Глава 17 Возвращение во Францию Февраль – декабрь 1254 года

Глава 17

Возвращение во Францию

Февраль – декабрь 1254 года

Когда укрепления Сайды были почти закончены, король приказал, чтобы через лагерь прошло несколько процессий. После каждой из них легат призывал людей молить Бога, чтобы начинания короля завершились в соответствии с Его желаниями, чтобы король творил лишь то, что захочется Ему, вернется ли он во Францию или же останется за морем.

После того как все процессии прошли своим чередом, король подозвал меня из компании заморских дворян и провел во двор, где заставил встать спиной к ним. Затем ко мне обратился легат: «Королю очень нравится, как ты ему служишь, сенешаль, и он очень рад, что служба принесла тебе и доход и почести. Более того, чтобы твое сердце успокоилось, король поручил мне сказать, что к грядущей Пасхе он собирается возвращаться во Францию». – «Да благословит Бог его желание», – ответил я.

Поднявшись, легат попросил проводить его, что я и сделал. В своем жилище он отвел меня в отдельную комнату, в которой никого, кроме нас, не было. Закрыв дверь, легат взял мои руки в свои и стал горько плакать. Едва только обретя способность говорить, он сказал мне: «Я предельно рад, сенешаль, и благодарю Господа, что и король, и вы, и другие пилигримы избежали большой опасности, которая угрожает вам здесь. Но я до глубины сердца опечален, что мне приходится покидать общество таких выдающихся людей, как вы, и возвращаться ко двору в Риме, где так много двуличных людей. Тем не менее скажу, что я собираюсь сделать. Я хочу сделать так, чтобы после вашего отбытия остаться тут еще на год и потратить все, что у меня есть, на укрепления пригородов Акры. Таким образом я смогу доказать этим людям в Риме, что не привез с собой никаких денег, и, если мои руки будут пусты, они оставят меня в покое».

Как-то я рассказал легату о двух грехах, которые доверил мне один из моих священников. Он сказал в ответ: «Никто лучше меня не знает о всех грехах злобы и предательства, совершенных в Акре. Вот почему Господь обрушит месть свою на Акру и омоет улицы кровью ее жителей и тех, кто придет жить на их место». Пророчество этого доброго человека исполнилось лишь частично; город в самом деле был омыт кровью его обитателей,[21] но те, кому довелось потом жить здесь, еще не появились. (Позже город снова был заселен. Сейчас город Акра (Акко) находится в Галилее (Израиль). – Ред.) Господь позаботился, чтобы те, кого он прислал сюда, были хорошими людьми, чьи деяния отвечали Божьей воле!

Какое-то время спустя король послал за мной и приказал вооружиться. Когда я спросил его, в чем дело, он объяснил, что надо сопровождать королеву и детей в Сур (Тир), который лежал примерно в семи лье отсюда. Я не сказал ни слова в ответ, хотя он доверил мне очень опасное поручение, потому что в то время между нами и сарацинами Египта или Дамаска не было ни мира, ни перемирия. Слава Богу, к сумеркам мы спокойно, без всяких помех добрались до Сура, хотя нам дважды пришлось спешиться и развести костер, чтобы приготовить еду и дать детям поесть или покормить их грудью.

Прежде чем король оставил Сайду – укрепленную высокими стенами, башнями и широкими рвами, вдоль и поперек очищенными от грязи, – патриарх и местные сеньоры пришли к нему и сказали следующие слова: «Ваше величество, вы укрепили Сайду, Кесарию и город Яффу, которые хорошо послужат Святой земле. Кроме того, вы отменно усилили оборону Акры, возведя вокруг нее стены и башни. Мы поговорили между собой и не видим, пойдет ли на пользу Иерусалимскому королевству ваше дальнейшее пребывание здесь. Поэтому мы убедительно советуем вам к приходу Великого поста ехать в Акру и готовиться к возвращению домой, чтобы после Пасхи вы могли вернуться во Францию». Последовав совету патриарха и вельмож, король оставил Сайду и направился в Сур, где находилась королева. Отсюда мы двинулись в Акру, куда король прибыл к началу Великого поста.

