Невьянский владыка

Невьянский владыка

Никита Демидов имел от своей супруги, Евдокии (Авдотьи) Федоровны, трех сыновей: Акинфия, Григория и Никиту. Особое доверие он питал к старшему сыну, который, по его мнению, намного превосходил по своим деловым качествам младших братьев. Ему он и передал большую часть своих заводов. Берг-коллегия утвердила это завещание, опираясь на Указ о единонаследии от 23 марта 1714 года, согласно которому недвижимость оставлялась только одному из сыновей. Если отец заложил основы родового богатства Демидовых, то сын превратил его в одно из крупнейших состояний России. По оценке современного автора, Акинфий – «самый одаренный представитель династии Демидовых за всю двухвековую ее историю. Отца он превзошел и организаторскими способностями, и достигнутыми результатами в промышленном строительстве».

Акинфий Никитович Демидов родился в Туле в 1678 году. С детства помогал отцу в кузнечном и оружейном деле. Впоследствии для усовершенствования своих знаний в горном деле он побывал за границей и даже приобрел во Фрейбурге, в Саксонии, минералогический кабинет, перевезенный им на Урал и положивший начало ценной коллекции минералов, которая постоянно пополнялась уральскими и сибирскими находками. С 1702 года по поручению отца он управляет Невьянскими заводами, которые становятся центром его обширных владений и постоянной резиденцией.

Акинфий расширил географию и масштабы промышленного дела Демидовых, постепенно продвигаясь на юг Урала, Алтай, в Заволжье и Сибирь, где он усиленно разыскивал медную руду. Еще при жизни отца на Иртыш были посланы доверенные люди, которые открыли там во многих местах следы древних горных работ, или так называемых «чудских копей». Поиски, произведенные в одной из таких копей, близ Колыванского озера, в глухих таежных местах, увенчались в 1725 году открытием богатого месторождения медной руды. Открытие было сделано в воскресный день. В ознаменование этого дня и места, где была добыта первая руда, все горные промыслы получили название Колывано-Воскресенские. Это были дикие, нетронутые, нехоженые места, которые заселялись собственными людьми Демидова, по преимуществу беглыми и раскольниками. Об этом крае писал поэт:

В густых лесах, где зреет земляника,

Раскольный скит укрылся. Глухомань.

На сотни верст ни топора, ни вскрика.

Дремучий край. Седая Колывань.

Убедившись в богатстве открытых месторождений, Акинфий направил в Берг-коллегию ходатайство о разрешении на постройку завода, которое было дано в том же году. Посланные три приказчика с рабочими построили на речке Локтевке небольшой завод с двумя плавильными печами и начали доставлять медную руду по реке Иртыш на Невьянский завод. В 1728 году по разрешению казны в трех верстах от Локтевского завода на реке Белой, вытекающей из Белого озера, построен Колыванский завод, уже с четырьмя плавильными печами. Впоследствии, после смерти Акинфия, завод будет взят в казну, а в 1766 году на его месте устроена гранильная фабрика, поставлявшая «колоссальные изделия из алтайских яшм и порфиров к Высочайшему двору». Третий, Шульбинский, завод был построен вблизи прежних старинных месторождений в 1744 году.

В 1739 году на Алтае заложен Барнаульский завод. В 30– 40-е годы Акинфием устроены, кроме того, в разных местах Урала, Алтая и Сибири и другие железоделательные, медные и серебряные заводы: Ревдинский, Бымовский, Шакоинский и Висимо-Шайтанский, Верхне-Лайский, Ашабский, Висимо-Уткинский и Рождественский. Акинфий построил завод и на Волге, в селе Фокино. По мнению историков, Акинфием Демидовым была достигнута исключительная для мануфактурного периода концентрация производства. У него было 22 завода железных и медных, сверх того три медных завода на Алтае, взятые затем в казну. В его вотчинах, расположенных в 10 уездах, и на заводах насчитывалось 32,6 тыс. крепостных и приписных людей мужского пола и сверх того 5,6 тыс. душ на алтайских заводах.

