Глава 2 Петроградская ЧК, обыск распоряжением Троцкого: о судьбе главы Военно-революционного комитета Павла Лазимира

Глава 2

Петроградская ЧК, обыск распоряжением Троцкого: о судьбе главы Военно-революционного комитета Павла Лазимира

Председателем бюро Петроградского Военно-революционного комитета (ПВРК), формально руководившего Октябрьской революцией, был молодой левый эсер Павел Лазимир. Ещё до Октябрьского переворота член Исполкома и заместитель председателя военного отдела Петросовета Лазимир делал доклад о ПВРК (принципиальное решение о создании комитета было принято раньше) в Петросовете, поставленный на обсуждение Л.Д. Троцким. Перу Лазимира принадлежал и проект о ПВРК. В 1917 году Лазимиру было 26 лет; он был сыном сверхсрочника-эстонца, изгнанным из школы кантонистов за защиту новичка от рассвирепевшего офицера, Лазимир с отличием окончил военно-фельдшерские курсы и сразу занялся революционной деятельностью[454].

Известно, что осенью 1917 года Лазимир часто действовал заодно с большевиками; историография до сих пор принимает на веру воспоминания члена коллегии Наркомвоена К.А. Мехоношина, что с 21 октября 1917 года (со времени создания ВРК при Петросовете) Лазимир «решительно встал на нашу (большевиков. — С.В.) сторону». Также считается, что именно в знак доверия большевики назначили Павла Евгеньевича вначале членом коллегии Наркомвоена, а затем и НКВД[455]. Это не так. Судьба левого эсера Лазимира вообще иллюстрирует отношение большевиков к своим коллегам по социалистическому блоку; кроме того, по ней можно проследить отдельные тенденции из истории отечественных спецслужб.

Не позднее 2 ноября 1917 года Лазимир был кооптирован решением ПВРК в коллегию Наркомвоена[456], но в руководство комиссариата не вошёл. При распределении обязанностей членов коллегии ему поручили курировать аппарат снабжения армии[457]. Известно, что при выборе первого наркома продовольствия В.И. Ленин пошутил: плохонького надо — всё равно в Мойке утопят; снабжение (прежде всего продовольственное) армии находилось в катастрофическом состоянии[458] — Лазимира включили исключительно для демонстрации союза большевиков с их временными «попутчиками», поставив его на заведомо «гнилой» участок работы (так уже в Советском Союзе регулярно избавлялись от «неугодных» людей). 17 ноября 1917 года Ленин лично подписал удостоверение о назначении Лазимира одним из членов НКВД[459]. Подписание этого документа, вероятно, было вызвано изначальным нежеланием большевиков видеть в коллегии Наркомвоена члена левоэсеровской партии: группа лидеров коллегии (Н.И. Подвойский, К.А. Мехоношин, Б.В. Легран и Э.М. Склянский) почти сразу отстранила Лазимира от руководства военным ведомством[460]. И вместе с тем Лазимир так и не перешёл в коллегию НКВД — думается, дело в том, что там его вовсе не захотели видеть…

Лазимир оказался одним из немногих членов коллегии Наркомвоена, статус которого не изменился после принятия к марту 1918 года военно-политическим руководством страны курса на создание массовой регулярной армии[461], так как в отличие от большинства товарищей по ПЛСР и даже большевиков — членов коллегии Наркомвоена — Лазимир оказался сторонником именно такой армии. Кроме того, Павел Евгеньевич полагал, что «формирование армии без предварительной подготовки в смысле материального обеспечения и гарантирующих планов её дальнейшего текущего довольствия — неосуществимо»[462]. При этом Лазимир вполне разделял присущие большинству членов коллегии Наркомвоена чувство крайней неприязни к военным специалистам и непонимание, как можно доверять строительство новой армии военным руководителям из старорежимной офицерской касты (пусть даже и под контролем комиссаров)[463]. В этом вопросе он полностью расходился с новым наркомом по военным делам — Л.Д. Троцким.

