«Всяк час быть наготове»

«Всяк час быть наготове»

Переяславская Рада 8 января 1654 г. приняла решение о воссоединении Украины с Россией. Кончилась многолетняя освободительная война украинского народа против гнета шляхетской Польши. Русское государство защитило своих братьев: полки московских стрельцов пришли на землю многострадальной Украины.

Сразу же начала налаживаться скорая гоньба из Москвы в украинские или, как тогда говорили, в черкасские города. На ямских подводах и на сменных, заводных лошадях мчались спешные гонцы. Сообщений было много: с каждым днем все сильнее разгоралось пламя войны между Россией и Польшей. Случалось, что не успеет уехать один гонец, как за ним следом летел другой с еще более важной, с еще более срочной вестью.

В городах не хватало посылыциков и лошадей. Грамоты задерживались в пути. Чуть ли не ежедневно воеводы докладывали об этом царю Алексею Михайловичу. В Москве, в Центральном Государственном архиве древних актов, в делах Разрядного и Малороссийского приказов хранятся сотни подобных отписок, похожих одна на другую, как две капли воды. Разные имена воевод, другие названия городов, а содержание у всех одинаковое: «А мешкота, государь, твоему государеву делу чинитца потому, что в Калуге стрельцов мало и разсылать не с кем. Ямщики подвод не дают, сказывают, что подводы в разгоне. И в том бы мне, холопу Вашему, от тебя, государь, в опале не быть» [99]. Так писал из Калуги 27 мая 1655 г. воевода Богдан Камынин.

А события на Украине между тем приняли нежелательный для русского правительства оборот.

27 июля 1657 г. скончался гетман Богдан Хмельницкий. Вместо него избирается бывший генеральный писарь Запорожского войска, шляхтич по происхождению, Иван Выговский. Деятельность нового гетмана была направлена на разрыв союза с Россией. В сентябре 1658 г. Выговский заключает соглашение с польским правительством, по которому Украина вновь становилась вотчиной панов и магнатов. Украинский народ ответил на этот договор восстанием. Русское правительство двинуло на помощь бунтарям стрелецкие полки. Выговский бежал в Польшу.

Для быстрого получения вестей из полков и украинских городов создается специальная почтовая линия от Москвы до Путивля — крепости на рубеже русских земель.

В лето семь тысяч сто шестьдесят седьмое от сотворения мира… К сожалению, мы не можем точно перевести эту дату на новое летоисчисление. Дело в том, что документ, о котором пойдет речь, в оригинале не обнаружен. Известны только ссылки на него в последующих указах. А там писалось «в прошлом 7167-м году», что соответствует периоду с 1 сентября 1658 г. по 31 августа 1659 г.

Возможно, это было в 1659 г., когда начали активизироваться почтовая и ямская службы на дороге от Москвы до Путивля. Известен указ от 6 июля, по которому между Москвой и Севском были поставлены дополнительные ямские подводы. На этом указе и на распоряжениях по почтовой части 1659 г. мы остановимся ниже.

Итак, в лето 7167 во все города от столицы до Путивля был разослан царский указ. Суть документа сводилась к следующему: правительство направляет для скорой гоньбы на станы по два человека из царских дворовых людей с лошадьми. На своих местах они должны находиться безотлучно и спешно доставлять важнейшие государственные грамоты. Для гоньбы поставили служилых самых низших должностей: сытников, стадных конюхов и трубников. Из всех назначенных на станы только последние имели какое-то отношение к распространению вестей. Трубниками в старину называли глашатаев. У них был отличительный знак своей профессии — рог на широком кожаном поясе. Кто такие стадные конюхи — понятно. Чин же сытников был таков: они подавали царю сосуды с питьем (сытой). Если царь отправлялся куда-нибудь вечерней порой, то сытники несли свечи перед шествием [100].

Начиная с 1659 г. в приказных архивах накапливаются указы об учреждении скорой гоньбы к украинской границе.

