«Отец войны за независимость»?
«Отец войны за независимость»?
На рубеже 60-70-х годов XVIII в. в Северной Америке наблюдается некоторое смягчение репрессивных актов, следствием чего явился спад патриотического движения. Его прежний тонус поддерживается только в Массачусетсе — провинции, ставшей на ряд лет центром патриотического движения в Северной Америке. Демократический подъем в Массачусетсе был не в последнюю очередь обусловлен тем, что патриотам в этой провинции противостоял один из самых твердых ревнителей интересов Англии — губернатор Томас Хатчинсон.
Следуя широко распространенной в провинциях политической практике, Хатчинсон насаждал в Массачусетсе систему патронажа, заполнив своими родственниками и друзьями административные и судебные должности колонии. Оппозицию особенно возмущало совмещение Хатчинсоном в одних руках сразу нескольких высших должностей: он был одновременно и губернатором, и главой Совета, и председателем Верховного суда провинции, т. е. узурпировал высшую исполнительную, законодательную и судебную власть! Губернатор попирал права провинциальной ассамблеи, явно вознамерившись лишить ее какого-либо политического влияния в колонии. Хатчинсон открыто объявил высшим законом колонии королевские инструкции, а не решения выборного органа.
Жесткий курс Хатчинсона стимулировал переход С. Адамса к обоснованию требования гомруля — государственно-правового суверенитета Америки в рамках Британской империи. Наиболее близко подошел он к этому требованию в петиции «Права колонистов», предложенной вниманию бостонского городского собрания в ноябре 1772 г. Это был замечательный во многих отношениях документ: в нем развивалась идея договорного происхождения государства, формулировалась мысль о праве народа разорвать «общественный договор», если он перестает отвечать его интересам, права колонистов определялись не английской конституцией, а законами «естественного состояния». В будущем Джон Адамс выскажет даже предположение (в целом — нелепое), что Томас Джефферсон списал Декларацию независимости 1776 г. с «Прав колонистов» его кузена. В действительности «Права колонистов», несмотря на свои замечательные идеи, не включали главного лозунга Декларации независимости — о полном разрыве связей с Англией. Кроме того, высказанные Адамсом идеи были, что не преуменьшает его заслуг, заимствованы в значительной мере у других вождей патриотов.
В частности, концепцию гомруля первым среди патриотов еще в 1766 г. сформулировал Бенджамин Франклин, опередив в этом вопросе как минимум на пять-шесть лет всех других лидеров американских патриотов. Начиная с 1770 г. он требовал признать концепцию гомруля, как единственно отвечающую интересам Северной Америки.
Концепцию Франклина характеризовала завершенность и необычайная полнота аргументации. Вот ее схема: североамериканские провинции и Англия являются двумя равноправными и суверенными частями империи; высшая законодательная власть в них принадлежит собственным представительным органам, соответственно ассамблеям и парламенту, парламент не имеет никаких преимуществ перед ассамблеями и не располагает никакими правами в Новом Свете; связь между двумя политическими сообществами осуществляется единственно через короля, власть которого в обеих частях империи одинаково ограничивается выборными органами; права и свободы американцев и англичан охраняются конституциями, одобренными их собственной волей; в провинциях роль таковых выполняют хартии.
Франклин весьма своеобразно приспособил для обоснования концепции гомруля теорию «естественного права», в частности идею о праве каждого народа на «общественный договор» и его пересмотр в том случае, если он перестает отвечать интересам подданных. Эмиграция недовольных англичан в Новый Свет и означала, на его взгляд, реализацию этого права. Франклин резко и язвительно возражал тем своим оппонентам, которые утверждали, что переселенцы в Новый Свет оставались английскими подданными и на них, следовательно, автоматически переносились законы и весь общественный строй покинутой родины. На самом деле, писал он, переселенцы оставляли Англию именно из-за желания порвать с ее церковным и политическим деспотизмом, феодально-сословным гнетом. Утверждать обратное, замечал он, т. е. доказывать, что колонисты переносили в Америку английские законы и зависимость от ненавистного абсолютизма, означает полностью отказывать им в здравом рассудке. В полном соответствии с этими взглядами Франклин перестал со второй воловины 60-х годов XVIII в. называть американцев англичанами, английскими подданными, В 1769 г. он впервые назвал североамериканские провинции государствами (states).