Однако Лазимиру предстояло другое испытание. 3 марта для организации интендантского снабжения и финансового обеспечения Красной Армии и координации военно-хозяйственных мероприятий на местах был создан Всероссийский военно-хозяйственный комитет (Архозком) во главе с коллегией под председательством Лазимира[464]. В начале апреля 1918 года настоящую травлю Лазимира и его сотрудников развязала Петроградская чрезвычайная комиссия (ПЧК)[465]. По словам Лазимира, сотрудники комиссии почти два месяца производили в отношении бывших служащих Архозкома «самые невероятные и дискредитирующие» действия, «вносящие полный разлад, нервозность и подозрение ответственных лиц друг к другу», что «страшно» отражалось на всей работе управления. Лазимир привёл конкретные факты: «1) внезапный осмотр, без предупреждения председателя (Лазимира. — С.В.), помещения Хозяйственного комитета и с разоружением караула красноармейцев по охране здания и прочими действиями, недопустимыми по отношению следователя, производившего обыск и арест; 2) нападение на автомобиль лиц, выполнявших чрезвычайное поручение по военному снабжению на Миллионной улице и препровождение их в Чрезвычайную следственную комиссию и задержание их в Следственной комиссии, несмотря на имевшийся при них личный документ; 3) в связи с арестом Чешкова внезапное задержание и арест всех членов коллегии Всероссийского хозяйственного комитета и члена [коллегии] народного комиссариата (самого Лазимира. — С.В.), в квартире членов, а также в квартире его семейства; 4) производство дознания в течение нескольких дней, из которого приходилось даже прерывать заседание комитета; 5) факт выпуска на свободу Следственной комиссией арестованного казначея Чешкова; 6) внезапный обыск с оцеплением здания Хозяйственного комитета в квартире товарища Поплавского, арест последнего, а также служащего комитета Рябова, что страшно отразилось не только на самой работе, но и авторитете руководящего органа; 7) освобождение товарища Поплавского после 5-дневного заключения в Петрограде без предъявления ему определённого обвинения, причём член коллегии не мог увидеть совершенно председателя Следственной комиссии товарища Урицкого». Кроме того, среди сотрудников Архозкома ходили «упорные слухи… о новых арестах, кои могут быть произведены среди служащих». Коллегия Архозкома обсудила действия ПЧК и решила просить Наркомвоен принять «в самом экстренном порядке меры» в отношении комиссии, так как продолжать работу в условиях травли было «совершенно невозможно». Сам Лазимир настаивал на выяснении дела в 24-часовой срок[466]. Председатель Петроградского ЧК Моисей Урицкий был сторонником упразднения ПЧК, в этом его горячо поддерживали П.П. Прошьян — один из членов лево-эсеровского ЦК, вошедший в состав петроградского правительства в конце апреля 1918 года[467]. Однако до М.С. Урицкого Лазимиру дойти не удалось, Прошьян только получил новое назначение и вряд ли мог помочь, а Л.Д. Троцкий заступаться за него не стал. Более того — в это же время левого эсера «прижали» и в военном ведомстве. У Лазимира появились веские причины встать в оппозицию Троцкому и его команде в военном ведомстве. 30 мая Павел Евгеньевич докладывал Троцкому, что возглавляемый последним Высший военный совет при составлении мобилизационных планов и оперативных заданий совершенно не учитывает состояние военного снабжения и обеспечения армии продовольствием и, по сути, упорно игнорирует Архозком, а Военно-хозяйственный совет (который курировала «правая рука» Троцкого — Эфраим Склянский) не только не содействует Архозкому, но часто тормозит его работу. Военно-хозяйственный совет, заявил Лазимир, «будучи оторван от высших руководящих органов, принужден выполнять возлагаемые на него задания с величайшим затруднением, руководствуясь случайными сведениями, в связи с концентрацией и передвижением армии». Лазимир настаивал на «персональном пересмотре членов и служащих» ВХС — т.е. выражал открытое недовольство Склянским — «Лазарем Карно» русской революции (выражение Л.Д. Троцкого). Лазимир, что было свойственно и большинству его «соратников» — членов коллегии Наркомвоена, не воспринимал и военного руководителя Высшего военного совета — генерал-майора М.Д. Бонч-Бруевича, подвергая сомнению его квалификацию и желание работать[468]. Окончательное преследование Архозкома, вероятно, закончилось уже в Москве 20 июня — реорганизацией Архозкома в Главное военно-хозяйственное управление (ГВХУ)[469]. Лазимир назначил военным комиссаром ГВХУ большевика А.А. Юркина, но остался на данном этапе куратором центрального аппарата снабжения армии[470].

