Лейден

Лейден

Лейденский университет, посещавшийся студентами из России еще начиная с эпохи Петра I, в середине XVIII в. приобрел ведущее значение в процессе получения высшего образования русскими врачами. Значительная часть докторских диссертаций XVIII в. по медицине, подготовленных студентами из России за границей, была защищена именно на медицинском факультете Лейденского университета [342]. Причиной этого служила репутация медицинской школы Лейдена как ведущей в Европе, державшаяся до последних десятилетий XVIII в. К этому же вели и налаженные связи между данным университетом и органами управления медицинским делом в России: так, Медицинскую канцелярию в 1754–1760 гг. возглавлял Павел Захарович Кондоиди, в свое время сам учившийся и защитивший диссертацию в Лейдене.

В противоположность Лейпцигскому университету, в социальном составе русского студенчества в Лейдене второй половины XVIII в. примерно половину образовывали недворяне, причем именно они преобладали на медицинском факультете. Объясняется это теми активными усилиями, которые предпринимало государство для организации командировок из русских медицинских школ в Лейден (впрочем, профессия медика в XVIII в. и являлась по преимуществу уделом недворянских слоев общества).

Наиболее значительные из этих командировок относятся к первой половине 1760-х гг. В середине 1761 г. на учебу в Европу были направлены девять студентов, учившихся до этого в петербургских военных (сухопутном и адмиралтейском) госпиталях и по окончании там курса получивших звания лекарей. Это была первая командировка в Лейденский университет, организованная российским государственным учреждением, а именно Медицинской канцелярией во главе с П. 3. Кондоиди. Интересно, что все отобранные лекари в свое время были переведены в Петербург по приказу Кондоиди из Киевской академии, откуда должны были вынести хорошую начальную подготовку в науках и, в том числе, знание латыни, на которой велось основное преподавание в Лейдене. Цель же командировки в одном из указов была сформулирована предельно четко: чтобы «со временем как полки, так и гошпитали Русскими Лекарями и Докторами укомплектовать».

Началу поездки предшествовали несколько сенатских указов, согласно которым молодым лекарям за границей назначалось двойное в сравнении с петербургской службой жалование, а также устанавливался надзор за ними со стороны Коллегии иностранных дел, напрямую возложенный на российского посланника в Гааге[343]. Представители посольства должны были следить за поведением русских студентов, их финансовыми обстоятельствами (в случае, если тем будет не хватать денег на учебу, рекомендовалось делать прямые представления об этом в Сенат). Стипендия лекарей в Лейдене, действительно, составила всего 360 рублей в год, выплачивавшихся из Штатс-конторы, так что можно представить себе, что в сравнении, например, с 800 рублями, которые в те же годы должны были получать студенты-дворяне в Лейпциге, жизнь молодых врачей была более чем умеренной, хотя, с другой стороны, и стоимость проживания и обучения в Лейдене явно уступала Лейпцигу.

Сенатский указ от и мая 1761 г. раскрывал детали отбора студентов, проходившего в Медицинской канцелярии по результатам экзамена, на котором годными для продолжения обучения в Голландии признали сперва лишь четверых лекарей. Пятый претендент, Сила Митрофанов, был сперва отвергнут Медицинской канцелярией, но обратился непосредственно в Сенат, представив туда аттестаты о своей успешной учебе в Санкт-Петербургском сухопутном госпитале, а также «словесно просил, чтобы его по ревностному его желанию с прочими для дальнего в медицине обучения в иностранные государства отпустить»[344]. Сенат внял этой просьбе, и таким образом на середину мая 1761 г. в Лейден предполагалось отправить пять студентов, а позже к ним добавили еще четверых.

12 сентября (н. ст.) 1761 г. на медицинский факультет Лейденского университета записались восемь студентов из России: Иван Пешковский, Иван Ласкевич, Сила Митрофанов, Осип Тимковский, Фома Тихорский, Петр Погорецкий, Алексей Сидоров (Сливка) и Кассиан Ягельский, девятый же, Матвей Крутень, прибыл в конце того же года[345]. Все они, кроме одного, провели здесь четыре года и в 1765 г. столь же единовременно защитили докторские диссертации (не оправдавшим выбор оказался лишь Иван Ласкевич, который спустя несколько недель после прибытия в Лейден сбежал оттуда в Польшу). Согласно инструкции, выданной студентам Медицинской канцелярией, через каждые полгода они доносили туда о своих успехах и прослушанных лекциях. В университете ими были пройдены основные курсы по физиологии, патологии, химии, врачебному веществословию, экспериментальной физике, кроме того некоторые студенты приватно занимались математикой (геометрией и тригонометрией) и ботаникой[346].