Все время поста король занимался подготовкой своих судов к возвращению во Францию. Всего их было тринадцать кораблей, считая парусные суда и галеры. Вскоре после Пасхи, в канун Дня святого Марка, они были готовы принять на борт короля и королеву. Когда мы подняли паруса, ветер нам благоприятствовал. В День святого Марка король сказал мне, что это его день рождения; я ответил, что в будущем он сможет называть его днем своего второго рождения, ибо возродился к новой жизни, покинув эту землю, полную опасностей.

В субботу перед нами открылся Кипр и гора на этом острове, которую называют горой Креста. С земли поднялся туман и затянул всю морскую гладь, так что наши моряки, видя сквозь туманную пелену лишь верхушку горы, решили, что мы от Кипра дальше, чем это было на самом деле. Поэтому они смело пошли вперед, и наше судно село на песчаную мель, скрывавшуюся под водой. Если бы мы не врезались в эти песчаные наносы, то столкнулись бы с притопленными скалами, на которых наш корабль разлетелся бы на куски, а мы все потонули бы.

Как только наше судно село на мель, все на борту издали вопль. Все кричали от испуга; и моряки, и все прочие ломали руки – люди были полны страха, что их может поглотить морская пучина. Как только я услышал эти крики, то вскочил с постели и поднялся на палубу к морякам, собравшимся на носу. Когда я оказался там, брат Раймонд, храмовник и командир экипажа, приказал одному из своих людей бросить лот. Едва только он это сделал, как закричал: «Господи, спаси нас! Мы на мели!» Услышав это, брат Раймонд разодрал одежду до пояса и принялся рвать бороду, восклицая: «Мы пропали! Мы пропали!»

В этот момент один из моих рыцарей, Жан де Монсон – он был отцом аббата Гийома из обители Святого Михаила, оказал мне большую любезность, принеся мой тканый сюркот и накинув его мне на плечи, потому что на мне был только плащ. Я крикнул ему: «Что толку от этого сюркота, когда мы тонем?» – «В глубине души, сир, я предпочел бы увидеть всех нас утонувшими, чем допустить, чтобы вы простудились и умерли».

Наши моряки кричали: «Эй, вы, на галерах, подойдите и возьмите короля!» Но из четырех галер королевской флотилии ни одна не подошла к нам. Действовали они очень предусмотрительно; на борту у нас было несколько сот человек, и, если бы все мы перебрались на галеры, они бы потонули.

Моряк, у которого был лот, кинул его второй раз и, вернувшись к брату Раймонду, сказал, что корабль сошел с мели. Брат Раймонд отправился сообщить это королю и нашел его распростертым на палубе перед распятием Господа нашего на алтаре, босым, в одной лишь накидке, непричесанным, с руками раскинутым в форме креста, как человека, который приготовился к гибели в воде.

Как только прояснилось, мы увидели перед собой скалы, о которые должны были разбиться, не сядь наше судно на песчаную мель. Утром король созвал капитанов со всех кораблей, и они опустили на дно моря четверых ныряльщиков. Когда они поднялись, король и капитаны выслушали их одного за другим по очереди, так, чтобы никто из ныряльщиков не знал, что говорят другие. Тем не менее из рассказов всех четверых выяснилось, что, врезавшись в мель, корабль потерял примерно двадцать футов (6 метров) обшивки у самого киля.

Король представил нам капитанов и спросил, что они советуют делать, когда корабль получил такие повреждения. Обменявшись мнениями, они сказали королю, что советуют оставить это судно и перейти на другое. «Мы так считаем, – сказали капитаны, – так как не сомневаемся, что крепления обшивки вашего судна расшатались, и поэтому боимся, что когда оно выйдет в открытое море, то не выдержит ударов волн и рассыплется на куски. Потому что, как вы знаете, когда вы прибыли из Франции, один из ваших кораблей постигла этаже участь; выйдя в бурное море, он не выдержал натиска волн и потерпел крушение. Все на его борту погибли, кроме одной женщины и ее ребенка, которые спаслись на обломке судна. (Я лично могу подтвердить, что они говорили правду, потому что видел эту женщину с ребенком в доме графа де Джойни, где он из любви к Богу дал им приют.)

