерей» – католического, социал-демократического и протестантского – точно так же могло преградить путь развитию фашизма. Подобную же способность к сопротивлению проявили также католический и – в меньшей степени – социал-демократический электорат во время Веймарской республики. Но существование национальных и религиозных меньшинств, как правило, способствовало поляризации демократической системы и тем самым росту фашизма. В этом смысле Швейцария представляет исключение, поскольку в этой стране вопросы о языках и о правах меньшинств были образцовым способом решены, так что фашистские партии не могли воспользоваться ими для своей агитации. Наконец, в некоторых странах (Дания, Швеция, Норвегия) государственный интервенционизм и принцип дефицитных затрат позволили быстрее справиться с проблемой безработицы, что опять-таки помешало фашистским партиям использовать в своей агитации экономическое положение. В целом надо сказать, что мы еще не знаем, какие формы экономического кризиса, поразившего почти все страны Европы, способствовали в этих странах развитию фашизма.

В некоторых странах росту фашистских партий способствовало существование антипарламентских массовых движений, уже в 19 веке выдвигавших националистические, антисоциалистические, антикапиталистические и антисемитские цели. Сюда относятся «Общенемецкая партия» в Австрии, итальянская «Националистическая ассоциация» и, прежде всего, французская «Аксьон Франсэз». Однако можно ли считать эти движения «раннефашистскими», не очевидно. Это понятие, как и понятие «филофашизма», представляет просто некоторую вспомогательную конструкцию. Что же касается выражения «неофашизм», то оно проблематично, и, пожалуй, от него лучше отказаться, так как все фашистские партии, возникшие после 1945 года, в идеологическом и организационном отношении однозначно отражали «классические» фашистские образцы. Если бы в них действительно развились новые элементы, то для них следовало бы ввести другое название.

В целом европейские фашистские движения отличаются некоторым разнообразием, в котором прежде всего выделяются, отличаясь от других, немецкий «радикальный фашизм» и итальянский «нормальный фашизм». Однако можно, по крайней мере эвристически, придерживаться общего, хотя и весьма дифференцированного понятия фашизма. При этом сохраняет свою силу принципиально правильное напоминание Анджело Таска: «Определить фашизм – значит прежде всего написать историю фашизма». Как показывает превосходный собственный труд Таска об истории итальянского фашизма, это вовсе не значит, что при сравнительном изучении фашистских движений надо отказаться от теорий, тезисов и даже гипотез, высказанных в течение уже 60-летней международной дискуссии о фашизме. Они должны быть соединены в «теории среднего радиуса действия», поскольку «разнообразие» фашистских движений и перемены в ходе развития каждого из них не позволяют объяснить этот предмет из единого принципа или построить его глобальную теорию. Поиск такой все исчерпывающей и все объясняющей глобальной теории в настоящее время вряд ли нужен и ведет лишь к бесплодным спорам об определении понятий. Важнее и полезнее продолжить эмпирическое, плюралистическое в своих методах сравнительное исследование фашизма.