Цель этой командировки, как представляется, была вполне достигнута, поскольку полученная в Лейдене квалификация позволила молодым врачам после возвращения в Россию не только успешно заниматься практикой, но и развивать преподавание в российских медицинских училищах. Наибольшей известности из восьми человек добились трое. Петр Иванович Погорецкий в Лейдене получил широкое образование, о чем говорят прослушанные им курсы нескольких факультетов; особенно же он заинтересовался химией, защитив диссертацию «О полуметалле никеле». Вернувшись в Петербург и выдержав там экзамен, Погорецкий был определен в Медико-хирургическое училище (впоследствии академию) при московском генеральном госпитале и в течение четырех лет преподавания в нем добивался реформ, внес «вместо мертвой рутины новые научные веяния». Однако в результате конфликта с Медицинской коллегией Погорецкий был назначен в Сибирский корпус, но не поехал туда, желая остаться учителем при госпитальной школе, хотя бы и без казенного содержания. Выйдя в отставку в 1769 г., он еще десять лет занимался практикой в Москве, сохранив о себе у жителей добрую память, благодаря своей учености и доступности; в Москве же им была собрана обширная библиотека и выпущено несколько переводов[347].

Другой известный доктор, Кассиан Осипович Ягельский, преподавал в Санкт-Петербургском адмиралтейском и Московском военном госпиталях, читая там лекции по физиологии и патологии, врачебному вещество-словию и практической медицине на русском языке и на латыни. Оказавшись в Москве во время начала эпидемии чумы в 1770–1771 гг., он одним из первых правильно распознал эту болезнь и написал «Наставление о предохранительных средствах от моровой язвы». Профессором Медикохирургической академии в Петербурге также стал Фома Яковлевич Тихорский, долгое время до этого выполнявший обязанности главного врача Петербургского сухопутного госпиталя.

Чуть позже основной группы русских врачей в Лейден прибыли еще два русских студента, закончивших обучение в петербургских госпиталях и покинувших Россию в 1761 г. Козьма Рожалин и Степан Фиалковский провели сперва несколько месяцев в Кёнигсбергском университете, но, очевидно, не удовлетворившись постановкой там преподавания медицины, переехали в Лейден (записаны в матрикулы 5 июля 1762 г.), где в 1765 г. защитили диссертации вместе с другими русскими студентами. В России Рожалин назначен был преподавателем в Петербургский адмиралтейский госпиталь, а затем служил полковым врачем; Фиалковский же наоборот, некоторое время пробыв дивизионным хирургом в Севске, с 1770 г. читал лекции в Петербургском сухопутном госпитале.

В июле 1763 г. в Лейден из Кёнигсберга приехали командированные Московским университетом С. Г. Зыбелин и П. Д. Вениаминов. Таким образом, с этого времени там одновременно училось двенадцать будущих врачей, составив одну из самых больших групп русских студентов в отдельно взятом университете за весь XVIII век. Последним к ней примкнул в 1765 г. Г. Ф. Соболевский (он поступил в студенты 17 мая и, видимо, еще застал основную часть своих предшественников). Некоторое время Соболевский учился в Париже и там еще в 1762 г. обратился за помощью к русскому послу с тем, чтобы его приняли на казенный счет в число стипендиатов Медицинской канцелярии в Лейденском университете[348]. Получив на свою просьбу положительный ответ, конфирмованный самой императрицей, Соболевский выехал в Лейден, где подготовил диссертацию на степень доктора медицины «De potiore duetu naturae et medicinae rationale», защищенную 17 февраля 1775 г. После блестящей защиты Соболевского один из его учителей, профессор Гаубиус, даже счел нужным написать для него рекомендательное письмо к императрице Екатерине II. После возвращения в Россию Соболевский преподавал в обоих петербургских госпиталях, а с 1779 г. заведовал ботаническим садом, собрал обширный гербарий и составил описание флоры Петербурга и окрестностей, за которое Медицинская коллегия удостоила его звания профессора ботаники. В начале XIX в. Соболевский был одним из самых известных профессоров петербургской Медико-хирургической академии, не только читал там лекции по ботанике, но в летнее время проводил экскурсии студентов для изучения местной флоры. В 1808 г. после его смерти собранные им ботанические, зоологические и минералогические коллекции по Высочайшему повелению были приобретены для Академии, составив основу ее музея естественной истории[349].