Король посоветовался со своим управляющим Пьером, Жилем ле Брюном, коннетаблем Франции, Жерве де Эскрайне, с главным поставщиком королевского двора, архидьяконом Никосии, хранителем королевской печати, – позднее он стал кардиналом – и, наконец, со мной. Мы сказали, что в мирских делах надо руководствоваться мнением тех, кто обладает наибольшими знаниями. «То есть, – сказали мы, – с нашей стороны мы советуем вам сделать то, что говорят эти моряки».

Король повернулся к капитанам и сказал: «Я прошу вас честно ответить – если бы это судно было вашим и на борту были бы ваши товары, оставили бы вы его?» Они дружно ответили, что нет, потому что скорее подверглись бы риску утонуть, чем покупать новое судно стоимостью в четыреста тысяч ливров или еще дороже. «Тогда почему, – спросил король, – вы советуете мне покинуть этот корабль?» – «Потому, – ответили они, – что ставки не равны. Ни вас, ни вашу жену, ни ваших детей, которые вместе с вами на корабле, нельзя оценить золотом или серебром. Вот почему мы советуем вам не рисковать ни своей жизнью, ни их». – «Мои добрые господа, – сказал король, – я выслушал ваше мнение и мнение моих приближенных. А теперь я выскажу вам свое, которое гласит следующее: если я оставлю это судно, то на борту его останутся не менее пятисот человек, которые высадятся на берег Кипра из страха перед угрожающими им опасностями – потому что среди них нет ни одного, который любил бы свою жизнь меньше, чем я, – и, может быть, они никогда не вернутся на родину. Вот почему я скорее вручу свою судьбу, судьбу моей жены и детей в руки Господа Бога, чем нанесу такой урон такому большому количеству людей».

Беду, которую король опасался причинить этим людям, можно было увидеть в том, что случилось с Оливье де Термом, который был на корабле его величества. Он был одним из самых храбрых людей, которых мне доводилось встречать, и самым достойным из всех его соратников в Святой земле. Тем не менее, боясь утонуть, он не остался с нами и высадился на острове Кипр. Здесь он встретил на своем пути столько препятствий, что смог присоединиться к королю только спустя полтора года, хотя он занимал такое положение и обладал таким состоянием, что мог легко заплатить за проезд. Только подумайте, какая судьба постигла бы людей более скромного положения и не имеющих столько денег, чтобы оплатить возвращение домой, если даже такому человеку пришлось так нелегко!

Едва только мы избавились от этой опасности, которой Бог наградил нас, как тут же столкнулись с другой. Ветер, который пригнал нас к берегам Кипра, где мы легко могли утонуть, начал дуть с такой силой, что заставил нас снова вернуться к острову. Моряки бросили якоря, чтобы противостоять ветру, но не могли справиться с ним. Возникла необходимость снести стенки королевской каюты на верхней палубе, но никто не осмеливался работать здесь из опасения, что его снесет в море. В этот момент, когда мы с Жилем ле Брюном собирали вещи в личных покоях короля, дверь открыла королева, думая найти здесь своего мужа. Я спросил, что она ищет. Она сказала, что пришла поговорить с королем, чтобы он дал обет Господу или его святым отправиться в паломничество, чтобы Господь спас нас от беды, в которой мы оказались; моряки сказали, что всем нам угрожает опасность утонуть. «Мадам, – сказал я ей, – пообещайте пуститься в путешествие к гробнице святого Николая в Варанжвиле (мощи святого Николая покоятся в итальянском городе Бари. – Ред.), и я не сомневаюсь, что Бог вернет вас во Францию вместе с королем и вашими детьми». – «Я охотно это сделаю, сенешаль, – ответила она, – но у короля такой непростой характер, что, если он узнает, как я дала это обещание, не сообщив ему, он ни за что меня не отпустит».

