ГЛАВА XXV.

ГЛАВА XXV.

Взятие Шкотова, Сучанских рудников и Никольск-Уссурийска. — Наступление на Владивосток и падение его. — Наступление на Хабаровск. — Бегство Калмыкова и его банд. — Дискуссия о тактике после захвата власти. — «Буфер» или советы.

Вся первая половина января 1920 г. прошла под знаком лихорадочной подготовки переворота. 25 января 1920 г. вторая рота 1-го Дальневосточного советского полка, под командой т. Морозова, нападает на колчаковский бронепоезд вблизи с. Шкотова и без выстрела захватывает его в плен. Команда бронепоезда, под влиянием одного из офицеров, перед этим объявила себя сторонницей советской власти и изъявила желание безоговорочно подчиниться командованию партизанского полка. Мы стали наседать на шкотовский гарнизон. Солдаты гарнизона, получив сведения о том, что партизаны с бронепоездом и пулеметами приближаются к Шкотову, высылают делегацию к нам и выражают согласие перейти на нашу сторону. К вечеру этого же дня передовые части 1-го Дальневосточного полка занимают Шкотово.

26 января ночью мы получаем из Никольск-Уссурийска телеграфное сообщение, что оперировавшие вокруг города мелкие партизанские отряды, также по приглашению солдатской делегации, вошли в город, и весь гарнизон перешел на нашу сторону. В данном случае инициатива посылки делегации принадлежала комитету нашей партии, который к тому времени достаточно прочно завоевал и организовал солдатские массы.

Вечером этого же дня партизаны заняли Сучанские рудники. Не теряя времени, мы снеслись с Владивостокским партийным комитетом и согласовали дальнейшие мероприятия. Из Шкотова мы немедленно выслали в сторону Владивостока бронепоезд с батальоном партизан и перешедшими на нашу сторону колчаковцами с целью захватить узловой железнодорожный пункт — станцию Угольную, где пересекаются Уссурийская и Сучанская железные дороги. Военная охрана станции Угольной не решилась на сопротивление и сдала нам свое оружие. Партизанский бронепоезд направляется далее к Владивостоку, по дороге разоружает гарнизоны на станциях Океанской и Седанке и в этом последнем пункте, в 18 верстах от Владивостока, временно приостанавливает свое наступление. Таким образом во власти белых пока остаются Иман, Хабаровск и Владивосток, все же остальные города и важнейшие пункты заняты партизанами.

31 января началось наконец восстание во владивостокском гарнизоне, чего и поджидал наш бронепоезд. Боям и здесь не суждено было развернуться. Одна за другой воинские части без выстрела объявляли себя сторонниками революционных частей. Бронепоезд 1-го Дальневосточного полка, получив сведения о событиях во Владивостоке, через несколько минут занимает станцию Первую Речку и затем вступает в город. Верные колчаковскому правительству офицеры арестовываются и из своих штабных кабинетов и канцелярий отправляются в тюрьму, только что освобожденную революционерами. Генерал Розанов со своей свитой, генералитетом, контр-разведчиками и высшим чиновничеством, лишившись последнего солдата, который был бы готов защищать прогнившую до конца белогвардейскую власть, скрывается в японском штабе, откуда его на крейсере отправляют в Японию. Гостеприимство самураев избавляет всю эту банду от суда революционного трибунала. Более дальновидная буржуазия, — вернее, та ее часть, карманы которой не были еще пусты, — предусмотрительно поспешила распроститься со своей родиной задолго до прихода партизан и отправилась в неизведанный путь эмигрантских скитаний; остальная же часть, скрепя сердце, вынуждена была примириться с мыслью, что все их надежды на реставрацию контрреволюционного режима разрушены и Приморье, этот последний оплот реакции, должно перейти в руки партизан, которых буржуазия так смертельно ненавидела. В Приморьи за время гражданской войны, особенно после отступления белых с Урала и из Западной Сибири, скопились целые полчища родовитой дворянской аристократии, политических дельцов, всякого рода спасителей отечества, начиная от попов и придворных проституток и кончая маститыми эсерами и меньшевиками. Все они с прибытием во Владивосток партизанского бронепоезда в ужасе засуетились, карабкаясь во все щели в надежде скрыть себя от дневного света, наступившего после глухой ночи реакции, террора и надругательства. В это же время красные знамена, лихие партизанские песни, боевые лозунги, привезенные из таежных сопок, дружно и с гордостью подхватывались на фабриках и заводах; городские улицы, запруженные пролетариями, восторженно приветствовали партизан. События 28—31 января 1920 г. представляли собой в сущности широкое поголовное братание когда-то смертельно враждебных друг другу партизанских отрядов и солдат колчаковской армии.