Подчеркнув тот существенный вклад, который внесли питомцы Лейденского университета в развитие отечественной медицины, нужно заметить, что его влияние на Россию во второй половине XVIII в. не ограничивалось только этим. Являясь тогда одним из наиболее известных университетов «в немецком смысле», имевшем международное значение, голландский Лейден соперничал со знаменитыми немецкими высшими школами за привлечение внимания элиты русского дворянства и также предоставлял ему почву для просветительских экспериментов.

Один из них был задуман Екатериной II в 1765 г. и реализован годом позже. 16 мая 1765 г. к обер-прокурору Святейшего Синода И. И. Мелиссино поступило распоряжение императрицы подготовить отправку десяти учеников в Кембриджский и Оксфордский университеты с целью, «ревнуя о пользе церкви, обучить их богословию». Способных к учебе за границей учеников императрица планировала набрать из семинарий, а при отсутствии нужного количества — из Московского университета[350]. Конечная цель Екатерины обнаружилась в ходе дальнейшего обсуждения этого проекта в Синоде — императрица предлагала открыть богословский факультет при Московском университете, обучение на котором проходило бы в соответствии с протестантской научной традицией, но, естественно, согласно православным догматам для того, чтобы с помощью этого факультета подготавливать в России образованное духовенство. Естественно, что эта идея при всей ее смелости и утопичности не могла в то время получить достаточное количество сторонников в Синоде, тем более что собственная система духовного образования к тому времени уже сложилась, во многом, как мы видели, под влиянием Киевской академии. Однако сама идея отправить выпускников русских семинарий учиться дальше в европейские университеты была поддержана церковной иерархией. С участием местных архиепископов и епископов были отобраны из Тверской, Новгородской, Петербургской семинарий и Московской академии шестнадцать человек. Направления командировок теперь изменились: наряду с Оксфордом в качестве основных мест обучения рассматривался Гёттинген, а также Лейден, куда было отправлено пятеро студентов: Василий Антонский, Василий Багрянский, Мина Исаев, Мартын Клевецкий, Иван Наумов.

Из Петербурга они выехали 10 июня, а в Лейденский университет поступили 1 августа (н. ст.) 1766 г. Перед слушанием богословия студенты должны были пройти несколько курсов философского факультета, в том числе греческий язык (у профессора Л. К. Валькенаера), математику и астрономию (у профессора ван дер Випперсе), философию (у профессора Ж. Н. Алламана). Богословие русским студентам читал профессор Г. Шультен. В декабре 1771 г. Слевецкий и Наумов вернулись в Россию, где получили назначения учителями в духовные семинарии, а оставшиеся студенты по их просьбам продолжали обучение. Багрянский и Антонский вернулись в Россию из Лейдена только в 1775 г. К этому моменту проект создания богословского факультета был уже оставлен и вместо этого проведена реформа Московской академии (получившей именно тогда название Славяно-греко-латинской), план преподавания в которой был значительно расширен по примеру немецких университетов. Возвращающиеся из Европы студенты богословия, обладая нужными познаниями, могли приступить к преподаванию новых предметов в Академии и семинариях. В частности, Антонский вступил на кафедру в Новгородской семинарии, которую прежде окончил. Дольше всех в Лейдене провел Мина Исаев — старший из студентов, покинувший Россию в возрасте 29 лет, который при отправке был назначен инспектором остальных лейденских студентов (те были существенно младше его, имея 16–18 лет), но, как показывали отчеты, приступил к учению с не меньшим усердием, чем его спутники. Исаев вернулся в Россию только в конце 1775 г. и вместе с Антонским преподавал потом в Новгородской семинарии.

Предоставив возможность, благодаря командировкам за государственный счет, получить высшее образование значительному количеству русских студентов — выходцев из недворянских сословий, Лейденский университет одновременно превзошел все немецкие университеты по количеству студентов из титулованного российского дворянства. В 1770-е гг. здесь училась, быть может, одна из самых замечательных по своему составу групп русских студентов. Все они происходили из семей российской аристократии (среди студентов с 1770 по 1781 г. было 13 князей и 5 графов), и их приезд сюда также можно рассматривать как результат определенного «просветительского эксперимента», только на этот раз проводимого не собственно государственными органами, а представителями высшей дворянской элиты, близко стоявшими к кормилу государственной власти.

