Глава 1 «Кого они освободили, теперь известно… одному Аллаху»: подробности столичной регистрации офицеров

Глава 1

«Кого они освободили, теперь известно… одному Аллаху»: подробности столичной регистрации офицеров

Летом 1918 года для предотвращения бегства военных специалистов в ряды белых большевики приступили к регистрации офицеров. Вначале офицерам предлагали зарегистрироваться под угрозой увольнения из рядов армии без права на восстановления. Так, 11 июня 1918 года Высший военный совет постановил:

«1. Предложить в течение определённого (по возможности, короткого срока), всем служившим в Генеральном штабе лицам, не имеющим в настоящий момент должностей, зарегистрироваться в Оперативном отделе (в делопроизводстве по службе Генерального штаба) Всероссийского главного штаба.

2. Все незарегистрировавшиеся будут считаться нежелающими продолжать далее службу и потому уволенными навсегда от службы в Генеральном штабе.

3. Из числа зарегистрировавшихся предлагать вакансии по мере их открытия; отказавшиеся от 2-х предложений считаются отказавшимися от дальнейшей службе в Генеральном штабе.

4. По заполнении вакансии всеми зарегистрированными лицами Генштаба перейти к замещению дальнейших свободных вакансий «перечисленными», с переводом их в Генеральный штаб. Троцкий, Склянский, Антонов[1185]».

В июле 1918 года после признания V Всероссийским съездом Советов строительства регулярной армии полностью большевистским, регистрация бывших офицеров стала проводиться в принудительном порядке, хотя на это ушло свыше полугода. Как известно, «строгость российских законов компенсируется необязательностью их исполнения…» — в Москве регистрация примерно 10 тысяч офицеров происходила в здании Алексеевского военного училища…

Приводим доклад о порядке регистрации бывших офицеров:

В Московский комитет Российской коммунистической партии большевиков от фрак[ции] коммунистов 1-х Москов[ских] совет[ских] инструк[торских] [курсов] Красной Армии

ДОКЛАД

о бывшей [регистрации] с 7 по 15 августа 1918 года регистрации быв[ших] офицеров в быв[шем] Алексеевском военном училище[1186]

6 августа 1-е Московские военно-инструкторские курсы были вызваны для охраны подлежащих задержанию при регистрации офицеров, причём этот вызов был настолько замаскирован от всех решительно и конспиративно обставлен, так что из всего предшествующего регистрации мы ожидали серьёзных последствий, серьёзного отношения к делу, серьёзной организации всей регистрации офицеров и, основываясь на вышеизложенном, мы серьёзно отнеслись к подготовке охраны. На деле же оказалось совершенно другое: не только не было серьёзной работы со стороны регистрирующих, но было иногда прямо преступное отношение к делу. Не было никакой подготовки и организации к регистрации, работники по регистрации являлись к 12 часам и уходили в 7-м [часу], т.е. принимали строго во внимание, что они обязаны работать только 7 часов, забывая, что существует трудовой порядок среди советских работников, и не обращали внимание на то, что, по их вине, караулу и коменданту с помощниками приходилось работать за них, не спавши по несколько ночей подряд; кроме того, работа шла без определённого плана: так, многие из регистрирующих не знали, как производить регистрацию и приходили к коменданту училища за регистрационными карточками.

Было полное отсутствие плана, инструкции распределения и освобождения офицеров, освобождался тот, у кого была на плечах голова. Освобождающие не разбирались с тем, что был ли освобождаемый ими контрреволюционер или просто «безработный» офицер. Освобождали в первую очередь по каким-то протекциям или добивались освобождение офицера через женщин (граф[иня] Толстая), отчего при отношении тов. Аросева к женщинам очен[ь] легко можно было освободиться. Не было поставлено хотя сколько-нибудь порядочного питания как караула, так и арестованных офицеров. (Далее и до конца абзаца слева поставлена жирная скобка и указано: «Особо [отличился] Лефортовский район»). Совдеп Лефортово-Благушенского района, взяв на себя продовольствование караула и задержанных офицеров, не приготовил посуды, вёдер для воды, кружек и т.п. и кормил караул горьким супом с воблой, приготовленного (так в тексте, правильно: «приготовленным») так, что первые два [дня] караул не мог при всём желании кушать этот суп; не было организовано врачебной помощи, не был приготовлен госпиталь для больных и, когда ночью приходилось отправлять больных в Генеральный госпиталь, то по 2 часа приходилось искать санитара, т.к. ночного дежурства при госпитале не было организовано, хотя было известно всем, что каждую минуту могут доставить больного и в то же время не было для перевозки больных никаких решительно перевозочных средств, кроме всего этого никто не установил контроля за врачами, так что врачи освобождали офицеров из училища бесконтрольно и, кого они освободили, теперь известно только одному Аллаху.