31-ое января — дата партизанского переворота или, как его еще называют, бескровного переворота. Разложившийся вконец труп контр-революции уже не обладал способностью сопротивления партизанам. Никакие меры империалистических держав не могли воскресить этот труп. Японская экспедиционная армия, к тому времени одиноко оставшаяся на территории Дальнего Востока, очутилась перед альтернативой — или вступить в открытую войну с партизанами и тем самым стать на откровенный путь аннексий, или примириться с поражением реакции и дать нам возможность занять города. Естественно, что второй путь, как бы он ни был опасен, являлся более выгодным с точки зрения момента. Вследствие этого японцы не вмешивались в происходящие события и тактике вероломства предпочли — пока что — тактику дипломатических нажимов и интриг. Со взятием городов Владивостока, Никольск-Уссурийска, а затем Спасска и Имана перед партизанами оставалась задача овладеть Хабаровском, где продолжал еще держаться дегенеративный атаман Калмыков, прославившийся дикой ненавистью к революции и необычайной жестокостью.

Во Владивостоке для руководства революционной армией, теперь возросшей до 40 тысяч человек, был создан Военный совет, возглавляемый т. Сергеем Лазо. Против Хабаровска Военный совет отправил экспедицию в составе трех полков под командой Булгакова-Бельского. Атаман Калмыков, войска которого вообще не отличались боеспособностью и представляли сброд утопавших в пьянстве и воровстве бандитов, не оказывал никакого сопротивления наступлению нашей экспедиции. Поэтому овладение Хабаровском произошло через четыре дня. За этот срок экспедиция прошла около 600 верст почти без единого выстрела. В ожидании прихода в Хабаровск красных, Калмыков, отказавшись от мысли о сопротивлении, все четыре дня буйствовал в городе, расстреливал направо и налево без разбора всех, кто вызывал хоть тень подозрения в сочувствии советской власти. Эти четыре дня были самыми мрачными днями белогвардейского террора. Вся атаманская банда, кажется, решила перед своей гибелью вдоволь натешиться и возможно полнее удовлетворить свои звериные инстинкты. Женщины не показывались на улице, боясь сделаться жертвой золотопогонной сволочи. Улицы замерли. Никто не мог рассчитывать на то, что ему не пустит пули в лоб любой разгуливающий по улице пьяный солдат. С утра и до вечера шла стрельба распоясавшейся шайки. Тюрьмы разгружались от арестованных революционеров, которые целыми партиями «выводились в расход». Город переживал дни безысходных страданий, страха и издевательств. За сутки до вступления наших войск в Хабаровск грабежи стали переноситься с частных домов на государственные учреждения. В первую очередь был разграблен Государственный банк, все ценности которого калмыковцы поделили между собой. Разделавшись со всеми, атаман Калмыков, кичившийся всегда своей храбростью и удалью, со всей своей ватагой заблаговременно покинул город и бежал на китайскую территорию, где после, по настоянию нашего правительства, был интернирован и вскоре был убит.

Таким образом вся губерния была очищена от белобандитов, 18 слишком месяцев терроризировавших рабочих и крестьян. Победа осталась на стороне партизан, выковавших в процессе борьбы свою собственную партизанскую стратегию, против которой не мор устоять тысячелетний опыт ведения войн господствующих классов. В это время Красная армия безостановочно продвигается вглубь Сибири. 8 января она занимает Красноярск, затем Иркутск. Деморализованная армия Колчака не находит в себе сил оказать сколько-нибудь существенное сопротивление. В январе в Иркутске происходит восстание гарнизона, и там образуется эсеро-меньшевистская «розовая» власть. Она пытается приостановить процесс разложения белого движения. Представитель этого правительства, меньшевик Ахматов, по прямому проводу долго убеждает Колчака (который в это время спешил в Иркутск, боясь попасть в плен к красным) в необходимости изменить политику и немедленно издать указ о привлечении к государственному управлению демократической общественности, чтобы при ее помощи можно было вновь создать единый антибольшевистский фронт. Но напрасны были иллюзии и надежды проституированной демократической общественности.