Совершая экскурсы в прошлое с целью обоснования исконных прав американцев на самоуправление, Франклин одновременно оспаривал исторические аргументы своих противников, утверждавших как раз обратное — изначальную зависимость Северной Америки от Англии. Один из аргументов его оппонентов сводился к тому, что колониальная зависимость провинций от Лондона обусловлена неопровержимым фактом их заселения англичанами. Этот аргумент Франклин блестяще опроверг в сатирическом памфлете «Эдикт прусского короля», в котором от имени прусского монарха отменялись все конституционные установления и буржуазные свободы Англии на том основании, что британские острова в незапамятные времена были покорены предками прусского монарха[34].
Стремясь опереться на историю при обосновании идеи гомруля, Франклин создал оригинальную концепцию возникновения общественных отношений и становления политического строя колоний. В какой степени она адекватна исторической действительности? С точки зрения современной науки ее изъяны, подчиненность политическим мотивам Франклина совершенно очевидны. Основание колоний, в котором ему виделся исключительно протест против феодально-абсолютистских порядков Англии, в действительности заключало в себе противоречивые классовые и исторические тенденции. Историческая истина страдала и тогда, когда Франклин, подобно другим патриотам, пытался выдать хартии провинций за конституционную гарантию их прав на самоуправление. Во многих хартиях власть парламента в отношении колоний признавалась без всяких экивоков. Так, в хартии Пенсильвании, родной провинции Франклина, говорилось, что налоги в ней могут вводиться «с согласия собственника, губернатора, ассамблеи или актом парламента в Англии»[35]. Противники американских патриотов, однако, в свою очередь также искажали историю, но их интерпретация прошлого служила ярко выраженным реакционным целям.
С особой настойчивостью Франклин отрицал имперский характер английского парламента. В схеме Британской империи, выдвинутой Франклином, воля монарха оставалась ее единственным связующим звеном. Почему просветитель закрепляет и сохраняет эту функцию за королем? Для Франклина верность английскому монарху вытекала прежде всего из убеждения в необходимости сохранения Британской империи. Отрицание власти короля означало бы не реформу, а разрушение имперских связей. А такой подход вплоть до возникновения революционной ситуации в Северной Америке в середине 70-х годов XVIII в. казался кощунством даже самым радикальным умам среди патриотов, в том числе и Франклину.
Идея федеративной Британской империи Франклина, воспринятая вскоре патриотическим лагерем в целом, отразила, кроме всего прочего, глубокую неприязнь и недоверие американцев к английскому парламенту и одновременно их веру в добрую волю короля. В 60-70-х годах антиамериканская политика Англии ассоциировалась для колонистов с кознями парламента, Король же, намерения которого в действительности не расходились с волей парламента, оставался как бы в тени. Дж. Дикинсон, выдвинувший в 1767–1768 гг. в «Письмах пенсильванского фермера» идею широкого заговора парламента и министров против американцев, который де сохранялся втайне от монарха, выражал не только собственную точку зрения, но и убеждения многих колонистов. В конце 1768 г. один из самых просвещенных американцев своего времени, Б. Раш, описывая впечатления от посещения палаты общин, определял ее как «место, где впервые возник план порабощения Америки». «Здесь, — продолжал он, — общины узурпировали верховную власть над колониями, отняв ее, подобно грабителям, у короля…» А Патрик Генри, обличавший тиранов всех времен в виргинской ассамблее в мае 1765 г., не сомневался в непогрешимости английского монарха даже в середине 1774 г. Не скоро избавился от веры в добрую волю английского монарха и Франклин. Но признавая королевскую власть в североамериканских провинциях, Франклин вместе с тем постоянно подчеркивал, что она не имеет абсолютного характера, а ограничивается в каждой колонии представительным органом подобно тому, как ограничивается воля монарха парламентом в Англии.