Устройство заводов требовало громадных усилий по освоению бескрайних, не тронутых человеком пространств, и Акинфий Никитич основывает поселения в глухих местах вплоть до Колывани, проводит дороги между заводами. По свидетельству современников, посещавших демидовские заводы, «нигде в России не было лучше тамошних дорог, невзирая на то, что они большей частью были проложены по мокрым лесистым местам». Дороги эти были обсажены деревьями, низкие места засыпаны, болота вымощены, через ручьи и овраги сделаны прочные мосты. В 70-х годах XVIII века, после смерти Акинфия, другой путешественник только при Нижне-Тагильском заводе нашел еще «таковые учреждения в прежнем виде».

А. Н. Демидов

При устройстве горных заводов Демидовы не забывали и о принятой на себя обязанности доставлять водою «чугунных и железных припасов» куда указано будет. Акинфию принадлежит заслуга восстановления старинного судоходного пути по реке Чусовой, открытого почти за 120 лет до того Ермаком и потом забытого. Однако устройство водного пути, очень длительного и опасного, складывалось трудно и вначале терпело неудачи. В 1703 году демидовские пушки и ядра не дошли по назначению, хотя воинских припасов приготовили на Невьянском заводе гораздо больше, чем на казенном Каменском. Сплавить удалось лишь малую часть продукции, приготовленной к навигации. Видимо, и два последующих года оказались для Демидовых не слишком удачными, так как немало грузов оказалось на речном дне. Но уже в 1706 году «только на Пушечном дворе в Москве приняли от демидовских работников 19 пушек и 21 817 пудов железа». За четверть века было создано «грандиозное дело». Караваны судов с железом отправлялись с пристаней на реке Чусовой, спускались по Каме, далее шли Волгой до Твери, где зимовали, чтобы весной вновь двинуться по рекам и каналам до Петербурга. Весь путь занимал полтора года. Использовались целые флотилии стругов, коломенок, дощаников и иных судов, сотни пристаней, складов, сложная система шлюзов, каналов, водохранилищ и других гидротехнических сооружений, тысячи лоцманов, сплавщиков, бурлаков и иной обслуги этого «грандиозного дела». Транспортные расходы, по подсчетам историков, составляли около 15–20 % стоимости демидовского железа.

Чувствуя себя хозяином положения в этих отдаленных краях, Акинфий Демидов не стеснялся в выборе средств при расширении своих горнозаводских владений, о чем свидетельствует эпизод с открытием железной руды на горе Благодать, на Урале. Нашедший ее в 1735 году вогул Чумпин еле успел сообщить горному офицеру Ярцеву об открытии, так как его брат эту же руду пошел объявлять к Акинфию. Офицер, осмотрев гору и убедившись в чрезвычайной ценности месторождения, «из особого к государевой казне усердия» сам со взятой рудой поскакал в главную канцелярию, в Екатеринбург. Во время его проезда через территорию Невьянского завода за ним была выслана погоня, от которой он едва сумел скрыться. Через два часа после того, как напуганный и измученный тяжелой дорогой Ярцев объявил о руде, которую и записали «на государя», прискакал доверенный Акинфия с просьбой записать гору на имя его господина. На этот раз гора Благодать – этот лакомый кусок – ускользнула из его рук, но и тогда Акинфий не успокоился. Вначале руда из этой горы была предоставлена всем промышленникам, и Демидов, как ловкий и предприимчивый делец, сумел оттеснить опасного конкурента – заводчика Осокина. Сыном Акинфия Никитой очень скоро рядом с горой были построены два завода: Верхне– и Нижне-Салдинский. Впоследствии по проискам Бирона и не без помощи Акинфия, желавшего угодить временщику, гора Благодать была отдана за бесценок ставленнику всесильного фаворита, саксонскому авантюристу Шембергу, «выписанному для управления всей горной частью России». Участие Акинфия в этой сделке историки не без основания считают «предательской выдачей на разграбление железной горы Благодать» и «торговлей интересами России для личной выгоды».