Разгром контр-революции завершился 7 февраля расстрелом вождя «единой неделимой России», адмирала Колчака, и его первого министра Пепеляева. Как только были взяты города Приморской губернии, перед партией стали две задачи: 1) организация власти и 2) создание своей регулярной армии. Были значительные трудности на пути создания одной, сплоченной единством политической идеологии и организационных принципов армии из двух, долго и упорно боровшихся между собою сил, резко отличавшихся по традициям и характеру, — из партизанских отрядов и бывших колчаковских частей. Помимо того что партизану было очень трудно примириться с мыслью, что он теперь должен стоять в одних рядах с теми, кто сознательно или бессознательно участвовал в истреблении рабочих и крестьян, кто чудовищно истязал и расстреливал его друзей и соратников, родных и близких по классу товарищей, кто уничтожал их имущество, насиловал их жен, дочерей и невест, — помимо этого почти невероятным казалось, что этому самому партизану придется даже подчиняться командованию бывших колчаковских офицеров, которых нужно было использовать для создания армии. Кроме того, партизанские традиции, — как ни старались мы построить 1-й Дальневосточный советский полк на началах здоровой революционной дисциплины, — все же оставались в силе, хотя бы в той мере, в какой они были нужны в условиях партизанства. Ясно, что здесь требовалась величайшая осторожность в деле строительства армии, чтобы избежать возможных эксцессов. Коммунистическая партия благодаря тому, что она самым внимательным образом руководила партизанским движением почти с первых дней его рождения, пользовалась величайшим авторитетом в 1-м Дальневосточном советском полку. Достаточно было подкрепить авторитетом партии любое требование, обращенное к партизанам, как все споры и толки прекращались и самые недовольные сдавали позицию и отказывались от возражений («раз большевики говорят так, значит должно быть так, значит мы ошибаемся»). Если же какая-нибудь директива, кроме всего прочего, подписывалась еще Сергеем Лазо, этим любимцем партизан, тогда никто и глазом не моргнет; задание выполняется немедленно. Для партии 1-й Дальневосточный полк, состоявший к этому времени из двух слишком тысяч человек, снабженный тремя-четырьмя пулеметами на каждую роту, прекрасно дисциплинированный, спаянный самыми интимными товарищескими отношениями с командным составом, к тому же имевший за собою опыт многих побед, — являлся опорой во всех ее мероприятиях. Опираясь на этот внушительный кулак и вместе с тем моральный авторитет для других партотрядов, Военный совет и партия смогли сравнительно успешно разрешить проблему объединения партизан с бывшими колчаковцами и приступить к организации регулярной армии. Были, конечно, и самостийные партизанствующие отряды, но они не играли сколько-нибудь существенной роли и вынуждены были умерять свой пыл, когда 1-й Дальневосточный советский полк призывал их к порядку. Строительство армии было облегчено после того, когда по типу 1-го нашего полка был создан и 2-й Дальневосточный советский полк, в который вошли прибывшие из северной части губернии партизаны, под командой тт. Сержанта и Глазкова. Сепаратистским отрядом оставался небольшой по численности, но всегда стоявший в оппозиции к партии отряд Савицкого. Но он был слишком ничтожной силы, чтобы противостоять здоровому течению среди партизан. Шевченко к тому времени уже не имел за собою ни одного партизана, был всеми покинут. Вот и все, что могло противостоять политике партии в деле организации регулярной армии. Никаких сколько-нибудь заслуживающих внимания эксцессов на почве реорганизации партизанских отрядов у нас не происходило. Несомненно, благоприятный ход кампании по организации регулярной армии объясняется тем, что между партией и основным ядром партотрядов была самая прочная связь и что партия правильно руководила революционным движением.