При ежегодной смене административного аппарата новым судьям приказов, дьякам, воеводам и прочим официальным лицам давались подробнейшие указания, как исполнять свои должности. Часто в наказах писалось: «делать по прежнему государеву указу», а затем приводилась выписка из старого распоряжения. Такая система многократного повторения одного указа в разных документах сохранила нам значительное количество сведений о жизни людей русского средневековья. И хотя «мышеядь и пробитие дождями», пожары и бездушие чиновников уничтожили многих бесценных свидетелей прошлого, мы все-таки можем воссоздать картину скорой гоньбы между Москвой и Путивлем. Помогут нам в этом бумаги 1660–1662 гг.

По указу царя Алексея Михайловича по дороге от Москвы до Путивля на девяти станах поставили придворных людей, дав им по четыре лошади каждому. Была составлена роспись мест, где должны находиться гонщики: «От Москвы до Колуги на 180 верстах стан. От Колуги до Лихвина 30 верст, стан. От Лихвина до Белева 30 верст, стан. От Белева до Волхова 40 верст, стан. От Волхова до Карачева 70 верст, меж Волхова и Карачева стан. От Карачева до Севска 100 верст, меж Карачева и Севска стан. От Севска до Путивля на 150 верстах 2 стана» [101].

В Москве стан устроили на Житном дворе около Калужских ворот (современная Житная улица). Воевод других городов обязали выделить для почты дворы «близко приказной избы» [102].

Трубникам и стадным конюхам указали гонять только с царскими грамотами и отписками из разных городов о ходе военных действий. За соблюдением правил проезда следили городские воеводы. К этому их обязывало распоряжение: «А опричь вестовых отписок и иных скорых дел, тех подвод никаким людем давать не велели» [103]. Так что вновь созданная линия связи была похожа на курьерскую службу, возникновение которой обычно связывают с Воинским Уставом Петра Великого.

Посыльщики должны были находиться на станах «в день и в ночь безотступно, по всяк час наготове». Как только на стан приезжал гонец со спешным известием, грамоту у него забирали и уже другой человек тотчас же мчался дальше к следующей станции «с большим поспешением наскоро немешкая нигде ни малого времяни» [104].

По новой системе корреспонденция до Москвы доходила гораздо быстрее. Так, например, письма из Севска приходили на третий — четвертый день, а из Калуги менее чем через сутки [105]. Нарочных гонцов, бессменно доезжавших до пункта назначения, стали посылать только по особо важным тайным делам.

Но и такие, сравнительно высокие, темпы доставки царских грамот и воеводских отписок не удовлетворяли правительство. Все чаще в указах стало отмечаться, что трубники «в гонидьбе ездят медленно».

6 июля 1659 г. по севской дороге был послан стряпчий Борис Деевич Ржевский. Ему было поручено проехать от Москвы до Севска и устроить по дороге станы в тех городах, селах и деревнях, где их нет, через сорок — пятьдесят верст «для посылки скорых Государевых дел». На ямы велено было поставить посадских и уездных людей по десять человек с подводами. По указу Б. Д. Ржевский должен был в деревнях, расположенных в полуверсте и в версте от большой дороги, взять с десяти крестьянских дворов человека с подводой и расставить выбранных по дороге от Москвы до Севска. Сделав все это, стряпчий должен был составить книгу, в которой указал бы, в каких местах организованы станы и кто на них поставлен. Записи следовало «подать в Разряде» [106]. К сожалению, этот интереснейший документ не удалось обнаружить в делах Разрядного приказа.

Прошло два месяца…

19 сентября по той же дороге, но уже до Путивля был направлен стряпчий Иван Самойлович Савин и с ним двенадцать человек стадных конюхов с 48 лошадьми. И. С. Савину приказывалось расставить конюхов по ямам «в прибавку к прежним». Каждый посланный получил в Москве из Разрядного приказа по пяти рублей «на корм». На всех станах надо было сделать четырехмесячные запасы овса и сена. Для этой цели стряпчему выдали н том же приказе тридцать рублей под расписку [107].

Сытники, стадные конюхи и трубники с большим неудовольствием отправлялись на службу в другие города. Все они были москвичи, имели в столице свое хозяйство, и жизнь вдали от дома их мало прельщала. Поэтому правительство, зная об этом, изыскивало способы реорганизации скорой гоньбы.