«Во всяком случае, – сказал я, – вот что вы можете сделать: пообещать, что, если Бог вернет вас во Францию, вы от себя, от короля и трех ваших детей преподнесете кораблик из серебра стоимостью в пять марок. Тогда я гарантирую, что Господь приведет вас во Францию; я сам дал обет святому Николаю, что, если он спасет нас от опасности, которая угрожала нам прошлой ночью, я покину Жуанвиль и босым пойду к его святилищу в Варанжвиле». Королева ответила, что обещает преподнести святому Николаю серебряный кораблик, и попросила меня сделать это от ее имени, на что я ответил, что с удовольствием исполню ее просьбу. Затем она ушла, но отсутствовала недолго. Вскоре она вернулась и сказала: «Святой Николай уже спас нас от беды, потому что ветер стихает».

Когда королева – да благословит ее Господь! – вернулась во Францию, в Париже сделали для нее серебряный кораблик. На нем стояли фигурки ее самой, короля и трех их детей, все из серебра. Из того же металла были матросы, мачта, руль и снасти, а сами паруса были сшиты из серебряной ткани. Королева рассказала мне, что этот кораблик обошелся в сто ливров. Когда он был готов, королева прислала его мне в Жуанвиль, чтобы я мог принести его в часовню Святого Николая, что я и сделал. Когда мы сопровождали сестру нынешнего короля в Хагенау для бракосочетания с сыном германского императора, я видел, что он по-прежнему находится в той же часовне.

Теперь вернемся к нашей главной истории, и я продолжу повествование. После того как мы избежали двух этих опасностей, король присел на фальшборт, сказал, чтобы я присел у его ног, и произнес: «Ты знаешь, сенешаль, одним из своих легких ветерков Господь ясно показал нам свою силу – даже не пустив в ход четыре главных ветра – и едва не потопил короля Франции, его жену и детей вместе со всеми их спутниками. И теперь мы обязаны ответить Ему благодарностью и поблагодарить за то, что Он спас нас от этих бед. Святые, – добавил Людовик IX, – говорят нам, что когда люди подвергаются таким испытаниям, или страдают от тяжелых болезней, или становятся жертвами насилия, то все это надо воспринимать как предупреждение или угрозу от Господа нашего и Спасителя. Потому что Он как бы говорит тому, кто оправился от тяжелой болезни: «Смотри, Я мог бы обречь тебя на смерть, будь на то Мое желание», и сейчас Он как бы говорит нам: «Вы видите, что Я мог утопить вас, если бы решил, что вы должны умереть». Посему, – продолжил король, – мы должны вглядеться в себя и понять, есть ли в нас то, что не нравится Господу нашему и из-за чего Он наводит на нас страх; и если мы найдем в себе то, что оскорбляет Его, то должны немедленно очиститься. Ибо, если после такого предупреждения мы этого не сделаем, Он оставит нас. Он покарает нас смертью или какой-то другой бедой, которая нанесет урон и телу, и душе. Сенешаль, – добавил король, – святые скажут: «Боже милостивый, почему Ты пугаешь нас? Ибо если Ты уничтожишь всех нас, Ты не станешь беднее, также как не станешь богаче, если сохранишь нас. Поэтому мы не можем не видеть, – говорят святые, – что эти предупреждения, которые посылает нам Господь, не служат Его выгоде, и Он не пытается уберечь себя от потерь. Господь шлет их единственно от великой любви, чтобы пробудить нас, чтобы мы могли ясно осознать наше несовершенство и очистить наши сердца от всего, что огорчает Его. Так давайте же сделаем это, – сказал король, – и будем мудро вести себя».

Взяв на борт запас питьевой воды и припасов, мы оставили Кипр и поплыли к другому острову, который назывался Лампедуза (к западу от Мальты и к югу от Сицилии. – Ред.), где наловили много кроликов. Здесь среди скал мы встретили старого отшельника; у него был сад, который отшельник, поселившийся тут давным-давно, заложил здесь. В саду росли оливковые деревья, фиги, виноград и много разных деревьев и кустов. Через сад тек ручеек, который ответвлялся от речки. Король и все мы подошли к подножию сада, где в первой же пещере, к которой приблизились, нашли молельню с выбеленными стенами, на одной из которых висел терракотовый крест. У входа во вторую пещеру мы увидели два тела, на которых давно уже не осталось плоти. Ребра их оставались на месте, а кости рук сложены на груди. Тела лежали головами к востоку, как и тела тех, кого предавали земле.