Не так просто решался вопрос о власти. Наличие воинствующей японской интервенции, ежедневно пополнявшей себя новыми военными частями, и аггрессивность японской дипломатии резко ставили перед партией вопрос о том, что Япония не потерпит на территории Дальнего Востока власти советов. Советская страна, разоренная империалистической и гражданской войной, не могла итти, что называется, напролом и открывать военные действия против выросшего на дрождях мировой войны молодого японского империализма, накопившиеся силы которого искали выхода. Интересы революции требовали, чтобы партия исключительно по тактическим соображениям пошла в этом вопросе на компромисс и уступила часть своих политических завоеваний, т. е. она на время должна была отказаться от введения социалистических принципов в хозяйство Дальнего Востока и в соответствии с этой тактикой организовать и власть.

Из Москвы Дальневосточной организацией нашей партии была получена директива об организации буферного государственного образования в лице демократической Дальневосточной республики. Внешне самостоятельная демократическая республика должна была представлять сочетание элементов буржуазной демократии с пролетарским руководством, т. е. такой государственный тип, который воспроизводил бы идею ленинской демократической диктатуры пролетариата и крестьянства. Здесь мы, по понятным причинам, не можем подробно развить свою мысль и оставляем ее в более чем беглом изложении в надежде, что в другом месте и по другому поводу нам, быть может, удастся осветить ее более полно. Теперь же обратимся к тому, как встретили идею организации Дальневосточной республики партизанские массы.

Прежде всего нужно вновь и вновь подчеркнуть тот факт, что от начала и до конца партизанское движение, политически выражавшее чаянья широчайших трудящихся масс, шло под руководством пролетариата: как крестьянская беднота, так и пролетариат рассматривали эту борьбу как условие для осуществления своих классовых интересов и экспроприации экспроприаторов. Все, что противодействовало этим требованиям, становилось во враждебные отношения к партизанству или в лучшем случае придерживалось политики нейтралитета. Естественно, что компромиссная, розовая демократическая власть не могла удовлетворить пролетарскую часть партизан. Партизаны настойчиво требовали организации советской власти в чистом виде, в противовес течению, стоявшему на точке зрения демократической власти. Выражением этих настроений была внутрипартийная борьба, в то время разделившая партийные ряды на две группировки. Идейными вдохновителями лозунга советской власти в чистом виде, выразителями партизанских настроений являлись Сергей Лазо и группа примыкавших к нему молодых партийных работников и партизанских руководителей. Противоположную точку зрения возглавляли тт. Никифоров и другие. Впрочем и среди партизанской головки не было единого мнения по данному вопросу. На третий день после переворота в 1-й Дальневосточный советский полк прибыла делегация от партийного комитета с целью убедить нас в необходимости организации буфера. Было устроено собрание. Разгорелась страстная дискуссия, причем Титов и Слинкин выступали за буфер, а Ильюхов, Иванов и другие — против, настаивая на формуле советов в чистом виде. Партизанская масса почти вся не соглашалась на компромиссную власть. Около месяца шла самая горячая борьба, конец которой был положен постановлением Дальневосточной партийной конференции 18 марта о создании, согласно директиве Москвы, Дальневосточной республики. Только безграничное доверие к Москве, к ЦК партии, к Ленину, имя которого для партизан являлось синонимом глубочайшего предвидения, могло заставить упорных противников ДВР отойти от своего лозунга.

Тем, кто утверждал и кто (как это явствует из статей некоторых сибирских партизан) продолжает утверждать, что партизанское движение являлось движением крестьянства в целом, мы рекомендуем изучить историю борьбы указанных выше двух течений по вопросу о форме власти, и тогда они убедятся в неправильности своих взглядов. Мы ясно представляем себе ошибочность позиции Сергея Лазо и его сторонников, стремившихся перепрыгнуть через объективные препятствия (японский империализм), увлекавшихся непримиримостью, левой фразой. Эта группа товарищей не была способна маневрировать, не выказала уменья применить политические требования к конкретной обстановке. По сути дела требование советов в чистом виде вело к вооруженному столкновению с Японией, чего нельзя было в то время допустить ни в коем случае. Этому прямому, беспересадочному, но губительному пути был противопоставлен более длинный путь, зигзагообразный, но верный, вытекающий из диалектической оценки всех конкретных социально-политических особенностей Дальневосточного края, п у т ь  к  с о в е т а м — ч е р е з  ДВР.