Франклин остро реагировал на медленное усвоение руководителями американских патриотов идеи гомруля. В 1768 г. в предисловии к лондонскому изданию «Писем пенсильванского фермера» Дикинсона он выразил неудовлетворенность тем, что его соотечественник сохранял за парламентом право «регулирования торговли» колоний. Он удивлялся непоследовательности «Циркулярного письма» массачусетской ассамблеи 1768 г., составленного С. Адамсом, в котором наряду с признанием ассамблеи единственным представителем воли жителей колонии еще присутствовало определение английского парламента как верховной власти в Северной Америке. В июле 1770 г. в письме к одному из лидеров патриотов в Массачусетсе, Т. Кушингу, Франклин выражал категоричное пожелание, чтобы «такие выражения, как верховная власть парламента над нами, и подобные им, в действительности ничего не значащие… перестали употребляться в Ваших публичных высказываниях».
К чести С. Адамса в самой Северной Америке (Франклин вернулся на родину накануне войны за независимость) он первым со всей решительностью высказался в пользу аргументов выдающегося просветителя. «Права колонистов» 1772 г. были тому подтверждением. Год спусти со страниц «Бостон газетт» прозвучал смелый, правда анонимный, призыв к жителям Массачусетса «создавать независимое государство, американскую республику», который патриоты незамедлительно приписали Сэму Адамсу. В авторстве Адамса не сомневался и Т. Хатчинсон, в своем доносе от 9 октября 1773 г. уверявший лорда Дартмута, что вождь бостонцев Сэмюэл Адамс стал «первым человеком, который открыто, в любом публичном собрании выступал в пользу абсолютной независимости»[36].
Сила С. Адамса, впрочем, всегда заключалась не только в провозглашении смелых лозунгов, но и в решительных действиях, способствовавших формированию патриотических убеждений не в меньшей, если не в большей, степени, чем революционные фразы. В декабре 1773 г. Адамс организует новую смелую акцию против, «английских агрессоров» (так он теперь неизменно называет англичан), вошедшую в историю под названием «бостонского чаепития».
17 декабря 1773 г. массачусетские «сыны свободы», переодевшись в индейцев, прокрались на суда Ост-Индской компании, прибывшие в Бостонский порт, и сбросили в море весь груз чая. В ответ на столь дерзкое посягательство колонистов на собственность подданных метрополии парламент и корона издали весной 1774 г. ряд «нестерпимых», по определению патриотов, указов. Бостонский порт объявлялся закрытым до тех пор, пока английским купцам не будут возмещены все убытки. Хартия Массачусетса фактически отменялась: городскому собранию, в котором Лондон видел источник радикальных идей, запрещалось собираться без особого разрешения губернатора, губернатор же должен был определять повестку заседаний ассамблеи. Назначение членов совета и верховного суда колонии также перешло полностью в компетенцию губернатора. «Нестерпимые» законы провозглашали право на размещение войск в любом здании города, что уничтожало принцип неприкосновенности жилища, и объявляли о неподвластности колониальной администрации судам провинции.
С начала 1774 г. патриотическое движение в Северной Америке вступает в высшую фазу. Борьба за восстановление прав Бостона становится общеамериканским делом.
Как и в 1764 г., провинции наводняют памфлеты. Но памфлетисты «бостонского призыва» более смелы, чем памфлетисты 1764 г. Они открыто требуют гомруля для Северной Америки, решительно отвергают власть парламента, а некоторые, как, например, Т. Джефферсон, даже критикуют короля.