Вернувшись на судно, мы обнаружили, что один из наших моряков пропал; капитан предположил, что он, должно быть, остался на острове, дабы стать отшельником. Никола де Суси, который был главным оруженосцем короля, приказал оставить на острове три мешка сухарей, чтобы моряк, найдя их, смог поддержать свою жизнь.

Покинув Лампедузу, мы увидели в глубине моря большой остров. Он назывался Пантеллерия и был населен сарацинами, которые считались подданными сицилийского короля и короля Туниса. Королева попросила послать к берегу три галеры за фруктами для детей. Король согласился и приказал капитанам трех галер идти туда и быть в готовности присоединиться к нему, когда его корабль пройдет мимо острова. Галеры вошли в маленькую гавань, но, когда судно короля проходило мимо, галер в ней не было и следа.

Моряки начали перешептываться. Поэтому король подозвал к себе команду и спросил, что, по их мнению, произошло. Они сказали – сдается им, что сарацины захватили людей короля и их галеры. «Но, – добавили моряки, – мы убедительно советуем вашему величеству не дожидаться их. Ибо сейчас вы между королевствами Сицилия (Сицилия и Неаполь. – Ред.) и Тунис (государство Хафсидов. – Ред.), ни одно из которых не испытывает к вам любви. Но если вы позволите нам продолжать путь, то еще до наступления утра мы спасем вас от опасности, ибо к тому времени мы уже минуем пролив.

«Тем не менее, – сказал король, – я не собираюсь следовать вашему совету и оставлять моих людей в руках сарацин, не сделав всего, что в моих силах, дабы спасти их. Так что я приказываю поставить паруса, чтобы мы могли атаковать врага». Когда королева услышала эти слова, она пришла в отчаяние и сказала: «Увы, это я во всем виновата!»

Когда команда поставила паруса на королевском судне и на всех других, чтобы поймать ветер, дувший к берегу, мы увидели, что от острова отходят галеры. Как только они подошли к нам, король спросил, почему их так долго не было. Они ответили, что ничего не могли поделать; дело было в том, что шестеро сыновей парижских горожан застряли в саду, объедаясь фруктами. Вытащить их было просто невозможно, а оставлять их не хотелось. Король приказал всех шестерых посадить в шлюпку. Они стали плакать и стонать. «Ради Бога, ваше величество, берите все, что у нас есть, но не обращайтесь с нами, как с ворами и убийцами, или мы будем навечно опозорены».

И королева, и все мы изо всех уговаривали короля изменить свое решение, но он нас не слушал. Всех шестерых посадили в шлюпку, где им и предстояло оставаться, пока мы не подойдем к земле. Они были так перепуганы, что, когда на море поднялись высокие волны, захлестывавшие их с головой, им пришлось все время сидеть на дне из опасения, что ветер может скинуть их в воду. Из-за их жадности наше путешествие продлилось на неделю дольше, потому что король заставил судно изменить курс.

Прежде чем мы наконец подошли к земле, нам пришлось пережить еще одно приключение на море. Одна из горничных королевы оказалась настолько беспечна, что, уложив свою госпожу в постель, она взяла платок, который королева носила на голове, и бросила его рядом с железной печкой, где королева зажгла свечу. Затем сия добрая душа отправилась спать в женскую каюту, как раз под спальней королевы. Свеча же продолжала гореть, пока пламя не опустилось так низко, что платок вспыхнул, а от него пламя перекинулось на полотно, прикрывавшее наряд королевы.

Проснувшись, королева увидела, что вся ее каюта объята пламенем. Она нагой вскочила с постели, схватила горящий платок, кинула его в море и стала сбивать пламя. Люди в шлюпке, что тащилась за кораблем, стали хрипло кричать: «Пожар! Пожар!» Я поднял голову и увидел, как на глади воды догорает платок. Быстро накинув плащ, я вышел к морякам.