Освобождать офицеров имели право: тт. Аросев, Муралов, Щерычев, Прозоров, Веселовский и Малышев (руководство Московского окружного военного комиссариата. — С.В.), причём некоторые из вышеупомянутых товарищей [оказались] не на высоте своего положения: так, тов. Аросев оказался довольно далеко не таким трудоспособным, каким обыкновенно привыкли его считать; был гораздо предупредительнее с родственниками бывших офицеров, чем с часовыми; на объяснение с этими дамами находил время часами и в то же время не имел времени и желания предъявить свой мандат часовому (курсанту) у входа, из-за чего часовой, основываясь на уставе и приказе не пропускать никого без пропуска, не пускал тов. Аросева, на что тов. Аросев вместо предъявления своего мандата горячился и грозил часовому арестом. Тов. Аросев слепо доверял своему секретарю — графине Толстой, которая, переговариваясь на иностранных языках с бывшими офицерами, после через т. Аросева освобождала по личной просьбе без всяких документов, несмотря на их контрреволюционность — так, например, она пыталась освободить состоящего в списках Всероссийской чрезвычайной комиссии и уже арестованного князя Ширинского-Шихматова и других состоящих на учёте ВЧК.

Надо обратить внимание на то, сколько освобождал офицеров т. Муралов (Московский окрвоенком. — С.В.). Освобождено за его подписью было несколько сот [человек], в том числе освобождены были лица, коих искала ВЧК, что указывает на то, что тов. Муралов окружён контрреволюционерами, кроме того, пропусками в училище за подписью т. Муралова были [снабжены] положительно все в училище; видимо, кому было не лень, тот шёл в окружной комиссариат и получал за подписью Муралова пропуск на свидание с офицерами или за справками в училище, и получалось такое положение, что публику от парадных дверей до ворот приходилось разгонять выстрелами в воздух; кроме того, не безынтересно указать, что секретарь Муралова Егоров явился в 3 часа ночи в пьяном виде к училищу и стал придираться и оскорблять часового, за что был арестован и привлечён к уборке помещений и уборных. Кроме того, т. Мураловым было разрешено появление при училище какой-то контрреволюционной (Политического «Красного Креста») организации, по нашему мнению, подпольной, и были выданы этому кресту тов. Мураловым пропуска в училище для выдачи офицерам передач и этим же «крестом» был организован сбор по всему городу на улучшение пищи господам бывшим офицерам в то время, как передавали сотрудники ВЧК, попутно пускались провокационные слухи о том, что караул (курсанты) сотнями расстреливает офицеров в училище, за что была арестована, по просьбе членов ВЧК, одна сестра этого «креста» и члены «Политического] кр[асного] кр[еста]», пользуясь тем, что имели пропуска от т. Муралова, передавали письма как из училища, так и в училище арестованным.

Вмешивался в порядок освобождения также и тов. Бурдуков, хотя это его не касалось совершенно. Он же давал пропуска на свидания с офицерами, хотя это должен был делать лишь комендант училища. В результате все[й] [этой] неорганизованности все лезли к коменданту здания и его помощникам. У стола коменданта всегда была масса людей, приходивших решительно за всем и уходивших ни с чем, испортив лишь себе и другим нервы. В конце регистрации получилось ещё более нелепое положение: когда освободили всех решительно офицеров, оставив из 10-ти тысяч лишь 17 человек. И за всю неорганизованность должны были отвечать, как это и было всегда, не те, кто устраивал эту регистрацию, не организовав ничего, а низы, а в данном случае — курсанты, на которых льётся сейчас всевозможная ни на чём не основанная клевета, даже среди бывших офицеров, служащих в советских учреждениях, и лишь за то, что курсанты, зная службу, поступали по всем правилам устава в несении караульной службы при арестованных. Основываясь на вышеизложенном, общее собрание партийной ячейки РКП при 1-х Московских военно-инструкторских курсах Красной Армии полагает, что Московский комитет РКП примет меры к расследованию беспорядков, царивших при регистрации офицеров и происходящих по вине товарищей, поставленных во главе этого дела, и по расследовании привлечению виновных к законной ответственности. При рассмотрении данного дела просим пригласить членов комитета партийной ячейки при курсах для более детального доклада.