Сэмюэл Адамс в начале 1774 г. обращается с призывом о незамедлительном созыве Континентального конгресса с целью объединения патриотического движения провинций. В мае 1774 г. соглашение между провинциями наконец было достигнуто: никто из патриотов более не сомневался, что ни Массачусетс, ни какая-либо другая провинция не в состоянии защитить свои права собственными усилиями.
Сэмюэл Адамс добивается от массачусетской ассамблеи согласия на участие в конгрессе в характерной для него манере. 17 июня он явился на заседание нижней палаты массачусетской ассамблеи, запер зал заседаний на ключ и ультимативно потребовал от депутатов принять резолюцию, хранившуюся до сих пор в глубокой тайне. Резолюция санкционировала участие массачусетской делегации в Континентальном конгрессе. Одному из представителей колониальной администрации удалось все же, сославшись на недомогание, ускользнуть из зала заседаний. Через некоторое время туда прибыл посланец губернатора с мандатом о немедленном роспуске нижней палаты. Однако Адамс не выпустил депутатов из зала заседаний до тех пор, пока они не одобрили предложенной резолюции.
С. Адамс явился на I Континентальный конгресс, собравшийся в Филадельфии в сентябре 1774 г., признанным лидером радикального крыла патриотов. Радикалам противостояли умеренные во главе с Дж. Гэллоуэем, пытавшиеся навязать делегатам создание подвластного английскому парламенту общеколониального совета во главе с генерал-губернатором, назначаемым королем. Умеренные потерпели неудачу. Как показывал Гэллоуэй в английской палате общин в 1779 г., «Адамс и его партия» использовали все средства, чтобы провалить его проект и даже «подстрекали толпу» с целью организовать давление на депутатов. Впрочем, и радикалам не удалось провести в решениях конгресса идею гомруля: его резолюции существенно ограничивали полномочия парламента в Северной Америке, но не отрицали их полностью. В целом конгресс завершился компромиссом между умеренными и радикалами.
События, происшедшие в Северной Америке после I Континентального конгресса, неотвратимо приближали провинции к революционному разрыву с Англией. 19 апреля 1775 г. произошли сражения под Конкордом и Лексингтоном, которыми датируется начало войны за независимость. Однако даже тогда, когда военные действия были в полном разгаре, в сознании руководства патриотическим лагерем они были чем угодно, но только не войной за независимость. Континентальный конгресс решительно отводил обвинения в стремлении к независимости, твердо придерживался линии на достижение мира с Англией и «восстановление» прав американцев в рамках империи. В 1775 г. антиколониальная доктрина не получила никакого развития, «застыв» на требовании гомруля, дальше которого не решался пойти ни один из признанных идеологов патриотов.
Война за независимость была обусловлена глубинными социально-экономическими и политическими процессами и являлась неотвратимым историческим явлением. Но военные действия 1775 г., приведшие в конечном итоге к провозглашению независимости Северной Америки, возникли не по инициативе патриотического лагеря, а были навязаны метрополией. Чем объяснить, что руководство патриотов не решилось принять вызов Лондона, положила табу на идею независимости и вместо этого протянуло Георгу III «оливковую ветвь» (так называлась примиренческая петиция, которую Континентальный конгресс направил королю в середине 1775 г.) тогда, когда военные действия уже были в разгаре?
Ответ заключается, на наш взгляд, в том, что бурные события 1775 г., направленные объективно на разрыв уз между Северной Америкой и Англией, опередили как процессы вызревания национального самосознания жителей провинций, так и готовность их лидеров к революционным мерам. Убеждение одного из признанных руководителей умеренного крыла Континентального конгресса, Дж. Дуэна, в том, что американцы связаны с англичанами кровными узами, единством обычаев, верований, политических убеждений, законодательных установлений и что разрыв между ними противоестествен[37], имело весьма широкое распространение в колониальном обществе. Его разделяли многие делегаты Континентального конгресса.
Все умеренные, кроме того, были убеждены, что колонии обречены на гибель без защиты их территории королевскими войсками и без торгово-промышленных связей с метрополией.