Первая инициатива сделать Лейден школой русской аристократии, по-видимому, исходила от управляющего Коллегией иностранных дел графа Н. И. Панина. Именно он, опекавший в конце 1760-х гг. лишившихся отца юных князей Куракиных, решил отправить старшего из них, Александра, на учебу в Лейденский университет. С поступлением туда князя Александра Борисовича Куракина (записан в матрикулы 14 июля 1770 г.) было положено начало, по выражению биографов, «колонии русской аристократии» в Лейдене. Большинство ее участников были связаны между собой близкиими родственными узами, поэтому их можно рассматривать как представителей одного достаточно тесного кружка, восходящего к братьям Н. И. и П. И. Паниным. Так, тот же Н. И. Панин в 1770 г. посоветовал сыну своего друга, Степану Колычеву, когда тому, с малолетства записанному в полк, захотелось избрать другой род карьеры, поступить на дипломатическую службу в Гаагу, чтобы «состоять при посольстве и для усовершенствования в науках». Приехав в Голландию, Степан Колычев 16 октября 1770 г. записался в студенты Лейденского университета, присоединившись, таким образом, к князю Куракину. Через четыре месяца к ним прибыл еще один титулованный студент из России, граф Николай Петрович Шереметьев, друг детства князя А. Б. Куракина (оба они некогда были присоединены Паниным ко двору наследника, великого князя Павла Петровича, как товарищи его игр и занятий), а в марте 1771 г. на учебу в Лейден приехали еще трое князей — Лев и Михаил Волконские и Алексей Голицын.

Все без исключения именитые русские студенты записывались на юридический факультет. Интересно, что в матрикулах Лейденского университета они использовали не свои настоящие фамилии и титулы, а псевдонимы, что создает некоторую трудность при первичном анализе этого источника[351], так, князь Александр Борисович Куракин записался как дворянин Александр Борисов, граф Николай Шереметьев как дворянин Николай Мещеринов. Также особенностью имматрикуляции в Лейдене являлось то, что в матрикулы заносились имена сопровождавших знатных студентов учителей и слуг. По-видимому, делалось это для того, чтобы на них могли распространяться права университетской автономии, хотя, конечно, видеть собственно студентов университета в большом количестве записавшихся вместе с русскими дворянами их крепостных и наемных немецких слуг было бы неправильно.

Представление о ходе занятий русских дворян дает сохранившаяся переписка князей Куракиных. Все студенты вместе слушали одних и тех же профессоров. Главными их учителями были известные ученые Лейденского университета Ф. В. Пестель и Ж. Н. Алламан, причем с обоими князь А. Б. Куракин впоследствии поддерживал теплую переписку. К ежедневным предметам занятий относились латинский язык и математика, четыре раза в неделю молодые дворяне слушали лекции по философии, естественному праву, физике, естественной истории и истории европейских государств, кроме того совершенствовались в языках (французском, немецком и итальянском), музыке и фехтовании. Князь Александр Куракин впоследствии выделял как основные следующие науки своего университетского курса: «Спекулятивная философия, право естественное и право народное, разные части математики и отношения европейских государств между собою». По его словам, профессор Алламан, преподавая философию и физику, «знакомил с первоначальными причинами множества замечательных явлений, какие мы видим в природе, которыми мы иногда восхищаемся, не умея, однако, понять их прелесть»; он же «объяснял правила морали и поведения, основанные не на том, что принято только учеными, а на том, что принято в мире так, как он есть, в мире, в котором и должно жить». Целью этого высшего образования, как понимал ее тогда Куракин, было сделаться «просвещенным гражданином, полезным для своего отечества»[352].