Пока я был там, слуга, который спал в ногах у моей кровати, пришел и сказал, что король проснулся и спрашивает, где я был. «Я объяснил ему, – сказал слуга, – что вы были в своей каюте, а король сказал, что я вру». Пока мы разговаривали, к нам неожиданно подошел секретарь короля мэтр Жоффруа. «Не бойтесь, – сказал он мне, – все в порядке». – «Мэтр Жоффруа, – обратился я к нему, – пойдите и скажите королеве, что король уже проснулся, и попросите ее зайти к нему, чтобы успокоить его».

На следующий день коннетабль Франции и камергер короля Пьер и Жерве, постельничий короля, спросили у него: «Что случилось ночью? Мы слышали разговоры о пожаре». Я, со своей стороны, хранил молчание, но король ответил: «Было кое-какое происшествие, к которому сенешаль отнесся куда спокойнее, чем я. Тем не менее скажу, что нам повезло – прошлой ночью мы едва не сгорели». Король рассказал им, что случилось, а потом обратился ко мне: «Сенешаль, я приказываю тебе, чтобы отныне ты не шел спать, пока не убедишься, что потушены все огни, кроме главного огня в трюме. И заметь себе, что и я не пойду спать, пока ты не явишься ко мне и не доложишь, что все сделано». Все время, что мы были в море, я исполнял эту обязанность; и король никогда не ложился спать, пока я не приходил к нему.

Тем не менее во время нашего путешествия случился еще один инцидент. Сеньор Драгоне, дворянин из Прованса, как-то утром спал на своем судне, которое было в добром лье (морское лье – более 5,5 км) перед нашими кораблями. Проснувшись, он подозвал одного из своих слуг и сказал ему: «Прикрой чем-нибудь этот иллюминатор, а то солнце бьет мне прямо в лицо». Слуга, убедившись, что прикрыть иллюминатор можно только снаружи, вылез за борт судна. Пока он возился с иллюминатором, оступился и упал в воду. Поскольку судно было маленьким и не тащило за собой шлюпку, оно очень быстро оставило человека далеко за кормой. Те из нас, кто был на судне короля, увидели его, но, поскольку человек в воде не предпринимал никаких усилий, чтобы спастись, мы кинули ему какие-то доски и бочку.

Одна из галер короля выловила страдальца из воды и доставила на наш корабль, где он рассказал, как произошел несчастный случай. Я спросил его, почему он не пытался как-то спастись, то ли плывя, то ли как-то иначе. Он ответил, что спешить не было необходимости, да и можно было ни о чем не думать, потому что, падая, он поручил себя милости Богоматери Вовертской и после падения, пока к нему не подошла галера, она поддерживала его за плечи. В честь этого чуда я описал его на стенах моей часовни в Жуанвиле, а также на хрустальных стеклах витража в Блекуре.

Проведя десять недель в море, мы пришли в порт примерно в двух лье от замка Йер. Он принадлежал графу Прованскому, который потом стал королем Сицилии и Неаполя. И королева, и все члены совета сошлись во мнении, что здесь король должен сойти на берег, потому что эта земля принадлежала его брату. Тем не менее король сказал, что не оставит корабль, пока мы не придем в Эг-Морт (в 25 км восточнее Монпелье, в Камарге. – Ред.), который лежал на его собственной территории. В таком мнении он оставался и в среду и в четверг, и мы не могли переубедить короля.

У всех этих кораблей, построенных в Марселе, было по два руля, и вы могли бы управлять таким кораблем совершенно удивительным образом, поворачивая его направо или налево с той же легкостью, с которой разворачиваете лошадь во время пахоты. В пятницу, когда король сидел за одним из этих румпелей, он подозвал меня к себе и сказал: «Что ты думаешь на эту тему, сенешаль?» – «Сир, – ответил я, – вас может постичь такая же судьба, как мадам де Бурбон, которая не высадилась в этом порту, а направилась в Эг-Морт и провела в море шесть полных недель».