К 1 июля было создано Центральное управление по снабжению армии (ЦУС). Во главе его встал Совет ЦУС (неформальное название — Центральный совет снабжений) в составе двух членов коллегии Наркомвоена — Лазимира и Э.М. Склянского и Главного начальника снабжений генерала от артиллерии А.А. Маниковского (последний, как военный специалист, занимался «технически хозяйственной работой по снабжениям армии»)[471]. Лазимир и Маниковский немедленно занялись выяснением взаимоотношений: у левого эсера закипала «классовая ненависть» к организатору контрреволюционного саботажа в Военном министерстве и несостоявшемуся военному диктатору[472], а Маниковский не очень-то скрывал своё презрение к красным комиссарам (наверняка, сказывалась и разница в возрасте: 27-летний комиссар должен был следить за работой 53-летнего специалиста). В тот же день Лазимир вызвал к себе начальника канцелярии ЦУС и ближайшего сотрудника Маниковского Н.Г. Мальчиковского и «в самой грубой, неподдающейся описанию форме изъявил Н.Г. Мальчиковскому своё крайнее недовольство» по поводу неисполнения одного из своих предписаний. Объяснение Мальчиковского: указанное предписание не было получено — Лазимира не удовлетворило. Аудиенция закончилась поручением Н.Г. Мальчиковскому передать «этому Маниковскому» категорическое требование Лазимира неукоснительно исполнять все его приказания[473]. Лазимир не мог понять элементарных принципов аппаратной логики[474] и в каждом случае, когда Маниковский и его сотрудники не исполняли его приказаний (кстати, незаконных, отдавать приказания должен был Маниковский, Лазимир — контролировать их соответствие советской политике), противоречащих решениям вышестоящих инстанций, грозил увольнением с последующим «преданием революционному суду»[475]. Причём Лазимир ополчился не только на руководство ЦУС, но и на руководство подчинённых ему главных довольствующих управлений. 2 июля Маниковский получил ходатайство об ограждении служащих Наркомвоена от незаслуженных замечаний, оскорблений и угроз П.Е. Лазимира от ГВХУ. Примечательно, что докладную записку подписали не только начальник, но и комиссар (!) управления[476]. При этом не было дыма без огня: центральный военный аппарат действительно работал крайне медленно, что было следствием, в том числе и нежелания военных специалистов служить большевистскому режиму. Сам Лазимир со времени эвакуации в Москву своего ведомства буквально разрывался между коллегией Наркомвоена, курируемыми им органами комиссариата и разъездами «по местам расположения довольствующих учреждений и заведений, а также советских частей» (на местах Лазимир занимался сбором сведений и организацией оперативно-мобилизационного отдела по снабжению)[477]. Но активная, самоотверженная работа Лазимира, неоднократно отмеченная современниками[478], не помогла. После так называемого «мятежа» левых эсеров 6–7 июля 1918 года П.Е. Лазимира решили проверить на лояльность к большевикам. Об этом свидетельствуют два документа. Первый из них — рапорт члена коллегии НКВД А.В. Эйдука Л.Д. Троцкому об осмотре портфеля, квартиры и первого рабочего кабинета П.Е. Лазимира (кабинет Лазимира в наркомате, на Лесной, Эйдук не обыскивал)[479]. Второй документ — обращение самого Лазимира к Троцкому, связанное с приказом последнего об обыске квартиры своего «коллеги»[480]. Обращение было написано во время обыска на квартире Лазимира и передано им с Эйдуком наркому по военным делам. Парадоксально: Лазимира обыскивал член той самой коллегии, в которую Лазимир едва не попал в ноябре 1917 года.

Основанием для обыска стало обвинение П.Е. Лазимира его недоброжелателем Э.М. Склянским в неявке на службу «в течение нескольких дней» — как раз после июльских событий[481]. В портфеле Лазимира и у него на квартире заслуживающих внимания вещей Эйдук не обнаружил, а вот в рабочем помещении — нашёл два документа: письмо Лазимиру из Петрограда и найденный на столе у наркома список «винтовок и фамилий лиц, коим, по-видимому, эти винтовки были выданы»[482].

Несмотря на то, что оба документа приложили (вместе с обращением П.Е. Лазимира) к рапорту А.В. Эйдука, в деле они не отложились. Из этого следует, что найденные Эйдуком бумаги были, вероятно, возвращены Лазимиру как не имеющие отношения к предъявленному ему обвинению.

Лазимир в своём обращении заверил коллегию Наркомвоен, что «каких-либо действий в интересах наступавших [левых эсеров] не предпринимал»; назвал обвинение [Склянского] в неисполнении служебных обязанностей клеветой[483]. Л.Д. Троцкий подчеркнул на объяснительной записке П.Е. Лазимира заявление о неучастии Лазимира в левоэсеровском мятеже[484]. Заключительная часть документа крайне интересна: «В связи с произведённым осмотром распоряжением Л.Д.Троцкого по месту моего жительства… будут даны подробные объяснения в Народном комиссариате по военным делам 13 сего июля»[485]. На состоявшемся 13 июля заседании коллегии Наркомвоена П.Е. Лазимир осудил действия ЦК ПЛСР. Пользуясь случаем, Лазимир заявил о выходе из коллегии и сложении с себя председательства в Архозкоме[486]. Отставку не приняли, но предложили выступить от имени коллегии Наркомвоена на Всероссийском съезде военных комиссаров (вероятно, хотели публичного покаяния Лазимира). 12 июля Павел Евгеньевич направил члену коллегии и председателю Всероссийского бюро военных комиссаров И.И. Юреневу и в копии Троцкому ответ с отказом «по политическим соображениям» и ввиду несогласия с принципами работы военных комиссаров, не имеющих права вмешиваться в оперативное решение вопросов[487].