В борьбе с конкурентами Акинфий зачастую использовал недозволенные методы. Он вел самую настоящую разбойничью борьбу с братьями Осокиными, по-бандитски захватывал земли рядом с их заводами, оставляя «без руд, осокинскими же людьми сысканных». Не церемонился Акинфий Демидов со своими братьями и их детьми. Его брат Григорий Никитич, женатый два раза, имел от первого брака дочь Акулину, а от второго – сына Ивана и дочь Анну. В ночь на 14 мая 1728 года Г. Н. Демидов по дороге с Верхо-Тулецкого завода был убит выстрелом в затылок. Следствие установило, что убийцей был его собственный сын Иван, совершивший преступление, как доносила Акулина, «с умыслу за то, что отец наш, как был жив, за непотребства и противности хотел ево, брата моего, лишить наследства, а учинить наследницею меня».

Гороблагодатский рудник

Акинфий решил воспользоваться обстоятельствами семейной драмы и присоединить Верхо-Тулецкий завод брата к своему и без того уже обширному хозяйству, несмотря на то, что наследниками являлись вдова убитого и ее дочь Анна. (Старшая дочь, Акулина, была замужем и не могла претендовать на наследство, а Иван, как отцеубийца, по положению 1649 года подлежал смертной казни.) Не дожидаясь решения спорного дела, Акинфий явочным порядком захватил завод. И лишь вмешательство другого брата, Никиты, решившего заступиться за племянницу и вдову, привело к компромиссному решению. Была достигнута «полюбовная» договоренность: вдова и ее дочь отказывались от наследства в обмен на компенсацию в 5 тыс. рублей. Другой родственник, племянник Василий Никитич Демидов, также слал жалобы на Акинфия, в которых доказывал, что тот расширяет свои владения в Сибири, стараясь «забрать как можно больше даже и не им принадлежащее».

Оборотистый Акинфий использовал любую возможность для увеличения своих земель. Он, как никто другой, умел, зачастую почти за бесценок, приобретать земли и разные угодья на Урале, впоследствии стоившие миллионы. Например, Акинфий купил у башкир Енисейской волости всего за 120рублей Камбарскую лесную дачу площадью до 40 тыс. десятин. Его усиливавшиеся с годами алчность, склонность отождествлять свои интересы с государственными, неразборчивость в средствах достижения целей привели к крупнейшей афере, связанной с разработкой потайных серебряных приисков и стоившей жизни не одному десятку демидовских крепостных и работных людей.

С этой страницей истории династии Демидовых связано немало мрачных легенд и загадок. Фантастические «золотые звери» из древних захоронений вывели Демидовых на алтайские месторождения серебряных и золотых руд. Именно Никита и Акинфий первыми в России стали разрабатывать древние рудники, в которых когда-то добывали золото и серебро, но делали они это тайно. Крупные залежи серебряной руды были найдены на Алтае на реке Карбалихе еще в 1736 году. При плавке добытой там руды служащие Демидова получили серебро, но сочли это хитростью пробирщика, якобы подмешавшего в плавку ради получения награды этот металл из «чудских» могил. Рудник был заброшен. И лишь позднее, в 1742 году, живущими на реке Карбалихе промышленниками был открыт богатейший Змеиногорский рудник. Его руды в самом начале разработок представляли собой драгоценные металлы в самородном виде. Все это побудило Акинфия позаботиться о переходе к промышленной технологии выплавки металла из руды. Он прислал по контракту на Колыванский завод двух иностранцев: Иоганна Христиани и Юнг-Ганса, которые в 1743–1744 годах построили несколько плавильных печей и разделительных горнов. Юнг-Ганс выплавил даже слиток золотистого серебра весом более 2,5 пуда.