Председатель Шерин

Секретарь Романов

Резолюция: «Копию Аросеву и Муралову с предлож[ением] представить объяснения».

ЦАОПИМ. Ф. 3. Оп. 1. Д. 86. Л. 10 с об. — 11.

Подлинник — машинописный текст с автографами.

Трое из названных в документе лиц нуждаются в отдельном представлении. Александр Яковлевич Аросев, по воспоминаниям В.М. Молотова, «страшно ненавидел Троцкого, даже чересчур. У него такие образцы возникали специальные, как это у художников бывает»[1187].

Николай Иванович Муралов (1877–1937) — из низов партийной элиты, член партии с 1903 года — находился на работе в Подольске, Москве, Туле. В ноябре 1917 года устанавливал Советскую власть в Москве — член Московского ВРК и Революционного штаба. В распоряжении Муралова было около 80 человек, с которыми он метался по городу, не зная, что предпринять. Съездив после победы на поклон к Ленину, Муралов получил должность военного комиссара Московского окружного комиссариата по военным делам, заселился на Пречистенку и принялся налаживать свой аппарат, в котором только один Оперативный отдел к концу мая 1918 года представлял собой махину из нескольких тысяч служащих, приходивших питаться и получать жалование. В дальнейшем находился на руководящей военно-политической работе — член РВС: 3-й армии (февраль — август 1919-го), Восточного фронта (август — сентябрь 1919), 12-й армии (сентябрь 1919 — июль 1920-го).

Александр Александрович Бурдуков (1880–?) — из крестьян, прапорщик запаса, член РСДРП(б) с 1905 года. Уроженец Серпуховского уезда Московской губернии, где проживал «всё время, за выбытием на фронт, в Москву и за границу». Образование: Серпуховская гимназия, физико-математический курс Московского ун-та без сдачи государственных экзаменов. В эмиграции в 1909–1911 годах, в Женеве. Занятия до 1917-го — частная преподавательская деятельность, военная служба. На работе по найму — на железной дороге. В революционном движении — секретарь-организатор (с 1903 г.); под гласным надзором полиции в Серпухове (1903–1904 гг.), сослан в Вологду, бежал за границу (1909–1911 гг.). Член РСДРП(б) с 1905 года — принят парторганизацией г. Серпухов. На партийной работе — в Хамовническом районе, (Вологодской) химической школе. В старой армии отбывал воинскую повинность под надзором полиции (1912–1913 гг.); по мобилизации служил в полку в Серпухове (1914–1916 гг.). Участник Первой мировой войны, прапорщик — сражался на Румынском фронте (1917 г.). Во время Февральской революции — один из организаторов и член от РСФСР(б) в Серпуховском совете; председатель 134-го полка Румынского фронта (4-й и 6-й армии), член комитета 6-го корпуса; член комитета, затем секретарь партийной организации 6-й армии. В советском военном ведомстве начальник штаба и помощник командующего Московского ВО; комиссар штаба МВО; командующий войсками МВО и одновременно член Комитета обороны г. Москвы (председатель — Л.Б. Каменев, члены Бурдуков и Ф.Э. Дзержинский) (апрель 1919—декабрь 1920 г.)[1188].

Освобождения от регистрации по протекциям или «через женщин» были также чрезвычайно распространены: в Оперативном отделе Наркомвоена многих дам нетяжёлого поведения нанял большевик Сергей Владимирович Чикколини[1189], привлекавшийся осенью 1918 года к суду Революционного военного ж.д. трибунала за издевательство над ответственными партийными работниками.

Если подобные безобразия позволяли себе руководящие военные работники в столице, можно только догадываться, как обстояло дело на местах.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.