Король созвал своих советников и, передав им мои слова, спросил, что они ему посоветуют. Все они были единодушны во мнении, что ему стоит высадиться здесь, потому что с его стороны было бы не очень продуманно, когда они уже избавились от многих опасностей, снова подвергать им в море себя, жену и детей. Король принял решение, согласно нашему совету, что очень обрадовало королеву.

Король и его семья высадились рядом с замком Йер. Когда Людовик ждал лошадей для возвращения в Иль-де-Франс, аббат из Клюни – позже он стал епископом Оливским – подарил ему двух иноходцев, которые сегодня стоили бы пятьсот ливров, одного для самого короля, а другого для королевы. Подведя их, аббат сказал королю: «Я приду завтра, ваше величество, чтобы поговорить о моих личных делах». Он вернулся на следующий день. Король слушал его долго и внимательно. Когда аббат ушел, я явился к королю и сказал: «Я хотел бы спросить, если вы мне позволите, – вы столь благожелательно выслушали аббата из Клюни потому, что вчера он подарил вам двух коней?» Король надолго задумался и затем сказал: «Говоря по правде, да». – «Ваше величество, – сказал я, – знаете, почему я задал вам этот вопрос?» – «Почему же?» – спросил он. «Потому, – ответил я, – что серьезно советую вашему величеству, вернувшись в ваше королевство, запретить всем вашим советникам, отправляя правосудие, принимать что-либо в подарок от тех, кто собирается представить свое дело. Потому что можете не сомневаться, что, получив подарок, они выслушают дарителей с большей охотой и вниманием, точно так же, как и вы сделали в случае с аббатом Клюни». Король немедленно собрал своих советников и передал им мои слова; они ответили, что я дал хороший совет.

Король выслушал рассказы о монахе-францисканце брате Гуго, и, поскольку у него была очень хорошая репутация, он пригласил его, чтобы увидеть и послушать его проповеди. В тот день, когда брат Гуго прибыл в Йер, мы увидели на дороге, по которой он направлялся к нам, большую толпу мужчин и женщин – они пешком следовали за ним. Король обратился к нему с просьбой помолиться. Брат Гуго начал проповедь с упоминания о монастырском уставе. «Мессир, – сказал он, – я видел очень много монахов при дворе короля и в его обществе. Я и сам, – добавил он, – часто бывал здесь и должен сказать, что монахи находятся здесь не ради спасения души – разве что Святое Писание врет нам, что невозможно представить. Ибо сие Священное Писание гласит нам, что монах не может жить вне своего монастыря – так же как рыба не может жить без воды. Если же эти монахи, которые присутствуют при короле, считают, что его двор – это монастырь, могу сказать лишь, что это самый большой монастырь, который я видел, потому что он тянется от одного берега моря до другого; и, если они считают, что в таком монастыре они могут вести праведную жизнь, спасая свои души, я им не верю. Ибо говорю вам, что, пребывая вместе с ними, я в изобилии ел разные сорта мяса и пил много крепких и искристых вин великолепного качества. И могу уверенно утверждать, что в своих монастырях они бы не могли вести столь легкую и удобную жизнь, как при короле».

В ходе своей проповеди монах рассказал королю, как тот должен править ради блага своих подданных. Он завершил свое обращение словами, что читал Библию и много трудов, которые помогают объяснить это, но нигде, ни в христианских, ни в иных писаниях он никогда не видел, чтобы какое-либо королевство или иное владение было потеряно или перешло от одного властителя к другому, если в нем соблюдались права и законы. «Таким образом, – сказал брат Гуго, – пусть король, который сейчас возвращается в свое королевство, позаботится, чтобы править своими подданными справедливо и беспристрастно, дабы он был достоин любви Господа, и тогда Господь не лишит его королевства на протяжении всей его жизни».