Многие предания указывают, что Акинфий перерабатывал, главным образом на Невьянском заводе, серебро и чеканил в подземельях Невьянской башни собственную монету. На этой отдаленной окраине империи при взяточничестве чиновников, праве сильного власть хозяина, особенно такого жестокого, как Акинфий, была почти абсолютной, болтуны навек умолкали, а преступления всемогущего заводчика оставались безнаказанными. Рассказывают в связи с этим про любопытный эпизод из жизни Акинфия. Однажды во дворце Акинфий, допущенный туда благодаря своим связям, играл за одним столом с императрицей Анной Иоанновной в карты, рассчитываясь за проигрыш новенькими монетами. «Моей или твоей работы, Никитич?» – спросила партнера с намеком императрица. «Мы все твои, матушка-государыня, – уклончиво ответил Демидов, – и я твой, и все мое – твое!» Государыня и придворные рассмеялись.

Но в начале 1745 года иностранец Филипп Трегер, служивший у Акинфия штейгером, внезапно сбежал. Опасаясь доноса о сокрытии найденных в Колыванских рудниках золота и серебра, Демидов поспешил сообщить императрице Елизавете Петровне об открытых им рудных богатствах, прося ее об освидетельствовании его приисков. При этом было секретно доставлено в Петербург 27 фунтов серебра из Змеиногорского рудника. Для освидетельствования приисков были посланы бригадир Андрей Бер (Беер) и специалист поручик Улих. В декабре 1745 года Бер возвратился в Петербург с планами и описаниями Змеиногорского рудника и привез с собой в казну 44 пуда, 6 фунтов, 21 золотник серебра. Серебро по повелению императрицы было употреблено на сооружение раки для мощей св. Александра Невского в Большой соборной церкви Александро-Невской лавры.

Анна Иоанновна

В 1747 году, уже после смерти Акинфия, Колывано-Воскресенские заводы по выплавке серебра и меди, так же как Барнаульский и Шульбинский на Алтае, были взяты в казну и наследникам Акинфия уплачена за них крупная сумма.

В начале царствования Екатерины II генерал Веймарн по ее поручению тщательно изучил состояние Колывано-Воскресенских рудников и заводов. Он восторженно сообщил императрице, что не только в Российской империи, но и во всей Европе «в рассуждении изобилия и богатств оных руд» алтайские рудники «бессомненно из всех рудокопных мест богатейшими почтены быть». Современники говорили, что для России наступил «серебряный век». В екатерининские и позднейшие времена вместо первоначальных 200–300 пудов выплавка серебра достигла тысячи и более пудов в год, а золота – несколько десятков пудов. Караваны судов доставляли их с бывших демидовских Колыванских рудников в Москву и Петербург. Теперь Екатерина II могла быть очень щедрой к своим фаворитам. В бумагах кабинета императрицы сохранился высочайший рескрипт от 6 октября 1767 года о выдаче Григорию Орлову «пожалованных ему на имянины из колыванского серебра или золота 100 тыс. рублей».

Акинфий Демидов был, по-видимому, большим мастером по части проведения различных хитроумных деловых комбинаций. По свидетельству секретаря саксонского посольства в Петербурге Пецольта, уральский магнат сделал попытку пуститься в гигантское финансовое предприятие: он предложил уплачивать казне всю подушную подать в обмен на уступку ему всех солеварен и повышение продажных цен на соль. Предложение его, однако, было отвергнуто, несмотря на посредничество Бирона, делавшего у него громадные займы. Вообще, разнообразие и масштаб предпринимательской деятельности Акинфия поражают воображение. Историки оценивали демидовские заводы, технику и металл как лучшие в мире. При умеренной цене железо, получаемое с заводов Демидова, отличалось лучшим качеством и лучшей обработкой. Иностранные купцы Шафнер и Вульф доносили Коммерц-коллегии 16 марта 1733 года, «что казенное железо делают на заводах не гладко, в иных местах горбовато… весьма неровно и не так мягко, как демидовское, которое делается гладко, подобно как бы писано было, и как в толстоте, так и в широте, весьма ровною препорциею и в доброте и отделке состоит лучше».