Как же повели себя лидеры радикалов — Джефферсон, Сэмюэл и Джон Адамсы, Франклин, из уст которых, казалось бы, и должен был прозвучать призыв к революции?
Изучение бумаг радикальных вождей патриотов позволяет прийти к выводу, что в 1775 г. они не отрицали возможности и даже неизбежности разрыва с Англией, но что, в то же время, никто из них не был тогда готов к провозглашению революционной доктрины. С. Адамс, которого Хатчинсон обвинил в проповеди независимости еще в 1773 г., на протяжении всего 1775 г. в своей переписке тщательно воздерживался от критических высказываний по адресу примиренческой линии конгресса, от оценок кого-либо из его членов, ссылаясь на то, что не имеет права раскрывать секреты. Он не высказывался и относительно перспектив борьбы с Англией. Лишь в письме от 4 ноября он в качестве «своего особого мнения» сообщает, что упрямство короля и колониальной администрации «неизбежно приведут к величайшей революции, которую когда-либо знал мир»[38].
Дж. Адамс в 1775 г. высказывал только сомнение относительно возможности примирения с Англией. Б. Франклин в июле 1775 г., будучи уже членом Континентального конгресса, сообщал одному из английских адресатов, что американцы, протянув «оливковую ветвь» Лондону, предоставили «Британии еще один шанс, еще одну возможность восстановить дружбу с нами». Но тут же просветитель пессимистически замечает: «Все же Англии не хватит здравого смысла, чтобы воспользоваться этой возможностью, поэтому я прихожу к выводу, что она потеряла колонии навсегда»[39]. Т. Джефферсон в письме к умеренному виргинскому политику Дж. Рандольфу от 29 ноября 1775 г. характеризовал правление Георга III как «величайшее несчастье для империи». Уверяя Рандольфа в том, что «во всей Британской империи нет человека, который желает сохранения союза с Англией столь же искренне, как он», Джефферсон в то же время признавался, что не видит реальных путей спасения имперских связей[40].
Тот факт, что никто из признанных лидеров левого крыла патриотов не решился обратиться к американцам с открытым призывом к независимости, имеет как политическое, так и психологическое объяснение. И Джефферсон, и Франклин, и оба Адамса были членами Континентального конгресса, твердо ориентировавшегося на примирение с Англией. Эта линия конгресса, как и необходимость сохранения его единства в условиях острейших ситуаций, подчиняла радикалов инерции естественного хода вещей.
Осторожность радикальных лидеров имела свои пределы. После получения 3 января 1776 г. сообщения о решении Англии подавить «мятеж» колоний любой ценой, С. Адамс решается выступить против большинства конгресса. 15 января он сообщает Дж. Адамсу, что начал переговоры с некоторыми делегатами об образовании конфедерации и провозглашении независимости провинции Новой Англии, если все колонии не готовы к этому шагу (С. Адамсу удалось заручиться поддержкой и Б. Франклина). Но к этому времени вне стен конгресса уже прозвучал страстный призыв к независимости, обращенный ко всей Северной Америке.
10 января 1776 г. в Филадельфии вышел памфлет, совершивший, по свидетельствам современников, переворот в умах американцев. Памфлет назывался «Здравый смысл», а его автором был Томас Пейн, англичанин, просветитель-демократ, отвергнутый своей родиной и прибывший в Америку в 1774 г. с рекомендательным письмом Франклина. В «Здравом смысле» впервые были обоснованы как требование образования независимого американского государства, так и республиканская идея революционных внутренних преобразований в Северной Америке.