Изменения произошли глубокой осенью 1660 г.

31 октября всем воеводам в города по дороге на Путивль были разосланы царские указы с идентичным текстом. В частности, калужский воевода Н. Я. Львов получил такую грамоту: «Ты б выбрал ис колужских детей боярских с меньших статей (низших чинов), которые полковой службы не служат, и из стрельцов, и ис казаков, и ис пушкарей, и из ыных чинов добрых, которых с такое дело будет, осми (восемь) человек и велел в Колуги купить тридцать два мерина добрых. И поговоря с тутошними людьми поставил их от Колуги до Москвы на двух станах, в которых местех пригоже, по четыре человека» [108].

Таким образом, правительство обязало воевод не только следить за соблюдением правил скорой гоньбы, но и выбирать людей, обеспечивать их лошадьми, деньгами на питание и на корм. За неисполнение указа воевод ждал царский гнев: «И от нас, великого государя, тебе за то быть в великой опале и в жестоком наказанье и велим на тебе взять двесте рублев пени» [109]. По тем временам двести рублей были громадные деньги, и воеводы тотчас же занялись организацией скорой гоньбы.

Уже 9 ноября Н. Я. Львов писал, что он поставил на станах в Калуге и в селе Тарутино стрельцов и пушкарей. «А лошадей дал им: пяти человекам по четыре, а троим по три, потому что лошадей в Калуге больше нет. На корм коням куплено каждому по два воза сена, да по две четверти[27] овса на месяц» [110]. Стан в Тарутино находился в обычной крестьянской избе возле перевоза через реку Нару.

Лихвинский воевода доносил в Москву, что воинских людей в городе мало и он поставил на стане посадских людей. У них взяли поручную запись с обязательством исправно гонять «тое государеву гоньбу». Примечательно, что все четверо выбранных были грамотные, они сами подписались под обещанием [111]. Среди ямщиков, как мы уже говорили, это не было редкостью.

Хуже обстояли дела в Севске. Городские осадные воеводы Михаил Дмитриев и Михаил Скрябин писали в Разрядный приказ: «Для скорой гоньбы купили они только 3 лошади, а больше того в Севску лошадей купить не добыли». От имени царя воеводам было послано грозное предписание: «По прежнему государеву указу людей выбрать и лошадей купить и устроить для скоры я гоньбы на станех тотчас безо всякого мотчания» [112]. Вскоре лошадей купили, но обошлись они казне чуть ли не вдвое дороже, чем в других местах.

Жалобы на нехватку лошадей для перевозки корреспонденции сыпались со всех сторон. Наконец, правительство поручило белевскому воеводе князю Григорию Семеновичу Куракину навести порядок на ямских станах, «людей выбрать, а лошадей купить». И учинить в тех городах для скорыя гоньбы по прежнему государеву указу сполна». Г. С. Куракину была предоставлена полная свобода в расходовании средств на «лошединую покупку». Основным источником для закупок была войсковая казна. А если в полках денег не окажется, — говорилось в указе, — то «велеть деньги имать в тех городех изо всяких доходов с роспискою» [113]. В Белеве, например, лошадей покупали на таможенные доходы и сборы кружечного двора [14].

Ежегодно воеводы отчитывались в расходах на скорую гоньбу. Эти отчетыотписки сохранились в делах Московского стола Разрядного приказа.

Н. Я. Львов писал из Калуги, что в 1660 г. купил он 26 лошадей за 215 руб. На корм коням с 4 ноября 1660 г. по апрель 1662 г. было израсходовано 230 руб. 29 алтын[28] 4 деньги. В Севске сначала купили 15 лошадей за 256 руб. 16 алтын 4 деньги, затем пять и, наконец, 6 января 1661 г. еще 28. За последние пришлось платить чуть ли не по 25 руб. за голову. Кроме того, необходимы были расходы на хомуты, железо «и на иную мелочь, что в гоньбу тем лошедям надобно». В Белеве все это обошлось в 9 руб. 22 алтына [115].