Основным принципом Акинфия, его девизом было: «Дело превыше всего». Он стремился любой ценой и любыми средствами, даже ценой человеческих жизней, всегда и во всем быть первым. Он первым в России в промышленных масштабах начал плавить медь. У Акинфия отлили первые в Сибири колокола, появилась первая в России латунная фабрика, изготовлены первые в России косы, лучшая в стране медная посуда, железные лаковые подносы не хуже китайских, на Невьянской башне установили первый в мире громоотвод.

Первые Демидовы, «при всех своих грехах», собрали или выучили у себя лучших мастеров России. Их заводы считались образцовыми, на них производилась самая разнообразная продукция: отливались пушки, воинские снаряды, изготавливались ружья, очищалась медь, привозившаяся с колыванских заводов, делались листовое железо, жесть, якоря, железная и медная посуда, отливались колокола. В рудниках добывались всевозможные руды и редкие минералы.

Заводы дали импульс широкому развитию кустарных промыслов, которые впоследствии «вобрали» в себя десятки тысяч людей. Демидовские мастерские положили начало многим кустарным работам по производству изделий из металла. Сундуки, окованные железом, лакированные, расписанные рисунками подносы, шкатулки, выполненные кустарями, были известны всей России и сбывались крупными партиями на Нижегородской и Ирбитской ярмарках. На уральских заводах сохранялся секрет приготовления особого лака, которым покрывались многие железные изделия. С этими старинными промыслами, часть которых была занесена на Урал беглыми раскольниками из коренной России, связаны изделия «потаенных» невьянских ювелиров, малахитовых дел мастеров, которые приобретал Эрмитаж, и знаменитые невьянские иконы раскольничьих живописцев.

Екатерина II

Акинфий Демидов расширил начатые еще при отце добычу и обработку малахита и магнита. Ему принадлежал магнит весом 13 фунтов, который держал прицепленную к нему пушку весом в пуд. В одной из церквей Нижне-Тагильского завода престолы в двух алтарях были сделаны из огромных кубических магнитов, которым не было равных в мире. Акинфий положил начало разведению крупной, так называемой тагильской, породы рогатого скота, происходящей от нескольких экземпляров холмогорских быков, присланных его отцу Петром Великим.

Акинфий в неуемном стремлении первенствовать во всем, создать свою горнозаводскую империю не щадил ни себя самого, ни своих приказчиков. В сохранившихся к ним письмах он выступает жестоким и энергичным дельцом, державшим в своих руках руководство огромным предприятием и входившим во все подробности каждого дела. Он не доверял своим приказчикам, ругал их за «обманство и озорничество». Беспощадным было его отношение к «работным» людям и приписным крестьянам, сделавшее впоследствии имя Демидовых символом особой жестокости, а их предприятия – олицетворением заводской каторги. В документах, исходивших лично от Акинфия (инструкциях, деловых письмах и распоряжениях), он требовал, чтобы провинившиеся мастеровые были наказаны «без всякого к ним послабления» и «без упущения, цепью и кучною ломкою». Впрочем, нередко и спины приказчиков, надсмотрщиков и прочих управителей тоже не избегали наказания плетью.

Тяжелая доля демидовских рабочих нашла свое отражение в уральском фольклоре. Образцы его дошли до нашего времени:

У Демидова в заводе

Работушка тяжела,

Ах, работушка тяжела.

Ах, спинушки болят.

В рудник-каторгу сажают,

Ах, да не выпускают.

Там нас голодом морят,

Ах, студенцою поят.