Смелость и новизна идей Пейна, резко отличающихся от взглядов даже самых радикальных лидеров патриотов, способны были вызвать (и вызывали) у авторов, стремящихся к сенсации, искушение приписать ему такое влияние на Американскую революцию, каким он не обладал. Так Дж. Льюис в конце 40-х годов нашего столетия выдвинул даже версию о том, что в 1776 г. никто из колониальных лидеров, в том числе и Джефферсон, не был способен написать Декларацию независимости, принятую 4 июля, и что ее по тайному поручению Джефферсона написал не кто иной, как Т. Пейн[41]. Приняв эту версию, можно прийти к абсурдному выводу, что если бы Пейн не высадился в 1774 г. на американском континенте, то независимость Северной Америки никогда не была бы провозглашена. Впрочем, подавляющему большинству буржуазных историков свойственно, напротив, замалчивать значение революционных идей Пейна. Этому, по меркам респектабельных буржуа, ультрареволюционеру и атеисту, не находят, места среди «отцов» войны за независимость. Выпавшая на долю Пейна слава распределяется между другими лидерами патриотов, главное место среди которых отводят, как правило, С. Адамсу[42].
Куда как более справедливо оценивали значение революционной пропаганды Пейна его современники. Дж. Адамс, которому чаще было свойственно преувеличивать свои заслуги перед отечеством и преуменьшать заслуги других, отмечал, что «истории предстоит отнести Американскую революцию на счет Томаса Пейна». Э. Рандольф, известный политический деятель из Виргинии, полагал, что «Здравый смысл» склонил большинство графств крупнейшей колонии Америки в пользу принятия резолюций о провозглашении независимости в мае 1770 г. В аналогичном духе высказывался о памфлете Пейна и Дж. Вашингтон.
В своем памфлете Пейн первым среди патриотов отверг идею о национальном единстве американцев и англичан. Английская национальность, доказывает он, утратила свое преобладание над другими в Новом Свете. В Пенсильвании, например, указывает Пейн, лица английского происхождения составляют меньше одной трети населения. Вот почему, продолжает Пейн, «я отвергаю приложение слов „отчизна“ или „родина-мать“ к одной только Англии…»; отечеством американцев давно стала вся Европа. Новый Свет предстает в «Здравом смысле» как своего рода Вавилон, где перемешались национальности «из всех частей Европы» и где складывается новая национальная общность. Памфлет Пейна, как никакое другое сочинение того времени, стимулировал процесс складывания национального самосознания американцев.
Пейн высмеивал и широко распространенное среди американцев убеждение, что без покровительства Англии экономика провинций зачахнет, что колонисты неспособны самостоятельно обеспечить процветание своей торговли и развитие промышленности. Преимущества экономических связей с Лондоном мнимы, патриоты, доказывал он, должны сбросить шоры с глаз и уразуметь ту очевидную истину, что «хлеб наш (американцев. — В. С.) найдет свой сбыт на любом европейском рынке, а за ввозимые товары нужно платить независимо от того, откуда они поступают». Не обнаружив преимуществ, заключенных в экономических связях колоний с Англией, Пейн затем стремится возможно полнее раскрыть «неудобства и убытки», вытекающие из неравного торгово-промышленного союза.
Важное место в «Здравом смысле» отводится критике концепции гомруля, которой придерживались все лидеры патриотов, от С. Адамса до Джефферсона. Пейн убедительно показывал, что отказ в имперской власти парламенту, но сохранение ее в то же время за королем не обеспечит прав американцев. Он развенчивает представления многих американцев, что усиление колониального гнета после 1763 г. было результатом «заговора» парламента и что король-де непричастен к этой репрессивной политике. «Король, — убеждает он патриотов, — не потерпит никаких законов, кроме тех, которые отвечают его целям», а посему сохранение связей с Англией даже только через монарха, минуя парламент, не уничтожает колониальной зависимости[43].
Критика иллюзий американцев, связанных с «доброй полей» английского короля, перерастает в «Здравом смысле» в развернутую критику их монархических иллюзий в целом.