За проведенные в Лейдене 15 месяцев и Куракин, и его товарищи остались очень довольны как своими занятиями, так и образом жизни. За ними здесь в роли гофмейстера присматривал Карл Сальдерн, брат известного дипломата и российского посланника в Польше, который держался с вверенными ему студентами совершенно иначе, нежели пресловутый Бокум, тактично и дружелюбно, хотя суммы, присылаемые родственниками из Петербурга на содержание студентов, надо думать, были не меньше, чем те, что выделялись лейпцигским студентам. Окончить обучение должно было путешествие по Европе, в которое князь А. Б. Куракин, граф Н. П. Шереметьев и С. А. Колычев в сопровождении Сальдерна отправились осенью 1771 г. и завершили его пребыванием в Париже в 1772 г., откуда вернулись в Россию (в начале путешествия к ним присоединился только что приехавший из России князь Г. П. Гагарин, двоюродный племянник Паниных; его также называют в числе лейденских студентов, но он пробыл здесь слишком мало времени и не успел записаться в матрикулы, следовательно, вряд ли посещал лекции профессоров).

Следующий «заезд» студентов-дворян в Лейден состоялся в 1774 г., когда сюда прибыли князь Николай Юсупов вместе с Михаилом Нарышкиным, а чуть позже графы Николай и Сергей Румянцевы (последние приходились двоюродными братьями князьям Куракиным). Весной следующего года к ним присоединились князь Алексей Борисович Куракин (младший брат Александра Куракина) и его родной дядя по матери, который был старше Куракина всего на три года, Степан Степанович Апраксин, сын фельдмаршала С. Ф. Апраксина. Все они проходили тот же курс учебы, что и их предшественники, при этом Алексей Куракин обнаружил особое пристрастие к юридическим наукам. «Правы мне особенно полюбились», — сообщал он в письмах к брату Александру и посылал своим двоюродным дедам Паниным студенческие сочинения по трудам Г. Гроция и С. Пуффендорфа. Кроме того, Алексей Куракин собрал в Лейдене огромную библиотеку, покупая преимущественно книги научного содержания (по словам его биографа, он привез в Россию не менее 500 томов)[353].

Двух графов Румянцевых доставил в Лейден знаменитый литератор, корреспондент Екатерины II барон Ф. М. Гримм. Николай и Сергей Румянцевы давно уже «имели желание посетить чужие край и пополнить свое образование в одном из германских университетов, о которых, особенно о Лейденском, много слышали от своего двоюродного брата, князя Александра Борисовича Куракина»[354]. Оба брата отправились из России в конце апреля 1774 г., но достигли Лейдена и записались в университет только 16 октября того же года, что говорило о неторопливом характере их путешествия, маршрут которого пересекал всю Германию и через Карлсбад, Лейпциг, Готу привел к берегам Рейна, вдоль которого они достигли Голландии. В Лейдене Гримм оставил Румянцевых, выехав в Париж, и те слушали лекции около года, а затем присоединились к своему ментору, чтобы продолжить путешествие по Франции, Швейцарии и Италии.

Среди других аристократических студентов Лейденского университета второй половины 1770-х гг. следует назвать троих братьев князей Голицыных (родных племянников Н. Б. Юсупова), двух князей Хованских, наконец, графа Григория Кирилловича Разумовского, младшего сына президента Академии наук и малороссийского гетмана К. Г. Разумовского. Всего же «лейденская колония» русских студентов дала России целое поколение видных государственных деятелей. Из двух князей Куракиных при императоре Павле I старший Александр стал вице-канцлером и управляющим Коллегией иностранных дел, а младший, «любитель юридических наук», Алексей — генерал-прокурором, при котором была возобновлена деятельность по исправлению и систематизации российских законов; позже при Александре I он с 1807 по 1810 г. занимал должность министра внутренних дел. Обер-камергер граф Н. П. Шереметьев известен своей деятельностью как меценат, устроитель подмосковных усадеб Кусково и Останкино, основатель одного из лучших в России домашних театров и знаменитого московского «Странноприимного дома», посвященного им своей любимой супруге, бывшей крепостной актрисе П. И. Ковалевой-Жемчуговой. Князь Н. Б. Юсупов не менее Шереметьева прославился своим «подмосковным Версалем» — усадьбой Архангельское, а также своей дипломатической и придворной деятельностью (в разное время он был директором императорских театров, командором ордена Св. Иоанна Иерусалимского, президентом Мануфактур-коллегии и проч.). Обязанности сенатора, директора Государственного заемного банка и президента Коммерц-коллегии в царствование Павла I исполнял князь Г. П. Гагарин. Генерал от кавалерии С. С. Апраксин оставил след как участник русско-турецких войн. И, конечно, крупнейший вклад в историю отечественной культуры внес граф Николай Петрович Румянцев: в звании канцлера он стоял во главе Министерства иностранных дел России в эпоху наполеоновских войн, положил начало «румянцевской библиотеке» в Москве и был организатором первых в России археографических экспедиций по сбору и изучению памятников русской письменности (деятельность его брата, графа Сергея Петровича, была не столь многогранной и касалась, в основном, сферы государственного хозяйства: при Павле I он был назначен министром уделов, при Александре I был членом Государственного Совета и выступил инициатором принятия известного закона «о вольных хлебопашцах»).