Очень тяжелым было положение приписных крестьян. Это было особенно несправедливо, так как они являлись не крепостными, а государственными крестьянами, отрабатывавшими на заводах подати, которые вносились за них заводчиком в казну. Этих несчастных заставляли работать за грошовую плату и сверх отработанных податей; вопреки закону их отдавали в рекруты и переселяли на заводы, подвергали жестоким наказаниям.

Акинфий широко открывал двери своих уральских и сибирских заводов для беглых крестьян, ссыльных и каторжников, становясь буквально полным распорядителем их жизни и смерти. Это была наиболее дешевая и безгласная часть заводских рабочих, приносившая горному властелину огромные прибыли. Страшные рассказы о подземельях Невьянской башни связаны главным образом с судьбой этих несчастных.

Вопрос о «беглых людях» тянулся около 20 лет, и за все это время владелец не платил за большую их часть податей. Он был решен в пользу заводчика указом императрицы Анны Иоанновны в 1738 году, и тогда все «пришлые» были записаны за Демидовым навечно с освобождением от рекрутчины.

На заводах первых Демидовых, кроме беглых и бродяг, работало немало раскольников. Укрывательство беглых старообрядцев было во многих отношениях выгодно заводчику из чисто практических соображений. Но по-видимому, многие стороны вероучения и уклада жизни старообрядцев были по душе Акинфию. Во всяком случае, его отношение к делу как суровому труду и подвижничеству было во многом сродни строгим правилам и нормам жизнедеятельности старообрядческих общин. Существуют свидетельства о связях Акинфия со старообрядческими общинами и укрывательстве раскольничьих вожаков. Невьянский завод еще при первых Демидовых стал «раскольничьим гнездом». А в 1735 году Акинфий пошел на клятвопреступление, присягнув на Библии в Синоде, что не скрывает в Невьянске раскольничьих вожаков. И только после его смерти Синод выяснил, что заводчик дал ложную клятву.

К концу своей жизни Акинфий Демидов вошел в силу. Ему принадлежали десятки железных, медных и других заводов, миллионы десятин лесов и земель, бесчисленные угодья и десятки тысяч душ крестьян. Насколько велики были его богатства, видно из того, что одних пошлин в казну он ежегодно уплачивал около 20 тыс. рублей. В 1738 году из-за опасности набегов башкир Акинфию дали право построить на заводах крепости с бастионами и вооружить их пушками. В каждой крепости ему разрешалось содержать за свой счет 60 солдат. Невьянский завод – главная резиденция Акинфия – стал одним из многолюднейших поселений на Урале – 15 тыс. жителей. Во времена Акинфия посреди Невьянска стояла четырехугольная крепость. За ее стенами находился большой каменный дом с высокой Невьянской башней, на которой имелись часы с музыкой. Под башней, пользовавшейся дурной славой в народе, находились кладовые и подземелья со многими ходами.

Первый на Урале Невьянский завод Демидовых. Гравюра

В 1733 году из-за доносов, обвинявших Акинфия в изготовлении оружия для башкир, укрывательстве беглых людей и утаивании металлов от платежа пошлин, положение его ухудшилось. Оно усугублялось тем обстоятельством, что с 1731 года Берг-коллегия, где сидели приятели Демидова, была упразднена и горные дела стали подведомственны Коммерц– и Камер-коллегии. Прежние доброжелатели или умерли, или попали в опалу, или отсутствовали, а новыми покровителями Акинфий еще не успел обзавестись. Самого его задержали в Москве без права выезда ввиду возведенных на него тяжких обвинений. Это был момент, замечает его биограф, «когда могли сразу рухнуть вся его сила, богатство и значение, добытые ценою редкой энергии и, может быть, тяжелых преступлений, а также и долгими годами заводской каторги его крепостных». В это же время, в 1734 году, главным начальником заводов в Сибири и Перми был назначен давний противник Демидовых Василий Никитич Татищев. Он получил большие полномочия, дававшие право налагать «стеснительные» для Демидовых и других заводчиков меры в отношении уплаты в казну налогов и положения их рабочих. Используя свои полномочия, Татищев во время отсутствия Акинфия распорядился забрать у него лучшие медные заводы в казну, перевел многих его мастеров на казенные заводы, стал платить за медь дешевле ее себестоимости и провел ряд других мер, вызвавших жалобы на Татищева со стороны главных заводчиков: Демидовых, Строгановых и др. Все это за короткое время привело в расстройство некоторые из заводов Акинфия Демидова.