Я сказал королю, что ему стоит оставить брата Гуго в своем обществе, сколько тот может себе позволить. Король ответил, что уже просил монаха остаться, но он решительно отказался. Затем король взял меня за руку и сказал: «Давай мы оба попросим его». Мы пришли повидаться с братом Гуго, и я сказал: «Молю вас, сделайте то, о чем мой господин просит вас, и оставайтесь с ним, пока мы в Провансе». Он очень сердито ответил мне: «Нет, сир, я не делаю таких вещей. Я отправлюсь туда, где Господь даст мне больше любви, чем если бы я был при короле». Он оставался с нами весь день и уехал следующим утром. Уже потом я слышал, что его погребли в Марселе, и там свершалось много удивительных чудес.

В день отъезда из Йера король пешком спустился к подножию замка, потому что склон был слишком крутой. Он не мог воспользоваться своим жеребцом и поэтому оседлал моего. Когда появился его конь, он очень гневно обратился к Понсе, своему оруженосцу. После того как король дал ему хорошую взбучку, я обратился к Людовику IX: «Ваше величество, вам стоит многое прощать Понсе, потому что служил вашему деду, отцу и служит вам». – «Сенешаль, – ответил он, – это не он служит нам, а мы ему, разрешая оставаться при нас, несмотря на его отвратительные качества. Дело в том, что однажды король Филипп, мой дедушка, сказал мне, что мы должны вознаграждать наших слуг, одних больше, других меньше в зависимости от того, как они исполняют свои обязанности. Он также говаривал, что никто не может хорошо править страной, если он не знает, как прямо и твердо отказывать, когда он не знает, как себя вести. Я говорю тебе эти вещи, – добавил он, – потому что мир настолько алчен в своих требованиях, что лишь немногие думают о спасении своих душ или о своей чести, считая, что могут завладеть чужим добром, не задумываясь, правильно ли или нет они поступают».

На своем пути через графство Прованс король проехал через город в этой части страны по названию Экс (Экс-ан-Прованс, к северу от Марселя. – Ред.), где, как говорят, было погребено тело Марии Магдалины. Мы пошли посмотреть на очень величественную пещеру в скале, где, как говорили, святая жила отшельницей семнадцать лет. Когда король достиг Бокера и я убедился, что он на своей земле и в своих владениях, то отпросился у него и отправился нанести визит моей племяннице Дофин де Вьен, моему дяде графу де Шалону и его сыну графу Бургундскому.

Проведя какое-то время в Жуанвиле, где занимался своими личными делами, я снова присоединился к королю, которого застал в Суасоне. Он встретил меня с такой радостью, что все, кто был при нем, изумились. Я нашел тут графа Жана де Бретаня с его женой, дочерью короля Тибо I Наваррского. Она прибыла отдать королю дань благодарности за те права, которыми он наделил ее в Шампани. Тем не менее король отложил разговор на эту тему и пригласил ее вместе с королем Тибо II на встречу в Париже, где их выслушают и обеим заинтересованным сторонам будет оказана справедливость.

Король Наварры и его совет, как и граф де Бретань, прибыли на эту встречу. В его ходе король Тибо попросил руки королевской дочери леди Изабеллы. Вопреки всем разговорам, которые наши люди из Шампани вели за моей спиной, потому что видели, как король в Суасоне проявлял свою любовь ко мне, я не уклонился от возможности прийти к королю поговорить с ним об этом союзе. «Иди и добейся от графа де Бретаня согласия, – сказал король, – и потом мы заключим этот наш брак». Я сказал, что эти соображения не должны позволить ему отказаться от данной идеи. Он ответил, что ни в коем случае не допустит этого брака, пока не будет достигнуто соглашение; никто не сможет утверждать, что женитьбой своих детей он лишает сеньоров их наследства.

Я передал этот разговор королеве Маргарите Наваррской, ее сыну королю Тибо и их советникам. Как только они услышали мнение короля Людовика, то поспешили прийти к соглашению. Когда все заинтересованные стороны обговорили условия, король Франции отдал свою дочь за короля Тибо. Свадьба была отпразднована в Мелене, пышно и торжественно. Затем король Тибо с новобрачной отправился в Прованс, где их прибытие было встречено большим собранием сеньоров.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.