Итак, из учившихся в Лейдене в 1770—1780-е гг. русских дворян вышла большая плеяда блестящих государственных сановников и вельмож, что говорило об успехе предложенной модели обучения, в которой пребывание в университете в течение нескольких лет с его ежедневными интенсивными занятиями, слушанием лекций и чтением книг сочеталось затем с типичным для русского дворянства «большим путешествием» по Европе[355]. Прямое обсуждение такой образовательной модели мы находим в написанном в 1786 г. письме графа К. Г. Разумовского: рассматривая план путешествия своего младшего сына Ивана, отец полагал, что тому, прежде чем ехать в Париж, необходимо «сделаться сущим студентом в каком ни есть месте в Германии или в Швейцарии, по малой мере года на два или на три» и стать сперва «в немецком степенном училище педантом», а затем уже приобрести навыки жизни в свете, которые дает общение с французской культурой; причем поскольку «в немецкой земле все делается с прилежностью и основанием, то и выйдет по необходимости в таком месте, что голова его будет гораздо лучше меблирована и полновеснее, и не великий ветер в разные стороны швырять ее станет»[356]. Таким образом, сочетание университетской науки и светской образованности являлось одной из программных установок при обучении элиты русского дворянства во второй половине XVIII в. и приносило, как мы убедились, превосходные результаты.

После блестящих 1770-х гг. вклад Лейденского университета в общий поток русских студентов стал падать. Уже в 1774 г., когда в Лейден на медицинский факультет из Петербургской академии наук были посланы трое студентов, будущие академики-естествоиспытатели В. Ф. Зуев, Н. Я. Озерецковский и Н. П. Соколов, они через год по собственной просьбе перенесли занятия в Страсбургский университет, что было знаком заката лейденской медицинской школы. Замечательной чертой этой новой академической командировки, в целом повторявшей по своей организации многие предыдущие, было дифференцированное назначение жалования студентам в зависимости от их успехов: Озерецковскому и Зуеву оно было определено в 315 рублей, а Соколову — в 350 рублей «в рассуждение отличного его поведения и больших пред прочими своими товарищами в науке успехов». Рекомендацию к отправке за границу названным студентам дал академик П. С. Паллас, который засвидетельствовал перед комиссией Академии наук, что выбранные студенты «подают всякую надежду сделаться со временем надлежаще учеными людьми, если они для продолжения их учения посланы будут по примеру прочих студентов, отправляемых от Академии для наук в иностранные университеты» [357].

Еще одна командировка в Лейден на медицинский факультет состоялась в 1779 г.: из Московского университета по ордеру его кураторов И. И. Шувалова и М. М. Хераскова туда направили Ф. К. Курику и Ф. Г. Политковского, которые, защитив здесь докторские диссертации, по возвращении в Москву получили места профессоров университета. В том же году в Лейдене оказался и в будущем известный врач Д. С. Самойлович, до этого обучавшийся во Франции [358]. Наконец, последние командировки в Лейден были опять связаны с Московским университетом, который послал туда в 1786 г. студентов-медиков М. И. Багрянского и И. И. Оршаво-Чижевского, а в 1788 г. М. И. Невзорова и В. Я. Колокольникова. Все эти студенты в Москве были тесно связаны с кружком Новикова, а об их командировании позаботился куратор университета и друг Новикова М. М. Херасков. Во время путешествия по Европе помимо собственно учебы они, видимо, должны были исполнить и ряд масонских поручений.

Невзоров и Колокольников были последними русскими студентами, записавшимися в матрикулы Лейденского университета, влияние которого окончилось с началом эпохи Французской революции. В ходе революционных потрясений в Голландии, резко уменьшивших поступление студентов в Лейден, университет утратил свое былое международное значение, которое в начале XIX в. уже не смог восстановить.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.