Защита Пейном республики в условиях XVIII в., когда она рассматривалась многими представителями Просвещения как утопия, является идейным подвигом. Тот факт, что Пейн выступил против монархии в Северной Америке, где ее социальная база была много уже, чем в Европе (в стране не было сословных различий и дворянства), не снижает революционного характера «Здравого смысла». Накануне войны за независимость патриотический лагерь в целом и даже его радикальное крыло сохраняли приверженность идее конституционной монархии английского образца. Правда, приверженность многих патриотов к конституционной монархии необходимо, на наш взгляд, в свете необычайно быстрого и повсеместного торжества республиканских идеалов в провинциях в 1776 г., объяснить не только и не столько отрицательным отношением к республиканизму, сколько желанием урегулировать отношения с Англией на основе компромисса с королем, Принятие патриотами идеи независимости являлось поэтому важным условием одобрения и республиканской идеи. Условием, но не гарантией. Памфлет Пейна как раз и преследовал цель без остатка вытравить из сознания американцев монархические настроения, которые занимали важное место среди, по его словам, «местных и давно устоявшихся предрассудков», и склонить их в пользу республиканизма.
Пейн использовал для критики института монархии философские, правовые, библейские (учитывая религиозность американцев) аргументы, и наконец, доводы, основанные на «здравом смысле», которые легче всего убеждали колонистов, отличавшихся практическим складом ума. Аргументы Пейна были остроумны и злы. Наследование власти одной фамилией, указывал он, неугодно самой природе, иначе бы она не преподносила столь часто в качестве правителя «осла вместо льва». Прослеживая родословную «коронованных негодяев» Англии от «французского ублюдка» Вильгельма Завоевателя до «его королевского свинства» Георга III, Пейн доказывал, что их так называемые божественные права были самой настоящей узурпацией.
Одним из самых весомых аргументов «Здравого смысла», с точки зрения развенчания иллюзий патриотов, являлась беспощадная критика английской конституции, которая традиционно рассматривалась духовными вождями колонистов как вместилище всех возможных прав и свобод. Пейн доказывал, что принципы общественного соглашения и представительного правления, столь почитаемые патриотами, не осуществляются в Англии. Анализируя схему «смешанного правления», которая лежала в основе английского государственного устройства, Пейн убедительно показывает, что два из трех китов этого правления — институт монархии и палата лордов — не имеют никакого отношения к воле избирателей, являются остатками монархической и аристократической тирании. Выборной являлась только третья составная «смешанного правления» — палата общин. Но она, как показывал опыт, не в состоянии была обуздать монархическую и аристократическую тиранию.
Отверзая «смешанное правление», Пейн противопоставлял ему в качестве идеальной политической формы «чистую республику» или «чистую демократию» (все три термина принадлежат политическому словарю XVIII в.). Столь смелые политические идеи в то время не высказывались даже передовыми умами в Европе.
Конечно, было бы наивно приписывать провозглашение независимости североамериканских колоний чудесному воздействию «Здравого смысла», но было бы ошибочно и сбрасывать со счетов силу его революционного воздействия. Обращение к нему не преуменьшает роли Сэмюэла Адамса в подготовке Американской революции, но оно же служит предупреждением против сотворения Адамсу культа «отца войны за независимость» в американской исторической мифологии. В подготовку антиколониального восстания внесли вклад многие выдающиеся лидеры патриотов. Не принижая их заслуг, подчеркнем в то же время, что провозглашение независимости вытекало из самой логики революционных событий, подлинным творцом которых был народ. Давление народных масс на провинциальные ассамблеи зимой и весной 1776 г. побудило лидеров патриотов к созданию новых революционных органов власти на местах. Народ все настойчивее требовал от провинциальных легислатур принятия инструкций, предписывающих их представителям в Континентальном конгрессе настаивать на полной независимости от Англии. 12 апреля 1776 г. такую инструкцию приняла легислатура Северной Каролины, 4 мая — Род-Айленда, 15 мая — Виргинии. 7 июня 1776 г. виргинский демократ Р. Г. Ли внес на рассмотрение конгресса «Резолюцию независимости». Она вместе с Декларацией независимости, подготовленной Т. Джефферсоном, была одобрена 4 июля 1776 г. Час нового государства — Соединенных Штатов Америки — пробил.