Но опытный и ловкий борец Акинфий не сдался. Он вскоре сумел завоевать расположение всесильного временщика Бирона, ссужая его деньгами, построил его ставленнику, барону Шембергу, нажившемуся на горных богатствах России, великолепные палаты на Васильевском острове. Вероятно, во многом благодаря всемогуществу Бирона все доносы на Акинфия не имели последствий. По поручению императрицы Анны Иоанновны П. П. Шафиров, давний знакомец Демидовых, расследовал все дела и признал Акинфия невиновным (видимо, опять-таки не безвозмездно). В 1735 году высочайшим указом задержанный заводчик был отпущен в свои владения, а доносчики понесли жестокие наказания. Более того, Акинфий сумел выиграть споры с Татищевым и о беглых людях, и о пошлинах с металлов. По одному справедливому наблюдению, «он сумел так поставить себя, занять такое особое место в самодержавном государстве, подобного которому больше никто в России не занимал. Всю свою жизнь он стремился к свободе предпринимательства и старался отринуть любой контроль и вмешательство любых властей в его внутризаводские дела». Но достигалась эта видимая свобода, свобода произвола, с помощью привычных ему методов далеко не нравственного порядка.

Один из исследователей хозяйственной деятельности Демидовых Б. Б. Кафенгауз отмечал: «Акинфий отлично умел при помощи подкупов ладить с властями, и широкое строительство новых заводов сопровождалось новыми пожалованиями и привилегиями. События эпохи дворцовых переворотов с их быстрой сменой правительств не помешали дальнейшему обогащению Демидова. Он сумел приблизиться к всесильным временщикам и использовать к своей выгоде возвышение Миниха, Бирона и его креатуры саксонца барона Шемберга. Они помогали ему замести следы в хищениях, нарушениях указов и в неуплате податей. Императрицы Екатерина I, Анна и Елизавета подписывали милостивые указы или ставили на его прошениях многозначительное «быть по сему».

В 1740 году Акинфию был пожалован чин статского советника «за размножение рудокопных заводов», а в 1742 году – чин действительного статского советника с рангом генерал-майора. Он был в «великом фаворе» у императрицы Елизаветы Петровны, вписавшись в ближайшее окружение дочери Петра. Его портрет был выполнен самым модным портретистом российского двора Г. Х. Гроотом, который писал портреты императорской семьи и кисти которого добивались самые знатные вельможи. Акинфий – единственный из гроотовской галереи, кто не имел титула, и появление портрета – своего рода знак его высокого престижа и высочайшей милости. На портрете Акинфий изображен в богатом бархатном камзоле с тончайшими кружевами, в парике. Все свидетельствует о том, что Акинфий олицетворял переход от строгой простоты отца к роскоши и барству елизаветинских и екатерининских вельмож. Отец жил в избе, с кузницей во дворе, сын – в больших каменных палатах, родитель не брал в рот хмельного, сын задавал «лукулловы пиры».