Разбирательство по делу Лазимира имело свои последствия: во-первых, куратора ЦУС урезали в правах; во-вторых, у Павла Евгеньевича стали сдавать нервы. 18 июля Лазимир сетовал Л.Д. Троцкому: «Ко мне продолжают поступать текущие доклады, требующие разрешения в безотлагательном порядке. Каждое промедление грозит бедствиями при создавшемся положении. Я лично не имею права санкций и распоряжений (курсив мой. — С.В.), а тов. [Я.И.] Вестник (военком ЦУС. — С.В.) переобременён возложенными на него обязанностями». Лазимир «как революционер» не хотел нести ответственность за «произвол лиц, не заинтересованных политикой страны» и снова просил Троцкого указать, кому он может «передать со спокойной совестью своё дело», предупреждая наркома по военным делам: «Аппарат снабжения, образованный Маниковским, мёртв [и], производя преступные действия, гибнет». Интересно, что документ попал не к Троцкому, а Склянскому — т.е. он даже не дошёл до адресата[488]. 23 июля Лазимир с личной канцелярией переехал в помещение ЦУС и его отношения с Маниковским обострились до предела[489]… А в августе 1918 года руководящие кадры центрального аппарата снабжения стал донимать протеже Лазимира — уволенный из Архозкома «за двойное требование самому себе жалования» студент Сокольский. Интересно, что сначала Лазимир отдал приказ об аресте Сокольского, но затем неожиданно приблизил к себе. Сокольский, очевидно, поведал о своей ненависти к военминовской «контре», втёрся в доверие Лазимиру и даже стал сотрудником отдела по борьбе с преступлениями по должности ВЧК, что дало ему возможности использовать известную неприязнь ведомств Л.Д. Троцкого и Ф.Э. Дзержинского для мести бывшему руководству[490]. В общем, в аппарате снабжения Красной Армии было кому проводить политику партии.

В октябре 1918 года многочисленные ходатайства Лазимира удовлетворили: ему, наконец, дали новую работу. По всей вероятности, Павел Евгеньевич решил пойти на сближение с Троцким. Во всяком случае, председатель Реввоенсовета Республики доверился ему настолько, что направил его и двух видных большевиков для устранения «командной анархии» на Южном фронте в октябре 1918 года. Послать в пику «царицынцам» (сторонникам заклятого врага Троцкого Иосифа Сталина) глава военного ведомства мог только лояльных к своей персоне людей. В письме председателю ВЦИК Я.М. Свердлову Троцкий весьма уважительно отозвался о П.Е. Лазимире, К.А. Мехоношине и А.Г. Шляпникове, придававшими Реввоенсовету фронта, по выражению главы военного ведомства, «достаточную авторитетность»[491]. Шляпников не мог быть его креатурой и, вероятно, представлял в РВС Южного фронта лично В.И. Ленина, а вот сориентировавшийся на главу военного ведомства Мехоношин и Лазимир должны были проводить линию Троцкого.

Деятельность Лазимира как члена коллегии Наркомвоена интересна тем, что она иллюстрирует несколько вопросов становления советской системы: во-первых, курс большевиков на устранение «попутчиков» по революции задолго до лета 1917 года — фактически сразу после захвата власти; во-вторых, антилевоэсеровская направленность деятельности Петроградской ЧК, о необходимости упразднения которой всерьёз задумывались весной 1918 года. Наконец самое важное — факт проверки причастности левого эсера к мятежу членом коллегии НКВД свидетельствует, что уже летом 1918 года — задолго до слияния аппаратов ВЧК и НКВД под председательством Ф.Э. Дзержинского — НКВД брало на себя отдельные чекистские функции.

…К счастью для П.Е. Лазимира, он скончался 20 мая 1920 года. Это избавило бывшего председателя бюро Военно-революционного комитета от дальнейшего преследования: последних лидеров левых эсеров расстреляли в 1941 году.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.