Особую статью расходов составляло «государево жалованье» посыльным. Первоначально оно было определено из расчета по 2 алтына человеку на день [116]. Но в 1660 г. денежное содержание уменьшилось почти вдвое. Например, белевцы, находившиеся в гоньбе, за 15 месяцев получили на четверых 55 руб. 7 алтын 2 деньги [117], т. е. чуть более 3 коп. на человека в день. Тем не менее известны указы 1661–1662 гг., в которых говорится, что ямщикам от Москвы до Путивля полагается жалованье по 2 алтына в день. Но они не выполнялись.

Скорая гоньба тяжким бременем ложилась на государственную казну. В 1660 г. сразу было куплено лошадей почти на 2500 руб. И затем каждый год расходы на покупку лошадей, вместо павших, на фураж, на жалованье гонщикам составляли около 1400 руб. [118]. Но правительство не останавливалось ни перед какими затратами: оно только требовало, чтобы по возможности осуществлялась экономия средств.

Во всех царских указах подчеркивалась необходимость бережного отношения к лошадям и конским кормам. Стрельцам и пушкарям, посланным на станы, приказывалось, «тех лошадей и корму конского, сена и овса, беречь накрепко, чтоб лошеди без корму николи не были и безкормицы и небережения не померли. А корму б напрасные истери никуды не было» [119].

Особенно много гибло лошадей от быстрой езды нарочных гонцов. По данным Разрядного приказа каждый год падало 11–12 коней, из них восемь — девять загоняли скорые посыльные.

Как только в Москву доходило сообщение о порче лошади, Разрядный приказ проводил следствие, выясняя, по чьей вине это произошло. Провинившийся наказывался. С гонца, загнавшего без нужды коня, взыскивалась его стоимость. Но однажды наказали воеводу.

Август 1661 г. Пришло сообщение от белевского воеводы Г. С. Куракина, что гонец из Киева Яков Щетинин испортил лошадь. Тотчас же по всей линии был послан запрос: «те лошеди, которыя Яшка Щетинин имал, все ль… отпустил их неперепорченых и в гоньбе годятца ли». Воеводы в съезжих избах допросили проводников, ездивших с гонцом. Их показания, или, как тогда говорили, «сказки» отправили в Москву. Оказалось, что во всех городах, кроме Белева, лошади «в деле неосаднены и неперепорчены». Разрядный приказ еще раз потребовал от белевского воеводы отчета. Тогда Г. С. Куракин признался, что лошади в городе «изгонены», потому что весной была бескормица и кони до сих пор не оправились. По царскому указу воеводу за халатность велено было оштрафовать на 30 руб. и строго предупредить. 30 лошадей отдали отъедаться «на кормы в монастыри» [120].

Это не понравилось монахам.

Настоятель Пафнутьева монастыря Иоаким жаловался в Монастырский приказ, что прокормить пять лошадей «братия» не может. Из Монастырского приказа об этом написали в Разряд. Тот от имени царя исчислил все приношения, которые Алексей Михайлович сделал Пафнутьевой обители, и напомнил, что почтовую гоньбу до Путивля финансирует только один Разрядный приказ, а ей пользуются и черноризцы. Духовенство смирилось.

Грамота Разрядного приказа интересна еще одним фактом. Она сообщает, что почта Монастырского приказа за период с 16 июля 1659 г. по 4 сентября 1661 г. составила 1083 письма [121].

Московская улица XVII века в праздничный день (с картины А. Рябушкина)

Вид на Кремль при Иване Грозном (с картины А. Васнецова).

А. П. Opдин-Нащокин — глава Посольского приказа

У Мясницких ворот Белого города в XVII в. (с картины А. Васнецова)

Рига (по гравюре 1556 г.)

Правительство строго следило за сохранностью корреспонденции. Об этом указывалось во многих распоряжениях: всякого, потерявшего грамоту, ждало наказание, вплоть до смертной казни.