В доме Акинфия Демидова, наряду с иконами, имелись книги, картины, стенные часы, зеркала, даже орган, упоминавшаяся уже коллекция минералов, которую его наследники передали Московскому университету. В его имениях и при домах имелось большое количество разнообразных дорожных средств как для торжественных выездов, так и для дальних и близких деловых поездок, путешествий: четыре кареты «под золотом», четыре «берлина» и «полуберлина», 52 коляски «градские» и «дорожные», одноколки, сани и т. п. В донесении императрице Елизавете о наследстве заводчика, оставшемся после его смерти, указано на 26 фунтов золотых вещей и 43 пуда 20 фунтов серебра, а также алмазных вещей и жемчуга на 10 тыс. рублей. Но обращение Акинфия к роскоши было незначительным по сравнению с его громадным богатством, и вызвано скорее не его личной привычкой, а деловыми соображениями. Он, как и его отец, был приобретателем, «расточители» и «прожигатели» явились позднее – уже в ближайшем потомстве.

Вместе с тем именно интересы дела, которому Акинфий Демидов служил всю свою жизнь, обусловили и внутреннюю противоречивость, и трагизм его личности. Нельзя во многом не согласиться со следующей оценкой личности и деятельности этого выдающегося промышленника России: «До конца жизни Акинфий Демидов оставался победителем. И эти победы развратили его, разрушили его человеческую сущность, растлили его душу… В последние годы он проявлял особую жестокость к мастеровым и работным людям. Что-то безобразное произошло с Акинфием Демидовым к концу жизни. Этот талантливый человек, гений своего горного дела, творец, созидатель явно душевно деградировал». Что же вызвало такую метаморфозу духовного облика уральского заводчика? Биограф особо выделяет одну из причин, возможно, самую главную: «Из всех «птенцов гнезда Петрова» Акинфий внешне самый удачливый. Он уцелел во всех передрягах, которые сотрясали Россию первой половины XVIII века. Сумел не только выжить, но и преуспеть. Помогали ему в этом «высокие персоны», которые постоянно менялись, но по сути своей были похожи друг на друга: Меншиков, Девиер, Шафиров, Бирон, Шемберг, Черкасов. Чтобы осуществлять через них свои замыслы, Акинфию Никитичу приходилось участвовать в самых разных темных аферах этих высоких персон. Он участвовал или способствовал самым грязным их деяниям. Разлагалась верхушка российской власти и разлагала всех, кто с нею соприкасался».

Всю свою жизнь этот деятельный, энергичный человек, подвижник горнозаводского дела провел в дороге, занимаясь устройством новых заводов, зорко следя за своим обширным хозяйством, лично решая на местах многочисленные вопросы управления. Он и скончался в дороге, возвращаясь из Петербурга в Сибирь. По пути Акинфий заехал в Тулу, чувствуя себя «усталым от жизненной битвы» и желая посмотреть места детства и юности. Затем он повелел, несмотря на недомогание, продолжить путь водой. Он достиг уже Камы, но, чувствуя себя нездоровым, велел пристать к берегу. Здесь 5 августа 1745 года Акинфий Демидов скончался в возрасте 67 лет. Похоронили его с почестями на родине, в Туле.

Личность Акинфия Демидова – одной из самых крупных фигур среди предпринимателей послепетровского времени – вызывает разноречивые чувства. Петровский деятель Геннин, знавший Акинфия лично, в письме к Петру говорил о нем: «Здесь, на Урале, никто не смел ему, боясь его, слова выговорить, и он здесь поворачивал как хотел». Более поздние биографы первых Демидовых писали о «железном сердце» и «могучей воле», которыми был наделен Акинфий. Вместе с тем они отмечали его преданность горнозаводскому делу, заслуги в развитии народных промыслов, известную широту культурных интересов. Писатель Д. И. Мамин-Сибиряк, помещавший Акинфия среди «сильных людей», на которых было так богато XVIII столетие, вместе с тем говорил о нем как об «истинном сыне» своего жестокого века: «Под его железной рукой стонали не только приписанные к заводам крестьяне, но и сами подьячие, разные приставники, приказчики и прочий служилый люд. Кнут, плети, батоги, цепи, застенок – все шло в ход». Подобные Акинфию Демидову, «слишком энергичные» люди «не стесняли себя в выборе средств при преследовании своих целей».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.