24 сентября 1664 г. писал из Калуги воевода Н. Я. Львов: донес ему ямщичий сын Лука Семенов о краже царской грамоты, да не простой грамоты, а написанной в приказе Тайных дел. Случилось следующее: …Ехал Лука Семенов с товарищами из Москвы. В селе Недельном нагнал их стрелец Кузьма Савинский с тайным письмом в сумке. Спускалась ночь, и путники решили переночевать на дворе своего старого знакомца крестьянина Саввы Чеботарева. «А тот Савка при них, неведомо по какому умыслу пустил ночевать к ним неведомо каково человека». И тот «неведомый» человек, когда все уснули, обокрал гонца и ямщиков. «А как стали вставать, колужской стрелец Куземка Савинский и хватился корманца (сумки) з государевыми грамотами и тот корманец у него унесен, да у нево же, стрельца, унесены сапоги; а у ямщиков кафтан шубной да сермяжной». Гонец и ямщики бросились в погоню за вором, но, кроме платка, в котором были завернуты царские грамоты, ничего на дороге не нашли. Вор бесследно исчез.

Крестьянина Чеботарева посадили в тюрьму до тех пор, пока не сыщется вор. В архиве можно найти указ о заключении в тюрьму и стрельца Кузьму Савинского. Но последний уехал из Недельного неведомо куда, с тех пор его так никто и не видел [122]. Вина стрельца была большой: он потерял царские грамоты и нарушил указ, по которому должен был ехать в Калугу днем и ночью безо всякой задержки.

Путивльская дорога совершенно не была приспособлена для перевозки грузов. По ней сравнительно легко могли проезжать только верховые гонцы. Свидетельство этому мы находим в записках арабского путешественника Павла Алеппского, проезжавшего по южному тракту дважды — в 1655–1656 и 1666 гг.:

«Трудны и узки здешние дороги: все дороги были покрыты водой, на них образовались ручьи, реки и непролазная грязь, поперек узкой дороги падали деревья, которые были столь велики, что никто не был в силах их разрубить или отнять прочь; когда подъезжали повозки, то колеса их поднимались на эти деревья и потом падали с такой силой, что у нас в животе разрывались внутренности». По такой дороге под силу было проехать только конному. Экипаж путешественников тащился очень медленно: не свыше 15 верст в сутки. Далее Павел Алеппский рекомендовал ездить в Россию зимой, «так как земля и дороги в ту пору бывают ровны». Сани по такой дороге мчатся «с быстротой свыше всякой меры» [123].

Хотя, по ядовитому замечанию шведского дипломата Эрика Пальмквиста, «русские нарочно запускают дороги, ведущие внутрь страны, чтобы затруднить доступ иностранцам» [24], как мы уже говорили, письменная корреспонденция по тракту из Путивля шла достаточно быстро.

На этом завершается начальный этап истории почты в России. На самой первой ее ступени в X–XI вв. появились зародыши системы доставки писем. Тогда посылка гонца была сопряжена со многими трудностями (еще не проложили хороших дорог, только начали развиваться повозы, предназначенные для спешной перевозки вестников и грузов). Середина XII — начало XIII вв. — время расцвета русской повозной системы. Улучшаются дороги, возникают постоялые дворы для проезжающих, появляются первые правила провоза гонцов по землям русских княжеств. Татаро-монгольское нашествие не разрушило повозной системы, наоборот, она была расширена, продолжала совершенствоваться и уже с XIV в. можно говорить о русской почте как об организации, работавшей не хуже, чем почты Западной Европы. По крайней мере, иностранцы, посещавшие Россию, не видели большой разницы между ямской гоньбой и европейской почтой. На границе XII и XIII вв. окончательно сложилась отечественная система связи. Существовали специальные люди, возившие грамоты, — гонцы, средства передвижения — сначала повоз, а затем ямские подводы, почтовые станции — ямы. Почта чаще всего была нерегулярной, редко возила частные письма, не было самого слова почта. Оно родилось только в 1665 г. Русские переделали его из немецкого термина die Post — почтовая контора, известия, новость.

Слово почта, возможно, было известно в России, задолго до 1665 г. Тому есть косвенное подтверждение. С 20-х годов XVII в. Посольский приказ составлял для царя и бояр рукописную газету («куранты»). Сведения для нее брались из зарубежных источников. Лиц, привозивших «вести» для газеты из-за границы, в тогдашних документах называли почътарь или почтар [125], хотя само слово почта в них не упоминалось.